***
Сомнолог меня послушал, осмотрел, сказал: «Не мой случай» и отправил к кардиологу, гастроэнтерологу, пульмонологу и неврологу.***
Пульмонолог удивленно меня выслушала и сказала, что я абсолютно здоров.***
Кардиолог сказала, что один из клапанов шумит, но это настолько незначительно, что не требует лечения. Только вес посоветовала набрать — мол, если когда-нибудь я перенесу инфаркт, восстановление будет сложным. А сердечные болезни молодеют.***
Гастроэнтеролог заявила, что я тот редкий человек, у которого нет даже гастрита — хотя по моей комплекции не скажешь.***
Невролог почитала заключения других врачей, опросила меня, осмотрела — и уверенно сказала, что все обследования бессмысленны, потому что я — пациент психиатра.***
К психиатру я не пошел.***
Картинку с подписью «Удобный интерфейс» и котом, который, сидит в раковине, вывернув голову, и пьет из-под крана, я скинул Егору. Хотелось скинуть — я неделю не общался ни с кем, кроме коллег на работе и кассирши в магазине. «Я думал, ты меня слил», — ответил Егор, а на картинку никак не среагировал, даже скобкой. Я начал набирать: «Я слишком долго думал, хочу ли продолжать, и, честно говоря, не решил», но потом стер. Набрал: «Я соскучился» и тоже стер. «Давай останемся друзьями» — стер. «Мне нужно хоть с кем-то поговорить» — стер, написал снова и отправил. Егор задал последовательный вопрос: «О чем?» «Долго рассказывать», — ответил я, начал набирать: «Мне снилось, что» — и завис. Пальцы не двигались, будто бы это строжайшая тайна, и, едва я о ней напишу буквами, — меня найдут, схватят, и сон станет реальностью. Я стер начало фразы и написал: «Давай лучше лично» — словно бы физическое присутствие Егора развеет страх и поможет отпустить кошмар. Егор ответил коротким: «Ок, давай». После работы я приехал в парк недалеко от дома Егора. На месте не стоялось; я пинал опавшую рыжую листву и мерил шагами аллейку, где мы назначили встречу: одиннадцать шагов вперед, одиннадцать назад. Я отрепетировал все фразы, которые буду говорить: подробно опишу сон — до последней мелочи, которую помню сам; расскажу, как я ходил к врачам; признаюсь, что мне страшно идти к психиатру — вдруг я и вправду псих. Но я же не псих, я нормальный? Так и спрошу: «Да ведь, Егор, я не псих?» Сам Егор подошел минут через десять: хмурый, какой-то растрепанный и помятый. — О чем ты хотел поговорить? — спросил он, даже не поздоровавшись. — Давай пройдемся, — сказал я. Не смог начать вот так сразу: всё, что я здесь обдумывал, мигом выветрилось из головы. Мы молча побрели по парку, держась рядом. Я смотрел под ноги, на кислотные кеды Егора, и не знал, с чего начать: мои мысли развалились, раскололись по частям, как… С этого и начал: — Меня во сне расчленили. Егор промолчал и даже не посмотрел на меня, но нахмурился. Я продолжил: — Разрубили на части и разбросали. А я оставался живым. Нескладно, но суть верна. Мы шли по аллее, Егор молчал, я ждал от него хоть какой-нибудь реакции и тоже молчал. — Так я и думал, — наконец сказал Егор. — Жуткий сон. — Это было очень страшно. Просто жесть. Меня трясет всякий раз, как я об этом вспоминаю. Ты только представь… — тут я осекся и замолк. Я хочу добиться от Егора понимания глубины моего страха из сна, чтобы… что? Он же ненастоящий. И ситуация физически не может быть настоящей. Это выдумка моего мозга, больная фантазия, которую нужно забыть, а никак не транслировать во внешний мир. Я свою фразу так и не продолжил, и Егор, выждав время, спросил: — Это все, о чем ты хотел поговорить? — Я сдался и пошел к врачу. Егор тут же встрепенулся, обогнал меня и пошел вперед спиной, пристально глядя мне в лицо. Я не выдержал и, лишь бы не смотреть в глаза, снова уставился на его кеды. Припыленный ядрено-зеленый — самый блевотный цвет… — К какому врачу ты ходил? — спросил Егор. — Что он сказал? — Что я здоровый человек. Егор издал протяжное «хм-м» и спросил: — Что дальше будешь делать? — Ничего. Он резко остановился. Я чуть не сбил его с ног, но он успел схватить меня за плечо и удержать. — Денис, у тебя есть хоть какие-нибудь чувства? — спросил Егор. — Не понял. — Ну да. Точно. Фатал еррор, фор хандрид фор нот фаунд, — передразнил он. — Мне иногда кажется, что ты, блядь, биоробот. На живого похож, только когда орешь в ночи от страха. А все остальное время — бревна кусок. У тебя даже выражение лица не меняется. Эмоциональный, блядь, инвалид. Я промолчал и хотел пойти дальше, но Егор дернул меня назад: — Ударь меня. — Зачем? — Я тебя не разозлил? Ты не хочешь мне вмазать? — Нет. — Сука, я ща сам тебе вмажу. — Не надо, — сказал я, но меня тут же отбросило ударом в челюсть. В голове зазвенело. Я кое-как удержался на ногах и рефлекторно ударил в ответ — кулак пронзило гудящей болью. Егор схватился за глаз. — Пошел на хуй, слышишь, Денис? — заорал Егор. — На хуй! Место удара пульсировало, разгоралось ноющей болью. На хуй — так на хуй. Я развернулся и пошел назад к выходу из парка, но Егор тут же заорал мне вслед: — Блядь, да подожди ты, я не хотел. Денис, постой! Я шел, ускорив шаг, и слышал, что Егор бежит за мной. Догнав, он схватил меня за плечи. Я уже успел пожалеть обо всём и хотел скорее исчезнуть, но остановился — не убегать ведь от него. — Прости меня, я правда не хотел, — затараторил Егор. — Вот скамейка, давай сядем, поговорим. Я сел на скамейку, Егор — рядом со мной. Моя пострадавшая челюсть налилась кровью и болезненно пульсировала, у Егора покраснел и начал опухать глаз. Мы подрались, а я не почувствовал ни одной эмоции: ни злости, ни обиды, ни вины — ни-че-го. «Эмоциональный инвалид», «биоробот» — так оно, наверное, и есть. — Денечка, прости меня… — начал Егор, но я его перебил: — Простил. Не обижался, в самом-то деле. Егор снова замолк. Я будто бы свист ветра внутри головы услышал — так пусто в ней было — и автоматически заговорил теми самыми фразами, которые заучил перед встречей: — Я недорассказал. Я прошел разных врачей, у кардиолога был, даже ФГС глотал — все идеально. Последним врачом был невролог. Мы поговорили, и она отправила меня к психиатру. Егор поднял голову: — Ты ходил? — Нет. — Почему? Я должен был задать тот самый вопрос, ответ на который хотел узнать больше всего, но не смог даже произнести его вслух. Мы оба молчали; Егор, отчаявшись услышать объяснение, согнулся и обхватил голову руками. — Что ж за проклятие на мне такое, никогда я не влюбляюсь в нормальных, — вздохнул он. Вот и ответ на мой вопрос. То, что я ненормальный, я уже знаю, и только получил этому подтверждение. А что Егор, кажется, в меня влюбился — не знал. Что в меня вообще можно влюбиться — тоже не знал, и даже не верил — но кому еще мне верить, если не Егору? — Как же твой Дима? — спросил я. — Дима был ебанатом, — отозвался Егор, — в марте пошел рыбачить и провалился под лед. Никогда меня не слушал. Прямо как ты. Я совсем растерялся — и из-за внезапного наезда, и из-за самой новости. С трудом, но я вспомнил, что нужно сказать в таком случае: — Мне жаль. — Ты только что солгал, — мгновенно среагировал Егор. — Ни хера тебе не жаль. Я промолчал. — Я, блядь, места себе не нахожу с тех пор, — продолжил Егор. — Жили вместе столько лет, все было — квартира его собственная, ебля каждый день. Скандалить почти прекратили. И вдруг херак! — всё по пизде, начинай с начала. А я, как выяснилось, такой человек, что для себя самого мне вообще неохота шевелиться и чего-то делать. Один сижу, играю целыми днями, видеть никого не хочу, и ни хера ни для кого стараться не надо. Так хоть для Димы старался — в отпуск его свозить, в ресторан сводить, в кино. Думал, как для нас денег больше заработать. Жил, можно сказать. А без него — всё, пиздец, стух. Я не знал, что сказать. Стало по-настоящему жаль Егора, захотелось как-то его приободрить, и я прикоснулся к его плечу. Он посмотрел на меня, на мою руку, хмыкнул и улыбнулся краешком рта. — На самом деле похер уже, — заговорил Егор. — Всё в прошлом. И вообще… Дима был пиздец не подарок — упертый и тупой. И ударить мог сильнее. — Егор коснулся подбитого глаза, поморщился и продолжил: — Но мне, бля, тупо одиноко. Вот меня и колбасит. Понимаешь? Он посмотрел на меня — будто ожидая ответа. Мои же мысли окончательно перемешались и слиплись: то он посылает меня на хуй, то он влюблен; то никого не хочет видеть, то ему одиноко; что с этим Димой — хрен разбери, то ли Егор его еще любит, то ли уже нет; чего Егор хочет от меня — вообще неясно. Слишком много всего. Я отвернулся, и Егор спросил: — Ты хоть что-нибудь скажешь? Я мысленно расписался в своем ступоре и уставился на голубя, гулявшего на другой стороне дорожки. Егор вздохнул и откинулся на спинку скамейки — та громко скрипнула под его весом. Голубь поковырялся в земле, походил вдоль дорожки, тряся головой, встрепенулся и улетел. Молчание тянулось, пока Егор не сказал: — Ладно, мать твою за ногу, Денис. Сходить с тобой к психиатру? Видимо, мне это действительно нужно — раз сказали и врач, и Егор, да что там — я и сам всё понимаю, хоть и не хочу признавать. Я кивнул; пострадавшая челюсть заныла еще сильнее. Егор глубоко вздохнул, и ко мне на колено легла его тяжелая рука. Я посмотрел на нее — широкую, грубоватую, с короткими пальцами — и накрыл своей. Егор стиснул мою руку в ответ. — А трахаться со мной пойдешь? — спросил он. — Я уже ни хера не понимаю, хочешь ты или нет. Тепло его ладони снова напомнило, что я в реальном мире, что я живой. Шевельнулось воспоминание о той легкости, которую я чувствовал, когда ездил к Егору в прошлый раз. Я ответил: — Пойдем.