Под синим солнцем, над зелёной водой (драбблы)

– Ты веришь в Бога? – В вашего – нет. Мы с Кроликом лежим на спине. Это какой-то дешёвый хостел на одной из сухих планет, у нас – короткая передышка между миссиями и одна двухместная кровать на двоих. Его светлые пушистые волосы спутываются с моими, русыми и прямыми. Я переворачиваюсь на живот и лежу, как лягушка, с согнутыми руками под грудью. Так любопытствовать удобнее. – А в какого тогда? – Как будто ты сама веришь? – отвечает мне вместо этого Кролик, оглядываясь на меня и закидывая специально для этого назад голову. – Нууу… – я только почёсываю растрепавшуюся макушку. – Тоже верно. У нас был запрет на теистические религии. Я и сама не интересуюсь. – А ещё кирланцы только в науку верят. – Я воспитывалась на Земле, – спешу напомнить ему я, на что он только пожимает плечами – матрас под ним прогибается, и его голова ныряет чуть вниз. – Ну ты же всё равно урождённая, да? Пять лет и всё такое. Характер закладывается же. Ну ох. Какой он складный. – Так в кого ты веришь? – Ты ведь знаешь, что я с Тау Кита? Я только сильно киваю, чтобы с его стороны точно было видно, что знаю. – Так вот, – он сначала складывает руки на груди, а потом откидывает правую в каком-то описательном жесте, – есть у нас такой Песчаный Бог. – Ммхм, – у него такой успокаивающий голос. – А как в него верить? – А как в богов верить? – он звучит искренне удивлённым и хмурит тёмные брови. – Ну, есть же какие-то молитвы, ритуалы… – я опираюсь головой о руки и неопределённо описываю какую-то окружность правой. Кролик закидывает назад голову ещё дальше, чтобы взглянуть на меня, и я встречаюсь взглядом с его глазами – светло-зелёными, несмотря на всю его смуглость. Для этой позы он опирается на острые локти, и на его шее оголяется такой же острый кадык. – Нет ничего, – он отрывает от меня пронзительный взгляд и снова ложится просто на спину, складывая на животе руки. – Просто веришь. – Ну он же должен как-то… людям помогать? – Кто? – он кладёт голову набок и наблюдает за мной периферическим зрением. – Этот ваш Песчаный Бог. – Почему это? – Ну это же бог! – И что? На моём лице, видимо, такое возмущение и непонимание, что Кролик прыскает от смеха, закрывая рукой рот, и бормочет что-то типа "ой, галактические, глупые…", за что я даю ему по лбу затрещину, как только могу. – Тау Кита – это планета Песчаного Бога. Вот и всё. Он на ней живёт, и мы на ней живём. На многих планетах свои боги. Что нужно ещё, кроме того, что верить? – Ну я не знаю, – бессильно пытаюсь объяснить ему я, – верить и следовать… правилам? – А какие могут быть правила у веры? Верь да и только. Ух. – Вот, например, на Земле боги ожидают поклонения, некоторым нужно приносить жертвы, неко-… Кролик беззастенчиво ковыряется в носу. – Ну, ну, что дальше? – он только отирает нос той же рукой. – Что дальше, я внимательно слушаю. – А что вообще вы, типа, делаете для своего бога? – А зачем для него что-то делать? – он чешет нос другой рукой и хмурится. – Ну чтобы он для вас что-то делал?.. Тут Кролик совсем сходит с ума от непонимания и скашивает глаза на тот же многострадальный нос. – А зачем ему для меня что-то делать? Он же бог. – В этом и смысл? – я развожу пальцы в каком-то жесте всеобъемления. – Глупый смысл, – Кролик просто пожимает плечами в ответ. – Ладно, – начинает он примерно через минуту неловкого молчания, – Песчаный Бог может помочь нам. – Ну и как, – я уже впускаю в голос нотки усталости и сарказма. – Он ходит по пустыне, и если попасться ему по пути, можно пройти по дороге с ним и надеяться, что он выведет нас к краю пустыни. Ничего не понимаю. Оповещаю об этом Кролика. – Ну знаешь, ты вроде как просишь "Песчаный Бог, выведи меня из пустыни", а потом просто идёшь за ним и надеешься, что Песчаный Бог идёт на край пустыни и ведёт тебя туда же, а не в самое сердце. – То есть вы типа просто идёте наобум и надеетесь, что случайно выйдете куда надо? Типа от вас ничего не зависит, да? Кролик неопределённо дёргает одним плечом. – Наверное. – И этот человек говорит, что у нашей веры глупый смысл. – Вера, у которой обязан быть смысл, сама по себе глупа? – предполагает он с каким-то пародийно философическим лицом с бровями домиком и скрюченными губами, на что я только начинаю безудержно, извините, ржать. Неуместный смех прямо-таки булькает во мне. – Да и вообще, ты же не веришь, почему ты так заступаешься за ваши религии? Религия как конструкт устарела, – он тоже переворачивается на живот и подпирает голову рукой. Его светлые волосы встают ёжиком. – Ну… религия – опиум для народа? Помогает заглушить боль? – тяну я присказку ещё из Союза, которая, впрочем, противоречила его же официальной политике. – … – он глядит на меня таким нечитаемым кирпично-каменным взглядом, что мне становится неловко. Мы почти трёмся носами. – Это как с алкоголем? – А что с ним? – Ну, вообще я хотел пошутить про то, что кирланцы не пьянеют, но вообще должен сказать что-то типа "в маленьких дозах алкоголь полезен, но в больших ударяет в голову". – Ты сам когда-нибудь пил? Кролик только устало вздыхает. – Не люблю такую кучу жидкостей пить. – И всё? – В смысле "и всё"? – я скорее слышу, чем вижу, как он хмурит брови. – Даже для питья у вас есть какие-то правила? Тут я задумываюсь всерьёз. – Как думаешь, почему нас тут опять заперли? – разбивает тишину Кролик, ворочаясь где-то у меня под боком. – В прошлый раз они оставили нас вместе голышом, так что радуйся, что мы сейчас хотя бы одеты. – Ооо, – многозначительно тянет он, видимо, скрещивая руки на груди. – А зачем вообще они это делают? Тут я хотела бы вставить некоторое подобие ремарки о том, что я густо краснею, но как-то действительно стыдиться не получается. Может, потому что я правда урождённая кирланка и первые пять лет правда прожила на родной планете, где главной доктриной было "не стесняйся своего тела, потому что ваши тела – лучшее, чем могли вас одарить родители". И что-то ещё про то, что стесняться чужого тела не менее глупо, потому что анатомически мы различаемся только в рамках полового диморфизма. – М, – отвлекает меня от раздумий Кролик, – так как ты думаешь, что они пытаются сделать? – Если честно, я не знаю… – тут я, похоже, действительно начинаю краснеть, но скорее от лжи, потому что если парня и девушку запирают нагими в хостеле с одной кроватью на двоих, значит, устроителям этого нужно получить весьма определённый результат. Ну не знаю, у нас результатом было то, как Кролик сначала полчаса сидел в ступоре насчёт того, как я не равняюсь ему анатомически, а потом мы считали родинки друг у друга. Я рассказала ему, что шесть родинок у меня на животе составляют Большую Медведицу, а он рассказал, как его родинки на одной руке составляют Западный Крест, а на другой – на другой ещё какую-то фитюльку, точно не помню, но там было что-то про Песчаного Бога, а мне эта тема надоела ещё с того момента, как Кролик начал объяснять мне "правила веры". Подождите, он же рассказал их только сейчас, так, так… блин, всё время опережаю саму себя в развитии сюжета. В общем, танцуем! Оказалось, что тот случай – не первый, когда он видел женщину хотя бы частично обнажённой: во время одной из миссий мы отсиживались в чьей-то старой квартире, где при обыске (даже не помню, что конкретно и искали-то) под кроватью обнаружилась коробка с эротическими журналами. Вы бы видели его лицо, когда он очень скептически перелистал все страницы – сначала одного, потом другого, третьего, и так до донышка журналов и только и сделал, что спросил, что такого завлекательного люди видят в этих картинках. Ну и ещё типа. Девушки без одежды. Как-то неуважительно. Вдруг они перегреются? На этом моменте мне приходится останавливать поток его мыслей и заверять, что все модели живут в более мягком климате (наверное). Он отпихнул коробку обратно под кровать даже с некоторым отвращением. Так, на чём я остановилась?.. А, Песчаный Бог. Так, пустыня, пустыня… поглядите-ка, у него же есть два брата, которые уже должны были подрасти до призывного возраста? – А что, кстати, с твоей семьёй? – спрашиваю у него, таща к себе за уголок большую мягкую подушку. Наконец укладываю её под грудь, чтобы не надо было сильно задирать голову, чтобы с Кроликом поговорить. – А что с ними? – он внезапно перекатывается на край кровати, ставит ноги на пол и одним широким движением стаскивает с себя футболку. Его спина почему-то гораздо более загорелая, чем живот (впрочем, этому могло бы быть какое-то рациональное подтверждение), и сам он до сих пор выглядит как тростиночка, хотя сейчас уже скорее как расправленная обратно в бумагу фигурка оригами. Вроде те же кости и мышцы, но сам он как-то неуловимо шире как в плечах, так и в поясе. Даже гребешок позвонков на шее уже не так сильно выделяется, как было в ранние годы, когда его только забрали в Синдикат. – Подожди, – с лицом познавшего жизнь Кролик поворачивается ко мне, сначала встав, а затем снова присев коленками на прогибающийся матрас, – ты думаешь, они так делают, чтобы у нас появились дети? Я клянусь, если бы я что-то пила в это время, я бы либо подавилась, либо выплюнула все от неожиданности (а потом поперхнулась остатками). Какие нафиг дети. Ладно, полооооожим… – Почему ты так думаешь вообще? – А разве не так? Мне казалось, что… эм… многие считают, что я мог бы быть отцом твоих детей? – Ты ведь понимаешь, что ты меня ни в одном смысле не нравишься? Ну то бишь, – его лицо приобретает совершенно оскорблённое выражение, и я спешу продолжить: – то бишь, как друга я тебя люблю, но дальше этого ничего нет, – я просто нервно дёргаю плечом, надеясь, что это его не обидит. – Ну, у меня ты тоже особого интереса не возбуждаешь, – он в раздумьях прикладывает руку к подбородку. – Ты не подумай, что ты там не милая или не эффектная, просто… мне никто особенно не нравится? Я подаю ему свою руку (левую). – Рада, что мы сошлись в предпочтениях! Это взаимно! Кролик пожимает мою руку своей, тонкой и почти что девичьей, несмотря на грубую кожу и более широкие ногти. Мне в голову только и приходит мысль о том, что на этот раз кровать в номере наконец-то нормального размера, и Кролик не будет жаловаться, что я всего его испинала и скинула на пол, как в прошлые разы. Да, мысль внезапная, но логичная: будь эта кровать такой же узкой, разговаривать, лёжа на спинах, было бы неудобно. И уж тем более обмениваться рукопожатиями. Жалко только, что второе одеяло ему выдавать отказались, и он будет всё утро меня пилить по поводу того, что я увела у него это самое одеяло и наполовину уронила на пол. Наверняка такое будет. – Впрочем, знаешь… – Кролик подползает к спинке кровати и опирается на неё плечом, – … мне кажется, что нам стоит хотя бы притвориться, что мы, ну… Я только пытаюсь поднять брови, но у меня какая-то деревянная мимика, и для этого приходится корчить лицо. Кролик дёргает краем губы, явно развеселившись. – Ну, знаешь… – он описывает рукой, свободной от подпирания спинки кровати, круг с очень вдохновенным лицом. – Думаю, нам нужно только подкреплять эти слухи. Я корчу лицо в другую сторону, чтобы показать ему вторую приподнятую бровь, и он поджимает губы, явно пытаясь не улыбаться. – Ну просто… учитывая, какая у тебя позиция, к тебе постоянно клеятся люди, и… – я всё ещё не понимаю, а он только вертит ладонью интенсивнее, будто показывает мне принцип работы стиральной машины с барабаном. – И тебе же… всё это не нравится? Ахем. Кхм. Он кашляет в кулак подпирающей стенку руки, нервно гладя одеяло под ногами пальцами другой. – В смысле что не нравится? – Ну… – у меня возникает сразу несколько идей: начать считать его нуканья, после этого пошутить, что я поставила его на счётчик, ну а потом, видимо, долго объяснять, что это значит, потому что это какой-то исключительно земной и даже чрезмерно советский фольклор. – Отношения. Ооооо. Подождите, что отношения. Проговариваю это вслух с выражением и интонациями и гляжу, как Кролик поджимает губы уже в выражении усталости. Ну извините, я задумалась! – Я имею в виду, для лидеров, – он мотает головой по какой-то восьмёрке, – для лидеров нормально не хотеть отношения, но люди думают, что они – мы – такие же, как они, и пытаются навязаться, чтобы… э-э-э, – клянусь, он выглядит так растерянно, что, если бы мы были в каком-то аниме (я смотрела всего ничего, но что-то да знаю), у него в глазах пририсовали бы спирали, – не знаю, что им надо, я их не понимаю. Ну, наверное, как-то воздействовать?.. – он пристально смотрит на меня. Так, это пятое или четвёртое "ну"?.. Хмм… – Яща! – он хмурит свои тёмные брови, а я вдруг задумываюсь о том, почему же всё же у него так сильно выцветают волосы. – А, что? – у меня самой в глазах крутятся спиральки. – В общем, – он садится на закрытую одеялом подушку и откидывается спиной на спинку кровати, складывая руки на груди, – я думаю, ради безопасности тебе нужно будет притвориться, что мы встречаемся. Я только хлопаю глазами. Вот это откровения. – А это не будет… странно??? – кажется, я моргаю уже настолько сильно, что у меня болят веки. – Ну, ты же сам сказал, что для лидеров нормально… не хотеть и не быть в отношениях, и всё такое?.. – О звёзды, Яща, абсолютно все в Синдикате думают, что мы встречаемся! – он даже распутывает свои руки, чтобы эмоционально всплеснуть ими в воздухе. – Просто веди себя как обычно! Ой. Ооооой. Видимо, моё удивление как-то написано у меня на лице, потому что Кролик складывает рот в какую-то зюзю и потирает рукой переносицу, крепко зажмуривая глаза. – Яща, они буквально назвали меня, – он глубоко страдальчески вздыхает, откидывая назад голову, и несколько раз (также страдальчески) стучится затылком о стену, – твоим парнем. И не единожды. – Так, подождите, – начинаю возражать я, пересаживаясь как-то в позу очень старого сидячего памятника какой-то героини сказок, и шевелю перед лицом пальцами, как будто печатаю на… печатной машинке? Как там она называлась… – не вижу каких-то противоречий. Ты же парень? Парень. И технически, мой сектор управляет твоим, так что ты мой подчинённый, а значит, "мой" парень… что в этом такого? Кролик закрывает лицо руками и мелко дышит, пытаясь то ли не разозлиться, то ли не заржать, то ли и то, и другое вместе. – Яща, я тебе клянусь, они тупые, – он опускает руки, и я вижу его раскрасневшееся лицо, – они на такие схемы неспособны. Твой парень для них – это человек, с которым ты встречаешься. О звёзды… О звёзды. – А… э… – я как-то дирижёрским жестом развожу указательные пальцы в стороны, – а что мне нужно делать? Кролик очень громко выдыхает через нос. Мне теперь кажется, что ночью, когда мы будем спать, именно он меня испинает, а не наоборот. – Я всё сделаю сам. В конце концов, раньше как-то справлялся. Мне так неловко, что у меня даже свербит в глазах и щиплет щёки. Извините за доставленные неудобства. – А тебе… не тяжело? Или там… ты же… ну… я же тебе сама не нравлюсь и всё такое? Кролик смотрит на меня скептически. – А кто сказал, что ты мне не нравишься? Нет, ну, – сразу же добавляет он, видя, как я корчу брови, – не в романтическом смысле и всяком таком, но мне же тоже ничего особо делать не надо, я и сам узнал, что… что они… ну, так про нас думают, случайно. Просто оба будем вести себя как обычно. Просто на прямые вопросы об отношениях старайся отвечать туманно, и всё. И на вопросы о поцелуях и всяком таком говори "Без комментариев", они сами всё додумают. А над журнальными статьями можем сами посмеяться потом. Я разрешаю тебе использовать моё честное имя ради жёлтой прессы. Нетушки. Знаю я эту вашу жёлтую прессу. У меня так про родителей понаписали столько, что… Кролик вдруг подрывается с места и хватает меня за плечи. – Ты что, плачешь? Неприятно? Ну, можем так и не делать, если не хочешь, просто тебе самой, ну, трудно вроде бы от ухажёров самой отбиваться, вот я и подумал… – он неловко мнётся передо мной и решается на какой-то полуромантический жест с тем, чтобы прижать меня к своей груди и начать гладить по голове. – Ну чшшш, это же не обязательно. Что-нибудь придумаем… – Да нет, – я пока не знаю, что делать со всей этой ситуацией, потому что моей щеке приятно прикасаться к его коже, но моей голове не особо приятно быть поглаженной, – дело не в тебе, просто… моя семья уже имела дело с журналистами… и вот… я здесь… – Здесь? – он наконец отлипает от меня и снова держит за плечи. – Ну, в смысле, в Синдикате, – я тоже мотаю головой по восьмёрке, – я вообще собиралась на Земле, ну, на физика-ядерщика пойти. Или на двигателестроение. Работала бы сейчас где-нибудь в Китае или на антиве… – Антиве? – знаете, у него получается приподнимать брови гораздо лучше. – Ну, реактор на антивеществе. Антива и термояд. Около культурных заповедников, на Южном Урале стоят. – Оооооо, – величественно и уважительно протягивает он. – Звучит здорово. – Так ты не против? – добавляет. – Да нет, сам же сказал, обычно так обычно… – я стираю с глаз слёзы и шмыгаю размокшим носом. – И вообще, чего ты такой горячий? Заболел что ли? – В смысле горячий? Я прижимаю руку ему ко лбу, и он отдёргивается от неожиданности. – Зато ты холодная! – У холодноруких людей горячее сердце, – с умудрённым видом поднимаю к потолку указательный палец. – У всех людей горячее сердце, пока они живы, дурёха, – он прикрывает глаза и будто даже выпячивает нижнюю губу и/или подбородок, чтобы казаться убедительнее, приподнимая голову. – Но я имею в виду, у тебя действительно температура! – У всех людей есть температура? Около трёхсот Кельвинов? Вот это он физик, однако… я сама бы так сходу ничего из школьного курса назвать не смогла, я даже то, что такое вообще Кельвины, только через полминуты молчания вспомнила. – В общем, быстро тащи градусник, будем мерять! Он притаскивает градусник, очень смешной, с маленьким экранчиком (вроде бы такие обычно и используют сейчас, но бо́льшую часть жизни, в которой я вообще меряла температуру, я использовала ртутные), и засовывает в рот. – Стой, подожди! Ты что творишь! – у меня, наверное, действительно слишком большие глаза, потому что Кролик отвечает мне одинаково большеглазым вопросительным взглядом. – А ффо? – спрашивает, передвигая градусник к уголку рта. – Под мышку надо совать! Под мышку! Ты что! Кролик несколько секунд смотрит на меня очень скептически, перемещая градусник, как какой-то деревенский житель соломинку, туда-обратно, и с хмыканьем вынимает его изо рта и встряхивает (наверное, он тоже пользовался ртутными). – Странные вы, галактические… ну ладно… Мы ждём долгие минуты, пока прибор не начинает издавать приятную чирикающую мелодию, и я выхватываю его у Кролика из рук и сразу же смотрю на экран. Так. Тут предлагается несколько систем счисления, и я нажимаю на кнопочку, пока цифры не показывают результат в Цельсиях. Конечно, я не особо помню, сколько там должна быть температура у человека в Цельсиях, но тридцать семь и четыре мне кажутся подозрительными. – Так, стой, дай в Галанете поищу, – одной рукой я держу градусник за длинную ножку, а другой рыскаю по кровати и потом по тумбочке в поисках устройства, с которого можно выйти в сеть, пока не вспоминаю, что можно же просто померять меня. Мы сидим очередные минуты. Кролик смотрит на меня всё с тем же скептицизмом, но хотя бы молчит. Мой результат – тридцать шесть и пять. Так. А теперь нужно понять, является ли разница почти в градус существенной? Всё же приходится выходить в Галанет с экрана, который предоставил хостел (видимо, те, кто заказывал нам комнату, всё же указали, что мы прилетели с другой планеты, да и вообще с технологиями не то чтобы сильно дружим). – ТАК! – получается кричаще, и Кролик мизинцем прочищает ухо, жмурясь на один глаз. – У тебя температура, тебе нужно вызвать врача! – Да ладно, дай посмотреть, – он с какими-то уверенным видом забирает у меня экран и с нахмуренными бровями пролистывает длинную статью про температуру. – Вот, – и суёт мне обратно. – Что "вот"? – он как-то умудрился изменить масштаб текста, и теперь на экране красуется куча крошечных букв, которые я даже со своим относительно нормальным зрением читаю с затруднением. – Ну ой, давай обратно, – я отдаю ему экран в руки, он выглядит чем-то огорошенным, и я вижу, как он роется в настройках страницы, чтобы вернуть размер текста обратно, и снова листает – сначала вверх, а потом далеко вниз. – Вот, – и с серьёзным видом читает: – "впрочем, не у всех людей в Млечном пути температура одинакова: существуют подвиды людей, вроде каттов и дангов, у которых температура тела равняется тридцати семи и двум градусам Цельсия, а у отдельных представителей в норме может достигать почти тридцати восьми". – Ага, – тупо спрашиваю я, – а ты кто? – Я данг, – пожимает плечом он, будто это было очевидно. – Приятно познакомиться, я кирланка-землянка. – Ага, приятно, – мы пожимаем друг другу руки в неловком жесте, сидя бедро к бедру на краю кровати, и Кролик встаёт, чтобы убрать экран и отнести градусник туда, откуда он его взял (он уходил за ним куда-то в коридор и дальше, за пределы комнаты). Когда он возвращается, он только оглядывается и запрыгивает на кровать спиной вперёд, так, что матрас идёт волнами от его приземления, и даже я немного приподнимаюсь и опускаюсь обратно. – В общем, пошли спать. – Спать? Разве? – я оглядываюсь на окно, где солнце ещё только-только подходит к горизонту. В принципе, освещение выглядит достаточно по-вечернему, небо всё ещё бледно-голубое, цвета капли акварели в воде, и облака около солнца то жёлтые, то какие-то серо-фиолетовые, одновременно похожие и непохожие на земные. Кролик уже оперативно заворачивается в одеяло. – Ну да, сейчас уже двадцать седьмой час из… эм, тридцати семи? Кто его знает, мне просто на стойке регистрации сказали, что все уже ложатся. – Ладно… – я думаю, что из одежды мне стоит снять, а что оставить, и приподнимаю краешек одеяла, чтобы под него залезть, когда Кролик, воспользовавшись тем, что я встала, так же оперативно утаскивает на свою половину кровати остатки одеяла. – Так, что за дела? А мне? Кролик, уже отвернувшийся в другую сторону от меня, только поворачивает голову достаточно, чтобы я разглядела кончик его высунутого языка. – Обойдёшься. Ты опять меня испинаешь, а так хоть мягче будет. – Так, алло, температурный! А обо мне подумать? У меня, между прочим, температура тела ниже нормы, а у тебя выше, значит, я замёрзла! Отдавай по-хорошему, или я на тебя запрыгну, тебе и сквозь одеяло мало не покажется! – я приставляю руки к бокам и пытаюсь грозно нахмуриться, на что Кролик, перекатившийся на спину, только фыркает. Впрочем, вытаскивает из-под своей тушки краешек одеяла. Самый краешек. – Будешь своими холодными пятками по спине мне ходить – я тебя за дверь выставлю, – говорит он вроде бы серьёзным тоном с прикрытыми для явственности глазами, но при этом, когда я хитрости ради обнимаю его своими холодными руками, не протестует. По правде говоря, одеяла он выделил мне едва на половину тела, поэтому прижаться к нему кажется самым логичным решением. Тем более он правда горячий, как печка (а я знаю толк в печках, я некоторое время проработала в "Русской деревне"). И песком пахнет. *** Когда мы просыпаемся, одеяло всё равно оказывается наполовину на полу у нас в ногах. Я лежу на спине с раскинутыми звёздочкой конечностями, с одной ногой на Кролике, а он, как-то хитро изогнувшись, читает что-то на экране и попивает из чашки дурно пахнущую байду. Он через плечо оглядывается на меня и аккуратно спихивает мою ногу на матрас. – Доброе утро, Яща.