Неправдивые хроники Сэнгоку Дзидай, Адзути-Момояма и раннего Эдо

- И все-таки, отец, - Тадаëси прятал руки в рукава. Он мëрз. - Почему мы все здесь? В Эдо. Весна наступила, и слива уже цвела, но в Эдо снова похолодало. На детей надели теплые носки, и из взрослых никто не ходил босиком. Бесконечные церемонии и мероприятия, связанные с недавним присвоением главе семьи Токугава титула сëгуна, наконец остались позади, и Иэясу явно чувствовал, что он устал. От войны устал меньше. Все были здесь, даже Хидэясу, но Тадаëси спрашивал не об этом. И Иэясу сказал то, что хотел узнать сын: - Потому что это была цена, которую я заплатил за то, чтобы не гнать своих людей на убой в Корею. Были все, кроме Нобуëси. Траурные церемонии по Нобуëси закончились тоже. - Но ведь Корея была позже, разве нет? - с удивлением спросил Тадаëси. Иэясу вздохнул. - Корея была всегда. Он задумался, как рассказать лучше. Чай был горячий, и держать чашку в руках было даже приятнее, чем из нее пить. Хидэёси бредил Кореей, и империей Мин, и землями за морем... Рассказывал про империю Мин, размахивая чашкой, вместо того, чтобы пить, и зеленый чай выплеснулся, и мастер Рикю приподнял бровь. Ведь и Рикю тоже... погиб еще до Кореи, но тоже не без этой несчастной Кореи. - Покойный тайко, когда он еще не был тайко, и даже до того, как стал кампаку, много думал о завоевании земель за морем. И когда он наконец подчинил Ходзё и в на наших островах не осталось противников, заслуживающих рассмотрения - стало ясно, что следующий поход будет за море, и очень скоро. Угли в жаровне рдели, как присыпанные пеплом кораллы. Иэясу поворошил их, и от жаровни поднялась струйка дыма. Тадаëси придвинулся ближе, быстро кинув взгляд на отца и сëгуна: можно? Сэн на коленях у матери повернулась и с любопытством стала принюхиваться к дыму. И смешно, по-детски, чихнула. Дым и вправду хотелось нюхать. Дым из людского жилища всегда пахнет хорошо, даже чадный, из кухни. Вот дым от людского жилища... - Когда Хидэёси даровал мне пять провинций Ходзё в обмен на Микаву - я бы мог упереться. И первая мысль у меня была - упереться. Я и сейчас не знаю, что сделал бы тогда Хидэёси. Но что сейчас гадать, раз этого все равно не случилось. Одно из двух. Либо решил бы привести к покорности силой. И тогда снова одно из двух. Либо все те, кто по его приказу вышел против Ходзё, вышли бы против Токугавы - и на этом Токугава бы кончились. Не знаю, кто бы из вас остался в живых – при самом лучшем исходе, начиная от Тадаëси. Наследник – уж точно нет. Либо недовольные властью Хидэёси бы взбунтовались - и тогда у нас появился бы шанс. И в любом случае - это была бы большая война, новое разорение земель, только-только оправившихся от предыдущих войн, а что еще хуже - посыпалось бы всё, чего мы достигли за эти долгие годы. Над чем я работал сам, сначала с покойным Нобунагой, затем с Хидэёси. Либо - Хидэёси, из тех же самых соображений, отступился бы. Это тоже было очень возможно. Сэн увлечённо болтала ногами в розовых носках. Тацутиë нагреб себе гору леденцов и, кажется, сортировал их по цвету. - Теперь если бы я согласился без возражений. Непосредственной выгоды от этого я бы не поимел никакой, ни для себя, ни для клана. Ровно наоборот. Но соглашаясь, я оказывал Хидэёси очень большую услугу. Иэясу снова помешал угли. - Это на самом деле была хорошая мысль - переводить даймё на новые земли с их родовых и захваченных. Очень хорошая. И дикая для тех, кто все ещё мыслил по-старому. Мы ведь все - кроме Тацутиë и Сэн - родились в одной стране, а живем уже в совершенно в другой. А те, кто старше... Пожалуй, что так, я скажу за себя - родились в стране, которой не существует. Которая была когда-то, при сëгунах в Камакуре - а после того рассыпалась, как упавший со стола онигири. Рис есть, начинка есть, а самого онигири нету. И вот теперь, когда онигири слепился - думать надо не об отдельных рисинках, а о том, как сделать, чтобы он больше не падал. Хидэёси об этом думал. И некоторые другие думали тоже. Но не все, далеко не все. Соглашаясь - я подавал пример и другим. А подавая пример - оказывал Хидэёси очень большую услугу, которую он не мог не оценить. И в следующий раз, если он потребует от меня неприемлемого - я откажусь, и ему придется это принять. И я уже знал, что это будет. От чего я откажусь. Без пользы класть своих людей в безнадежной войне в чужих землях. - Но, отец, - с горячностью спросил Тадаëси, - с какой стати тайко вообще туда понесло? Говорят, еще покойный Ода Нобунага мечтал о заморских землях, но тайко - почему он так решил? Он возгордился, потерял осторожность, чувство меры и здравый смысл, просто выжил из ума от старости? Начал считать себя неошибающимся и непобедимым? Да? Всех вокруг победил - и не мог успокоиться, не мог дальше жить спокойно и радоваться долгожданному миру, под хвостом у него чесалось? Или чесалось как раз у других - и он придумал, куда этот буйный народ отправить подальше? - Не только, - внезапно вставила Ого. Иэясу одновременно и раздражала, и трогала эта манера невестки – внезапно вставлять свое слово. - Это да, но не только это. Когда Обезьяна... мой приёмный отец... когда он потерял своего единственного сына - из него точно жизнь ушла. Еще и поэтому. Снова жизнь ощутить - так, как он привык ощущать. Хотя и это тоже не все. Это было довольно бестактно – при Хидэясу назвать покойного Цурумацу единственным. Но Хидэясу - Иэясу быстро кинул взгляд на старшего сына – и бровью не повел. Остального лица видно не было под черной повязкой. Иэясу почувствовал укол боли вместе со злостью: ну надо же ему было так идиотски вляпаться! - Вообще не только, - подтвердил Иэясу. – Он говорил мне: если мы не подчиним Корею и Мин, южные варвары сожрут и нас, и Корею, и Мин. И, в общем-то, смысл в этом действительно есть. Те южные варвары, что везли нам мушкеты, очки, бисквиты и христианское учение – теперь уже нельзя сомневаться, что все это не просто так. Что дело не только в торговле. Два самых сильных варварских государства, Португалия и Испания, захватывают страну за страной, это огромные державы, и они становятся все больше и больше. Наша страна тоже немаленькая, но если глядеть здраво – ни с той, ни с другой не сравнится. Если мы возьмем Корею и Мин, так говорил Хидэёси, мы тоже станем огромной державой – и тогда разговор пойдет уже совсем по-другому. В этой идее и вправду был смысл - если только забыть, что Мин и есть огромная держава. Хидэёси никогда не умел читать карты... Воевать - умел, а вот карты читать - не очень. - Самое интересное, что почти все были против. Ты, Тадаëси, говорил о тех, кому не сиделись на месте, таких и вправду было немало, но даже и их в по большей части тянуло куда угодно, но не туда. Госпожа Омандокоро говорила: «У тебя стыда хоть немножко осталось? Людей бы хоть пожалел! Мало мы тут на своем веку прятались, рис зарывали и питались травой, надо тебе, чтобы и там такие же люди, как мы, это всё на себе испытали?». Китаномандокоро ему говорила: «Вы там шею себе свернете, и поделом будет!». Ёдо-доно, кажется, ничего не говорила, но ей тогда было не до того, она же только что потеряла ребенка. Женщины бывают мягкосердечны, но и большинство мужчин, военачальников были против, я много с кем говорил… вот только все больше говорили между собой, и мало кто рискнул возразить вслух. Вот за что Иэясу всего больше был зол на Исиду Мицунари, подхалима и прихлебателя. Не за покушение, дурацкое и бездарное, не за давешнюю войну – именно за тогдашнее. Хотя и прекрасно понимал, и тогда, и теперь: возражать кампаку может прославленный полководец с миллионами коку риса, мелкий чиновник себе такого позволить не может, даже если правитель благосклонен к нему и до сих пор помнит, как тот укрывал его одеялом, и зимою в походах, когда было невыносимо холодно спать, сам пристраивался под бок. Хотя прекрасно помнил, сколько раз и кому не возражал сам, когда у него еще не было никаких коку риса, все что у него было – доспех с красной шнуровкой, и тот подаренный к совершеннолетию. Но на Исиду – был зол все равно, хоть эта злость и имела мало значения. И когда осматривал голову Исиды – вспомнил опять про Корею. - И еще что самое интересное, Хидэёси ведь Корею не собирался захватывать. Он был совершенно уверен, что освобождает ее от гнета империи Мин. И что там его встретят цветами и песнями, пропустят войско по своей территории и вместе с ним ударят на прежних обидчиков. Там было очень много вранья… с самого начала все переговоры с Кореей состояли из одного сплошного вранья. Те люди, что вели переговоры, не будем называть их имен, врали корейскому правителю, «смягчали» требования Хидэёси, где переводили неточно, а где попросту искажали, врали Хидэёси, «смягчая» ответы корейцев. Это выяснилось уже позже, намного позже. Хотя тайко, похоже, и сам рад был обманываться. Это всё так похоже было на то, что он себе представлял. Вся корейская кампания была – одно сплошное враньё. Прошло уже десять лет, а всё новая ложь всё продолжала и продолжала вскрываться. Если на то пошло, и он, Иэясу – он тоже врал. Когда говорил, что готов отправиться за море, когда говорил, что и Маэда готов отправиться тоже. Знал, что не отправится, и что Хидэёси теперь уже – никого из них не отправит. А может быть, и стоило дать Обезьяне поехать… и увидеть собственными глазами, без чужого вранья, что там происходит. И может, действительно сломать там себе шею. Вот только здесь – началось бы невесть что. А если ты больше не мыслишь по-старому – невесть чего ты допустить не имеешь права. - «Приход весны» - вот как он это назвал. Провозглашал и сам искренне верил, что несет Корее весну. Вот только там его войско встретили совсем не цветами… - он кинул взгляд на Хидэясу. Хидэясу, наверное, рассказал бы лучше. Но тот молчал, и Иэясу продолжил объяснять, больше для младших, и потому без особых подробностей. В возрасте Тацутиё он уже знал, как убивают людей. Но хотя бы малышку Сэн стоило поберечь. – Против нас встали все. Не только воины, но и крестьяне, и горожане – все. И очень скоро приказ «щадить наших будущих подданных»… нет, его так никто и не отменял. Вот только никто и не выполнял, начиная с Пусана. А видя это – против нас поднялись и те, кто едва мог подняться. В комнате было холодно, только рядом с жаровней – тепло, и Тадаёси грел над ней руки. - Если позволите, отец, - Хидэтада не перебивал никогда, и никогда не забывал о почтительности. – То это вполне естественно. Мы в нашей стране привыкли воевать, уже много веков все время кто-то с кем-то воюет. Тот долгий перерыв, который страна получила благодаря покойному тайко и вам, - Хидэтада придерживался хронологии, - скорее исключение, чем правило. Хотя все мы рассчитываем, что теперь наконец мир станет правилом, а не наоборот. Но у нас – не только воины, но и крестьяне привыкли к этому, они уже знают, что делать, как прятаться, как прятать зерно, когда можно краешком принять участие, а когда лучше не соваться и предоставить сражаться воинам. А люди в Корее – они жили себе и жили в мирной стране, может, и не слишком хорошо, но в этом смысле спокойно. И вдруг на их земле объявляется чье-то чужое войско. Конечно, тут не до того, чтобы думать, кто, зачем, почему, и не из лучших ли побуждений. Тут будешь защищаться, как можешь, не думая, воин ты или не удостоен чести носить мечи. И самый мирный и робкий человек попытается защитить свой дом, если в дом его ворвутся разбойники. Это ведь для нас здесь, в нашем здешнем понимании, это было приходом весны за море. А для них там – разбойники и есть, которые ворвались в дом. Хидэтада вопросительно взглянул на старшего брата. На удивление – взглянул, явно прося подтвердить. Надо же, еще два с половиной года назад они друг другу в глотку вцепиться были готовы, а вот теперь – Хидэтада просит у Хидэясу подтвердить такое, и рассчитывает на подтверждение. Хидэясу пожал плечами, невнятно буркнул что-то из-под повязки и кивнул. У Сэн были очень пухлые розовые щечки и прическа еще совсем малышовая, густая челка, даже еще не косички. Тацутиё выстраивал из леденцов какое-то подобие башни. - Не балуйся с едой, - одернул его Иэясу, сам для себя отметив выскочившее раздражение. - Это не еда, это конфеты, - сдерзил Тацутиё. Иэясу хотел пристрожить маленького нахала, но, на удивление, его опередил Хидэясу. - Сказал бы ты кому-нибудь там, что что-то, что можно съесть и переварить – не еда… Там – я бы тебе без разговоров уши надрал. А вот какая-нибудь корейская семья за эту горсть леденцов - продала бы одного из своих детей. - Как… продала?.. – пораженно пробормотал Тацутиё. - Вот так, - жестко отрезал Хидэясу. – Чтобы для остальных детей добыть хоть по крошке еды. Тицутиё замолчал и пошел красными пятнами. Набычился, как большой. - Знаете, что я вам сейчас скажу… никогда этого не говорил, но кому это сейчас сказать, как не мне, - Хидэясу помолчал. Рта под черной повязкою не было видно, но Иэясу был уверен, что этот рот дергается. Когда это началось – после Кореи? После Сэкигахары? – Все, кто был там, жалеют, что оттуда ушли. И еще больше – что туда пришли. - А сколько – не смогли уйти, - внезапно высказала Ого. Иэясу беспокойно обернулся в ту сторону. Очень бестактно – при муже с сожалением вспоминать предыдущего мужа. Но Хидэтада наоборот, безо всякой ревности, придвинулся ближе и крепко обнял жену за плечи. Не смущаясь присутствием сёгуна и еще целой кучи народу. Стоило сделать бы замечание, теперь, совсем недавно, до того, как кончились и начались торжества, все решительно переменилось. И так нежничать – стало абсолютно недопустимым. Но у Иэясу язык не повернулся. Сколько ведь не вернулось… Если б не эта несчастная Корея – сколько бы были живы. Даже Исида, прихлебатель и подхалим, ни единого выстрела сам не сделавший, если б не эта несчастная Корея – и он, наверное, был бы жив. Не нажил бы себе тех врагов, которых нажил, от которых путь оставался только на Запад, без вариантов. Кто знает, кто бы был жив еще. Да возможно, и Востока и Запада бы не случилось, если б не семена вражды, посеянные в Корее, среди других, и без того уже проросших семян. Сэн вдруг резко сорвалась с места и подбежала к деду, мать не успела удержать, и отец – остановить. Хидэтада говорил, что назовет первенца-сына Такэтиё, в честь деда. Родилась дочь - и он все равно назвал дочь в честь деда. Малышка Сэн запрыгнула к нему на колени. - Дедушка, вы ведь уже всех победили, правда? И войны уже больше не будет? Никогда-никогда? - На твоем веку – больше точно не будет. В этот момент Иэясу нисколько не врал.