Денис, проснись!

Один популярный поэт двусмысленно советует спать с теми, кто снится. Ну не знаю, я с вурдалаками, вооруженными боевиками, пауколюдьми и прочими челмедведосвинами спать бы не хотел, ни в каком значении этого слова. Мне опять снился кошмар. Я проснулся в своей комнате, пошел варить кофе на кухню — а там меня поджидала зверюга: жопа — скорпиона, тело — человека. Как кентавр, но с клешнями вместо рук, восемью ногами и здоровенным членистым хвостом. Я испугался и попятился, а зверюга поперла на меня, скрежеща хитиновым пузом по ламинату. Она уже занесла хвост, чтоб ударить меня своим гнутым жалом, которое было в диаметре как черенок от лопаты, — но тут я проснулся. Отдышался, успокоился, пошел в ванную умыться — а у меня все лицо в крови: из носа — кровь, изо рта — кровь. Посмотрел на руки — они в крови. Пол в крови, раковина в крови, стены в крови. Я чувствовал ее металлический привкус, видел в зеркале, как она пузырится, когда вытекает из носа, ощущал, как ею заполняется рот. Сплюнул — вместе с зубами. Собрал из раковины зубы, посмотрел на них, бросил в унитаз, смыл — проснулся. Без одеяла, окоченевший, в тюремной камере два на два: под потолком — узкая бойница, вместо двери — тяжелая облезлая решетка. Я был убийцей и сидел здесь давно, но кого и за что убил — не помнил. С соседних нар на меня пырился лысый громила с собачьей мордой, скалился и разминал кулаки. Меня от страха парализовало, я лежал и не мог даже моргнуть, а громила прыгнул на меня, зарычал и стал душить. Тогда я проснулся по-настоящему: в поту, со стучащим сердцем — но живой, целый и с зубами. Утро началось, как обычно, тяжело — с тупой головной боли. Я заглянул в холодильник — пустой — и сразу его закрыл. Начал варить кофе, но от его запаха затошнило, и я вылил всё в раковину. Кое-как я заставил себя проглотить цитрамон, почистить зубы, одеться и поехать на работу. Незаметно проскочило перед глазами метро, дорогу в офис я тоже не запомнил; пришел в себя уже на рабочем месте — и с ноющей головой. Я проглотил еще таблетку цитрамона, потер глаза и заглянул в телеграм. Мне там, оказывается, Егор час назад написал: «Доброе». Я набрал свой обычный ответ: «Добрых утр не бывает». — Ребята, стендап, — объявил Макс. «Стендап» значит «планерка стоя», но мы давно забили и сидим, прячемся за мониторами. Один только Макс встал у доски и начал спрашивать всех по очереди — как учитель в классе. Под нудный бубнеж Макса я подавил очередной зевок и хотел перелистнуть телеграм на следующий новостной канал, как вдруг от Егора пришло сообщение: «А ко мне вчера плойка приехала!» с фотографией — новенькая приставка. Стройная, черно-белая — диджитал эдишен. Я спросил: «Пятая же?» — будто не очень интересуюсь. «Да!» — ответил Егор, и я задал вопрос, который в самом деле меня волновал: «Как?» Я не первый месяц следил за магазинами электроники, но безуспешно: накопить на приставку оказалось намного проще, чем купить ее — дефицит полупроводников все-таки. «Знаю нужных людей», — ответил Егор. Я написал: «Везет тебе», и хотел было спросить, не найдется ли у нужных людей приставки и для меня, но услышал свою фамилию и поднял голову. На меня, вытянув шею, смотрел Макс. — Что? — отозвался я. — Извини, отвлекся. — Чем ты будешь сегодня заниматься, Денис? — повторил Макс. — Чинить багу с промоткой счетчика в гриде. — Я думал, ты с ней вчера закончил. — Не успел, — соврал я. Не брался даже, на самом-то деле. Макс нахмурился, посмотрел на доску и начал спрашивать Серегу, а я уткнулся обратно в телефон. Егор написал: «Приезжай в гости гамать) Я тебя в мортал комбате раскатаю», «Пивка тяпнем». Мы знакомы уже год, наверное, но ни разу не виделись вживую, хотя оба москвичи. Познакомились в комментариях под статьей про ребенка с каким-то тяжелым заболеванием и срались всю ночь: нужно ли разрешать эвтаназию? Я топил, что у человека должно быть право на выбор, а Егор — что человеческая жизнь бесценна, и отнимать ее нельзя ни при каких обстоятельствах. Я утверждал: «Будь это легально, я бы первым записался», Егор парировал: «Нежелание жить — просто слабость. Ты старый? Тяжело больной? Если нет, то тебя в этой слабости даже понять нельзя». Наутро нас забанили в паблике, но мы перешли ругаться в личку — а там быстро помирились и стали общаться регулярно, но не выходя за пределы переписок. Стоит ли это менять? В гости я ни к кому не ходил уже года два или три, пиво пью дома один, в приставку рублюсь исключительно соло — даже по сети не играю. Впрочем, я и не переписываюсь ни с кем, кроме Егора, других друзей у меня нет — провести время вместе, возможно, будет неплохо. Договорились встретиться вечером в пятницу и устроить задротский марафон: с пивом, вредной едой и «Мортал Комбатом».

***

Егор оказался совершенно не похож на свою фотку. Если бы он перед встречей не написал: «Узнаешь меня по зеленым кедам» — я бы и не догадался, что это он. Кеды я заметил издалека; не просто зеленые, а ядовитого жгучего оттенка «вырви-глаз», как в палитре Пейнта. Я почему-то представлял, что Егор будет мрачным сутулым типком вроде меня. На единственной фотографии его лицо выглядело непропорциональным — широко расставленные темные глаза, острый подбородок, перекошенные в полуулыбке губы. Еще и стрижка короткая, под машинку — будто не аватарка в соцсети, а ориентировка на сбежавшего маньяка. Кажется, в каком-то из снов он даже гонялся за мной с мясницким ножом. Но в реальности Егор оказался нормальным: невысокий, поджарый, средней длины темные волосы, лицо как лицо — симпатичное даже, в общем-то. Он отрастил бородку и заметно повзрослел: под глазами и на лбу проступили первые морщинки. Рюкзак на спине, серая толстовка и джинсы — одет, как простой тридцатилетний парень. Кроме, конечно, кед. — Я тебя не таким себе представлял, — сказал Егор, когда я к нему подошел. — Крутые кеды, — ответил я. — Они из эко-канваса. Дешевле обычных. По пути мы зашли в разливуху. «Тут вкусное — белое чешское, и вон то барное еще», — сказал Егор и взял себе полторашку чешского. Чешское было дешевле; я подумал, взял литр рязанского и пакет чипсов. Потом мы зашли за шаурмой, Егор взял себе двойную, я ничего брать не стал. Когда мы отошли от ларька, Егор спросил: — Ты идейный противник еды? — Кошек жалко, не хочу их есть. — А выглядишь так, будто совсем ничего не ешь с тех пор, как сфоткался на аву. Я промолчал. Мы пришли в квартиру — обычную хрущевскую однушку: пожелтевшие обои, исшорканный линолеум, голые лампочки без светильников. Вся мебель в полупустой комнате — диван, шкаф, пыльные шторы, да телевизор с приставкой. Из кухни Егор принес две чашки с разномастными цветочками, одну протянул мне. — Других нету, — будто оправдываясь, сказал он. — Пофиг, — ответил я. Мое пиво оказалось кислым. Стола не было, и чашку приходилось или держать в руках, или ставить на пол, чтобы взять джойстик. В игре мне не везло: Саб-Зиро Егора уничтожил моего Нуба Сайбота пятнадцать раз подряд. Каждый раз мне казалось, что я разгадал его стратегию, но, что бы я ни задумал, — или комбинации проваливались, или Егор меня обдуривал. Реакция у него заметно лучше моей. Я хотел хоть разок его натянуть — но только получал люлей, пытался еще и еще, получал снова. За игрой мы не заметили, как пролетело время. — Что-то я засиделся. Поеду домой, — сказал я, увидев в телефоне, что пошел четвертый час ночи. — Поздно уже, а тебе ехать на другой конец города, — ответил Егор. — Переночуй лучше у меня. Я проверил, что по такси: полторы тысячи рублей, почти час поездки. Вдобавок меня сильно клонило в сон, и я решил, что рациональнее и по деньгам, и по времени, и по силам будет действительно остаться у Егора, а домой уехать утром на метро. Тем более, он сам предложил. — Где мне спать? — спросил я. — Могу предложить только со мной на диване. Ты же без предрассудков? — Без. Вторая подушка у Егора нашлась, а одеяло оказалось всего одно. Он переоделся в треники, а я лег, в чем был, и отвернулся к стенке. Егор плюхнулся рядом, накинул на меня одеяло и завозился. Он вертелся, никак не мог устроиться, под ним скрипел и прогибался диван. Наконец шум затих, и вдруг на меня легла тяжелая рука, чуть стиснула в плечах, а к спине прижалось широкое тело. Я этого маневра не понял. — Егор? — А? — раздалось совсем близко от уха. — Извини, забылся. Привычка. Егор убрал руку и отодвинулся. Видимо, он часто спит с девушкой, раз у него такие привычки. С другой стороны, квартира у него еще сильнее походит на холостяцкую, чем моя. Расстался недавно? Почему не рассказал? Впрочем, мы с ним никогда не говорили про девушек. Мне не о ком, а про личную жизнь Егора — неинтересно. На этой мысли я уснул. Чёрные щупальца были везде. Они опутали меня, связали по рукам и ногам — холодные, скользкие и крепкие. Я хотел закричать, позвать на помощь — но они залезли ко мне в рот, и из горла шел только хрип. Я попытался вырваться, но щупальца затягивались крепче, передавливали запястья до онемения. Толстое щупальце с силой протаранило мой живот, заползло внутрь, закопошилось в кишках, чуть ли не выворачивая меня наизнанку, а другое, тоненькое, стало меня душить. Я уже молился, чтоб я скорее умер и это кончилось, как вдруг где-то далеко-далеко раздался голос: — Денис, проснись. Денис! Я очнулся и открыл глаза: темно, сверху чей-то силуэт, а мое лицо кто-то трогает. Я замахнулся, чтоб врезать силуэту — но промазал. — Пшел… Нхр! — выдавил я из себя и замахнулся снова, но меня крепко перехватили за запястье. — Денис, это я, Егор. Успокойся. Тебе, похоже, кошмар приснился. Все кончилось, все хорошо, ты в безопасности. События вчерашнего дня понемногу восстанавливались в памяти. Я действительно лег спать вместе с Егором у него дома, этот факт похож на правду. Значит, Егор — настоящий? Или сон на самом деле продолжается, и сейчас начнется какая-нибудь жесть? Мой мозг — хитрая сволочь, умеет обманывать. Прошедший вечер вспомнился хорошо и складно: ядовито-зеленые кеды, пиво, приставка… Наверное, Егор все-таки настоящий, но, если сейчас у него изо рта полезут сколопендры, я, нахер, сигану с балкона. — Успокоился? Не будешь больше драться? — спросил Егор. Я не смог ответить: язык заледенел и не шевелился, я сам тоже не шевелился — убеждал себя, что никаких щупалец в реальности не было, в моих кишках никто не копался, никто меня не душил. Наконец я отважился потрогать живот — целый, без лишних дырок — и немного расслабился. Загорелся мягкий свет — Егор включил ночник и снова навис надо мной — как жуткая африканская маска. Или все-таки это сон?.. — Ты как? — спросил Егор и похлопал меня по щеке. — Пришел в себя? В ответ я смог только кивнуть. Егор погладил мою щеку, потом начал гладить волосы. Будто отец, успокаивающий напуганного ребенка. — Что я делал? — Ко мне вернулась речь. — Ты орал, пинался и махал руками. Меня разбудил. — Что я орал? Слова какие-то? — Просто «у-у», «а-а». — У меня бывает, это нормально. Спасибо, что разбудил. Давай спать, — ответил я и отвернулся от него. — Точно все нормально? — переспросил Егор, но я не стал отвечать. Свет погас. Егор завозился, стягивая на себя одеяло, но вдруг придвинулся и приобнял меня снова — закинул мне через плечо руку, но прижиматься, как в прошлый раз, не стал. Я спросил: — Опять твоя привычка? — Не. Тебе бы расслабиться немного, а то какой-то пиздец. Его рука была рукой живого человека: материального, теплого и совсем непохожего на щупальца. Она будто напоминала, что я не один. Мы полежали так какое-то время; Егор осторожно прижался ко мне, тихонько засопел в затылок. Он уютно грел меня со спины, и я действительно успокоился; это похоже на иррациональное чувство безопасности, когда с головой закутываешься в одеяло. Словно бы, если рядом другой человек, я под защитой, и мои собственные фантазии мне не навредят. Защита из Егора не спасла от кошмара: за мной гнались демоны с огненными копьями и очень хотели поджарить. Но была и польза: я больше не кричал, не буйствовал, и даже проснулся не от паники и не от ужаса, а просто — природа позвала. Утром мы завтракали бутербродами с сыром и маслом, пили дрянной растворимый кофе, и Егор неожиданно спросил: — Ты всегда так беспокойно спишь? — Наверное. Не знаю. Он замер с бутербродом в руке и изучающе уставился на меня. — Это же ненормально. Может, ты в комбат переиграл вчера? Нервная же игра, с насилием. — Может, — коротко ответил я. Егор сощурился, пристально посмотрел на меня еще пару секунд, откусил бутерброд и перевел тему на курс биткоина. Я выдохнул и расслабился: биткоин обсуждать интереснее, чем мои глупые сны.