Выбор

      Огромный холодный дракон в груди ревел от ярости. Он был необузданной, дикой стихией, он бушевал, подобно пламени, наконец-то вырвавшийся на свободу и несдерживаемый более ничем. Чудовище мертвой звезды, что всю жизнь нашептывало о провалах, о потерях, о предательстве, готовилось разнести все на своем пути. Уничтожить, раздавить, разрушить… Любого, без разбора, потому что такова была его суть.       — Ненавижу!..       Раздавшийся голос был хриплым и ломким, похожим то ли на хруст догорающих веток в погребальном костре, то ли на шебаршащий песок, который неутомимый ветер беспрерывно гнал из бескрайнего Дюнного моря и разбивал о стены небольших домишек в Мос-Эспа. Он был острый, как миллионы маленьких лезвий, он отвратительно скрипел на зубах и набивался повсюду — в одежду, обувь, волосы. Слепил глаза, солоноватой пылью оседал на языке, драл горло, проникая в легкие вместе с воздухом. Ненавистный песок был везде. Царапал кожу, постоянно забивал технику, загрязнял с таким трудом добытую воду. Он въедался в мысли и чувства, становился частью плоти и крови.       Крови… Лава вокруг воняла кровью. Она жгла ему глаза.       В голове не было ни одной связной мысли. Обрывки воспоминаний из чьей-то жизни мельтешили разноцветным калейдоскопом, будто подхваченные ураганом. Места, разговоры, битвы — на суше, на воде, в космосе… Очень много в космосе. Короткие лазерные вспышки, отблески солнца на корпусе истребителя, писк астродроида, гудение светового меча… Боль.       Много боли. Крики. Кровь. Смерть.       Металлические пальцы машинально схватились за мелкие камушки вулканической породы. Те захрустели и раскрошились в песок, вторя хриплому дыханию. Песок… Но этот был другого цвета. Черный. Мертвый.       Как и он сам.       От адской невыносимой боли мысли все время путались. Он лежал на вулканических камнях беспомощный и дезориентированный, пылающий ненавистью, которая бурлила жидким огнем в его крови. Ему казалось, будто его беспощадно разбили на несколько тысяч осколков, в каждом из которых был свой промежуток времени — прошлое, настоящее, будущее — все смешалось в одну сплошную какофонию звуков и размытых образов, в которых преобладали только крики-крики-крики, и от них невозможно было защититься или закрыть уши, только заглушать своими собственными, что все еще бесконтрольно вырывались изо рта. Он находился одновременно и здесь, и везде, потому что только так можно было вынести эту треклятую боль, разъедавшую плоть и мышцы, вгрызающуюся в кости, выкручивающую наизнанку внутренности, ломающую волю, беспощадно обжигающую каждый нерв… И замутненным воспоминаниями разумом он клялся сам себе, что больше с ним никто так не поступит, что он возвысится над всеми, что станет самым сильным, самым могущественным, свободным, и убьет всех… Всех. Каждого. Чтобы никто больше не мог причинить ему вред… Чтобы больше не нужно было бояться…       — Ты был мне братом, Энакин! — вдруг прозвучал издалека чей-то голос. Он был похож на эхо из давнего полузабытого сна… Или сна о сне. Пелена из гнева и ненависти застилала глаза. Кровавая лава выжигала их раскаленным железом. Больно смотреть. Больно думать.       Больно дышать.       Вспоминать.       — Я любил тебя!..       Дарт Вейдер горел. И внутри, и снаружи. И этому не было видно конца. Казалось, что еще совсем чуть-чуть и пламя поглотит его всего без остатка. Пожрет все, чем он когда-то был, чем мог бы стать… Пламя, окутавшее с ног до головы, переплавляло его во что-то другое, что-то новое, что-то жуткое и темное, но вместе с тем сильное и могущественное. Сила сгущалась вокруг. И с каждым новым вскриком боли его личность трескалась, ненужные ее части мучительно сгорали в холодном огне мертвой звезды, которой он сейчас был. Одно за другим то, чем являлся Энакин Скайуокер на протяжении всей своей жизни, жадно поглощал мертвый дракон. Сын рабыни с пустынной планеты, рыцарь-джедай, блистательный пилот, друг, брат, муж, наставник, герой, Избранный, отец… Он ненавидел быть Энакином Скайуокером, потому что его никто никогда не хотел. Им только пользовались. Пользовались предатели и лицемеры, мелкие людишки, прикрывающиеся благородными помыслами. Лжецы, они все лгали ему! И они все бросили его… Потому что боялись его силы, его могущества и величия, потому что не могли его контролировать…       Контролировать… Он больше не раб!       Из горла вырвался еще один разрывающий грудину на части вопль. Из-за этого он почти не слышал, как трескал и шуршал под чьими-то приближающимися шагами черный камень. Эти звуки были похожи на прошлое, которое сейчас должно было догорать в пасти чудовища, но все еще приносили ему боль. Эти звуки возвращали его туда, куда он не хотел. Жжение в глазах усиливалось, кровавая мгла раскрашивала воспоминания в зловещие красноватые отблески.       Уже тогда… Он был чудовищем уже тогда…       — Энакин…       …Сколько себя помнил, Энакин Скайуокер всегда был чьей-то собственностью.       Сперва им и его матерью владела хаттша Гардулла. Хатты были премерзкими существами. Высокомерные, жадные и тщеславные дурнопахнущие слизни, что всю свою жизнь только и делали, что росли вширь вместе со своим непомерным эго. В его глазах они были чистым злом. Злом, которое нужно было истребить. В самых темных глубинах своей души Энакин своими руками мечтал уничтожить всех хаттов, чтобы его мама и друзья наконец-то стали свободными…       «Ненавижу!»       …Потом хаттша проиграла их с мамой Уотто, пойдя на поводу у своей алчности. Энакин предчувствовал, что однажды это случится — Гардулла была печально известна своей страстью к азартным играм. Но Скайуокер никогда не позволял себе забывать, что любой хозяин — это все равно хозяин, которому ты должен подчиняться, иначе умрешь. Тойдарианец обращался с ним самую малость лучше, чем хаттша, но все же за свою любознательность Энакину частенько перепадали от Уотто болезненные тычки и толчки, синяки от которых потом долго не сходили. Но больше всего Скайуокеру влетело в тот день, когда на гонках Бунта Ив он разбил гоночный кар Уотто, даже не сумев финишировать. В тот день тойдарианец сильно избил его, и Энакин был вынужден лежать в кровати несколько дней, в то время как мать в наказание за его проступок осталась без еды и каких-либо средств к существованию. Ярость затапливала мальчика по самые уши всякий раз, стоило ему вспомнить о том, как мать кланялась в ноги Уотто, чтобы он простил их. Сколько раз она унижалась для того, чтобы добыть им обоим еды. Энакин был готов придушить тойдарианца собственными руками.       «Ненавижу!»       … А потом были джедаи.       Энакин считал, что став частью Ордена, почувствует себя лучше. Благородные рыцари-джедаи несли в галактику мир, спокойствие и свет. Они стояли на страже закона и справедливости, разрешали конфликты и споры, раскрывали темные заговоры, были мечом и щитом Республики на протяжении тысячи лет.       Энакин знал, что станет джедаем — Сила показала ему. Чего он не знал — так это того, что став на этот путь он просто сменит одну форму рабства на другую.       В Ордене джедаев была несметная куча правил, которые он должен был чтить и которым должен был подчиняться. Имелся наставник, которого мальчик обязан был слушаться, и был еще Совет, на котором за один косой взгляд можно было получить выговор. Да, Энакина больше никто не бил, его не морили голодом за проступки, не запирали в тесных темных подвалах за плохое поведение и никоим образом не уничижали и не принижали как личность. И все же… И все же это была не та свобода, которую он хотел, и которую рисовал в своем воображении. Будучи ребенком, он не до конца понимал, что служение, в основе которого и лежало учение джедаев, значило отказ от всего, что было дорого ему. Отказ от семьи, от любви, от привязанностей.       Свободы.       Все это он должен был положить на плаху великого Служения Высшему Благу. Благу, которое определял Сенат Республики и Совет Ордена.       С возрастом и опытом, который накапливался за плечами после сотен исполненных миссий, у Энакина все чаще на языке вертелся язвительный вопрос, который он очень хотел задать всезнающим и просвещенным магистрам, которых его учили почитать и уважать как самых мудрых существ в Галактике.       Вы знаете, сидя здесь, в окружении гармонии и покоя, что это вообще такое — благо?..       С точки зрения Энакина, все, что они делали, называлось каким-то другим словом. По большей части джедаи были просто посыльными на побегушках. Десять лет прошло, а рабство по-прежнему существовало. Пираты все еще беспрепятственно бороздили просторы галактики, похищая детей и продавая их в картели. Жадные до власти чиновники облагали людей неподъемными налогами, на сотнях планет вспыхивали и угасали бунты. Черный рынок оружейников процветал, военные межсистемные конфликты стали привычным делом. Тьма ширилась галактикой, поглощая один мир за другим. Все реже джедаи бывали в Храме, отправляясь с подачи Сената из одной горячей точки в другую.       — В этом нет никакого смысла, — сказал однажды Энакин Оби-Вану, пребывая в особенно мрачном расположении духа. Они летели на какую-то планету, чтобы уладить очередной военный конфликт, и мысли, которые Скайуокер обычно держал при себе, навешав на них кучу воображаемых замков, неожиданно прорвались наружу. — Все равно, что сражаться с сарлакком, стоя на краю его ямы. Только ты обезвредишь одно щупальце, как на его месте тут же появляется другое. И сколько бы усилий ты ни прикладывал, чтобы сразить его, рано или поздно чудовище победит. Допустим, сейчас у нас снова получится решить проблему, но где гарантия, что через месяц или год ситуация не повторится? Это замкнутый круг.       Оби-Ван одарил его одним из тех своих особых прохладно-укоризненных взглядов, от которых Энакину полагалось устыдиться своих слов. Но вместо этого недовольное выражение учителя вызывало у него только жгучее желание закатить глаза.       — И что, по-твоему, нам не следует даже пытаться как-то повлиять на ситуацию?       — По-моему, если два народа хотят уничтожить друг друга, то нам не стоит им мешать. Только на своей шкуре познав, что такое настоящая война, они, возможно, чему-то научатся.       — Это весьма печальная точка зрения.       — Это моя собственная точка зрения, основанная на богатом опыте. И вам с этим не поспорить, учитель. Спасать стоит только тех, кто хочет этого. А все остальные заслуживают своих страданий.       Оби-Ван посмотрел на него так, будто Скайуокер в один момент стал самым большим разочарованием в его жизни. А потом он покачал головой и отвел взгляд, так ничего и не ответив. Тогда с мрачным удовлетворением Энакин впервые почувствовал вкус победы от того, что одолел всезнающего наставника в споре.       Если Совет был хозяином, то Оби-Ван был цепью. Ненавистным ограничением, которое темной тенью висело на его шее, не давая развернуться в полную силу. И чем крепче затягивалась воображаемая удавка, тем сильнее он мечтал вырваться. К рабыне-матери, которая наверняка все еще ждала, когда он придет освободить ее, к Падме, образ которой был навеки выжжен в его мозгу и не давал спокойно спать по ночам. Джедаи обещали стать ему семьей, а вместо этого превратились в мучителей.       Потому что не понимали и боялись. Его свободолюбивой натуры, его способностей, его Силы. И вместо того, чтобы просто принять таким, каков он был, они сковали его догмами и запретами, многовековыми традициями и правилами, заставили склонить голову и подчиниться, когда все внутри бунтовало против такого обращения. И Энакин корился. Потому что крохотная часть его была благодарна за предоставленный шанс стать кем-то другим. Почувствовать себя человеком, настоящим, живым и существующим здесь и сейчас, а не страшным кровожадным чудовищем, которое жило в глубинах его сердца, и все время норовило вырваться наружу. Потому что отчасти он понимал, что Совет пытался посадить на цепь не столько Энакина, сколько обитавший в нем первобытный ужас, который они без труда разглядели еще при самой первой встрече…       То, что было Энакином Скайуокером, тлело, превращаясь в угли, подобные тем, на которых он сейчас лежал. Побежденным и практически совершенно беспомощным был только лорд Вейдер. Побежденным, но не сломленным.       — Энакин, — голос, раздавшийся совсем рядом, был каким-то искаженным, неправильным. — Энакин, прошу, не сопротивляйся, ты делаешь только хуже! Я хочу тебе помочь!..       Ложь-ложь-ложь.       Больше всего на свете в данную секунду он хотел вцепиться в горло человеку, который лгал ему в лицо все эти годы, и передавить ему трахею.       — Ненавижу тебя! — выкрикнул Вейдер, потянувшись единственной уцелевшей рукой в сторону горла Кеноби, который почему-то был все еще здесь и смотрел на него со странным выражением на лице. Оби-Ван вовремя отшатнулся, и механические пальцы зловеще сомкнулись на воздухе, в каком-то сантиметре от цели. Не помня себя от гнева и боли, владыка ситх снова взревел. — Ненавижу!..       Оби-Ван смотрел прямо ему в глаза, но почему-то в этот раз не спешил отворачиваться. Бушевавший в груди холодный дракон услужливо шепнул: «Ему нравится наблюдать за тем, как ты мучаешься! Ты всю жизнь был ему в тягость, он мечтал от тебя избавиться и теперь наконец-то не может нарадоваться, глядя на то, во что ты превращаешься!»       Мир вокруг корчился в агонии и медленно сгорал в кроваво-красном пламени. И не-джедай Энакин Скайуокер мучительно умирал вместе с ним.       … Когда он стал рыцарем-джедаем, оковы ослабли. Война Клонов отчасти развязала ему руки, вылепила из него генерала, подвела к тому образу, которым он всегда хотел быть — освободителем угнетенных, героем, надеждой Республики на мирное будущее. Его поддерживал Палпатин, его поддерживала Падме, за ним стоял его собственный несокрушимый 501-й легион. На какое-то время скрывающийся в глубине сердца зверь удовлетворился полученной возможностью дышать свободнее.       А потом в жизни джедая появилась Асока.       Не то чтобы Энакин никогда не подозревал, чьей идеей было дать ему падавана, и зачем это было нужно в разгар войны, едва он получил статус рыцаря. Теперь, когда Оби-Ван больше не мог полноправно удерживать его от безрассудных поступков, нужно было придумать что-то новое, не менее эффективное средство, найти другой рычаг контроля и давления. И тут, конечно же, вмешался Йода. Старый гранд-мастер, проницательный и хитрый манипулятор, который никогда на самом деле не доверял Энакину Скайуокеру, не придумал ничего лучше, чем обременить его ответственностью за жизнь ученика. Чудовище, запертое груди Энакина за хлипкими стенами и сотнями замков, негодующе взревело. В очередной раз лицемерие джедаев поразило его до глубины души, но он ничем этого не показал. Ему было жаль Асоку, которая ненароком стала всего лишь еще одной цепью, которую Орден решился набросить ему на шею. Но он всегда был сильным. Чтобы держать его в узде, требовалось что-то посерьезнее мелкой и острой на язык девчонки.       Война была жестока. Она забирала у него друзей, забирала возможность лишний раз увидеться с Падме и постепенно лишала его благодарности и веры в свет. То, что делали джедаи на этой войне, не было тем, что они должны были делать на самом деле. И чем дольше тянулись сражения, тем чаще его посещали подобные мысли. Чтобы успешно продолжать воевать за Республику, Орден обязан был измениться. Иначе в присутствии джедаев на передовой и в их жертвах вообще не было никакого смысла.       — Жуткий человек, — сказала Асока, после того как капитан Таркин и другие освобожденные из Цитадели офицеры отбыли вместе с Йодой доложиться канцлеру Палпатину и обсудить дальнейшие планы относительно маршрута Нексус. — У меня от него мороз по коже.       — Он солдат, Шпилька. Он видит эту войну такой, какая она есть, и понимает, что джедаям на ней не место. Из-за наших убеждений мы не можем победить до конца. Поэтому его скептичное отношение к нам мне абсолютно понятно.       Ученица громко фыркнула.       — Он совершенно ничего не знает о джедаях. В наших убеждениях наша сила.       — Я и не говорю, что это не так, — Энакин вздохнул. Спорить с ней на эту тему ему не слишком хотелось. — Но если бы мы могли идти до конца, а не отдавать пойманных военных преступников в продажные руки чиновников Сената, война давно была бы окончена.       Асока слегка нахмурилась и неуверенно отвела взгляд.       — «Идти до конца»… Вы имеете в виду, если бы мы казнили их?       — В военное время обычных командиров ничего не удерживает от полной расправы над врагами, но не джедаев, — Энакин не смотрел на падавана и не видел тень сомнений, которая пробежала по ее лицу.       — Звучит так, будто вы жалеете об этом, — осторожно произнесла Асока. Скайуокер отмахнулся.       — Тебе показалось.       Будь его воля, он бы убивал всех сепаратистов без раздумий. За свои злодеяния они большего и не заслуживали. На сотнях планет, в сотнях систем людей либо подвергала тотальному уничтожению, либо превращала в рабов беспощадная машина Конфедерации. И Энакин не видел в своем желании покончить с ней ничего предосудительного. Но Орден был слишком горд и тщеславен, чтобы позволить себе изменить хоть строчку в их дурацком, оторванном от реальности Кодексе. Даже если бы это спасло миллионы жизней.       Это злило Энакина почти так же сильно, как собственная неспособность признаться самому себе в том, что все его темные мысли исходили от дракона мертвой звезды…       Сейчас он видел все как никогда ясно. Пелена спала с глаз, наконец явив ему истину во всей красе. Как Оби-Ван все еще не видел того, что Орден погряз в пороках и эгоизме, оставалось для него загадкой. Канцлер Палпатин, учитель, собирался принести мир разобщенной войной Республике, а они только и делали, что все время вставляли палки ему в колеса. Что ж, отрадно было знать, что они потерпели тотальное поражение, что они теперь практически полностью истреблены — лицемеры и предатели. Сгинув раз и навсегда, они сделают галактике великое одолжение…       Вейдер вновь закричал от боли, когда почувствовал, как его подняли под руки и потащили куда-то наверх. Обожженная световым мечом плоть на отрубленных ногах горела адским огнем, соприкасаясь с жаром вулканической породы. Ситх ни малейшего представления не имел, зачем или куда бывший учитель тащил его. Что хотел сделать? Большего надругательства над его личностью чем то, что он уже сотворил, было невозможно представить. Или это был такой по-джедайски извращенный акт милосердия?.. Внутри Вейдера с новой силой вскипела злоба. Он не доставит врагу такой роскоши! Он — владыка ситх, повелитель новой Империи!..       — Еще немного, Энакин, прости, — пропыхтел Оби-Ван где-то у него над головой и, воспользовавшись тем, что джедай слишком близко наклонился к нему, Вейдер бросил все свои силы на то, чтобы осуществить наконец давнее желание и придушить Кеноби. Он вложил в одно движение всю свою ярость, всю свою боль, и когда пальцы с сопровождающим движение громким ревом сомкнулись на горле бывшего учителя, догорающий вокруг мир потерял для него всякое значение.       — Я убью тебя! — просипел он, потому что от частых громких криков его голосовые связки были все равно что выжжены изнутри огнем. Они оба рухнули обратно на пропитанную жаром землю, и Оби-Ван вцепился в металлическую руку бывшего ученика, силясь отнять ее от своей шеи.       — Эна…кин… — лицо Кеноби очень быстро сделалось почти пунцовым, а Вейдер все давил и давил, стискивая горло ненавистного учителя. Только в те короткие секунды, наблюдая за тем, как покидала магистра-джедая жизнь и всякая надежда на спасение, ситх не чувствовал собственной боли, только торжество. Ведь стоит Оби-Вану умереть — и он на самом деле впервые в жизни станет по-настоящему свободным…       «Энакин!»       Неожиданно раздавшийся в сознании полный мольбы голос Падме на секунду дезориентировал его. Железная хватка ослабела, и Кеноби тут же этим воспользовался. Вырвавшись и тяжело хватая ртом воздух, он поднялся и поспешил отойти как можно дальше, держа в руке пока еще неактивную рукоять светового меча.       — Пожалуйста, не заставляй меня отрубить эту руку еще раз! Энакин, хотя бы ради себя самого, очнись! Я пытаюсь тебя спасти!..       Но ситх почти ничего не слышал. Образ жены, умоляющий пощадить ее, не выходил у него из головы.       Очередная темная волна злобы взметнулась в нем, затуманив разум. Предательница. Она предала его!..       … Падме была его единственным светом. Единственной родной душой, надеждой, прекрасным воплощением добра, понимания и справедливости. Она была сильным лидером, честным политиком, надежной опорой и просто женщиной, которую он любил всем сердцем. Ради которой был готов бросить все — и Орден, и эту проклятую войну — сказала бы она хоть слово. Падме единственная принимала его таким, какой он был, без компромиссов и условностей, не боясь его силы, инаковости.       Не боясь его тьмы.       Ради нее он был готов пойти на что угодно…       А она отплатила ему предательством! Она встала на их сторону, на сторону его лживых мучителей и воткнула нож ему в спину.       — Это все ты! — взревел Вейдер, отчаянно пытаясь проползти тот несчастный метр, что отделял его от сапог Оби-Вана. Неважно, насколько нелепым выглядел его план, ситх всеми фибрами души жаждал забрать жизнь у человека, который отнял у него любимую женщину, отнял право на нормальную жизнь, на свободу… — Я убью тебя!       — Да, скорее всего, однажды ты этого добьешься, — отчего-то не стал спорить Кеноби. Его голос был слабым и хриплым. Джедая немилосердно шатало из стороны в стороны от усталости и горячих порывов ветра. Складывалось впечатление, что он держался на ногах из последних сил. — И может, это случится намного быстрее, чем бы мне того хотелось. Но сперва… Но сперва я сделаю то, что должен, то, что правильно. Я буду очень стараться, Энакин… Поверь мне, прошу.       Слова Оби-Вана текли мимо него, совершенно ничего не задевая в темных уголках его души. Они были все равно что фоновый шум — неважные, ненужные, не несущие в себе абсолютно ничего ценного. Совершенно пустые, бессмысленные, утекающие в никуда, как мелкие песчинки были слова, что гнал неутомимый ветер по Дюнному морю.       Голова раскалывалась, в ушах шумело, а глаза по-прежнему жгло. Энакин Скайуокер догорал, рассыпался пеплом, отправляясь куда-то вслед за ветром. Он становился тусклым воспоминанием, призраком, тенью человека, которым никогда не был и уже никогда не будет. И совсем скоро даже от этой тени ничего не останется, ведь дракон мертвой звезды был алчен и поглощал все на своем пути.       Другой участи Энакин Скайуокер и не заслуживал. Ведь он всю жизнь являлся ничтожным рабом — Республики, Ордена, Падме.       В то время как лорд Вейдер был только победителем.