Денис, проснись!

Егор разбудил меня, когда я отбивался от очередных вампиров. По традиции, поцеловал, обнял сзади и быстро начал засыпать: мелко подергивался в полусне, будто от нервного тика. Мне уснуть не давали мысли о завтрашнем — вернее, уже сегодняшнем — приеме врача. Когда поджил синяк на лице, у меня не осталось отговорок; пришлось звонить в клинику под наблюдением Егора и записываться. Моя тайная надежда, что секс всё вылечит, не оправдалась — хотя Егор очень старается сделать мне приятно, и у него хорошо получается, — кошмары никуда не уходят. Проснувшись по первому будильнику, Егор ткнулся мне в бедро стояком, начал целовать в плечо, но я сказал: «Извини», вылез из постели и ушел на кухню ставить чайник: от недосыпа голова звенела, и жутко хотелось кофе. Егор не отстал: пришел следом, обнял сзади и практически повис на мне — тяжелый и цепкий: не сбросить, не выпутаться из объятий, и даже с места не сдвинуться. — Сегодня к доктору, помнишь? — невнятно пробормотал он. — К сожалению. — Да ну, к счастью же. Мы позавтракали и разъехались по своим офисам, а встретились ближе к трем часам в вестибюле метро. Я никогда раньше не был на этой станции — впрочем, в ней не оказалось ничего особенного. В людском гвалте не было слышно, как урчит мой желудок: я не пообедал, а с завтраком распрощался еще с утра, едва приехав в офис. Макс отпустил меня на всю вторую половину дня, начиная с обеда, но я отсидел это время на работе — панически боялся остаться один. Подошел бодренький Егор. Я вроде бы выдохнул, но тут же вспомнил про прием, и меня снова замутило. Мигом заледенело все — руки, ноги, затылок, внутренности. По дороге в клинику Егор что-то говорил, но я его не слышал — шел, еле переставляя ноги, будто мне там не поставят диагноз, а огласят смертный приговор. Из-за угла показалась вывеска клиники, и я пожалел, что не курю — мог бы выиграть отсрочку минут в пять, прежде чем входить. Может, убежать, пока не поздно? Никаких психиатров и диагнозов, старая добрая жизнь в неведении. Только выход у меня останется всего один — в окно… Не самый плохой выход, кстати. Может, и ну это все на хер? Зачем я живу? Я чуть притормозил, задумавшись. Егор же шел вперед и не оглядывался, и я в ту же секунду устыдился и догнал его. Не уверен, что он заметил этот момент моей слабости — а именно слабостью он бы и счел то, что я считаю выходом. На крыльце Егор спросил: — Сильно волнуешься? — Нет, — соврал я и потянул на себя входную дверь. Ласковая девочка-администратор улыбнулась мне так, будто я британский котенок или юный Джуд Лоу. Она дала мне стопку документов, которые нужно было прочесть и подписать, предложила выпить кофе или чаю. Меня это так ошарашило, что я даже ненадолго перестал бояться. Не знаю, чего я ожидал — явно не смирительных рубашек — но в моем воображении это место не было таким чистеньким и приветливым. Здесь даже стояли столики с журналами, чтобы пациентам было не скучно, видимо. Я заполнил все бумаги и сел возле кабинета вместе с Егором. Прием должен был начаться с минуты на минуту; мысленная репетиция фраз для врача мне не удавалась, слова даже в голове не клеились. Зайду в кабинет и буду час молчать, вот и все лечение… Егор тем временем полистал какой-то журнал, громко его захлопнул и вздохнул. — Успокойся, — сказал он и шлепнул меня по бедру. Только тогда я заметил, что у меня трясутся ноги. Егор продолжил: — Чего ты боишься? — Не знаю. Егор молча взял меня за руку, крепко сжал ее и сказал: — Все будет хорошо. — Почему ты так уверен? — Не может не быть, — улыбнулся он. В эту чушь я не поверил, но вцепился в его руку, чтоб снова почувствовать ускользающую реальность, и что я в ней не один. Егор погладил меня по предплечью, наклонился к уху, начал шептать: «Ты молодец, ты смелый, я тебе сегодня дома…», и тут из кабинета выглянула полноватая тетка в белом халате: не красивая, не отталкивающая — никакая. Она посмотрела на Егора, на меня, на наши сцепленные руки, снова на Егора, и спросила: — Кто тут Семёнов Денис Владимирович? Я молча махнул ей рукой. — Проходите, — кивнула она и распахнула для меня дверь. Через пятьдесят минут я попрощался с врачом и вышел из кабинета. «Симптомы мы с вами скорректируем, но это — не болезнь, это — состояние. Индивидуальная особенность вашей психики», — ее слова крутились в голове, как инстаграмный эффект бумеранга. Едва я вышел в коридор, Егор тут же подскочил с места: — Ну как? Я протянул ему свой файлик со всеми документами от врачей, где на самом верху лежало последнее заключение. Егор пробежал его глазами и спросил: — Что это значит? — Что таблетки надо пить. Много таблеток. Утром, вечером, в обед. Сюда к тетке регулярно ходить. И это надолго, если не на всю жизнь. Она так и сказала: «Кошмары пройдут, но ваша личность останется с вами навсегда, учитесь с ней жить». Егор снова просмотрел заключение — раза три, не меньше, — бросил бумаги и сдавил меня в объятиях. Я неловко обхватил его в ответ и подумал, что он меня сожмет и почти сразу выпустит — но мы так и стояли посреди коридора клиники, обнявшись, и расцепляться не хотел, кажется, никто. — Зачем тебе я такой нужен? — спросил я. — Какой есть, такой и нужен, — ответил Егор и уткнулся лицом мне в плечо.

***

Я не стал продлевать договор аренды своей старой квартиры и снял другую — в Ховрино, недалеко от Егора. На работу и в клинику по времени отсюда ездить так же, ходить друг к другу в гости проще — можно встречаться хоть каждый день. Я проснулся со звонком будильника, один и в темноте. Включил свет, чтоб записать в дневник обрывки сна: «Пришел в продуктовый магазин, хотел купить алоэ в горшке. Искал по всему магазину, не нашел. Взамен решил взять коньяк. Встретил бывшего одноклассника, и тот рассказал, что прилетел на пылесосе из Китая». Перечитал, усмехнулся от того, насколько это глупо, и пошел варить кофе. На неизменное «Доброе» от Егора я ответил правду: «С кофе потянет». Рабочий день прошел средне: я исправил пару багов, поработал над новым таском. От таблеток я слегка отупел, даже Макс это заметил; в самом начале — три месяца назад — было хуже: словно мозг превратился в груду опилок, и с успехом я мог только лежать или смотреть в стену. В остальном — обязательно косячил: запорол релиз, и Максу пришлось переправлять за мной самому, потому что я ничего не соображал. Макс, добрейшей души человек, меня даже не уволил. Потом то ли организм адаптировался, то ли Макс стал пристальнее за мной следить, и я почти вернулся в привычный ритм. Вечером я захватил в пекарне возле работы пару булочек и поехал домой. Дома я позвонил маме, мы немного поговорили — вернее, говорила в основном мама; она сказала, что была очень рада слышать мой голос. Потом я принял душ и вечерние таблетки, взял булочки и пошел к Егору. Он встретил меня в дверях своей квартиры; пахло свежесваренным кофе и чем-то жареным — картошкой, наверное. Я протянул Егору пакет с булочками. Он заглянул туда, втянул носом запах и вздохнул: — Ты хочешь, чтоб я стал жирным. — Это ты хочешь, чтоб я стал жирным. — Тебе правда надо есть побольше, — возразил он. — Ты хоть на человека стал похож, а не на скелет, и все равно худой. — Егор потрепал меня по щеке, но тут же отдернул руку: — Нифига ты замерз там. Зима на дворе, морозы — конечно, замерз… Не успел я раздеться и отогреться — Егор схватил меня за руку, затащил в комнату и подтолкнул к дивану. — Смотри, — шепнул он. На диване спали два черных котенка, свернувшись клубочками и прижавшись друг к другу. Мелкие — можно в горсти удержать обоих. Я решил рассмотреть их поближе и сел с краю дивана. Егор сел рядом, соприкасаясь со мной коленями. — Подобрал вчера возле подъезда, — полушепотом заговорил он. — Какие-то мудилища выставили на мороз в коробке, блин. У вета был уже — котята здоровые, чистые, им месяц всего. Два пацана. — Хорошие. Оставишь или отдашь? — Оставлю, конечно. Это теперь мои коты, я их спас. Мелькнуло в голове слово «спасатель» — сперва я подумал о спасателе котят, а потом вспомнил о себе и решил, что тоже подходит. Вслух не сказал. Я заметил, что в том углу, где раньше было пусто, теперь стоят кошачья лазилка, переноска, большой пакет — то ли с кормом, то ли наполнителем. Кажется, с котами Егор настроен серьезно. Один котенок заворочался, перевернулся на бочок, потянулся, зевнул и уставился на меня голубыми глазенками. Я почесал ему пузо указательным пальцем, и котенок снова потянулся. — Дени-ис! — не своим голосом воскликнул Егор. — Что такое? — Ты только что улыбнулся, — медленно произнес он. — Ты улыбнулся! Обалдеть. — Все люди улыбаются. — Вот именно. Улыбаются все, а твою улыбку я вижу впервые. Егор был настолько серьезен, что я ему сразу поверил. Действительно, когда я улыбался или смеялся вслух в последний раз? Когда-то было, но когда — не помню. Я погладил котенка снова. Шерстка мягкая-мягкая, как пух… — Как котов назовешь? — решил перевести тему я. — Деня и Сёма, — ответил он. Видимо, я слишком подозрительно на него посмотрел, потому что он добавил: — У меня плохо с фантазией. — Имена Мурзик и Пушок им больше подойдут. Не настолько я важный человек, чтобы называть в мою честь котов. Я погладил второго котенка, а Егор меня — дотронулся до спины, провел ладонью между лопаток вниз, к пояснице, потом вверх — к шее. — Ты мне снился сегодня, — сказал он, шебурша пальцами у меня в волосах. — Что снилось? — Мы целовались и трахались. — Хороший сон, — ответил я. Егор приблизился и, прикрыв глаза, поцеловал меня в губы, осторожно коснулся их языком, погладил шею — и по моему телу тут же разлилось будоражащее тепло. Прежде чем мой мозг окончательно отключился, в нем проскочила мимолетная мысль. Как же там было у того романтического поэта: спать нужно с теми, кто снится, а кому-то снитесь и вы?