Неправдивые хроники Сэнгоку Дзидай, Адзути-Момояма и раннего Эдо

1600 г, Сэкигахара, расположение Западной Армии Выстрелы прозвучали ближе. Нестройные, не залпами… так стреляют, когда ход битвы уже переломлен, и отступающие отстреливаются, прикрывая отход товарищей. Донесло запах гари. Ветер дул к ним, и сюда нанесло уже много порохового дыма. Один из послушников закашлялся, с тревогой взглянул туда, откуда слышались звуки боя. - Работаем, - спокойно сказал монах. Послушник побелевшими губами пробормотал Нэмбуцу, но тем не менее изо всех сил вцепился в плечи раненого пехотинца и прижал его к земле. Парню было лет пятнадцать. Раненому – непонятно, наверное, около сорока. Пуля засела неглубоко, был шанс ее вытащить, но раненый был без сознания от кровопотери, и это, пожалуй, было к лучшему. Болеутоляющего отвара оставалось мало, его стоило поберечь. Белый стяг с надписью «Отвлекаясь от земной юдоли, радостно вступаем на праведный путь, ведущий в Чистую Землю» захлопал на ветру. Он хлопал громко, отчетливо, перекрывая стоны и даже частично – далекие выстрелы. - Готово. Жить будешь, - монах похлопал пехотинца по плечу. Тот так и не приходил в сознание. Удастся справиться с воспалением – тогда будет. Но он все-таки похлопал его по плечу и сказал это. – Заканчивайте тут, - сказал он помощникам. Второй послушник молча принялся заканчивать перевязку, а сам монах перешел к следующему. У этого была раскроена голова. Самурай был в сознании и даже попытался подняться и что-то сказать. Но вот тут надежды, похоже, не было. Белый стяг был по низу заляпан кровью. И древко. Кто-то его переставлял окровавленными руками. И сам лекарь, и оба помощника – в крови сверху донизу. После недавних осенних дождей все развезло, с утра был туман, трава еще не просохла, и раненых приходилось укладывать прямо на мокрое, а это – однозначно простуда и лихорадка. Звуки боя еще приблизились; теперь уже не стреляли – судя по звукам, резались врукопашную. Импровизированный лазарет был укрыт за негустой полоскою уже начавших желтеть кустов, и то, что происходит на равнине, оттуда было видно плохо. Те из раненых, кто мог, напряженно прислушивались, приподнимались, стараясь разглядеть хоть что-то. Лекарю с помощниками было некогда оторваться. Самурай с перебинтованной головой и ногою в лубке все-таки попытался подняться на ноги, закусив губу и опираясь на собственный сасимоно. Флажок выломали из крепления, чтоб не мешался. Он был с моном Укита. - Похоже, всё. Там флаги Тогава. - Он тяжело опустился на землю. – Пора. Кому-нибудь нужна помощь? Он вытянул из ножен короткий меч. - Ляг и лежи, - бросил ему монах, не отрываясь от работы. – Я потратил на тебя два мотка полотна и полпакета трав. Не говоря уже о своем времени. Ты хочешь, чтобы все это пропало впустую? Сказал бы сразу, я бы использовал для другого, кому это нужнее. Самурай покачал забинтованной головой. Дышал он тяжко и шумно. - Я благодарен вам за заботу. Но ваши рассуждения – рассужденья лекаря, а не воина. Мы здесь – воины и вассалы своего господина. Мы сражались, как могли, выполняя свой долг. Сражение проиграно, и наш господин, скорей всего, мертв, а если же нет – то будет вот-вот. Все, что нам остается – умереть с честью и не дать свои головы в трофеи. - Никто не возьмет никаких голов, - отрезал монах. Шум был уже совсем близко. Сквозь топот ног и лязг оружия и доспехов прорвался выплеск ругательств, а затем – пронзительный крик и падение тела. - Так, с этим готово. – Монах посмотрел на обоих помощников. – Теперь уходите. Забирайте оба свои ящики. Если встретите, кому нужно будет, сможете оказать помощь самостоятельно? Мальчики смотрели на него. Губы у обоих дрожали. Один, не сдержавшись, всхлипнул, и твердо кивнул. Второй неуверенно пробормотал: - Сэнсэй, а как же вы?.. - Я? У меня еще пятеро. Если сейчас не притащат еще. Ребята успели вовремя – едва они скрылись из виду, на поляну, ломая кусты, ввалилась куча самураев с сасимоно с гербами Тогава. Влетели с разгона… и замерли как вкопанные, вовремя разглядев знамя. - Кто тут? – поколебавшись, спросил один из восточников, по виду – главный из всех. На поясе у него висели три головы. Еще у двоих – по одной. - Я, - кратко ответил монах, не отрываясь от работы. Раненый, юноша, почти совсем мальчик, еще виден был след от недавно отрезанной челки, начал было подниматься, заорал от боли и закашлялся кровью, и застонал – от кашля стало еще больнее. Монах твердо уложил его обратно. У парня были сломаны ребра, из раны торчала наружу белая кость. - Почему здесь флаг, как у главнокомандующего? – самурай с моном Тогава, обдумав, задал на этот раз более вразумительный вопрос. - Потому что отсюда уходят в Чистую Землю. Если я сделал свою работу недостаточно хорошо, или если вы слишком хорошо сделали свою. Вы свою уже сделали, не мешайте теперь мне делать мою. Самураи с недоумением разглядывали флаг, очень похожий на знамя главнокомандующего Восточной Армией, и сасимоно с гербами западных кланов. - Но чей здесь лагерь? – еще раз на всякий случай уточнил восточный командир - Будды. Самурай с ногою в лубке приподнялся: - Здесь воины клана Укита. - И воины клана Кониси, - поддержал его другой. Восточные самураи выдохнули с облегчением; наконец-то положение прояснилось. - Ваши хорошо дрались, - сказал командир. – Но удача сегодня была не на вашей стороне. Если хотите… в знак нашего уважения я готов предоставить вам время. Никто не успел ответить: монах, в одно мгновенье вскочив, шагнул вперед, загораживая собой раненых. - Никто не возьмет никаких голов, - твердо повторил он. - Почему? – от удивления брякнул командир. У него в руке был меч, и он так и не возвращал его в ножны. - Потому что я так сказал, - отрезал монах. - Почему? – повторил командир. - Потому что Будда Адмида любит все живое. А следовательно, Он желает, чтобы оно оставалось живым как можно дольше. - Не стоило бы служителю Будды мешаться в воинские дела! Монах даже не дрогнул. Не изменился в лице. Даже не скосил глаз, чтобы посмотреть на лезвие у своего горла. - Никто не возьмет никаких голов, - спокойно повторил он в третий раз. - Оставь монаха в покое. Здесь найдется, с кем тебе сразиться. – Самурай с ногою в лубке поднимался. Медленно, с видимым трудом - но поднимался. И рядом с ним – так же поднимались на ноги еще двое. Один с моном Укита, другой с моном Кониси. - Никто не будет ни с кем сражаться, - по-прежнему спокойно произнес монах. Клинок почти упирался ему в яремную вену. – У меня еще пять человек, которым нужна срочная помощь. Поэтому вы – ложитесь, где лежали, а вы – идёте, куда шли. Ты, - он указал на самурая, у которого разорванная штанина была залита кровью, - можешь остаться. По очереди будешь шестым, другие тяжелее. Впрочем, если кто-то желает остаться и помочь – буду благодарен. От такой невероятной наглости командир даже отвел меч. И тут же вскинул обратно. Один из самураев с моном Тогава потянул его за рукав. - Пожалуйста, не торопитесь, не действуйте сгоряча… Он буквально оттащил его в сторону, и зашептал: - Слушай, тебе этот монах никого не напоминает? - Напоминает, - сердито пробурчал тот. Его тоже что-то смущало. Что-то было не так с этим лекарем. – Только не могу решить – то ли совершенного идиота, то ли новое воплощенье Каннон. - Да нет, я про лицо. Посмотри на его лицо. Тебе не кажется… что он очень похож на Юки-саму? - Ну… может быть… - командир задумчиво почесал нос. Не такого он был пока ранга, чтобы близко знаться с князьями… но старшего сына главнокомандующего, главу клана Юки, видеть ему все-таки доводилось. Пожалуй что да… что-то было… - Подумай, - страстно, с нажимом зашептал младший. – В лагере Укиты… при этом знамя, как у главнокомандующего… и на лицо похож на Юки-саму… не знаю, что это значит, но это явно не просто так! Тут явно что-то такое, во что таким людям, как мы, лучше не ввязываться. Чего доброго, еще и нашему господину неприятностей наживем. - Пожалуй, ты прав, - неохотно согласился командир. В конце концов, три головы у него уже было, а тут хороших голов, по большому счету и нет, такие же низкоранговые самураи да еще пехотинцы, да и почетные головы берут с боя, вот так, в конце сражения, когда только добить – головы бросовые…. – Надо доложить об этом нашему господину, - решил он не без облегчения. – Пускай он разбирается. Оба, не сговариваясь, поглядели туда. Монах, как ни в чем не бывало, занимался парнем со сломанными ребрами. Когда господину Иэясу доложили о странном монахе, он, сказать честно, первым делом подумал про ушиб головы и связанные с этим последствия. И даже спросил, не тошнило ли того самурая. Тогава Мисиясу не без удивления ответил, что вроде нет. Ни одного из них. Тогда дело становилось уже интереснее. Господин Иэясу распорядился монаха к нему привести. Физиономия у монаха была… так себе физиономия. Если сравнивать с Хидэясу – то посвежее. Но и в самом деле, если убрать с него кровавую полосу (похоже, так утирал пот, грязной рукой), добавить сколько нужно волос и немного объема щекам – выйдет точная копия Хидэясу. И дерзость – в точности как у Хидэясу, только больше раз в десять. Монах даже не посчитал нужным развязать рукава. Впрочем, это-то было понятно, как их потом было бы подвязывать обратно, когда даже лента все перекоробилась от засохшей крови и грязи. - Чем ты занимаешься? – спросил Иэясу. Монах невозмутимо смотрел снизу вверх, с земли, на полководца в шлеме с золотыми листьями папоротника, под штандартом – золотым веером и другим – с надписью «Отвлекаясь от земной юдоли, радостно вступаем на праведный путь, ведущий в Чистую Землю». - Лечу людей. И читаю сутры по тем, кого вылечить не получилось. - Ты служил полковым лекарем в клане Укита? Или Кониси? - Я служу Будде. - Значит, родом откуда-нибудь оттуда? - Нет. Из Микавы. Иэясу поймал себя на том, что отгрыз заусенец с мясом, и поспешно убрал руку, пока не заметили вассалы. Но монах заметить успел. - Промой лучше сразу, руки грязные, нагноение будет. По ставке пробежал возмущенный ропот, от такой несказанной наглости, а генерал в алом дзинбаори с гербами Ии даже привстал, нераненной рукой потянувшись к мечу. Дзинбаори и вся верхняя часть одежды на нем были внакидку, плечо плотно перебинтовано. - Наомаса-доно, всё в порядке, - обернулся к нему Иэясу, заметив движение. – Поберегите себя, вы мне еще нужны, и желательно целиком. Ему пришла в голову мысль, и он повернулся уже к монаху: - Перед тобой раненый. Что ты можешь сказать? - Сейчас посмотрю. Ии Наомаса улыбнулся от шутки и от заботы, скривился от идеи показываться неизвестно кому и от обиды, но все же послушно протянул руку и позволил проверить пульс и сделать все остальное. Покончив с осмотром, монах обратно придвинулся к Иэясу. - Состояние удовлетворительное. Ребра, скорей всего, целы, но явный ушиб легкого. Лежать ему надо. – Иэясу кинул на своего генерала взгляд «а я тебе что говорил». - Про рану, не видя, сказать не могу, а перевязку снимать не стоит. Пулевая? Повязка наложена хорошо. Но, судя по запаху… помет гнедой лошади – это дерьмо. Прикладывать его к свежей ране – только заразу туда заносить. Этот метод давно устарел. Если хотите, потом могу объяснить подробнее, сейчас некогда, у меня там раненые. Он явно собирался встать, развернуться и уйти. - Так как же ты, родом из Микавы, оказался в Западном лагере? – спросил Иэясу. - Как уж получилось. Если будет сражение – значит, будут те, кому потребуется помощь. Если всем помочь не получится – начинать надо с тех, кто ближе. Иначе, пока доберешься до дальних – опоздаешь и не поможешь вообще никому. - Значит, ты выбрал ту сторону, которая была ближе? – уточнил Иэясу. - Да. - И не задумался, чтоб выбрать ту, за которой правда? - Откуда правда в ваших сражениях? – резко ответил монах. – Правда – у Будды, а первая Его заповедь – не отнимать ничьей жизни. Чем вы отличаетесь один от другого, если ни один не желает ее соблюдать? В чем бы ни был ваш спор – неужели такое множество умных людей не нашли, как решить дело миром? Вы все – одинаково хищники, и какая разница, кто первый кинулся в драку, если в драку намеревались кинуться оба! В междоусобице – не бывает правых. Хотел бы я сказать, в междоусобицах не бывает невинных… но бывает. У вас, тех, кто под штандартами – есть выбор, воевать и убивать или не воевать и не убивать. У тех, кто с сасимоно, выбор гораздо меньше: убивать и, возможно, умереть самому – или просто умереть. У крестьян, через чьи деревни вы проходите, у горожан, чьи города вы берете – выбора нет. Вы просто их убиваете. Вы жжете города, разбираете дома, забираете рис. Вы убиваете их прямо и убиваете косвенно. Вот это – невинные жертвы, невинные души, никак не причастные к вашим раздорам, и вы, говоря о своей правде, губите их, и еще и гордитесь этим. Какая правда за вами, если в ней нет правды Будды?! Ведь гибнут невинные люди, гибнут дети! А животные? Сколько лошадей вы положили сегодня на этой равнине? А ведь это – такие же живые души! Он задохнулся и замолчал. Иэясу подумалось, что к горлу монаха еще не приставлены с десяток клинков - единственно потому, что хвататься за оружие при главнокомандующем смеет один Наомаса. И его пора решительно отучать. Теперь все будет совсем по-другому. - Почему ты поставил флаг? И с таким изречением? - Дался вам всем этот флаг, - как ни в чем ни бывало пожал плечами монах. – Я почитаю Буду Амиду. Как мне еще обозначить место, куда доставлять людей, чтобы им оказали помощь? Издалека видно, и всё сразу понятно. Если у тебя такой же… знать не знал. Это скорей у тебя надо спросить – зачем ты поднимаешь такой флаг, если не собираешь исполнять заповедь Будды? - Сколько тебе лет? – спросил Иэясу. - Двадцать шесть. - Родители? – лаконично спросил он. - Нет, - так же лаконично ответил монах. - Подкидыш? - Да. - В какой монастырь? Монах назвал. Монастырь был в провинции Микава, неподалеку от Окадзаки. - Какое у тебя было детское имя? - Тикусэн. Иэясу махнул сложенным веером. - Проводите его обратно. Пусть работает. Ни в чем не препятствовать, если понадобятся какие-либо лекарства, или еще в этом роде – всё предоставить. Раненых, которыми он занимается, не трогать, и найдите, где их разместить. Кто поправится, пускай отправляются по домам. - Вот за лекарства – спасибо, - искренне сказал монах. Он поднялся и пошел к выходу из Ставки, даже не поклонившись. И вдруг – пошатнулся, схватившись окровавленной рукой за белое полотно… тяжко осел и повалился на землю. Иэясу подался вперед. Не только он – многим, похоже, подумалось: а вдруг кровь на лекаре не только чужая? Но нет. Монах – просто спал. Иэясу вздохнул с облегчением. Слишком шумно для главнокомандующего, полководца, только что одержавшего грандиозную победу – ему ли шумно вздыхать из-за какого-то дурно воспитанного лекаря из вражеского стана. - Отнесите его, пусть отдохнет спокойно. И пусть кто-нибудь посмотрит пока, что там с его ранеными. Не знаю, сколько их там, но, судя по всему, больше, чем один человек способен вытянуть. - И, между прочим, дерьмо гнедой лошади меня еще ни разу не подводило! - проворчал вслед Ии Наомаса. - Ну, если существует снадобье лучше, то я хочу его знать, - возразил Иэясу. – Посмотрим, что там за новый метод. - Но ястреб! – покачал головой Наомаса. Монах был дурной, за наглость стоило зарубить бы, но не отдать дань уважения смелости «красный дьявол» не мог. – Без когтей, уж не знаю, кто ему так отстриг – но ястреб! Знаете, господин, если б это была одна из историй из сборников – там в конце непременно бы было, что навели справки насчет родства - и оказалось, что лекарь из самурайского рода. - Он и есть из самурайского рода, - кивнул Иэясу. Наомаса вытаращился на него с изумлением: - Господин, вы его знаете? - Первый раз вижу. Хотя нет, вообще-то второй. – Иэясу вспомнилось, как он рассматривал двух совершенно одинаковых близнецов, думая, кто из них лишний. В итоге оставил того, который родился первым. – Но будь уверен – самурайского рода, и очень высокого. Ни больше ни меньше, как в родстве с сёгунами. - Прежними? - Прежними, Минамото, - с удовольствием подтвердил Иэясу. Глядя на своего бывшего косё, нынешнего генерала и свата, усмехнулся в усы. – И если я не упущу плоды сегодняшней победы – еще и с будущими.