Солнце, скрытое облаками, всё равно солнце

Лань Сычжуй не мог оторвать взгляд от существа, медленно кружащего в раскалённом чреве горы. Оно напоминало оживший камень — массивная чёрная туша, вся из углов и выступов, словно скульптор собрался высечь изваяние дракона или черепахи, но пока лишь разметил заготовку. В этом был смысл: чтобы не сгореть, кожа чудовища и вправду должна была стать крепкой, как камень. В блестящей черноте открылось алое око и уставилось на Лань Сычжуя. Он отшатнулся, попятился, налетел плечом на стену. Огненный талисман в провале погас — сгорел от нестерпимого жара. Лань Сычжуй зажёг новый, уже не над провалом, чтобы зверь не заметил свет. Повернулся — и едва не шарахнулся обратно к краю. Прямо рядом с ним из стены свисала железная цепь с грубо сжатым кольцом на конце. А в кольце болтались, застряв кистью, кости человеческой руки. Лань Сычжуй заставил себя глубоко вдохнуть и выдохнуть. И ещё раз. Напомнил себе, что видел вещи и пострашнее. Мёртвые руки ещё никому не причиняли вреда… хотя нет, руку в деревне Мо он до смерти не забудет. Но эта висела смирно и не пыталась напасть. Обычная мёртвая рука. Приблизив талисман, Лань Сычжуй склонился к руке, изучая её. Ногти были обуглены; кольцо, обхватившее запястье, слегка оплавилось по краям. Кости целы — кто-то оторвал руку по локоть либо аккуратно отделил суставы. На остром выступе кольца застряла выцветшая тряпка, тоже наполовину обгоревшая. Осторожно, чтобы не порвать, Лань Сычжуй развернул её. Когда-то она была белой, но теперь посерела от пыли. На уцелевшей стороне был различим узор из языков пламени. Лань Сычжуй никогда прежде его не видел, но знал, чьи клановые одежды были украшены пламенем. «Думай, — говорил Ханьгуан-цзюнь, когда юные ученики выходили на ночную охоту. — Подмечай мелочи. Сопоставляй всё, что знаешь. Делай выводы». Лань Сычжуй думал. «Возвращалось всегда на одного меньше», — сказал старик Жуй Минфэн. Один из заклинателей клана Вэнь остался в пещере, прикованный к стене. И он был не первый. Металл выглядел изрядно потёртым там, где части цепи соприкасались друг с другом. Её вбили в стену специально, чтобы пленник не сумел сбежать, пока зверь поднимается из провала. Если от его жара начал плавиться металл, то верёвка могла перегореть. Зверь дёрнул тело жертвы и вырвал руку из сустава. А потом, насытившись, успокоился ещё на двадцать лет. Но по пути к горе Вэни миновали деревню, полную людей. Зачем им было жертвовать одним из своих, когда они могли схватить любого крестьянина и увести с собой? Если только… Если только в этом не заключался секрет усмирения зверя. Жертвой должен был стать Вэнь. Вот почему никто, кроме них, не отзывался на призыв о помощи. А Цзинь Гуанъяо когда-то служил Вэнь Жоханю и знал, что за чудовище скрывается в этих горах. И не хотел напрасно жертвовать своими людьми. Может, надеялся, что зверь наестся в деревушке под горой и уснёт снова. Кто будет жалеть каких-то крестьян, да ещё на захваченных землях? Не искать же ради них выживших Вэней, которых, как все считали, уже не осталось. Но он здесь. Лань Сычжуй, Вэнь Юань. Последний из клана Вэнь. Он здесь и может сделать то, что делали его родичи. Неужели именно к этому его вела судьба? Он прижался плечом к стене, глядя на сухую руку своего… предшественника. Неужели ему уготовано умереть так же: не дожив до двадцати лет, в одиночестве, надеясь, что кто-нибудь всё же придёт на сигнальный огонь и поймёт, что с ним случилось? А если нет? Он никому не сказал, куда направился, потому что сам не знал об этом в начале пути. Если крестьяне, с которыми он разговаривал, вспомнят о заклинателе из Ланей, найдётся ли кому их выслушать? Никто не узнает. Ни Лань Цзинъи, ни Цзэу-цзюнь, ни Ханьгуан-цзюнь с Вэй Усянем. У него не будет даже могилы. Как и у всех, погибших на Луаньцзан. Они ждали тринадцать лет, сколько предстоит ждать ему? В носу защипало, и Лань Сычжуй опомнился. Как он может? Он — заклинатель, он всегда был готов отдать жизнь ради защиты людей. А вместо этого жалеет себя. Что за стыд! Осталось только струсить и убежать, оставив чудовище на свободе. Хорошо, что и об этих мыслях никто не узнает. Глубоко вздохнув, он снова шагнул к краю провала и послал вниз очередной талисман. Зверь так же медленно двигался в отблесках пламени. И он как будто… стал больше Не больше, с ужасом понял Лань Сычжуй. Ближе. У него совсем не оставалось времени. Увидел ли кто-нибудь сигнальный огонь или тот утонул в облаках? Если другие заклинатели найдут вход в пещеру, то увидят оставленное послание и поймут, что он побывал внутри. Может быть, оставить ещё одно, прямо здесь? Как он сразу не додумался! Надо написать своё имя и то, как можно усмирить зверя. Что у них есть двадцать спокойных лет. Может быть, к тому времени они найдут другой способ справиться с чудовищем… — Какого чёрта ты здесь делаешь? Лань Сыжчуй обернулся, споткнулся и едва не упал. В проходе, через который он попал в пещеру, стоял глава клана Цзян и оглядывался вокруг с таким видом, словно ожидал увидеть кого-то ещё. — Что тут случилось? Преодолев замешательство, Лань Сычжуй вспомнил о вежливости и поклонился. — Глава Цзян. Благодарю, что откликнулись на мой сигнал. Глава Цзян перестал озираться и уставился на него так же неприятно, как зверь из провала. — Сколько вас здесь? — резко спросил он. — Где остальные? — Я один, — ответил Лань Сычжуй и тут же почувствовал себя очень неловко. Кто же выходит на ночную охоту в одиночку? Кроме Ханьгуан-цзюня, конечно. — Я оказался здесь случайно. Местные жители рассказали про зверя, живущего в горе, и я отправился выяснить, что это за зверь. Внезапно его озарило: может быть, у главы Цзян достаточно людей, чтобы справиться со зверем? Может быть, ему не придётся умирать? — Глава Цзян, этот зверь действительно существует. Он там, — Лань Сычжуй кивнул на огненный провал, — и он поднимается наверх. Если у вас хватит людей… — он осёкся, потому что за спиной главы Цзян никто так и не появился. И сам глава Цзян смотрел на него как на идиота. — По-твоему, я прилетел из Пристани Лотоса? За такое время? Вас в Гусу Лань вообще учат думать? Я возвращался из башни Золотого карпа и никого с собой не брал. Значит, всё бесполезно. — Тогда главе Цзян лучше уйти, — с трудом проговорил Лань Сычжуй, опуская глаза. — Этот зверь… я его видел. Вам с ним не справиться. Глава Цзян раздражённо фыркнул. — Не слишком ли много ты на себя берёшь? Я уж как-нибудь сам решу, справлюсь или нет. А ты давай беги отсюда, подождешь снаружи. Это был последний шанс, верёвка, брошенная через пропасть. Послушаться и сбежать, ничего не объясняя. Никто и не узнает, что он мог остановить зверя. А глава Цзян пусть сам разбирается, раз прилетел. Это была трусость. И Лань Сычжуй не собирался позволить ей победить. Жить трусом страшнее, чем погибнуть с честью. — Главе Цзян не нужно утруждать себя, — громко сказал он, отрезая себе последний путь к спасению. — Прежде люди из клана Вэнь усмиряли зверя, позволяя съесть одного из своих родичей. После этого зверь засыпал на двадцать лет. Глава Цзян скривился так, словно его ткнули палкой. — И что? Эти ублюдки прикормили тварь, а нам теперь за ними разгребать? Лань Сычжуй выпрямился и вскинул голову. — Моё имя от рождения — Вэнь Юань. Я последний из клана Вэнь. Один из тех, кто был на Луаньцзан с Вэй Усянем. Я могу усмирить зверя на следующие двадцать лет. Если я… — он всё-таки не выдержал, голос сорвался. — Если я позволю ему съесть меня. У главы Цзян на миг приподнялись брови, но он тут же взял себя в руки. И взгляд из неприязненного стал почти презрительным, словно Лань Сычжуй нарушил какой-то закон, а глава Цзян решал, что с ним делать. Так, наверное, он смотрел на пойманных тёмных заклинателей, прежде чем приказывал отволочь их в пыточные подвалы. Впрочем, для главы Цзян Лань Сычжуй и был, наверное, едва ли не хуже тёмного заклинателя. Всем Вэням полагалось быть мёртвыми, а он вдруг оказался жив. Но он не собирался извиняться за это. Хватит и того, что он готов принести в жертву свою чудом спасённую когда-то жизнь. Лань Сычжуй знал, что глава Цзян — человек жестокий и злопамятный, и наверняка проследит, чтобы Лань Сычжуй не сбежал в последний момент. Беспокоило только одно: что, если глава Цзян из мелочной мести не станет рассказывать родным о его гибели? Они с Ханьгуан-цзюнем всегда враждовали, и Лань Сычжуй видел, как задевает главу Цзян то, что Ханьгуан-цзюнь даже разговаривать с ним считает ниже своего достоинства, оставляя это другим адептам. Чаще всего ему, Лань Сычжую. Теперь у главы Цзян будет возможность отыграться, глядя, как Ханьгуан-цзюнь безуспешно пытается отыскать своего ученика… Глава Цзян неприятно усмехнулся. — Вот оно как. Лани. Кто бы мог подумать. И что же, последний Вэнь, — он произнёс эти слова с явной издёвкой, — ты успел жениться? Лань Сычжуй нахмурился. Какое это имело значение? — Нет. — Нет? Но, может, хотя бы детишек настругал? Лань Сычжую в лицо бросилась краска. Да как он… как у него язык повернулся такое спросить?! — Нет. — Ясно, — насмешливо протянул глава Цзян. — Ну так скажи, последний Вэнь, когда через двадцать лет этот зверь проснётся вновь — кого мы ему скормим? Лань Сычжуй задохнулся от негодования. Этот человек стоял и смеялся над ним, спрашивая, есть ли у него дети, чтобы их тоже можно было скормить чудовищу. Как он смеет! Даже в такой момент, как сейчас, только и знает, что издеваться. — Ваша забота, — огрызнулся он и тут же пожалел: почтительность к старшим была одним из самых важных правил, в которых его воспитывали, и даже если глава Цзян начал первым, Лань Сычжуй не имел права отвечать ему таким тоном. Он теперь не упустит случая рассказать Ханьгуан-цзюню, каким невоспитанным оказался его любимый ученик… Но хотя бы так — пусть расскажет. Глава Цзян снова усмехнулся, почти весело. Но всё равно неприятно. — Надо же, когда ты говоришь за себя, то даже хамить умеешь. Лань Сычжуй усилием воли взял себя в руки и низко поклонился. — Прошу главу Цзян простить меня. Я был непозволительно груб. Прошу также не думать, что орден Гусу Лань виноват в изъянах моего воспитания, и не упрекать Ханьгуан-цзюня. Когда… если будете рассказывать ему, что я здесь… — он окончательно сбился. Как сказать: «что я здесь умер»? Невозможно представить, что глава Цзян через несколько дней станет беседовать с Ханьгуан-цзюнем, а Лань Сычжуя уже не будет. И он никогда не узнает, как примет известие о его гибели Ханьгуан-цзюнь. Будет ли гордиться им, будет ли оплакивать. Конечно, будет, он ведь любит Лань Сычжуя, только вот… всё равно не узнает. — Вы ведь расскажете? — почти шёпотом спросил он. И тут же устыдился: что это за слова! Теперь глава Цзян запомнит его неуверенным слабаком, который умереть-то достойно не может. Стыдно. Ханьгуан-цзюнь на его месте держался бы спокойно и говорил твёрдо, как тогда, в пещере Фумо. А он раскис. Глава Цзян раздражённо махнул рукой. — Что же вас, сопляков, всё время тянет где-нибудь убиться? Вон из пещеры, бегом! Подождёшь у входа, пока прилетит кто-нибудь ещё, и объяснишь, что тут происходит. И направился к провалу. Кольцо на его руке вспыхивало лиловыми искрами, но в сверкающий кнут, который не раз видел Лань Сычжуй, разворачиваться не торопилось. У самого края он остановился, подался вперёд, всматриваясь. И тут же отпрянул. — Он был так близко с тех пор, как ты пришёл, или поднялся? — Он поднимается, — ответил Лань Сычжуй. Он не знал, что творилось в голове у главы Цзян, но тот как будто… собирался сражаться и прогонял его из пещеры, уже зная, что он Вэнь. С другой стороны, подумал Лань Сычжуй с мрачным смешком, ничто не мешало главе Цзян скинуть его в провал, поняв, что справиться со зверем в одиночку ему не по зубам. Возможно, даже пинком. — Ясно. — Глава Цзян задрал голову, разглядывая потолок. Ему даже талисманы были не нужны. Наверное, с таким уровнем духовных сил можно видеть и в темноте. — Какого чёрта ты ещё здесь? Я же сказал тебе убираться. Так он и правда… Лань Сычжуй стиснул рукоять меча. — Если глава Цзян остаётся сражаться, то и я останусь, — решительно сказал он. — Это мой долг. Возможно, глава Цзян родился с отвращением на лице. Иначе как объяснить, что только с ним он и глядел на Лань Сычжуя? К своему удивлению Лань Сычжуй понял, что это выражение уже не пугает и не заставляет думать, будто глава Цзян действительно его презирает. — Ты правда считаешь, что от тебя будет какой-то толк? Вот это уже было обидно. — Я был лучшим учеником Облачных Глубин и уже ходил на ночные охоты. Много раз. Хвалиться запрещалось, но ведь это было правдой. Хотя вряд ли она впечатлила главу Цзян. — Гуцинь с собой? — спросил он и, не дожидаясь ответа, приказал: — Иди ко входу. Будешь прикрывать. Если что — уходи. Не желая больше спорить, Лань Сычжуй кивнул и пошёл к выходу. Про себя он решил, что точно никуда не уйдёт. Если окажется, что глава Цзян не справится со зверем — он просто обойдёт его и отвлечёт зверя на себя, и будь что будет. Может, после этого глава Цзян всё-таки убьёт зверя, когда тот насытится. И тогда Лань Сычжуй точно погибнет не зря. Хотя прежде Лань Сычжую казалось, что зверь поднимается из провала быстро, теперь ожидание растянулось на целую вечность. Глава Цзян неподвижно стоял на краю провала, держа в левой руке меч, а правую сжав перед собой. Он молчал, и Лань Сычжуй тоже не решался ничего сказать, хотя тишина делала ожидание ещё тяжелее. Только пол подрагивал под ногами, сыпалась сверху пыль, да было слышно, как зверь трётся о камни. Цинфэн вздрагивал под пальцами, словно ему тоже не терпелось вступить в бой. Прекрасный гуцинь из павлонии и катальпы, подарок Ханьгуан-цзюня. В первый год Лань Сычжуй дышать на него боялся, протирал от малейших пылинок. Не понимал ещё, что это не только музыкальный инструмент, но и грозное оружие, которому не страшны ни холод, ни дождь, ни ошмётки мёртвой плоти. Но, конечно, тщательно ухаживать за ним Лань Сычжуй не переставал никогда. Если так получится, что гуцинь останется в пещере, глава Цзян вернёт его в орден? И меч. Заклинательские мечи принято возвращать. — Приготовься, — бросил глава Цзян, не оборачиваясь. Лань Сычжуй встряхнул руками, пошевелил пальцами, едва не касаясь струн. Ещё некоторое время глава Цзян стоял неподвижно, а затем взмахнул рукой — и пещера озарилась лиловыми сполохами. В следующее мгновение Цзыдянь обрушился вниз, и пещера содрогнулась. Зверь вылетел из провала со скоростью, кажущейся невероятной для такой огромной туши. Он был похож на глыбу обугленного камня, черную и несокрушимую, короткие массивные лапы едва сгибались, но всё же толкали тело вперёд с огромной мощью. Глава Цзян отскочил из-под удара, снова хлестнул Цзыдянем, затем ударил мечом — но клинок скользнул по шкуре, даже не поцарапав. Словно она и впрямь была каменной. Лань Сычжуй угадал новый рывок зверя и ударил воздушной волной. Такая волна могла сломать дерево, а зверь всего лишь пошатнулся. Но это дало главе Цзян возможность напасть снова. Так же безуспешно. Лань Сычжуй запретил себе думать о том, что, возможно, с этим существом просто нельзя справиться человеческими силами. Он делал то, что мог и умел: играл. Закрывал главу Цзян щитом, когда разъярённая туша обрушивалась на него всей мощью; отвлекал атаками, заставляя повернуться и подставиться под удар Цзыдяня или меча. Пещера непрестанно озарялась лиловым светом, как в сильнейшую весеннюю грозу. Глава Цзян кружил вокруг зверя, словно в танце, и он сам был как гроза: стремительный, безжалостный, неудержимый. Лань Сычжуй почему-то думал, что он будет драться иначе. Грубее, медленнее. Он успел удивиться, а потом вспомнил: единственный раз, когда он видел главу Цзян в бою, был на Луаньцзан, где они все сражались с мертвецами. И у главы Цзян не было духовных сил. Тогда Лань Сычжуй почти не обращал на него внимание, слишком занятый тем, чтобы выжить самому. Теперь же не мог оторвать глаз. Ему не нужно было глядеть на гуцинь — руки сами летали над струнами, безошибочно посылая волну за волной в беснующегося зверя. Глазами, слухом, всеми своими чувствами он был с главой Цзян, ощущая каждое его движение как своё, и потому даже не задумывался, когда и куда бить. Меч, кнут и гуцинь слились в одну мелодию боя, поддерживая и дополняя друг друга. Глава Цзян правильно велел ему играть — с мечом Лань Сычжуй вряд ли сумел бы ему помочь, лишь мешался бы в этом вихре молний и металла. Однако шло время, и пальцы Лань Сычжуя начали болеть, натёртые шёлковыми струнами, а зверь не поддавался и словно даже не уставал. Бросив попытки пробить шкуру, глава Цзян бил теперь в голову, целясь в горло и маленькие, глубоко посаженные глаза, но тщетно. Ему удалось отсечь несколько кусков — осколков? — от шкуры, но зверь словно не заметил этого. Когда Лань Сычжуй в очередной раз ударил сбоку, заставляя зверя развернуться, глава Цзян взвился в воздух и приземлился ему на спину. Цзыдянь обвил горло, но и эта попытка не увенчалась успехом. Зверь взвился на дыбы, изогнулся, впечатался всей тушей в стену, и глава Цзян едва успел спрыгнуть прежде, чем его размазало бы о камень. А Лань Сычжуй вдруг понял. И обругал себя: он же видел, как глава Цзян прикрывает лицо рукой, оказываясь слишком близко к зверю. Но только сейчас, заметив дым от подошв его сапог, Лань Сычжуй осознал, что зверь раскалён, как расплавленные недра горы, в которых он жил. Он ударил «Морозным ветром», вложив в музыку всю свою духовную силу. Бугристая черная шкура покрылась инеем, словно сединой, и тут же окуталась шипящим паром. Но зверь замешкался на несколько мгновений, и это означало, что он почувствовал. — Подожди! — приказал глава Цзян. Меч вновь сверкнул в воздухе, зазвенел, врезаясь в твёрдую шкуру. Зверь мотнул головой, отбрасывая его. Пар уже рассеялся без следа. — Теперь, ещё раз! Новая волна холода заставила зверя остановиться. Ещё один взмах меча, вспышка Цзыдяня в облаке пара. — Дай ему раскалиться, потом охлаждай, — велел глава Цзян, прикрывая лицо рукой, чтобы не обжечься паром. Лань Сычжуй даже не подумал кивнуть или как-то ещё показать, что услышал и понял — иного просто не могло быть. Выждал и ударил снова. Поставил щит, закрывая главу Цзян от ярости зверя, осознавшего, что враг нашёл новое оружие, коварное и мощное. Ударил снова. И ещё раз. Закрыть. Ударить. Выждать, пока глава Цзян нападёт и отступит. Ударить. Снова закрыть… Лань Сычжуй не чувствовал пальцев, хотя они безошибочно находили струны; ему казалось, что он играет на гуцине всем собой, что музыка — это он, и летящая на зверя волна холода, умирающая в облаке пара, но уносящая с собой частичку убийственного жара — тоже он. Он уже не видел всю пещеру целиком, только зверя и главу Цзян, дышать становилось всё тяжелее, тело казалось чужим, тяжёлым, как камень. Волны холода били одна за другой, лиловые молнии вспыхивали и исчезали. От пара, поднимавшегося над зверем, казалось, что всё вокруг дрожит и плывёт. Или это плыло у Лань Сычжуя перед глазами? Он продолжал играть. И лишь чудом удержался от очередной морозной волны, когда глава Цзян снова вскочил на шею зверя. Он вонзил меч в потускневшую шкуру, навалился всем телом, и на этот раз лезвие наконец проткнуло её. Зверь заревел, запрокинул голову, по груди его заструилась красно-оранжевая кровь. Лань Сычжуй ударил его по ногам, и грузная туша повалилась набок. Глава Цзян выдернул меч из шеи чудовища и вонзил в глаз. Лань Сычжуй моргнул, с трудом удерживая взгляд, и держал руки над гуцинем всё то время, пока глава Цзян, навалившись на меч, погружал его всё глубже. Зверь уже не пытался бороться — лишь содрогался всё слабее и слабее, пока наконец не затих. Глава Цзян спрыгнул на землю, вытащил из рукава тряпку и вытер лезвие меча, прижимая его локтем. Лань Сычжуй смотрел на него и думал лишь одно: «Всё». На большее не было сил. Глава Цзян, словно почувствовав его взгляд, обернулся, спрятал меч в ножны и подошёл. — Идём отсюда, — устало сказал он. — Здесь опасно. Лань Сычжуй и сам видел, что с потолка все ещё сыплются мелкие камешки. Не стоило ждать, пока им на головы свалится что-нибудь покрупнее, а то и весь потолок целиком. Глава Цзян был прав. — Сейчас, — ответил он. Он собирался встать, конечно. Сейчас. Вот только посидит ещё пару мгновений, и встанет. Ещё немножко. — Вставай! — рявкнул глава Цзян. Лань Сычжуй вздрогнул, дёрнулся вперёд, и из носа у него хлынула кровь. Он поспешил закрыть лицо рукой, но поздно: по гуциню уже растекались алые капли. Не думая, Лань Сычжуй попытался стереть их, но лишь размазал. Он поднял руку — изрезанные струнами пальцы кровоточили. Как же некрасиво, он и одежду сейчас испачкает… — Быстро! Лань Сычжуй поспешно сунул гуцинь в рукав и снова попытался встать. Ноги не слушались. Всё, на что его хватило — опереться о землю руками и хотя бы так попытаться себя поднять. Но почти сразу глава Цзян схватил его за локоть и рванул вверх. Ноги разогнулись, и Лань Сычжуй сумел устоять на них, хотя для этого и пришлось привалиться к плечу главы Цзян. — Я тебя тащить не буду, понял? — зло сказал тот, сжимая его локоть так, что Лань Сычжуй едва не зашипел от боли. — У меня рука сломана. Шагай сам, или я тебя здесь брошу, и плевать, как ты выберешься… Вэнь. От него пахло озоном, свежим потом и какими-то благовониями. Приятный запах. Лань Сычжуй глубоко вдохнул и с трудом удержался от того, чтобы закрыть глаза и остаться так стоять. — Д-да, глава Цзян, — выдавил он, хотя даже говорить было тяжело. И сделал шаг. Потом ещё один. Потом его качнуло в сторону, и он едва успел подставить ладонь, чтобы не врезаться в стену. Рука на локте сжалась ещё крепче и потянула вперёд. Только благодаря этому он сумел удержаться на ногах, но переставлять их приходилось слишком быстро. Хотелось взмолиться: «Подождите!» — но глава Цзян, конечно, не стал бы ждать, пока он отдыхает, ещё бросил бы, как обещал. Поэтому Лань Сычжуй молчал и волочился за ним, изо всех сил стараясь не упасть. Путь к выходу из пещеры казался нескончаемой пыткой. Когда проход сузился, Лань Сычжуй начал то и дело задевать плечом стену, и от этого шатался ещё сильнее, но глава Цзян тащил его вперёд, и каким-то чудом Лань Сычжуй каждый раз ухитрялся не упасть. Когда они наконец добрались до выхода, Лань Сычжуй даже не сразу понял, что пещера осталась за спиной. Снаружи тоже было темно. Только в лицо пахнуло влажным ветром с запахом прелой листвы. И глава Цзян наконец отпустил его руку. — Ну и где? — пробормотал он. — Дармоеды. Лань Сычжуй прислонился к каменной стене и медленно сполз вниз. Как хорошо. Он посидит и подождёт, пока придёт помощь — раз глава Цзян увидел его сигнальный огонь, то и другие заклинатели должны были. А потом они уже решат, куда лететь. Или идти. Лань Сычжуй точно не смог бы сейчас лететь. Раздался знакомый хлопок. Лань Сычжуй задрал голову — высоко в небе расцветал лиловый лотос. Красивый. Глава Цзян тоже позвал на помощь. Теперь точно прилетят. А он пока подремлет немного. Совсем чуть-чуть. Он же услышит, когда прилетят другие заклинатели, верно? Он открыл глаза в незнакомой комнате. Было тепло и светло, пахло травами, ветерок развевал лёгкие занавеси на окне. Не Облачные Глубины, но и не туманные холодные горы. Тело ощущалось удивительно лёгким, словно вместо костей и плоти было наполнено воздухом. И не слушалось. Лань Сычжуй повертел головой, попытался подняться — но сил хватило лишь опереться на локти. — Пожалуйста, не вставайте, молодой господин Лань. Заклинательница в светло-лиловых одеждах мягко, но настойчиво уложила его обратно на постель и взяла за запястье. Лиловый — это Юньмэн Цзян. Почему же не Ланьлин Цзинь? К ним ведь было ближе от той горы. — Вы истощили духовные силы, — говорила целительница, слушая его пульс. — И обычные тоже. Не волнуйтесь, всё восстановится. — Она уложила его руку на постель и накрыла одеялом. — Постарайтесь поспать. Медитировать вам пока рано, а во сне исцеление идёт быстрее всего. — Спасибо, — поблагодарил Лань Сычжуй. — А я… давно тут? — Второй день. Мы известили ваш орден. Ханьгуан-цзюнь, наверное, будет… хотя нет, не будет, он же путешествует. А Цзэу-цзюнь в затворе. Учитель Лань будет недоволен, что он подверг себя опасности, никого не предупредив. А может, смягчится, узнав, что Лань Сычжуй помог главе Цзян победить чудовище. — А глава Цзян? С ним всё хорошо? Целительница улыбнулась. — Конечно. — Хорошо, — повторил Лань Сычжуй. Что-то ещё он должен был узнать… Мысли уплывали, сменялись приятной вязкой дремотой. Как в детстве, когда он лежал, укрывшись с головой тяжёлым одеялом, а вокруг было холодно, но под одеялом — тепло и уютно, и все звуки едва слышны, и хотелось лежать так бесконечно. В Облачных Глубинах тоже было холодно, но тонкие одеяла едва согревали. Лань Сычжуй лишь недавно понял, откуда было это воспоминание. Он уже почти упал в сон, когда наконец вспомнил главное и вскинулся, поднимаясь: — Цинфэн! Целительница недоумевающе нахмурилась. — Мой гуцинь. Я его испачкал, надо очистить. Позвольте мне, пожалуйста… — В рукаве? — уточнила целительница и, дождавшись кивка, заверила: — Я прикажу, чтобы о нём позаботились. Не беспокойтесь, с ним будут обращаться очень бережно. — А я… — Но он и сам понимал, что не может даже встать, не то что поухаживать за гуцинем как положено. — Спасибо. — Отдыхайте. Сон укрыл его с головой ещё раньше, чем она вышла из комнаты, и был так же сладок, как в детстве. Проснувшись в следующий раз, он ещё чувствовал усталость, но уже не такую, чтобы не суметь подняться. Целительницы — Лань Сычжуй с раскаянием вспомнил, что даже не спросил её имя, — в комнате не было. Его верхние одежды, безупречно очищенные, висели на ширме, отгораживающей постель от входа. Рядом на столике лежал гуцинь. Чтобы встать, пришлось переждать лёгкое головокружение, когда он слишком резко сел на постели. Потом стало лучше. Когда он снимал с ширмы шэньи, на пол соскользнула белая лента — а Лань Сычжуй даже не заметил, что лежал без неё. Он поспешно нагнулся, чтобы поднять, голова опять закружилась. Пришлось сесть на постель и передохнуть ещё немного. Не то чтобы он куда-то торопился. Он думал, что находится в палатах целителей, но, выйдя на галерею, понял, что ошибся — это был большой павильон, предназначенный, вероятно, для гостей. Дворик перед ним, с маленьким прудом и ухоженными клумбами, был чисто выметен. Откуда-то снаружи доносились крики детей. Лань Сычжуй постоял немного, щурясь от яркого света. Как его не хватало в горах. И этого по-утреннему свежего, но уже тёплого воздуха, обещающего жаркий день. Ветерок доносил запахи цветов и воды. Да, он ведь в Пристани Лотоса. Где-то здесь должно быть озеро, Лань Сычжуй помнил — они приплыли тогда на лодках. Он осторожно, держась за перила, спустился с галереи и направился к воротам. В тот раз он так и не вошёл в Пристань Лотоса, оставшись на причале с Вэнь Нином, и теперь с любопытством оглядывался по сторонам. Было красиво. Не так, как в Облачных Глубинах, конечно. Облачные Глубины были строги и прекрасны, как обитель богов, Пристань Лотоса — тёплой и полной жизни. Лань Сычжуй полюбовался на покатые крыши, на большой вытянутый пруд — или это была настоящая речка? — с карпами, заодно передохнул, опираясь на перила изогнутого мостика. Мимо проходили слуги и адепты в лиловом, поглядывали на него, но не заговаривали. Наверное, уже знали, кто он. Или думали, что у Ланей не принято разговаривать с посторонними. Об их клане иногда ходили странные слухи. Он пошёл по самой широкой дороге, никуда не сворачивая, и быстро достиг ворот, за которыми виднелась пристань. Тех самых, у которых они тогда сидели с Вэнь Нином. Теперь казалось, что это было давным-давно. А здесь стоял глава Цзян... Лань Сычжуй осторожно спустился к воде и сел на одну из ступеней. Дерево было приятно нагретым. Он зажмурился, подставляя лицо солнечным лучам. Так хорошо. Солнце, запах воды, мерный плеск волн о пристань. Гомон людских голосов вдалеке. Лёгкий ветерок. Так славно было сидеть и чувствовать всё это. Так хорошо — быть живым. Он не знал, сколько времени просидел так, не думая ни о чём, закрыв глаза и улыбаясь от наполняющей его радости. Кто-то подошёл сзади, но Лань Сычжуй не обернулся. Если его пришли прогонять, он не хотел приближать этот миг. — Целительница Су очень недовольна, что ты встал и ушёл неизвестно куда. Лань Сычжуй вздохнул. Он понимал. Но не сожалел. — Тут так хорошо. К его удивлению, глава Цзян не стал ругаться или приказывать ему вернуться, а тоже сел на ступени, чуть поодаль. Лань Сычжуй разглядывал его искоса, стараясь делать это незаметно. Лицо у главы Цзян было бледнее, чем обычно, и он выглядел усталым. Должно быть, тоже истратил много сил. Это ведь Лань Сычжуй просто сидел и играл, а глава Цзян сражался со зверем. И он позволил Лань Сычжую остаться в Пристани Лотоса, зная, что тот Вэнь. Может быть, глава Цзян был не таким уж злопамятным. Даже не позволил ему пожертвовать собой. А он ведь уже совсем решился тогда. — Я думал, когда жертвуешь собой ради других, это не страшно, — произнёс он неожиданно для самого себя. Мгновения, когда он стоял над огненным провалом, всё ещё жили в нём, и невыносимо хотелось выплеснуть их, поделившись с кем-то. — Думал, при этом чувствуешь какое-то вдохновение. Воодушевление. А мне было страшно до смерти. И жалко себя. Так стыдно. — Умирать всегда страшно, — негромко отозвался глава Цзян. — Даже когда сам так решил. Неужели и Ханьгуан-цзюню с Вэй Усянем было страшно тогда, в пещере на Луаньцзан? Лань Сычжуй помнил, с какой решимостью Вэй Усянь нарисовал на себе флаг привлечения нечисти и как Ханьгуан-цзюнь без колебаний встал рядом с ним. Ну, нет. Невозможно представить, что они так же сомневались, как Лань Сычжуй. Просто он не такой храбрый. — Так почему ты решил, что если зверь тебя сожрёт, то успокоится? Что ты там говорил про Вэней? — Вэни успокаивали его, принося в жертву человека из своего клана, — объяснил Лань Сычжуй. — Он засыпал на двадцать лет. Об этом мне рассказал крестьянин из деревни, которая находится прямо под входом в пещеру, вниз по горе. Если бы он заснул, у вас было бы время собрать людей и убить его. Просто… я не думал, что его можно победить в одиночку. — Вдвоём, — поправил глава Цзян. — Кто тебе сказал, что нужен именно Вэнь, тоже этот крестьянин? Ему-то откуда знать? — Никто, но это понятно. Если бы годился любой человек, они забирали бы людей из той же деревни. И когда я вошёл в пещеру, он… мне кажется, он как раз тогда начал подниматься наверх. Потому что почуял меня. — У крестьян нет духовных сил. — И что? Если… — Лань Сычжуй замолчал. Нельзя отвергать чужие слова, не допустив сперва, что они верны, особенно слова старшего. — Вы хотите сказать, что зверю был нужен любой заклинатель с духовными силами? Но зачем тогда жертвовать людьми из своего клана? — Может, это была казнь. Откуда мне знать. Ты в первую очередь должен был думать о том, как победить чудовище без потерь или позвать подмогу, а не прыгать ему в пасть. Чему вас только в Гусу учат? Лань Сычжуй спрятал лицо в ладонях. — Я поступил глупо, — признал он. — Я думал только о том, что я Вэнь и должен как-то исправить всё, что делал мой клан. — Пожертвовав собой. Отличная идея, совсем как… — глава Цзян не договорил и раздраженно стряхнул соринку с рукава. — Вы можете не рассказывать Ханьгуан-цзюню? — попросил Лань Сычжуй. — Что я хотел туда прыгнуть. Пожалуйста. Он бы мне не позволил, а я тогда думал, что так надо, а если это и правда было бы зря… — Он прикусил язык. — Простите. Я обычно так много не болтаю. Сам не знаю, что на меня нашло. — Это пройдёт, — неожиданно спокойно отозвался глава Цзян. На Лань Сычжуя он больше не смотрел, следил за бьющими о ступени волнами. — Так бывает после первого боя или ночной охоты. — Но я уже бывал на ночных охотах… — Лань Сычжуй задумался. Да, бывал. Но всегда думал, что если сделает всё верно — то останется жив. А в той пещере он впервые сам шёл к смерти. И теперь ему хотелось улыбаться, разговаривать, наслаждаться тем, что он жив. Кажется, он самого детства не был так счастлив. — Глава Цзян прав. Я никогда подобного не испытывал. Глава Цзян не ответил, и дальше они сидели молча. Обычно Лань Сычжуя не тяготило молчание, рядом с Ханьгуан-цзюнем он привык к тишине. Вот от главы Цзян он почему-то такого не ожидал. Главе Цзян удивительно шла Пристань Лотоса, подумал он. Не лотосовый трон, про который рассказывали те, кто побывал в главном зале, а деревянная пристань, озеро и солнце. Глава Цзян здесь выглядел не хозяином Пристани Лотоса, а её частью. Глава Цзян был очень красив. Лань Сычжуй вздохнул. Ужасно хотелось сказать что-нибудь уместное. Обратить на себя внимание. Выглядеть в глазах главы Цзян не глупым мальчишкой, который несёт ерунду, а достойным взрослым заклинателем. Только вот вряд ли это возможно, особенно после того, как глава Цзян тащил его из пещеры чуть ли не за шкирку, как котёнка. И сейчас Лань Сычжуй подозревал, что если откроет рот — вместо рассудительной беседы начнёт болтать, как Цзинъи. Ещё очень хотелось спросить, действительно ли глава Цзян считает его сопляком, но Лань Сычжуй подозревал, что знает ответ. — А вы не против, что я здесь? — спросил он вместо этого и тут же обругал себя: конечно, глава Цзян не против, иначе бы Лань Сычжуя здесь и не было. Вот уж точно, лучше бы молчал. Глава Цзян удивлённо посмотрел на него, и Лань Сычжуй торопливо пояснил: — Я хотел сказать, вас не очень раздражает, что я здесь? В Пристани Лотоса. Я же Вэнь. — Хороший вопрос, — медленно сказал глава Цзян. Лань Сычжуй невольно пригнул голову — он зря спросил, да? — А тебя не волнует, что я вырезал твоих родичей на Луаньцзан? Лань Сычжуй пожал плечами. — Не знаю. А вы действительно их вырезали? Он знал, что глава Цзян ненавидит Вэней и что он возглавил штурм Луаньцзан много лет назад. Но ведь Лань Сычжуя он зачем-то спас. А мог бы просто смотреть, как последний Вэнь исчезает в пасти чудовища. — Мне было не до них, — признал глава Цзян. — Но моим людям — не знаю. Я не смотрел, кто сражается с мертвецами, а кто с живыми. Очень может быть, что это действительно были мы. Лань Сычжуй ощутил мимолётное облегчение. Хотя бы не сам. Хотя бы не надо представлять, как глава Цзян убивает беззащитных людей. — Не знаю, — повторил он. — Мои родичи убили ваших. А вы — моих. А потом спасли меня. Я должен вас ненавидеть или благодарить? Орден Гусу Лань тоже там был, но они меня воспитали. Разве мы не можем перестать считать, кто кому должен, и просто жить дальше? — Это тебя Вэй Усянь научил? — Вэй Усянь? — удивился Лань Сычжуй. — Нет, почему? Я сам думал об этом. С тех пор, как узнал, что я Вэнь. — И по-твоему, это так просто — обо всём забыть? — Не знаю. — Теперь глава Цзян точно будет считать его глупым сопляком, что ни ответ — одно «не знаю». Прямо как у главы клана Не. — Но иначе, мне кажется, ещё сложнее. Они опять замолчали. Лань Сычжуй следил за стрекозой, порхающей над волнами. Он надеялся, что глава Цзян не отмахнётся от его слов, даже если счёл их глупостью. Быть Вэнем означало нести тяжёлый груз вины и ненависти, а он даже не помнил, как был Вэнем по-настоящему. Никто не спрашивал, хочет ли он принять этот груз за незнакомых, давным-давно погибших людей. Хотели бы они сами взвалить его на А-Юаня, которого берегли в плену и на мёртвой Луаньцзан. Это был его долг, но он не хотел делать своим долгом ненависть. — Сколько тебе было лет тогда, на Луаньцзан? — неожиданно спросил глава Цзян. — Года три? Я точно не знаю. — Там были другие дети твоего возраста? — Кажется, нет, — неуверенно ответил Лань Сычжуй. Когда они с Вэнь Нином делали алтарь для погибших родичей, там не было детских имён. И Вэнь Нин в своих рассказах не упоминал других детей. — Простите, я не помню. Я вообще почти ничего не помнил, пока Вэнь Нин не рассказал, кто я. Но, по-моему, других детей не было. — Ясно, — кивнул глава Цзян. И больше ничего. Лань Сычжуй поёрзал на месте. Наверное, пора бы уже и вернуться. Полежать немного. Помедитировать. Или даже поспать. Он с самого детства не спал днём, но целительница Су велела отдыхать, а значит, он не нарушит никаких правил. Глава Цзян заметил его шевеление и встал первым. — Поднимайся, — велел он. — Хватит сидеть. Лань Сычжую ужасно хотелось, чтобы он протянул руку, как тогда, чтобы можно было схватиться, позволить поднять себя, прижаться, словно случайно, снова почувствовать тот запах благовоний… Но он подавил это желание. Слабость. Недостойно. Жалко. Он поднялся на ноги сам, хотя и слегка пошатнувшись. Глава Цзян следил за ним, чуть прищурившись, но не сказал ни слова. У самых ворот им навстречу выбежал молодой заклинатель. — Глава Цзян, к вам прибыли гости. Ханьгуан-цзюнь и… — он запнулся. — И Вэй Усянь. Лань Сычжуй невольно дёрнулся вперёд, чувствуя, как губы сами расплываются в улыбке. Ханьгуан-цзюнь здесь! И Вэй Усянь. Он и не думал увидеть их так скоро. Вот это совпадение, как же ему повезло оказаться в Пристани Лотоса, когда они прилетели к главе Цзян. То есть пришли — Вэй Усянь ведь не может летать на мече. Глава Цзян скривился. — Ну конечно. Где они? — У западных ворот. Встречать гостей глава Цзян шёл неторопливо, словно показывая: подождут. Лань Сычжуй был втайне рад, потому что идти было тяжело, а появляться перед Ханьгуан-цзюнем запыхавшимся не хотелось. Он издалека увидел две фигуры: высокую в белом и чуть пониже — в чёрном. Вэй Усянь что-то объяснял Ханьгуан-цзюню, размахивая руками, но при виде главы Цзян замолчал и выпрямился. И Ханьгуан-цзюнь тоже застыл, став строже и внушительнее. — Глава клана Цзян, — сказал он, кланяясь так официально, словно стоял во главе целой делегации перед советом кланов. Затем взглянул на Лань Сычжуя, уже мягче. — Сычжуй. — Ханьгуан-цзюнь — глава Цзян кланяться не стал. — Чем обязан? — Э-э… привет, Цзян Чэн, — подал голос Вэй Усянь, которого глава Цзян словно не замечал — но так демонстративно, что и слепой бы увидел. — Мы были в Облачных Глубинах и узнали, что Лань Сычжуй оказался в Пристани Лотоса. Что он то ли ранен, то ли нет… Я вижу, что нет, да, Лань Сычжуй? Так они приехали за ним? Но чтобы добраться до Пристани Лотоса за один или два дня, Ханьгуан-цзюню пришлось бы нести Вэй Усяня на своём мече — и всё ради Лань Сычжуя! Просто потому, что они беспокоились за него. — Ханьгуан-цзюнь, учитель Вэй. — Лань Сычжуй тоже склонился в приветственном поклоне, хотя больше всего ему хотелось броситься к ним и обнять. Но это было бы неуместно. Особенно здесь. — Со мной всё в порядке. Глава Цзян привёз меня в Пристань Лотоса, и здесь обо мне заботились так же, как дома. — Глава Цзян может больше не заботиться о чужих адептах, — холодно сказал Ханьгуан-цзюнь. — Мы возвращаемся в Гусу. Где твой меч? — Ему запрещено летать на мече ещё несколько дней, — ещё холоднее сказал глава Цзян. — А вы делайте что хотите. Неприязнь между Ханьгуан-цзюнем и главой Цзян была заметна и раньше, но сейчас они разговаривали так, словно по-настоящему ненавидели друг друга. — Мы найдём лошадей, — ответил Ханьгуан-цзюнь. — Главе Цзян не о чем беспокоиться. Сычжуй, ты готов? — Я заберу меч и гуцинь, — ответил Лань Сычжуй. Только бы не встретить целительницу Су, она наверняка запретит ему ехать, а спорить будет неприлично — после всего, что она для него сделала. Он уже повернулся было к павильону, где оставались его вещи, когда вдруг понял, что глава Цзян может не дождаться его возвращения. Беседовать с Ханьгуан-цзюнем и Вэй Усянем ему точно не хотелось, судя по недовольному лицу. — Глава Цзян. — Лань Сычжуй шагнул к нему и низко поклонился. — Благодарю за то, что спасли меня и позаботились потом. Глава Цзян лишь махнул рукой, показывая, что Лань Сычжуй может не тратить время и идти. Но Лань Сычжуй не двинулся с места. Он не знал, увидит ли главу Цзян ещё раз, и не собирался упускать шанс. — Глава Цзян, — повторил он решительно, хотя внутри всё обмирало от такой дерзости, — вы позволите мне снова приехать в Пристань Лотоса? Потом. У главы Цзян вытянулось лицо, но он лишь на миг позволил себе показать удивление. — Приезжай, — пожал он плечами; вроде бы равнодушно, но Лань Сычжуй видел, как потеплел его взгляд. Он убеждал себя, что правда видел, а не выдумал это. — Кто тебе запрещает. — Благодарю! Лань Сычжуй снова поклонился, уже не сдерживая улыбку, и быстро, как только мог, направился за вещами. Теперь можно было не бояться, что, вернувшись, он уже не застанет главу Цзян. Теперь Лань Сычжуй мог прилететь в Пристань Лотоса снова.