Танцы на граблях, или особенности церебрального секса по-барраярски

— Фантастика! — охнул Фортургенев, блестящими глазами следя за происходящим на сцене. — Это просто что-то невероятное… И на этот раз Айвен был целиком и полностью с ним согласен — чуть ли не впервые за все время знакомства. Просьба начальства равнозначна приказу, и когда оно говорит что-то вроде того, что не мог бы ты, Айвен, выгулять по модным злачным местам столицы вот этого вот слащавого хлыща… то есть весьма уважаемого фора и сношателя представителей внешних культур… то есть культурного представителя внешних сношений… ты ведь понимаешь. какие именно злачные места мы имеем в виду, правда. Айвен? И тебе ведь не сложно, Айвен, правда? С твоими-то, хм, связями… Короче, когда начальство этакое вот говорит, бедному Айвену остается только щелкнуть каблуками и сказать что-то в том смысле, что будет исполнено, сэр. И радоваться тому обстоятельству, что начальство поделикатничало и не стало уточнять про эти самые, хм, связи. Повести Фортургенева в «Голубого Щенка» предложило отнюдь не начальство. И будь Айвен посообразительнее, сразу бы догадался, что не может тут обойтись без подвоха. Ну не может! Чтобы у Форратьера, да без подвоха? Это вы плохо знаете Форратьеров. А Айвен их хорошо знает, Форратьеров этих, особенно некоторых отдельных. Как облупленных! Хотя поначалу все казалось вполне логичным: ну а действительно, куда же еще-то? Это на Колонии Бета, где культурный фор по представительным сношениям проводит куда больше времени, чем на славной родине, подобных клубов пруд пруди, а на Барраяре такие тенденции хоть и развиваются, конечно, куда же без них… но не так чтобы очень. И если уж достойному фору так охота посмотреть на стриптиз, особенно мужской, то «Щенок», пожалуй, самый приличный клуб, не в притоны же Караван-сарая его тащить. К тому же Байерли говорил, что в «Щенке» выступают лучшие из лучших, просто-таки любую часть тела на отсечение давал, что лучше, мол, и не сыщете… Вот уже на этих его словах и надо было заподозрить подвох!  — Это просто что-то невероятное… Настоящее чудо! Божественно! Айвен поморщился. Но кивнул, давя тяжелый вздох. На сцене «Щенка» действительно творилось чудо, названия которому он сразу подобрать бы не смог. Да что там! Даже на трезвую голову (а сейчас в нее поспешно заглатывался уже третий бокал отнюдь не яблочного сока) Айвен вряд ли смог бы подобрать в качестве достойной реакции на происходящее что-нибудь более внятное, чем негодующие (ну или восторженные, ладно, ладно) междометия. Возможно, перемежаемые междометиями нецензурными. Александр Фортургенев выразился куда более членораздельно, ну так на то он и руководитель отдела, начальство и вообще весь из себя зав по культуре. Его должность обязывает. Назвать происходящее на сцене чудо пошлым словом «стриптиз» язык не поворачивался. Даже у Айвена. Даже после двух — нет, уже трех — бокалов. «Танцы на шесте» — сказал Байерли. И ухмыльнулся так гаденько, что расспрашивать пропало всяческое желание. Надо было сразу понять… Однажды Айвен видел воздушный балет квадди — все эти полеты в невесомости, переплетения почти обнаженных тел, ловких, сильных, завораживающе прекрасных, создающих рисунок невероятной сложности и красоты. Сверкающие гибкие рыбки на черном бархате космоса, серебристые бабочки с невидимыми крыльями… Тогда он тоже смотрел, затаив дыхание. смотрел и не верил. что это люди. Пусть и измененные, приспособленные к невесомости и чертовски хорошо владеющие своими телами, но все же именно люди. Тот экзотический невероятный балет четвероруких танцоров вспомнился сейчас Айвену не случайно: то, что творил на сцене сейчас изящный красавчик в ярко-розовых стрингах со стразами, напоминало то самое феерическое волшебство, танец прекрасных человеческих тел среди бескрайнего космоса и звезд, неподвластных грубым законам тяготения, вообще ничему и никому не подвластных. Только сейчас танцор был один. И дело происходило отнюдь не в невесомости. Впрочем, на последнее обстоятельство красавчик в розовых стрингах со стразами плевал со своего высокого пилона, скользя вокруг него в чарующе завораживающем танце так, словно никакой силы тяжести для него не существовало вовсе. Иногда казалось, что он вообще не касается серебряной струны, натянутой между полом и потолком, между пропастью и звездами… А если и касается — то это вовсе не обязательное условие, так, исключительно ради красоты и изящного поворота кисти или возможности чувственно изогнуть бедро… или вот как сейчас: запрокинуться, прогнувшись в пояснице и обвив ногой шест, а вторую вытянув в струнку… а еще и чуть двинуть бедрами, притираясь промежностью к шесту и еще сильнее запрокидываясь, чтобы прожектор эффектно высветил профиль… чертовы стринги, между прочим, почти ничего не скрывают! — Что он творит! — простонал Фортургенев, непроизвольно сжимая колени и начиная ерзать на стуле. Не творит — вытворяет. Сука. Знает все Айвеновские пристрастия и лупит прицельным огнем точно в цель. Так, что горячая тяжесть стекает в низ живота и становится трудно дышать. И во рту пересыхает. Вот же зараза! Именно в этот момент танцор красивым плавным пируэтом завершил полет, соскользнув с пилона. И напоследок так же красиво и плавно потерся о шест пахом. Медленно, чувственно, со вкусом, толком и расстановкой… Сука! Чертов клоун! И эти стринги, которые… Кто-то в зале засвистел одобрительно, кто-то заорал, рядом простонал что-то совсем некультурное культурный атташе, ритмично скрипя стулом. Айвен замер и старался ровно дышать. Понимал: понадобится. Очень скоро. Потому что чертов клоун в розовых стрингах со стразами уже спрыгнул со сцены и шел по проходу между столиками, ловко уворачиваясь от тянущихся к нему рук. И Айвен отлично знал, куда он идет, мерцая насмешливой полуулыбкой. К кому. Так и есть. Ближе. Еще ближе. Надо было понять. Надо было сразу понять… Культурная программа? Как же. Культурный скандал на две планеты. Шаги обманчиво медленные, музыки почти не слышно, ее перекрывает шум крови в ушах. Движения плавные, текучие, ухмылка глумливая, взгляд мимо, словно бы вовсе и не в твою сторону, словно бы вовсе и не к тебе… Ближе. Еще ближе. Почти вплотную. Горячее тело совсем рядом, тяжелое дыхание (ага, не так-то это было легко, как ты пытался продемонстрировать!), острый запах мужского пота и желания, стринги ничего не скрывают, и стояка они не скрывают тоже, лишь посверкивают искрами стразов. Насмешливый взгляд из-под ресниц, быстрый, скользящий… И точно также почти скользит по щеке то, чем натянута до звона тонкая розовая ткань, и искры бьют прямо в глаза, заставляя зажмуриться, и запах, такой знакомый, такой неуместный здесь и сейчас, такой нужный, и жар… Накатывает волной, бьет изнутри по барабанным перепонкам быстрым набатом, прокатывается ознобными мурашками по позвоночнику и животу, оседает в паху… Чертов клоун! Одно слово: истинный Форратьер! Какого хрена он это делает?! Ну вот какого хрена… Какого хрена проходит… Мимо? Сука! *** — Тебе понравилось? Трудно, наверное, говорить с членом во рту. Однако Байерли не из тех, кого пугают трудности. Впрочем, спрашивая, он соскользнул почти полностью, и Айвен тут же протестующе замычал, требовательно толкаясь вперед, в горячее и тесное. — М-м-м… да, да… не останавливайся… Байерли засмеялся, и этот вибрирующий смех прокатился по всему телу острой дрожью удовольствия. Айвен зажал рот рукой, выгибаясь и надеясь, что отдаленная музыка заглушит его стоны. Или штора, за которую его минутою раньше утащил Байерли, на ходу торопливо расстегивая ширинку. Собственную, между прочим! Словно это ему не терпелось, а вовсе не Айвену вдруг стали до боли тесны ранее вполне удобные брюки. Трудно говорить, когда тебе делают минет, причем делают так самозабвенно и горячо. Трудно даже соображать. Но… — Зачем… ох… зачем ты… — Ум-м-м? Айвен закусил ребро ладони, чтобы не заорать — смешок Байерли прямо в член (сука!!!) и его вопросительная горловая вибрация были слишком… ну просто — слишком. Байерли словно почувствовал и снова фыркнул… и сдерживаться не осталось ни малейшей возможности. Айвен всхлипнул, выплескиваясь в горячее, тесное, влажное, вибрирующее… И услышал ответный вздох-стон-содрогание. — Зачем тебе это было надо? — спросил Айвен некоторое время спустя, уже отдышавшись. Они сидели на полу за шторой, тесно прижавшись друг к другу, буквально переплетясь телами, постепенно высыхая и остывая. Айвен чувствовал, как колотится в его грудь чужое сердце, как шевелит волосы на затылке горячее дыхание, постепенно замедляясь. — Нет, на пилоне, это было просто, ну… здорово. Это ты правильно сделал, что меня затащил. Но этот хлыщ… Предлагать ему приватный танец! Зачем? Байерли фыркнул, и его смешок отозвался в ребрах отголоском недавнего наслаждения — слишком сладко, слишком похоже, слишком знакомо… Черт… А ведь секунду назад казалось, что выжат досуха… — Ох, Айвен… — горячим дыханием обожгло спину, защекотало шею, мурашки покатились по позвоночнику уже знакомым маршрутом. — Так и знал, что тебя больше всего заведет именно это! .