Солнце, скрытое облаками, всё равно солнце

Солнца не было уже дней десять. Или больше — всё то время, пока Лань Сычжуй бродил по этим предгорьям, над головой у него висели низкие белые облака, вместо дождя сеющие лишь мелкую морось, которая оседала на лице и одеждах. Лань Сычжуй не страдал от холода с детства, когда научился согреваться с помощью ци, но при виде закутанных в несколько слоёв тяжёлой одежды крестьян и мокрых волов, стоящих на ветру, не мог не сочувствовать им. Он покинул Облачные Глубины почти месяц назад и до сих пор не мог толком понять, что ищет. Своё наследие — так он говорил себе. Но чем оно было, это наследие? Лань Сычжуй знал историю возвышения и падения ордена Цишань Вэнь, но никогда не думал, что она имеет какое-то отношение к нему самому. Когда открылась тайна его рождения и прошёл первый восторг от того, что его, оказывается, когда-то воспитывал Вэй Усянь, Лань Сычжуй задумался. Всю жизнь он рос в клане Лань, чтил его историю, поклонялся их предкам и, хотя не знал, кто его родители, не сомневался, что так или иначе связан родственными узами со всеми членами клана. Теперь же оказалось, что его настоящие родичи давным-давно мертвы, а от клана осталась лишь недобрая память и Вэнь Нин, тоже мёртвый, хотя и вроде как живой. Но ведь если Лань Сычжуй выжил, это означало, что клан Вэнь тоже жив? Посоветоваться было не с кем: после событий в храме Гуаньинь Ханьгуан-цзюнь и Вэй Усянь отправились путешествовать. Лань Сычжую ещё повезло, что успел догнать их и попрощаться. Цзэу-цзюнь ушёл в затвор, а больше никто не знал его тайну. Нет, учитель Лань Цижэнь знал, конечно. Но он был последним человеком, к кому Лань Сычжуй пошёл бы за советом. Оставался Вэнь Нин. Вместе с ним Лань Сычжуй вернулся на Луаньцзан и соорудил алтарь для всех родичей, погибших там. Но этого было мало, и вскоре он решил, что должен найти что-то иное. Не только мертвецов. Что-то, что связало бы его с родом и предками, о чём можно было бы думать без горечи. Он не знал, что именно. Он отправился искать. Лань Цижэнь отпустил его сразу, стоило лишь попросить. Ему явно было не до Лань Сычжуя — когда Цзэу-цзюнь объявил, что уходит в затвор, вся тяжесть управления орденом вновь легла на плечи старого учителя. Лань Сычжую было немного стыдно покидать Облачные Глубины в такое время, но он всё равно ничем не мог помочь. Вэнь Нина он, подумав, тоже не стал звать с собой: после всех бед, выпавших на его долю, тот заслуживал покоя. Лань Сычжуй понимал, что может столкнуться и с ненавистью к Вэням, и со стыдом, он был готов к этому, но не хотел, чтобы Вэнь Нину пришлось страдать от напоминаний о преступлениях его родичей. Впрочем, с осуждением в сторону второго родного клана он столкнулся гораздо раньше, и это было так же неожиданно, как и больно. Он слышал, о чём судачат люди, когда замечают его белые одежды. Глава клана Лань покровительствовал названому брату, много лет творившему непотребства. Знал ли он про убийство Чифэн-цзуня? Может быть, они вместе это и задумали? А его родной брат связался со Старейшиной Илина и защищал его от других заклинателей — вот вам и праведный Ханьгуан-цзюнь! Говорят, на самом деле Старейшина оказался не таким уж злодеем, как раньше считали, и они вместе спасли множество людей, но это ещё разобраться надо, правда ли, а что Старейшина прежде творил — то всем известно. Слыша подобные разговоры, Лань Сычжуй заставлял себя молчать. Он знал, что не сумеет ничего доказать. Он Лань; даже если сплетники умолкнут, побоявшись гнева заклинателя, потом лишь прибавят к своему злословию то, что орден, конечно, покрывает прославленных нефритов, затыкая рты простым людям, но правду-то не спрячешь! Ещё он — зная, что это глупо и не с чего, — боялся услышать, как люди болтают, что праведный орден Гусу Лань, оказывается, прятал у себя одного из проклятых Вэней! И не стоит ли вспомнить остальным орденам, сколько зла причинили Вэни всем, чьи земли захватили и чьих людей успели перебить до Низвержения Солнца? Лань Сычжуй знал, что это невозможно. Никто не слышал его разговоров с Вэнь Нином, а тем более с Ханьгуан-цзюнем и Вэй Усянем. Но Вэнь Нин узнал его, и тогда, в Илине, вокруг были люди… И в пещере, когда бабуля с ним прощалась. Что, если кто-то догадался? Что, если кто-то узнает, как он оказался в ордене Гусу Лань? Он не надеялся, что кто-то из его родичей жив. Вэнь Нин сказал, что после войны всех, кто носил фамилию Вэнь, старались извести под корень; уцелели только крепкие молодые мужчины, отправленные на работу в каменоломни, и часть семьи самого Вэнь Нина. Почему именно их оставили в живых, несмотря на родство с Вэнь Жоханем, Вэнь Нин не знал. То ли Цзинь Гуаншань, прежний глава ордена Ланьлин Цзинь, хотел как-то использовать пленников, то ли и правда поверил, что они не участвовали в войне. Но итог был один: все Вэни, включая маленького А-Юаня, были обречены. Никого не осталось. Проходя по городкам и деревням, подчинявшимся раньше ордену Цишань Вэнь, Лань Сычжуй осторожно расспрашивал, что было там в прежние времена, до войны. Почти все говорили, что тогда жилось лучше. Да, Вэни были не самыми добрыми и справедливыми правителями, но занявшие их место победители зачастую винили простых крестьян уже в том, что те не взбунтовались и не встали на их сторону в войне. А как встать, если все заботы о том, как собрать урожай и прожить до весны? Лишних мужчин ни у кого в семьях не было. Лань Сычжуй не мог избавиться от чувства, что каким-то образом он тоже отвечает за всё случившееся полтора десятка лет назад. Не мог и не хотел. Это было его наследие с обеих сторон — как Вэня, как Ланя. Он был с теми, кто правил этими землями, разоряя чужие, и с теми, кто прошёл по ним безжалостной поступью победителей. Как будто все они имели на эту землю больше прав, чем те, кто поколение за поколением возделывал её, поливая своим потом, и собирал плоды тяжелого труда. Удивительно, что подобные мысли никогда не посещали его прежде. А ведь он бывал во множестве небольших деревень и видел таких же крестьян, изнурённых непосильным трудом, но считал их верность ордену, владеющему землёй, само собой разумеющейся. Конечно, в Гусу Лань заботились о простом народе. Лань Сычжуй помнил, как Цзэу-цзюнь распоряжался выделить деньги и рис для деревень, пострадавших от наводнений или оползней, а Ханьгуан-цзюнь всегда откликался на призывы о помощи, если в отдаленных селениях появлялась какая-нибудь нечисть. Но Лань Сычжуй также знал, что другие ордены бывают не столь внимательны к нуждам обычных людей, и всё равно не задумывался, чего стоит эта верность самим крестьянам. Может, это потому, что, ощущая себя не совсем Вэнем и не совсем Ланем, он теперь смотрел на сообщество заклинателей словно со стороны и оттого яснее видел и их, и всё остальное — так размышлял Лань Сычжуй, сидя над миской лапши в придорожной харчевне. Лапша была разваренной и жгла рот перцем, напоминая любимые блюда Вэй Усяня, а вместе с ними и о самом Вэй Усяне, и о Ханьгуан-цзюне. Что бы они сказали, поделись с ними Лань Сычжуй своими мыслями? Вэй Усянь наверняка рассмеялся бы и сказал что-нибудь такое, от чего Лань Сычжуй почувствовал бы себя ребёнком, открывшим, что снег тает от солнца, и спешащим поделиться этим великим открытием со взрослыми. Ханьгуан-цзюнь… он бы кивнул и велел думать дальше: что это означает? Какие выводы можно сделать? Или покачал бы головой в знак того, что Лань Сычжуй ошибся и должен теперь понять, почему. Ханьгуан-цзюнь всегда так делал. «Готовый ответ обесценивает учение», — говорил он маленькому Лань Юаню, когда тот не понимал, почему взрослый и знающий всё на свете Ханьгуан-цзюнь не может просто объяснить то, над чем ему самому приходилось думать часами. «Помолчи и подумай», — говорил он, и Лань Сычжуй приучился размышлять в молчании, пока не находил верный ответ. Над которым порой тоже требовалось поразмышлять. Он доел лапшу, поблагодарил хозяйку и оставил втрое больше, чем она просила. Для него это была мелочь, для неё — возможно, весь заработок за утро. Кроме Лань Сычжуя, в харчевне не было ни одного человека. Ранняя осень выдалась холодной. Холмы, окружавшие дорогу, затянуло туманом, на траве лежала роса. Лань Сычжуй шёл по узкой тропе вдоль реки, петлявшей между холмами. Он не знал точно, куда идёт. Если бы дорога была прямой, он вышел бы к Сунчжу, но она уводила то в одну сторону, то в другую, и он уже не мог с уверенностью сказать, что движется в одном направлении. Прежде ему редко доводилось передвигаться пешком так долго. На ночные охоты и по другим делам ордена он летал на мече, и это было совсем иначе. Впереди лежала цель, которой надо достичь, остальное — пёстрый ковёр далеко внизу. Сейчас же, отмеряя свой путь шагами по камням, траве или утоптанной глине, он смотрел по сторонам и узнавал земли, через которые проходил. С шумящими на перекатах реками и шелестящими бамбуковыми рощами, с широкими лугами, где перекрикивались коростели, красными скалами и разноцветными глинистыми холмами. Когда-то это были земли его ордена. Он не был здесь прежде; может, и не побывал бы никогда, даже если бы не случилось войны. Но всё равно ощущал благоговение и лёгкую вину, словно вернулся в родительский дом, где не был много лет, и не узнал его. Людей в этих холмах было мало. До следующего селения Лань Сычжуй добрался далеко за полдень, и это была крошечная деревушка из десятка домов. Купил еды, набрал во флягу воды из источника, справился, не тревожат ли жителей злые духи или другая нечисть. Ему отвечали неохотно и явно ждали, когда он уберется прочь. Кто был виноват, что в заклинателях здесь видели не защитников, а угрозу? Вэни? Или те, кто пришёл вслед за ними? Лань Сычжуй хотел бы изменить это, но его помощь была никому не нужна, и пришлось с тяжелым сердцем отправляться дальше. На узком участке дороги, огибающей холм над крутым оврагом, ему встретилась процессия из двух телег, нагруженных разным скарбом. Поднявшись на несколько шагов по склону, чтобы пропустить их, Лань Сычжуй смотрел на унылых волов, тащивших телеги, на сидящих с краю женщин и детей, бредущих следом мужчин. Дети, увидев заклинателя в белом, возбуждённо зашептались, разглядывая его блестящими чёрными глазами; женщины тотчас зашикали на них. Мужчины даже не повернули головы. Словно для них его не существовало. Лань Сычжуй подавил неприятное чувство и помахал рукой детям. Самая бойкая девчушка заулыбалась и замахала в ответ, и Лань Сычжуй тоже улыбнулся ей. К вечеру холмы вокруг стали заметно выше, среди деревьев темнели покатые бока серых камней. Скоро на смену этим холмам должны были прийти горы, Лань Сычжуй уже видел вдали высокие кряжи, покрытые низким лесом у подножия и увенчанные острыми голыми пиками. Жил ли там кто-нибудь? Наверное, жил, если есть дорога. Ведь путникам надо где-то ночевать. Впрочем, если и нет, не страшно: он всегда может заночевать недалеко от дороги или встать на меч и быстро добраться до жилья. Лишь бы тучи не закрыли луну. В темноте летать опасно. Но деревня показалась ещё до заката — такая же бедная, как предыдущая, с низкими домами из камня, на крышах которых проросла трава. Только эта была ещё и тихой. Не лаяли собаки, не кричали дети. Где-то можно было увидеть дым из трубы или сушащуюся на изгороди одежду, но больше половины домов стояли запертыми. Это заставило Лань Сычжуя насторожиться. Брошенные дома ветшают, но эти выглядели так, словно их покинули совсем недавно. Именно покинули: когда хозяева умирают, соседи быстро разберут их имущество, вплоть до дверей и кровли, а не станут бережно запирать дом и прикрывать от дождя стопки сухих коровьих лепёшек. Так позаботиться о доме мог только тот, кто собирался вернуться. Лишь в одном дворе было оживлённо — самом большом из всех, с новой крепкой оградой и большим домом за ней. У ограды стояли несколько волов и осёл, лениво жующий траву, сразу за воротами темнела телега — точь в точь такая, какие Лань Сычжуй встретил на дороге. Изнутри дома доносились голоса, пахло варёными овощами и жареным рисом. Решив, что если проезжие крестьяне остановились здесь, то и ему найдётся место, Лань Сычжуй направился к дому. Дом оказался постоялым двором. Без вывески, без знака над дверью — видимо, хозяева считали, что путники и так не пройдут мимо. За большим столом сидела семья из троих взрослых с четверыми детьми-погодками и ела горячую похлёбку с овощами. Самый младший ребёнок вертелся на коленях у матери, которая кормила его с ложки. Лань Сычжуй старался не глазеть, чтобы не выглядеть невежливым, но залатанные одежды на взрослых и слишком большие на детях бросались в глаза. И то, что на столе были самые дешёвые блюда. Что заставило этих людей сняться с места? Крестьяне редко покидают родные края целыми семьями, бросая возделанную землю и хозяйство. Что-то случилось? Мог ли он помочь? Он попросил чай и лапшу с кусочками курицы. Женщина, которую он счёл хозяйкой дома, всё время разглядывала его заклинательские одежды, особенно рукава с клановой вышивкой, и, кажется, хотела о чём-то спросить, но так и не решилась. Вэй Усянь разговорил бы её в два счёта. Лань Сычжуй тоже легко вступал в разговоры с людьми, но чаще — когда те сами звали заклинателей и знали, кто он и что ему нужно. А ведь Ханьгуан-цзюнь сам приходил туда, где хаос, и сам расспрашивал людей, выясняя, что творится в округе. Жаль, что Лань Сычжую ни разу не довелось сопровождать его. Сперва Ханьгуан-цзюнь говорил, что это слишком опасно и Лань Сычжую надо хорошо учиться и тренироваться, чтобы ходить на ночные охоты. А потом уже как-то неловко стало просить — Ханьгуан-цзюнь наверняка помнил его желания и если сам не позвал, то, наверное, считал, что всё равно ещё рано. Лапша оказалась пресной. Если бы не кусочки розоватого мяса — было бы совсем как в Облачных Глубинах. Ханьгуан-цзюнь бы одобрил. К несчастью, Лань Сычжуй любил другие блюда: сладкие и острые, хотя и не настолько огненные, как Вэй Усянь. Трапезы за пределами Облачных Глубин всегда были для него маленьким тайным праздником. Но он поблагодарил хозяйку и съел всё до последней крошки. В конце концов, еда нужна в первую очередь для поддержания сил, а не для удовольствия. Когда он покончил с лапшой, большое семейство уже укладывалось спать прямо возле стола, лишь немного отодвинув его. Детей уложили на лавки, взрослые стелили на пол одеяла, вытащенные из мешков. Молодая женщина принесла со двора охапку соломы и, тщательно разровняв, устраивала постель для старухи. — Господин хочет ещё что-нибудь? — спросила хозяйка, забирая пустую посуду. — Если вы желаете переночевать, наверху есть комната. Ночью будет холодно, я нагрею для вас камни. — Не стоит, спасибо, — остановил её Лань Сычжуй. — То есть камни не надо. Переночевать я действительно хотел. Хозяйка кивнула. — Принести ещё чая? — Не нужно, спасибо. Лучше скажите… — Он быстро взглянул на крестьян — слышат ли? Может быть, они тоже разговорятся. — Я видел пустые дома вниз по дороге. У вас что-то случилось? Женщина посмотрела на него слегка удивлённо. — Вы же заклинатель. Разве вы не знаете? Ах да, — она вновь взглянула на его рукав, — вы же не из Ланьлин Цзинь. Лань Сычжуй нахмурился. Если в Ланьлин Цзинь знали о том, что случилось, почему он не встретил ни одного заклинателя? Или они ушли выше в горы? — Заклинатели из Ланьлин Цзинь здесь? — Им плевать. Лань Сычжуй обернулся: мужчина, глава семьи, сидел на полу и неприязненно глядел на него. — Им плевать на нас, — повторил он. — Мы рассказывали им про зверя, мы говорили, что он скоро проснётся, но им было не до нас. Конечно, зачем мы нужны? Нам даже подати платить нечем. Сдохнем — никто и не заметит. — Но… — Может быть, Лань Сычжуй не слишком хорошо знал Цзинь Лина; может быть, на того навалилось слишком много хлопот вместе с постом главы ордена. Но в то, что он отмахнётся от простых людей, верить не хотелось. — Вы обращались к самому главе ордена? Может быть, он не знает? — Мы обращались к прежнему главе, — сказала хозяйка. — Сразу после войны. Собрали денег, чтобы купить подношения, но Чжу Юншаня не пустили даже в башню Золотого карпа. Сказали, что мы должны радоваться уже тому, что нас не вырезали. Это же были земли ордена Цишань Вэнь, если молодой господин не знает. В прошлом году, когда зверю пришла пора просыпаться, мы попробовали ещё раз, и нам обещали помочь, но никто так и не появился. — В прошлом году? Но ведь тогда главой ордена был Цзинь Гуанъяо! — воскликнул Лань Сычжуй, радуясь, что не ошибся: если бы о чудовище, которое, видимо, появилось в здешних краях, доложили Цзинь Лину, он ни за что не оставил бы людей в беде. — У ордена Ланьлин Цзинь новый глава, разве вы не слышали? Цзинь Жулань, племянник Цзинь Гуанъяо и главы клана Цзян. — Какая разница! — отмахнулся мужчина. — Все они одинаковые. — Нет же, Цзинь Жулань ни за что… — Лань Сычжуй оборвал себя: сейчас не было времени доказывать, что этим людям следовало попытаться ещё раз. — Расскажите мне, что произошло. Я постараюсь помочь. Вы говорили про зверя? — Мы сами его не видели, — подала голос женщина, закутанная в одеяло. Она сидела за спиной мужа и держала его за руку, слегка поглаживая. — Старик Жуй говорил, что он был очень давно, раньше, чем наши родители появились на свет. Он живёт в горе и каждые два десятка лет просыпается от голода и выходит наружу. Старик Жуй говорил, что раньше зверь разрушал дома и поедал людей, но люди из клана Вэнь нашли способ успокаивать его, когда он только проснулся и ещё не успел вылезти. Вэни! Лань Сычжуй постарался не подать вида, как взволновали его эти слова. Случайно ли именно он оказался рядом с подвергшейся опасности деревней? Или само провидение вело его сюда? — Вы знаете, как они это делали? Муж и жена переглянулись. — Мы не знаем, — сказал мужчина. — Но если вы не шутите, спросите самого старика Жуя. Жуй Минфэн, так его зовут. Он остался в деревне. Сказал, что, видать, судьба его такая: увидеть зверя и умереть. — Он родился в ночь, когда зверь проснулся, — пояснила женщина. — Восемьдесят лет назад. Рассказывал, Вэни тогда едва успели, зверь уже начал спускаться к нашей деревне. Его мать так перепугалась, что родила раньше срока. А он вот… решил, что хоть увидит под конец, что это за зверь такой. Лань Сычжуй поблагодарил за рассказ и, несмотря на явное недоверие в глазах крестьян, убедил их отправить весть в Ланьлин. Если до появления зверя, кем бы он ни был, оставалось время, заклинатели из Ланьлин Цзинь могут успеть. Главной проблемой было то, что Лань Сычжуй не знал, было ли это время. Крестьяне утверждали, что зверь уже проснулся и вот-вот вылезет из горы, но займёт это один день или несколько — сказать не могли. Пожелав семейству доброй ночи и удачного пути, Лань Сычжуй поднялся в приготовленную для него комнату, решив отправиться в горы рано утром, как только проснётся. Утром деревеньку окутал туман, скрыв и пустые дома, и те, в которых ещё спали люди. Звуки вязли в мутной пелене, и можно было подумать, что вся деревня давным-давно вымерла. Хорошо, что дорога была наезженной и заметной хотя бы на десяток шагов вперёд. Взбегая в гору, она становилась всё круче и круче, и хотя для Лань Сычжуя это было пустяком, обычный человек наверняка запыхался бы, доведись ему подниматься к деревне Чунъя. Лань Сычжуй вспомнил усталых буйволов и пожалел их: беднягам придётся нелегко, когда хозяева решат вернуться. Они вернутся, конечно. Лань Сычжуй сделает всё возможное, чтобы эти люди прожили долгую жизнь в своих домах, рядом с могилами предков. По сторонам выступали из тумана низкие деревья, камни, покрытые лишайником. Иногда слышался шум ручья, но сам ручей Лань Сычжуй не видел. Привыкнув к туману, он почти не смотрел вокруг и едва не пропустил первый дом — тёмный, прилепившийся прямо к скале, словно рос из неё, как древесный гриб. Полусгнивший провал двери зиял темнотой. В этом доме давно уже никто не жил, но уже через несколько шагов показались очертания второго, а затем и третьего. Лань Сычжуй обходил их один за другим, останавливался и прислушивался. Где-то здесь оставался последний из жителей деревни, старик Жуй Минфэн. Кричать Лань Сычжуй не решался, и потому вежливо стучал в каждую дверь, а затем замирал, пытаясь расслышать шорох изнутри. Пришлось обойти десятка полтора домов, не меньше, прежде чем удача наконец улыбнулась ему: в ответ на стук раздался глухой кашель и шорох. — Зайди! — донёсся из дома старческий голос. — Знаешь же, что открыто. Чтобы войти, Лань Сычжую пришлось пригнуться. И не разгибаться больше — потолок в тёмной комнатушке с земляным полом приходился чуть ниже его макушки. Тусклого света из оконца, забранного бычьим пузырем, едва хватало, чтобы разглядеть скудную обстановку и лежащего на постели старика, укрытого грудой одеял. — Чифэй? — настороженно позвал старик, прищуриваясь. — Это ты? — Прошу прощения, — торопливо откликнулся Сычжуй, смутившись от того, что, разглядывая дом, забыл про вежливость. — Моё имя Лань Сычжуй. Я пришёл сюда, потому что встретил ваших соседей в деревне ниже по дороге, и они рассказали о беде, постигшей… то есть, которая может постичь ваши дома. — Ну и что? — сварливо оборвал его старик. — Поглазеть пришёл? Лань Сычжуй вспыхнул. — Господин Жуй, я заклинатель. Я взял на себя смелость потревожить вас, чтобы узнать больше о том, кого ваши соседи называли зверем. Возможно, я смогу справиться… — Вэнь, что ли? Лань Сычжуй замер. Этот старик… откуда он знает? Неужели он вот так, почти не глядя, сумел узнать в нём Вэня? — А, нет, ты же назвался… как там… — продолжал старик, не замечая, в какое смятение привели гостя его слова. — Тогда и вовсе толка нет. Лучше уходи, пока цел. — Почему бы вам не рассказать мне об этом звере? — предложил Лань Сычжуй, поняв, что старик просто рассеян, как это часто бывает с пожилыми людьми. Забыл, что Лань Сычжуй назвал своё имя, вот и сказал про Вэней, а он-то уже перепугался… — Я слышал, что заклинатели из клана Вэнь могли остановить его, когда он просыпался раньше. Это правда? Вы знаете, как они это делали? — Конечно, нет, — неожиданно ясным голосом отозвался старик. — С чего бы им кому-то об этом рассказывать? Особенно нам, простым людям. Мы только видели, как они поднимаются к пещере, а на следующий день зверь засыпал. — А сам зверь, какой он? Вы его видели? — Ты в своём уме, мальчик? Никто его не видел, кроме тех заклинателей. «А есть ли зверь?» — подумал Лань Сычжуй. Очень уж странно всё это выглядело. Почему именно Вэни, почему они не избавились от зверя, а раз за разом успокаивали его? В любом случае следовало разобраться. — Благодарю за помощь, — поклонился он и, выпрямившись, всё-таки стукнулся головой. — Прошу ещё указать мне дорогу к пещере, про которую вы говорили. Я сегодня же поднимусь туда и сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь вам. Старик презрительно фыркнул. — Сделает он… Был бы хоть взрослым заклинателем! Ну иди, раз хочешь. Там дальше увидишь колодец. От него пойдёшь по тропе вверх, а на развилке у дерева со сломанной верхушкой направо. Прямо к пещере и придёшь. — Благодарю, — повторил Лань Сычжуй, ничуть не обидевшись. Конечно, для этого старика он выглядел сущим ребёнком. — Не беспокойтесь, у меня уже есть опыт. Если те заклинатели справлялись со зверем, возможно, и я смогу. — Ну да, ну да… Только вот что я помню… — Старик повернул голову и уставился прямо на Лань Сычжуя узкими блеклыми глазами. — Всякий раз, когда эти заклинатели уходили к пещере, возвращалось их на одного меньше. А они-то уж были не чета тебе. Лань Сычжуй больше не стал убеждать его ни в чём — это выглядело бы похвальбой. Он ещё раз поклонился и покинул дом. Тропинку за колодцем он нашёл без труда: узкая и поросшая травой, она, тем не менее, была хорошо заметна. Лань Сычжуй взглянул напоследок на утонувшую в тумане пустую деревню и зашагал вверх по крутому склону. Уже давно рассвело, да и воздух заметно потеплел, но туман всё не исчезал. Даже наоборот — как будто стал гуще. Может, это уже был и не туман, а низкие облака, окутавшие гору. У кустов, которыми зарос склон по обе стороны тропинки, были влажные листья, словно от недавнего дождя. Не было слышно ни шелеста ветра в ветвях деревьев, ни щебета птиц, лишь хруст камешков под ногами. Лань Сычжуй видел перед собой только тропинку — всё остальное терялось в белой пелене. Рассказ старика не испугал его. Напротив, с каждым шагом он всё яснее понимал, что оказался здесь не случайно. Вэни сдерживали зверя много лет и исчезли — и вот он, Вэнь, появился именно тогда, когда зверь проснулся вновь. Что это, как не судьба? Не случайно тайна его рождения открылась сейчас, спустя столько лет, и Лань Сычжуй отправился в путь, пытаясь осознать и принять своё наследие, свою кровь. И оказался там, где его наследие могло помочь людям. Чем дальше, тем сильнее он проникался уверенностью в этом, поднимаясь шаг за шагом по крутому склону. Вскоре показалось старое дерево со сломанным стволом, торчащим вверх, словно клык гигантского зверя. Тропа стала забирать вправо, огибая гору. Мелкие камни скользили под ногами. Иногда скала, нависающая сбоку, оказывалась так близко, что Лань Сычжуй касался её пальцами, словно это помогло бы удержаться, если нога вдруг соскользнёт. Хотя держаться там было не за что, да и незачем — пусть и скользкая, тропа была всё же шире меча, и с должной осторожностью по ней мог пройти даже обычный человек. Подъём оказался долгим. Туман расступался перед Лань Сычжуем и вновь затягивал склон за его спиной. Возле сбегающего по камням ручья Лань Сычжуй остановился передохнуть. Он не устал, но тропа, у которой не было видно ни начала, ни конца, кружила голову, и ему уже почти казалось, что скрытая в тумане гора слишком велика, чтобы подняться на неё пешком. Взлететь бы, но летать в тумане между скал и деревьев опасно, и сверху он не увидит пещеру. Отдохнув, он напился воды, вытер лицо рукавом и двинулся дальше. Проходя мимо узкой чёрной расщелины, Лань Сычжуй замер, почувствовав движение воздуха. Он поднёс к расщелине ладонь. Скала дышала изнутри влажным теплом. Он знал про горы, где внутри бродила огненная лава — расплавленные камни и руда — пока не вырывалась наружу. В Гусу таких не было. Там из холодных скал били ледяные источники, и за всю жизнь Лань Сычжуя не было ни одного содрогания земли, нередких возле горячих гор. Может быть, это и был «зверь»? Крестьяне приняли подземные толчки и грохот передвигающихся в недрах горы камней за пробуждающееся чудовище. В таком случае хорошо, что они покинули деревню — Лань Сычжуй знал, что подобные горы могли извергнуть огненный поток лавы и облака горячего пепла, убивая всё живое далеко кругом. Но сейчас земля не тряслась, а значит, у него было ещё достаточно времени. Лань Сычжуй вытер влажную ладонь о подол халата и зашагал дальше. Вход в пещеру появился перед ним внезапно. Только что Лань Сычжуй поднимался по бесконечной тропе, даже не пытаясь гадать, сколько ещё осталось, и вдруг за узким выступом скалы открылся высокий тёмный провал. Тропа вела ещё на несколько шагов дальше и обрывалась. Лань Сычжуй остановился, не спеша соваться внутрь. Что там, в пещере? Горы, окружавшие Облачные Глубины, приучили его к осторожности. Он знал о трещинах, разверзающихся под ногами, о подземных реках, о коварных камнях, срывающихся, едва наступишь на них. Если бы он оказался здесь не один, то чувствовал бы себя спокойнее. Но он был один. Любая ошибка могла стоить ему жизни. Он подумал, что если в горе действительно живёт чудовище, то с ним не справиться в одиночку. Разумнее позвать на помощь и дождаться других заклинателей. А если всё дело в горе, то он и вовсе ничего не сможет сделать. Зачем лезть в темноту, подвергая себя опасности? Его даже не звали сюда. Никто не узнает, что он был возле пещеры и повернул обратно. Тем более что эта территория принадлежит ордену Ланьлин Цзинь, чудовище или огненная гора — их ответственность… Потом опомнился: что за трусость. Он заклинатель. Он Вэнь. Его родичи усмиряли зверя, или что там было на самом деле, и он не имеет права отступать. Иначе к чему были все его поиски? Лань Сычжуй достал из рукава сигнальный огонь и выпустил его вверх, понадеявшись, что туман стоит не слишком высоко и сигнал ордена Гусу Лань расцветёт уже в чистом небе, заметный издалека. На стене у входа начертил несколько символов, невидимых для посторонних, но сообщающих любому заклинателю, что он отправился внутрь. Потом достал огненный талисман, послал его перед собой и ступил в пещеру. Проход оказался узким, но высоким, так что можно было идти не сгибаясь. Изнутри тянуло всё тем же влажным теплом. Лань Сычжуй шёл осторожно, хотя в свете талисмана было видно, что пол ровный и лишь слегка покрыт грязью поверх камней. Серые натёки на стенах застыли ровным кружевом, Лань Сычжуй даже засмотрелся, как всегда засматривался на удивительную красоту, которую природа создавала легко и просто, а люди лишь пытались повторить за ней и считали себя великими мастерами.... Внезапно пещера дрогнула — сразу вся, и стены, и пол под ногами, словно лодка покачнулась на волне. Лань Сычжуй невольно схватился за стену, не обращая внимания на то, что белый рукав сразу испачкался. С потолка посыпались камешки, и на миг Лань Сычжуй испугался: что, если свод не выдержит и обрушится? Но содрогание было кратким и быстро прекратилось, лишь в воздухе осталась висеть поднявшаяся пыль. Лань Сычжуй постоял ещё немного, ожидая, не повторится ли оно, а потом продолжил свой путь. Вскоре стены пещеры разошлись настолько, что касаясь одной, Лань Сычжуй уже не мог дотянуться до другой. Потолок тоже поднялся, свет талисмана не доставал до него. И воздух становился всё жарче. Если сперва он был лишь едва тёплым, то теперь Лань Сычжуй чувствовал себя так, словно спустился в солнечную долину, и спина его под плотным халатом уже взмокла. Когда пещера содрогнулась вновь, Лань Сычжуй опять потянулся к стене, чтобы опереться, и ладонь едва не соскользнула с острого угла. Стена поворачивала, а талисман висел впереди, освещая проход ещё на десяток шагов. Или уже не проход? Лань Сычжуй переждал сотрясение — на этот раз оно было дольше и сильнее, но почему-то менее страшное, — а потом зажёг ещё два талисмана и послал их вперёд и в стороны. Проход действительно закончился. Перед Лань Сычжуем простирался огромный зал: со стенами, покрытыми разноцветными потёками, с уходящими вверх нерукотворными колоннами, бугристыми наростами на полу и острыми — опускающимися с потолка. Пол поднимался к дальней стене и обрывался, не доходя до неё. И, судя по слабому свечению внизу стены, это был не просто холм посреди пещеры. Что-то светилось там, внизу. Или горело — от жары на лбу выступил пот. Он всё-таки был прав: «зверем» оказалась сама гора. И Вэни вовсе не усмиряли её — как усмирить гору? Скорее всего, они успевали прилететь под самый конец землетрясений, убеждались, что опасности нет, и улетали обратно — а гора сама затихала. А одного из заклинателей отправляли с докладом прямо от выхода, вот в деревне его и не видели. Лань Сычжуй усмехнулся про себя. Сейчас он выйдет из пещеры, вернётся в деревню, расскажет всем, что опасность миновала, а люди станут говорить, что ланьские заклинатели тоже умеют усмирять зверя. Может быть, через двадцать лет отправят гонцов прямо в Облачные Глубины. То-то удивления будет. Впрочем, гораздо полезнее будет рассказать Цзинь Лину о том, что происходит на его землях. Пусть отправит заклинателей разобраться. Даже если гора к тому времени перестанет дрожать, это покажет местным жителям, что орден Ланьлин Цзинь слышит их жалобы. Но, конечно, лучше бы им не возвращаться в свою деревню. Если до сих пор гора пробуждалась ненадолго, это не значит, что так будет и в следующий раз. Если на его сигнал никто не отзовётся, Лань Сычжуй сам отправится в башню Золотого карпа и попросит предупредить всех, кто живёт в округе — вдруг те две деревушки были не единственными. Красноватый отблеск на дальней стене задрожал, вспыхнул на миг — и как будто стал ярче. Или показалось? Лань Сычжуй осторожно подошёл к краю и заглянул вниз, морщась от жара. Через край старался не перегибаться, чтобы не упасть, если гора задрожит снова. Внизу, на дне глубокого провала, метались алые сполохи, слишком слабые, чтобы разглядеть, что там горит или плавится, шевелились мерцающие тени. Лань Сычжуй призвал один из висящих в воздухе талисманов и послал его вниз, чтобы осветить недра горы. Пламени не было. Светились сами камни, переливаясь всеми оттенками от оранжевого до багрового. А над ними двигалось нечто тёмное, огромное, медленно поворачиваясь и ловя отблески огня антрацитовыми боками. И оно, вне всяких сомнений, было живое.