Адрес лета моего

— Ох, мальчики, да что же вы такие белые оба? Я только утром порог обмела от снега, а вы опять его в дом решили весь перетащить? — Валентина Степановна принялась суетиться вокруг двух полностью покрытых снегом парней, попеременно стряхивая снег с шапки то родного внучка, то его коллеги. — А мы-то как сильно рады вас видеть, Валентина Степановна! — счастливо улыбаясь от ощущения родного запаха этого дома, поздоровался Арсений. Арс ждал этого приезда двенадцать лет в Азкабане. Ладно, преувеличил — полтора года. Но ощущалось как все двенадцать лет! — Ба, ты не переживай, завтра мы с Арсом выйдем да почистим тебе эти дорожки, а то там снег так и продолжает валить по-черному! — Антон, стянув свои ботинки и подхватив ботинки Арсения, двинулся в сторону приятно потрескивающей печки, чтобы поставить обувь сушиться. Тошка мокрыми лапами топтался на пороге, не смея без команды заходить в глубь чужого дома. — Да знаю я вас, дураков, как вы мне там почистите эти дорожки. В снегу полтора часа сначала валяться будете, потом друг в друга им же кидаться начнете, войнушку какую-нибудь дворовую со снежками придумаете, да снеговика в конце для примирения слепите. Душа-то подростковая у мальчиков. Один третий десяток разменял, второй четвертый... — Валентина Степановна без упрека в голосе и глазах причитала, подметая с порога снег. — Тошка, ты чего тут, как сиротка привокзальная, дрожишь на коврике? — она слегка подтолкнула задницу пса краешком веника. Тот с радостью потопал к хозяину. — Неправда, ба. Ты нас недооцениваешь. Мы еще пару раз друг друга в сугробах этих метровых позакапываем, такую возможность упускать нельзя! — Антон, повторив жест Арсения, присел на корточки у печки, выставив ладошки вперед. Валентина Степановна покачала головой, цокая. — А я что говорю, дети малые! Мне, может, еще напомнить, как вы меня в прошлом году летом умудрились оставить без зелени, вдвоем лук когда сели собирать? Хорошо еще, что я тогда белье вышла собирать, а то так бы мне со своими играми весь урожай по огороду раскидали! Это же надо было придумать — кидаться друг в друга грязными пучками! С Антона-то я не удивляюсь почти — он всегда мальчиком гиперактивным рос, а вот ты-то, Арсений, приличный молодой человек... Оба парня с минуту, как насравшие хозяину в тапки коты, смотрели друг на друга, а потом взорвались хохотом. — Так это Антон первым же и начал, а я отбивался! — заявил Арсений, уворачиваясь от щелбана, имевшего определенное и очень точное намерение прилететь ему в лоб. — Главное я ведь этот снег вчера весь убрала, а он снова вон че натворил! Наверное, всë же придется вам, с трудом, но доверить эти дорожки. Иначе сама не откопаюсь... — Валентина Степановна стряхнула наполовину растаявшие комья снега в помойное ведро. — С другой стороны, снег — это же хорошо, Валентина Степановна, новый год не за горами, не успеете оглянуться, как эти две недели пройдут. А со снегом новый год интереснее! Нас вот в Питере снег не то чтобы стороной обошел, скорее, оббежал, не поделившись даже одной снежинкой! — прикладывая согретые у печи руки к красным от мороза щекам, затянул непринужденную беседу Арсений. — Правильные вещи говоришь, Арсюш, снег для антуражу не помешает, но ведь не когда он своей густой меренгой всю деревню облепляет!.. Ох, ладно, ничего против сил природы не попишешь... — Ба, да ты не... — Антон, имевший дурную привычку, мягко говоря «неприлично выражаться», споткнулся, думая, как бы заменить для бабушки «не ссы». Спустя секунду он нашелся. — Не боись, Арсений ведь у нас идеален, я уверен, что и профессию дворника он тоже освоит на все сто... — Шаст не договорил, потому что в лицо его прилетела лежавшая на печке мокрая варежка. — Всë, всë, молчу! — он выставил руки в жесте «сдаюсь». — Ой, дурачье, что и говорить... За полтора года совсем не изменились. Хотя, ты уж меня прости, Арсюш, похудел так, конечно... — Валентина Степановна оценивающе пробежалась глазами по одной из двух длинноногих фигур и наклонила голову. — Так, бабуль, это для тебя самая лучшая работа! Будем исправлять твоими же самыми любимыми методами! — Антон, подхватив две довольно тяжелые сумки, как-то умудрившись при этом не сломаться пополам, двинулся в родную комнату с диваном, демонстрируя всему миру косплей на Геракла. Геракла, которому вне всякого сомнения этим вечером придется завязывать обратно пупок. И дело это возляжет на плечи кого? Правильно — Арсения. — Так, мальчики, вы там давайте, раскладывайтесь и выходите чай пить. Я ведь гренок совсем недавно нажарила! Тошенька, иди сюда, мой хороший, покормлю тебя вкуснятиной, — Валентина Степановна сама поспешила закрыть деревянную дверь в чужую комнату, предварительно вызвав оттуда пса, прежде чем силуэт ее удалился в сторону кухни.

{×××}

Попив того самого родного чая с шиповником и поболтав обо всем и ни о чем, все ближе к десяти часам вечера разошлись по комнатам. Парни с дороги устали, как собаки, хотя Тошка, кажется, не сильно-то и устал, но тоже прилег рядом с диваном, складывая морду на лапы. Не прошло и получаса, как Арсений отрубился. Прильнув всем телом к теплому и такому любимому Шастуну, руками оплетая родную талию и укладывая собственную макушку на грудь. Сопел как младенец. Хотя на часах даже одиннадцати не было. А это потому что Антон ему утром еще говорил, что фотосессию можно перенести на январь, а не бегать на другой конец Питера, когда вот-вот в дорогу собираться надо бы. Но Арсений — человек, как известно, продуктивный, решил выпрыгнуть из трусов. Вот поэтому, вдоволь за день набегавшись, так быстро уснул без задних ног. Антон же, одной рукой держа телефон, а вторую запустив в копну шелковистых темных волос, сна у себя ни в одном глазу не наблюдал. А если и наблюдал, то как раз примерно в одном. Вдруг в дверь легонько постучали. Прекрасно понимая, что бабушка заглянет внутрь буквально через секунду, которой определенно будет недостаточно, чтобы шарахнуться от Арсения в другой конец дивана, точно сам Шаст вообще не при делах — это Арса черт попутал, поэтому тот сам на него залез. Никакого гейства, только самый натуральный мужской секс... В общем, Шаст даже палец о палец не ударил, чтобы постараться замести следы их с Арсением самой крепкой «передружбы». — Антош... Я тут вам... Для Антона это обрезанное предложение было сродни мелким еловым иголочкам, обильно насыпанным прямо в глаза. Он зажмурился. — Да, ба, сейчас... — он выпустил пальцы, перестав перебирать мягкие пряди, и, с горем пополам, вылез из-под Арсения, тут же накидывая поверх растянутой футболки с туповатыми рисунками старенькую, но такую теплую и удобную дедовскую фуфайку. Выйдя в коридор, Шаст замер у двери, обреченно проводя рукой по загривку. Повисло не просто тяжелое, а тысячетонное молчание. Только советские настенные часы со сломанной кукушкой громко стучали, как ни в чем не бывало. Кстати, где-то внутри башки Антона тоже сломалась еще одна кукушка. И не то чтобы сломалась, скорее — двинулась. — Прости, ба, но я даже оправдание нормальное придумать не могу. — наконец стыдливо выдохнул Антон, начав теребить замок на фуфайке. Он аккуратно заглянул в старческие глаза. — И не надо, Антош. И без того ясно дело. Пойдем на кухню, чайку попьем, побеседуем. — Валентина Степановна спокойно улыбнулась, потрепав взволнованного внучка по пушистым ржаным кудрям. Беседа по душам затянулась до полуночи. — Я сразу всë поняла, дорогой. Ты же смотрел на него, как я в молодости на деда твоего. — Валентина Степановна, сложив руки в замок, сидела, откинувшись на спинку углового дивана. Антон усмехнулся. Хорошая аналогия — он на Арсения тоже очень часто смотрит, как на деда. Особенно когда тот, обычно вечером это случалось, напялит очки, усядется в кресло с книгой какого-нибудь Виктора Гюго и потом сидит там по несколько часов, да Тошку в перерывах поглаживает одной рукой. Вылитый дед — бог свидетель. И Антон тоже свидетель. — Да и тетя Глаша мне еще поди... Ну, недели после вашего тогдашнего уезда-то не прошло, как начала утверждать, что... Если вкратце — по поводу твоей личной жизни волноваться не стоит. Антон покатился со смеху. — Тетя Глаша, это, конечно, тот еще номер... — Антош... А родители как? Вся прежняя веселость Шастуна тут же с пронзительным криком выпрыгнула в зашторенное окно, разбившись в лепешку. — Да вот, на новый год в Воронеж поеду. Планирую прямо на месте их разочаровать, как-нибудь после праздника. А то что людям настроение портить в самый новый год... — он задумчиво принялся ковырять собственное лицо на той самой кружке из Сочи-2006. Стереть себя с лица земли ужасно как хотелось хоть каким-нибудь способом. — Не переживай ты так, милый. Всë у вас двоих хорошо будет. — бабушка встала из-за стола первой. — Думаешь? — Шастун поднялся следом. — Честное пионерское слово тебе даю, ты же меня знаешь. Антон не посмел скрыть улыбки. — Ах, ну, раз такой разговор пошел, то верю! — уже стоя на пороге комнаты, Шаст вдруг спохватился. — Кстати, бабуль, а чего ты заходила-то? Валентина Степановна подошла к стоящей в коридоре гладильной доске, вытянув из самого низа стопки с покрывалами шерстяной плед. — Это я хотела вам, на всякий случай, плед еще один дать, чтобы вы поверх укрылись. К утру печка прогорит, сразу похолодает. Чтобы вы не задубели у меня тут оба. Антон взял плед и, пожелав спокойной ночи, поспешил вернуться в свои оставленные родные объятья. С предельной педантичностью накрывая всего Арсения пледом, ибо сам Шаст к холоду был не настолько чувствителен, он притянул за талию чужое тело ближе, носом утыкаясь в горячую шею. — Хм... Кхм... Ш-ш-ш... Антон глубоко вздохнул, каждой клеточкой мозга ощущая приближения не только одного клоуна, а целого цирка! Арсений разговаривал во сне. Вот в чем оказался подвох той самой «идеальности», о которой рассуждал Шастун прошлым летом, бесконечно долго пуская слюни на спящего коллегу. Ан нет! Тот всё же хоть где-то, да прокололся! Он не храпел, не пукал, не лягался, как делал это сам Антон, зато он очень долго мог во сне чесать языком. И вроде бы забавно, да только вот нет — ни хуя. Когда, встав посреди ночи, чтобы впустить или выпустить Сеньку с Тошкой, скребущих двери за одну ночь порядком десяти раз то попеременно, то одновременно (они ведь друзья — у них всë общее: и график выпрашивания еды, и график похода в туалет, и график лежания на подоконнике, а график доебывания хозяев и подавно); ты после всех этих мозгоебств ложишься обратно в кровать к своему парню, который вдруг на ровном месте впадает в рассуждения уровня Чикатилы и утверждает, что «если убить человека сосулькой, то никто никогда не узнает, что это были вы, ибо орудие преступления растает, а потом еще и для профилактики залить тело хлоркой, дабы собаки не напали на след... Идеальное преступление.» — вот тут уже становится не так весело, да и забавами как-то не пахнет. Благо подобная криминальная отсебятина вылезала из недр башки дрыхнувшего Арса всего один раз, и то причина данной замашки крылась в просмотре на ночь глядя «Следствие вели» с известным всем Леонидом Каневским. Также Арс нередко во сне делал какие-то выводы, рассуждал о смысле жизни или даже читал наизусть стихотворения. И каждый раз Шаст лишь диву давался, что мозг такого человека, как Арсений, даже ночью умудрялся работать как каменщик, без зарплаты и на полную катушку (и далеко не три дня, а, судя по всему, всю жизнь). Ради некоторых особых случаев, Антон даже решил завести «цитатник спящего», чтобы потом непременно преподнести книжку Арсению на день рождения или на какой-нибудь их юбилей. На совместно прожитое пятилетие, например. — Мы были б идеальной парой! — начал Арсений. Антон напрягся, думая, с кем это там этот охламон собрался быть идеальной парой. — Конечно, если бы не ты, Шастун. Но я всë равно тебя люблю. Шаст улыбнулся. Заноза самолюбования не вылезала из задницы Арсения даже во время сна. Прекрасно. — Это аксиома, милый? — Антон улыбнулся, нарочно щекотливо носом выпустив горячий воздух в чужую шею. — Нет, потому что аксиома это — исходное положение какой-либо теории, принимаемое в рамках данной теории истинным без требования доказательства и используемое при доказательстве других ее положений, которые, в свою очередь, называются теоремами. Например, через две точки может пройти только одна окружность — это аксиома. Шастун, полностью оебеневши в корягу, даже на локтях привстал, дабы посмотреть — спал ли Арсений или уже нет. Но тот спал, чего и следовало ожидать. — Понятно всë с тобой. Значит, развод, девичья фамилия. Шаг влево, шаг вправо, и нашим отношениям пиздец. — буркнул Шаст, повернувшись на спину и уставившись в потолок. — Ага. Бегу, аж волосы назад. Уж будь добр, бобр, взял мяч — хуячь. — молниеносно выкинул Арсений совершенно невозмутимым тоном. Шастун готов был лопнуть от собственного ржача. Зажав нос рукой, он изо всей силы смеялся в себя, издавая хрюкающие звуки, от которых проснулся Тошкент, в то же мгновение задумчиво склонивший ухо набок. Спящий Арсений, в принципе, от бодрствующего в своих выражениях мало чем отличался. Что так, что сяк — всë равно дурак. Зато любимый. Но дурак. Антон, наконец, еле как успокоившись, но продолжая тихонько подхихикивать, пообещал записать этот диалог в тот самый цитатник. Потому что сегодня Арс прямо дал жару. Еще раз подтянув край пледа поближе к чужому носу-кнопке и чмокнув его в самую середину, Шаст прикрыл глаза. На губах его продолжала догорать улыбка.

{×××}

Из коридора донесся шум от удара крышки подпола о деревянные доски самого пола. Это Шастун вылез из погреба, куда его загнала бабушка за какими-то закрутками к столу. Арс, сделав утреннюю зарядку, босыми ногами подошел к окошку, кончиками пальцев подцепив узорчатый тюль. За спиной послышались топающие шаги. Учитывая то, что единственным человеком, шагающим как слон, был в этом доме только Шастун, то это он, чуть-чуть погремев добытыми банками на кухне, тут же вернулся в комнату. — О, Арс, короче, — начал было Шаст полным энтузиазма голосом, но вдруг осекся, на цыпочках подплывая вплотную. — Ты чего там высматриваешь? — шепнул он в краешек шеи, после чего слегка наклонил голову, дабы чмокнуть чужой затылок. — Я рассвет жду. Здесь он особенно красивый, помнишь? — Арсений, чувствуя, как родные руки крепко оплели его талию, спиной прижался к теплому, несмотря на то, что тот только что пробыл в погребе, Шастуну. — Помню... Можно я тогда с тобой подожду? — Антон машинально принялся поглаживать костяшки чужой руки, схватившейся за него. — Не можно, а «нужно». Желание опять загадывать будем. До рассвета оставалось каких-то пара-тройка минут. Оба стояли, прижавшись друг к другу, и не желали проронить ни слова, ни даже звука. Оба заглядывали за низкие деревянные домики, высматривая первые солнечные отголоски. И вот те появились на горизонте... Сколько же еще таких же счастливых моментов таилось в лучах восходящего солнца только для них двоих на целой Земле... Арсений аккуратно заглянул в любимые зеленые глаза, оборачиваясь через плечо: — Загадал? Антон по-кошачьи улыбнулся, оставив на чужой коже невесомый поцелуй в области между темных бровей. — Конечно, загадал. — Шаст схватил худую кисть, оплетая свои пальцы с изящными пальцами Арсения. — А теперь погнали завтракать, я ведь ради оладушек с клубничным вареньем в этот подпол прыгал! Кстати, эту клубнику еще мы с тобой собирали. Вместе. А еще, помнишь, когда Ба тебя этим летом по телефону обучала всем тонкостям закрутки? Кароч, мы же тогда банку эту с помидорами по почте отправили, жаль, конечно, что в нее воздух попал, и всë в итоге скисло... Но бабушка всë равно сказала, что у тебя огромные задатки к этому делу! Просто тут дело практики... — всë щебетал и щебетал, как птичка, Шастун, пока Арс, крепко сжимая его руку, просто плелся следом на кухню. — Вместе... — застыло на тонких его губах. Какие там оладьи, какие там банки, какое там оплакивание скисших помидоров, когда вот оно, самое важное — в м е с т е. Да и только. В голове же продолжало звучать идеально сформулированное еще несколько секунд тому назад желание. «Хочу, чтобы так было всегда. Вместе.» Он не знал, что там удумал загадать его Шастун, но был от чего-то уверен, что далеко не ящик пива и новый плейстэйшен. Возможно, желания их были даже чем-то похожи. «Чтобы всë было хорошо. И чтобы мы были вместе» — подумал над собственным желанием Антон, понимая, что звучит вполне себе (хайпово), адекватно. Достойно даже. А потом улыбнулся, наблюдая за сидящим напротив чудом, которое набило рот оладушками и с непониманием глядело теперь на то, как сам Шаст завис с наполовину открытым ртом. Да, желание однозначно достойно того, чтобы солнышко приняло его на рассмотрение. И еще Антон был уверен, что желание Арсения тем более стоило однозначного исполнения, потому что такой человек, как его Арсений, хуйни загадать не мог. Разве что новые очки с какой-нибудь оправой из золота цвета фиолетовой волны морей западной Антарктиды, или трость из кости вымершего восемь тысяч лет назад карликового муравьеда, просто потому что он у него немножечко с нюансами и немножко дедулька. Но всë равно любимый!

«Любовь — это мгновение, которое длится вечно»

Стендаль.