Остатки

Ривен/Муза «Don't walk over my grave».*

⠀ Ветер дёргает занавески, отбрасывает на стены узоры. Сетчатый общажный тюль расчерчивает белую штукатурку и пляшет на ней волнами, такими похожими на морские, такими спокойными, такими блаженно пустыми. Дымок курится над головой в свете, струйкой ползёт вверх, к абажуру. Кажется, уже задремал бы, но нет, не спится. ⠀ Дымок, дымок... С полусна подрывается до смеха несвоевременная мысль: как же та цитата из Семёнова про курево...? Патриотизм и Кэмел? А, по ходу, там без патриотизма было. «Во истину: купишь американские сигареты — скажут, что продал родину». Да, вот оно. Мозг довольствуется сонной интеллектуальной победой и позволяет глазам снова зацепиться взглядом за клеточки на стене, уже не выбрасывая приколов. Тело чувствуется так устало, будто после трёхчасовой тренировки, а он ведь просто не ложился ночью. ⠀ Когда дверь распахивается, Ривен думает о сквозняке, но в комнату вместе с потоком свежего холодного воздуха влетает девчонка. Обходит стеллаж из железок, останавливает взгляд на нём, морщится и зажмуривает глаза от едкого духа сигарет. Стягивает черные ботинки-бертсы и ступает на ковёр в смешных носочках со свинками. Рассовывает книжки-ручки-тетрадки с середины стола на края, подбирает два одиноких бычка и они по очереди, один за другим приземляются в жестянку на подоконнике — серебристая банка из-под колы с отрезанной верхушкой. Отрезанной ровно по контуру ободка, но рвано, вырезанной её руками и канцелярским ножом. Её порезанными пальцами в красных полосках и пластырях, потому что страшно упёртая и: «Дай мне закончить, всё нормально». ⠀ Залезает на кровать Ская, потом на стол, садится на колени. Открывает окно широко, восторженно настежь, и высовывается на улицу по пояс, подставляя лицо под весеннее солнце. У неё короткие темные волосы, чуть волнистые, почти чернильные. Сверкающие лучи отбиваются от светлой кожи, обвивают комнату еле-заметной спиралью пыли, прохладный порыв заносит внутрь лёгкий запах каких-то цветов и травы из леса. Она щурится, с закрытыми глазами медленно ведёт руками по колючей, нешлифованной деревянной раме. Ветер колышет лёгкое белое платье на уровне бёдер. ⠀ Наконец, оборачивается, свешивает ноги со стола вниз, в его сторону. Ривен сидит на кровати, опершись локтями на колени, всё так же зажимая в пальцах самокрутку. Смотрит на тонкие руки с красными костяшками, на покрасневшие колени, чуть подрагивающие плечи и бледноватое лицо с розовым носом и щеками. Опять выбежала на улицу полураздетой. Подхватывает её под колени и тянет на себя, девчонка теряет опору и переваливается через спинку кровати прямо в его руки. Заливисто смеётся, проходиться ладошками по плечах, обнимает за шею, целует туда же. ⠀ — Ривен, весна! Поднимайся, сколько можно дымить? ⠀ — Семь утра и дубарь. Куда ты меня тянешь? ⠀ — В старую танцевалку. А потом на речку. Идём, я зачахну без практики, а ты всё равно не спал. ⠀ — Как и ты. Черт бы побрал эту танцевалку, я вчера до ночи корпел с перваками... ⠀ — Давай! Я намешаю хореографии с «Жизель», а ещё нужно повторить пару раз ту третью поддержку. Пожалуйста. А ещё у тебя выходной. — добавляет с лукавым прищуром: 'Не отделаешься'. По правде говоря, ему и не хочется, бурчит для галочки. ⠀ И он встаёт с кровати, протягивает руку, но она продолжает сидеть. Смотрит прямо и слегка улыбается. Танцующие на ветре волосинки блестящими тонкими проволоками падают на лицо. Муза улыбается. ⠀ Он переводит взгляд на плавно колышущийся потолок. Тот размякает, расплавленным металом медленно начинает стекать на пол. Взгляд слегка размытый, голова как-то иллюзорно кружится. Мятые бумажки с пола, не пойми откуда взявшаяся фольга от сигаретных пачек собираются слепяще-белым водоворотом, рвутся на мелкие кусочки, забивают комнату. Ривен вдруг понимает, что это уже не бумажки, а птицы. Китайские журавли, большие и лёгкие. Она рисовала такие на страницах учебников простым карандашом. Крылья с тихим свистом рассекают воздух, мягко щекочут краями перьев ему плечи там, где только что лежали холодные ладони. Она улыбается. Ласково и успокаивающе. ⠀ «Всё будет хорошо». ⠀ Что будет хорошо? О чём ты? ⠀ Стены плавно, смазанно вертятся, окрашиваются в белый, мешаются с журавлями, окурками из жестянки-пепельницы и битым бутылочным стеклом. Слепит так, что под веками начинают плясать пятна. Красные осколки цепляются за его руки. ⠀ Он открывает глаза в темноту. Мрак резко впивается в роговицу и не даёт вдохнуть. Вестибюль Алфеи тихий и холодный, словно склеп, мозг не сразу проводит аналогию. В большие стрельчатые окна задувает метель, заносит внутрь вату декабрьского снега, он цепляется за края покорежённого стекла на рамах. За ними, там, на главном дворе догорают клёны, разбрасываясь дымящимися чёрным чадом под снегопадом листьями. Тлеет трава, приютившая у себя обуглившиеся, покорёженные кирпичи из верхних башен Алфеи. Пол засыпан осколками витражей. Где-то валяются жёлтые, зелёные, синие куски, но под светом Луны проступают только красные. Они выложили кривую тропинку по каменным ступеням, самые мелкие изрезали заточенными пальцами кусты гортензии в разбитых горшках. В прочем, едва ли те кучки растрощённой глины, что окружали цветы, можно было назвать горшками. Терра пришла бы в бешенство. ⠀ Он опускает взгляд на свои руки, подпирающие колени. Они залиты запекшейся кровью настолько, насколько позволяют видеть рукава, разорванные по плечи местами. От движения дёргается кожа на запястье, снова открывается мелкая рана. Ещё одна назойливая где-то на предплечье, и слабо кровоточат стёртые о рукояти клинков ладони. Те двое, что были с ним до конца, сейчас отдыхают за пару шагов, перепачканные в гари. Когда чувства возвращаются, ощущается капля, стекающая к левой щеке с виска. Он проводит по лицу парой более-менее чистых пальцев в попытке её убрать, но они в момент тоже окрашиваются красным, перемешанным с грязью и порохом. Эта пыль всё ещё немного чувствуется во рту, противно скрипит на зубах. Просыпается паническое желание выпить галлон воды, лишь бы избавиться от скрипа, но жажды нет. Нет ничего. Тупо ноет под ребрами и Ривен знает, что там что-то посерьёзнее ушиба, но боли нет. На ноги смотреть не хочется. ⠀ Перед ним с десяток деревянных ящиков в ряд, строго два на семьдесят. Ящики чистые и аккуратные, их вид на битых, местами вывернутых с корнем грязных каменных плитах пола, достает наверх дрожь с недр побитого тела. В одном из них она. Девчонка в светлом мягком свитерке и с детской мальвинкой на волосах. Ривен не знает в котором, он ни у кого не спрашивал и не будет. Может, в том, на который он сейчас опирается спиной или в том, что справа от колонны в виноградном плюще Флоры. ⠀ Ветер рвет воздух крепкими, колючими порывами и забирает с пола дым тлеющего косяка. И Ривену хочется срезать с себя кожу лезвием по свежих ранах, разрыдаться глухо и драно, так, чтобы судорогой заныли все мышцы на лице, но из глотки вырывается только судорожный хрип от удушающей боли. ⠀ Потому что ни весны, ни рук Музы на его плечах никогда не было. Потому что всё это — только плод воображения больной головы. Всё это — только приход. ⠀