Изумрудно-золотистые встречи

       — Явились, — как-то устало и злобно выдавливает Ран в тот момент, когда Большой зал наполняется оглушительными аплодисментами и визгом.       Команда Гриффиндора по квиддичу входит в столовую вальяжно и медленно, наслаждаясь каждым восторженным возгласом в их адрес. Громче всех, как и обычно, кричал гриффиндорский стол, и из всей какофонии Казутора прекрасно различал такие выражения как «Наши герои!» и «Кубок львам!», из-за чего его брови сами по себе съезжали к переносице от негодования. Все, кто болел за факультет его брата, сегодня носили исключительно свою красно-золотую форму, а болельщики на других факультетах дружно выпячивали свои розетки «гриффиндорской» расцветки и следили за тем, чтобы рисунки на их лицах не смылись (на входе в Большой зал Казуторе предложили нарисовать красно-золотые полоски, но он вежливо отказался).       Первым, как и обычно, в команде Гриффиндора шел их капитан — Дракен, неся на плече свою «Нимбус-2001», и хоть модель эта была не новой, Рюгуджи играл на ней с самого начала, и перед матчами он всегда забирал ее к себе в спальню, чтобы с ней точно ничего не случилось. Сразу за ним Казутора замечает таких же собранных, как и капитан, Ацуши и Нахою, которые тихо обсуждали между собой какую-то, как Казутора понял по движению их рук, тактику.       Однако когда цепкий взгляд Ханемии выхватывает из общей толпы высокий черный хвост, Казутора вмиг хочет отвернуться, потому что смотреть на своего брата кажется чем-то невыносимым.       С тех самых пор, как Баджи приняли в команду Гриффиндора, он никогда не нервничал перед матчами. Единственное, что отличалось от его повседневного поведения, это его смех, который перед игрой всегда звучал немного громче, чем обычно (Казутора был более чем уверен, что это замечает только он). Поэтому сейчас хохот Кейске звучит так звучно, что перекрывает стихающий гул, и выглядит при этом парень как и обычно уверенно и неотразимо. Баджи и Майки лениво махают каким-то девушкам с Пуффендуя, словно они идут не по каменному и истоптанному полу Большого зала, а по красной ковровой дорожке, хотя ощущают они себя наверняка именно так. Юзуха, которая идет рядом с ними, все же выглядит более сосредоточенной, но позволяет себе пару коротких смешков, однако в какой-то момент девушка замедляет шаг, чтобы пристроиться рядом с Какучо, который шагал последним. Шиба перекидывается с парнем несколькими словами, и от Казуторы не ускользает тот факт, что взгляд Хитто то и дело сползает в сторону их стола, однако вопросов по этому поводу у него совсем не возникает.        — Предатель, — третий раз за весь завтрак повторяет Риндо, пока Изана полностью игнорирует его слова, улыбаясь Какучо и гордо демонстрируя парню небольшое изображение льва на его правой щеке. И хоть разглядеть рисунок с такого расстояния просто невозможно, Какучо наверняка различает цвета рисунка и посылает Изане мягкую улыбку, сразу после присаживаясь за стол и начиная внимательно слушать Дракена.        — Когда будет играть наш факультет — я нарисую змею, — тут же оправдывается Курокава, но Риндо выглядит так, словно не верит ни единому его слову, и в целом у него есть на это все причины.       Потому что одним из неписанных, однако общепринятых правил было то, что факультет Слизерина никогда не болел за Гриффиндор во время квиддича. Неважно с кем именно был матч — с довольно сильной командой Когтеврана, или же с самой не сыгранной и слабой командой Пуффендуя, но слизеринцы никогда не надевали на себя красно-золотую одежду и никогда не хлопали, если кто-то из охотников Гриффиндора забивал квоффл в кольца.       Изана же решил стать тем самым человеком, который ломает стереотипы. Сегодня свои серьги он выбирал довольно долго и педантично, останавливаясь на длинной золотой цепочке-подвеске в левом ухе и таком же длинном клаймбере в правом. И если длинная серьга просто болталась и в целом походила на привычные украшения Курокавы, которые часто звенели и запутывались между собой, что жутко выводило Изану из себя, то клаймбер в правом ухе ярко сиял на солнце, а красный огненный опал отдавал рыжиной, но Изану это даже порадовало.       «Оранжевый это тоже цвет Гриффиндора, так еще лучше!» — довольно причитал парень, пока остальные поглядывали на друга с неким недоверием.       На рисунок перед входом в Большой зал Курокава согласился с невероятным энтузиазмом, правда единственное, что у него так и не вышло, это поменять цвет своего серебристо-зеленого шарфа на красно-желтый, но Изана был в слишком приподнятом настроении, чтобы расстраиваться из-за такой мелочи.        — Тебя скинут с трибуны, вот увидишь, — обещает ему Ран, как будто он самолично займется этим делом, хотя звучит Хайтани не менее напряженно.       Пятый матч сезона обещал быть одним из самых интересных, потому что именно сегодня Хогвартс узнает, чей факультет будет бороться за кубок школы со Слизерином в финале. Еще в конце второй недели марта Слизерин победил команду Пуффендуя с оглушительным отрывом, чем заслужил хоть и скомканное, но уважение.       Погода в тот день была просто ужасная. Ветер сбивал с ног, раскаты грома заглушали крики болельщиков, а дождевики никак не спасали от проливного дождя, из-за чего абсолютно все, начиная от учеников на трибунах и заканчивая игроками, промокли до нитки.       Сперва игра совсем не задалась, и Такеоми как-то слишком легко пропустил квоффл пуффендуйцев, что было совсем не в его духе, но Вакаса вовремя взял тайм-аут, а Коко продрался через всех слизеринцев, чтобы сбежать к команде и наложить на их защитные очки «Импервиус», и со свистком профессора Трюк слизеринцы словно по щелчку вернулись в свой боевой строй. Ран и Риндо четко отбивали все бладжеры, попадая по метлам противников, из-за чего те кружились в воздухе; крупное телосложение Такеоми играло ему на руку, потому что сильный ветер был для него словно легкий летний бриз, который не мог сдуть его даже на дюйм; Вакаса перекрикивал абсолютно все посторонние звуки, чтобы Мана и Сенджу смогли услышать его план действий, а Санзу рассекал воздух на своей любимой «Серебряной стреле», слишком очевидно обгоняя ловца Пуффендуя.       Победу Слизерина, а тем самым и выход факультета в финал, они праздновали с большим размахом, и даже Вакаса, который всегда держал марку ответственного старосты, дал себе слабину, когда залез на стол и начал подпевать магловской песне из радиоприемника, получая в ответ оглушительные аплодисменты.       И все же тот вечер запомнился Казуторе не вкусной едой и смешными шутками, а Чифую, который находился рядом с ним и осторожно ловил пальцы Ханемии своими, после смущенно улыбаясь.       Мацуно, кажется, совсем не был расстроен проигрышем своего факультета, что удивляло не только Казутору, но и добрую часть слизеринцев, которые несколько раз переспрашивали Чифую о том, почему он болел за них. Потому что все на факультете Слизерина знали — как бы хороша не была их команда, и как бы честно они не одерживали победу, другие факультеты никогда не были их болельщиками, по крайней мере открыто. Однако Чифую это вовсе не заботило, и он добродушно улыбался каждому, кто решался задать ему этот вопрос.       «Для меня не важен факультет, для меня важны поступки» — как-то слишком просто отвечал парень, а Казутора чувствовал, как его колени по-глупому слабеют, и хотелось тысячу раз повторить пуффендуйцу о том, как его слова были важны для каждого слизеринца, а для Казуторы тем более.       Потому что после этих слов все сомнения и страхи отступали словно Дементоры от пресловутого «Патронуса», и внутри становилось так тепло и радостно, что хотелось громко хохотать без причины. А еще хотелось быть с Чифую, чувствовать его тепло, невесомо касаться его руки своей, и как можно глубже вдыхать сладкий карамельный аромат, задерживаясь в этом мгновении.       И несмотря на то, что Казутора все еще не желал доверять кому-то кроме себя, та самая идеально сваренная Амортенция все никак не желала выходить у него из головы, потому что узнавать Чифую по одному его сладкому запаху слишком вошло в привычку, и это было действительно тем, о чем стоило бы побеспокоиться.       Но тем вечером, когда весь Слизерин был опьянен сливочным пивом и оглушительным триумфом, Казутора не хотел думать ни о чем кроме того, что ему было хорошо и радостно. Гостиная его факультета не казалась мрачной и холодной, гобелены на стенах не были такими устрашающими как обычно, и брать Чифую за руку было не так боязно и стыдно, как в обычные дни. И пока все дружно праздновали победу команды по квиддичу, Казутора праздновал свою маленькую, но не менее важную для него самого победу, когда понимал, что он действительно старается наслаждаться счастливыми моментами, не думая о том, заслуживает ли он этого.       Однако сегодня повода для триумфа Слизерина не было, потому что матч, который должен был начаться без четверти одиннадцать разворачивался между командами Гриффиндора и Когтеврана, из-за чего Ран с самого утра нервно дергал ногой, сжимая и разжимая пальцы рук.        — Да будет тебе, Ран, успокойся, — просит его Ханма, кладя свои большие ладони на плечи друга и начиная их разминать, как будто Рану нужно было выйти на боксерский ринг. — Ты перед матчами Слизерина волнуешься меньше, чем сегодня!        — Неправда, — как-то совсем отрешенно спорит Хайтани, однако все знают, что он лжет.       Команда Когтеврана в столовой все еще не появилась, и в глазах начинало рябить от изобилия красного и золотого, из-за чего Казутора прикрывает глаза, опуская голову слегка вниз. Сегодня он не выспался, и теперь голова его раскалывалась так, словно он сидел в душном кабинете профессора Трелони и очень усердно пытался разглядеть в хрустальном шаре свое совсем неперспективное будущее.       И хоть отличия между просторным Большим залом и маленьким затемненным кабинетом Прорицания были разительные, ощущения Ханемия испытывал почти одинаковые.       В кабинете Трелони всегда пахло душистым чаем и свежим кофе, и запах тот казался таким тяжелым и липким, что дышать было значительно труднее. Сейчас же Казутора отчетливо чувствовал запах оладий и тыквенного пирога, но сделать глубокий вдох все равно было сложно. Единственное, что его спасало, это легкая весенняя прохлада, которая приятно ощущалась на его шее и лице, успокаивая.       Поэтому когда приятный легкий ветерок сменяется чем-то более тяжелым и теплым, Казутора хочет возразить, причем очень громко и чересчур скандально, но его останавливает запах, потому что оладьи, поданные на завтрак, определенно пахли не так сладко.       Чифую оборачивает свои руки вокруг шеи Казуторы совсем без предупреждения, крепко обнимая парня со спины и радостно улыбаясь. Сегодня его свитер был небесно-голубого цвета, а в правом ухе Казутора замечает новую, аккуратную серьгу с голубым камнем, и черт, Мацуно выглядит потрясающе, особенно в такой близи. Источник сладкого карамельного запаха становится понятен, и все негодование о желанном холодке пропадает, стоит чуть больше повернуть голову в сторону и заглянуть в яркие большие глаза Чифую, которые сейчас слегка сожмурены из-за широкой улыбки.        — Я отвлек тебя от размышлений, да? — немного виноватым тоном уточняет Мацуно вместо приветствия, и Казутора не говорит пуффендуйцу о том, что рядом с ним у самого Ханемии пропадают абсолютно все мысли, но он на этого ни в коем случае не жалуется, ведь в какой-то степени ему это необходимо.       Порой хочется забыть обо всем на свете, и концентрироваться на чем-то легком и приятном, а Чифую был для этого идеальным кандидатом, и Казутора правда ценил каждую секунду, которую он проводил с Мацуно.        — Да у него ни одной мысли в голове, Чифую, о чем ты, — отзывается Ханма с беззлобной усмешкой, а Казутора все же поворачивает голову в сторону друга и совсем не дружелюбно хмурит брови, но Шуджи это вовсе не пугает, потому что он заговорщически ему подмигивает и вновь принимается за Рана, разминая плечи друга с удвоенной силой. — Вы вчера тренировались с ним весь день, Такаши хороший охотник, да и команда Когтеврана не промах, не переживай.        — Команда Когтеврана сильная, но ты и сам знаешь, что Гриффиндор любит играть по-грязному, — совсем недовольно отвечает Ран, и на это Ханма не возражает.       Хоть Гриффиндор не забирал кубок школы со времен третьего курса, они ежегодно одерживали победу в звании команды с самым большим количеством штрафов и замечаний, а Баджи был несменным лидером, потому что в его копилке замечаний было больше всего.       «Подсечка», «Прихват», «Подтасовка квоффла», «Стычка» — все это было лишь малой частью «заслуг» Кейске за все годы игры в квиддич. Однажды он даже использовал один из самых грязных приемов, и провернул «Перехват Снитча» во время матча со Слизерином год назад, за что его исключили до конца игры, правда этот ход никак не помог команде Гриффиндора, ведь Санзу поймал Снитч сразу после тайм-аута, принося их факультету победу и кубок школы.       На поле Баджи был неуправляемым, и даже строгий взгляд Дракена не оказывал на него никакого влияния. Правда если раньше Казутора спешил стать на сторону Кейске, придумывая даже самые глупые и бессмысленные оправдания, то теперь любая выходка Баджи злила и расстраивала Ханемию в несколько раз сильнее, чем обычно.       Сейчас же Казутора несколько раз ловит пытливый взгляд Кейске, правда брат сразу делает вид, что ничего не произошло, и быстро отворачивается, однако расстроиться из-за этого Ханемия не успевает, потому что Чифую перестает обнимать его со спины и вместо этого присаживается на свободное место рядом со слизеринцем, при этом пододвигаясь настолько близко, что их бедра касаются друг друга, и хоть мысли о том, что следует слегка подвинуться, возникают в его голове практически сразу, он отодвигает их подальше, ведь быть рядом с Мацуно до безумия приятно.        — О чем они спорят? — полушепотом интересуется у него Чифую, словно они общаются на какую-то очень секретную тему, и даже эта мелочь вызывает приятную дрожь и широкую улыбку, вплоть до неуместной усмешки.        — Ран переживает за Такаши, — также полушепотом отвечает Казутора, но старший Хайтани прекрасно его слышит, резко поворачивая голову в их Чифую сторону и выдавая твердое:        — Я не переживаю за Такаши.        — Тогда скажешь ему об этом лично, — с долей шутки бросает Изана и кивает в сторону дверей, в которых появилась команда Когтеврана.       Большой зал снова заходится аплодисментами, правда звучат они немного тише, чем крики в сторону Гриффиндора, скорее всего потому, что сейчас в основном хлопал лишь Слизерин, однако этого хватает для того, чтобы когтевранцы улыбнулись и проследовали к своему столу.       В отличие от команды Гриффиндора Мицуя не любил иерархию, используя свое положение капитана исключительно на поле, поэтому вместо четкого строя, как у гриффиндорцев, команда Когтеврана шагала дружной кучкой, сдержано улыбаясь и кивая всем, кто подходил к ним, чтобы пожелать удачи.       Над командной формой Мицуя потрудился на славу, и Казутора с восхищением разглядывал вышивки на спортивных мантиях когтевранцев. Сама ткань была не просто однотонной, как у других команд, а расшитой бронзовой нитью, и пока на форме парней Ханемия видел вихри, на форме Луны Такаши вышил красивый узор с цветами. Номера участников были обязательной атрибутикой, которую нельзя было убирать, однако и здесь Мицуя отличился, потому что цифры на спинах игроков были полупрозрачными, и словно живыми, поскольку при каждом шаге они колыхались, словно флаги на ветру, и это не могло не приковывать взгляд. Однако в этот раз Мицуя превзошел сам себя, потому что даже Изана со своим рисунком льва на лице разинул рот от удивления.       На форме каждого игрока красовалась вышивка, которая четко обозначала его позицию в команде, но самым необычным и красивым было то, что все эти вышивки двигались по форме словно игроки по полю. Так, золотой Снитч на форме Наото свободно летал по его спине, хлопая своими серебристыми крылышками; биты на спинах Сои и Кисаки дружно стукались друг о друга, после чего меняли свое местоположение и делали замах, повторяя действия загонщиков во время отбивания бладжера; на мантии Хаккая Мицуя вышил кольца, которые Шиба защищал будучи на позиции вратаря, и каждые пять секунд кольца либо сужались, либо перед ними появлялась вышивка метлы, которая исчезала спустя несколько секунд. И все же вышивка на форме охотников была, без сомнений, самой сложной, поэтому когда команда расселась за столом, все с интересом наблюдали за рисунками на спинах Такаши, Луны и Сейшу, тихо обсуждая их между собой, чтобы не мешать игрокам. Каким-то образом Такаши сделал, кажется, что-то за гранью обычной магии, потому что на мантиях когтевранцев разворачивался свой личный маленький матч: на спине каждого охотника была вышита маленькая фигура на метле, которая летала по всей форме, попадая даже на рукава и капюшон, но самым интересным было то, что квоффл Такаши изобразил только один, и теперь все три фигуры перебрасывали мяч между собой, а вышивка маленького квоффла появлялась и исчезала с ткани, меняя свое местоположение.        — Это волшебство, — едва различимо выдыхает Чифую, и это запросто отвлекает Ханемию от разглядывания интересной спортивной формы, потому что Мацуно перетягивает на себя все внимание, но Казутора нисколько на это не злится.       Чифую даже слегка приоткрывает рот от удивления, его и без того большие и ясные глаза удивленно распахнуты, а брови слегка приподняты, из-за чего на лбу Чифую Казутора замечает одну едва заметную складочку.       Он милый, проносится в голове у Ханемии, и он повторяет эту мысль снова и снова, прогоняя ее через каждую клеточку своего тела и смакуя на кончике языка. Это откровение на вкус такое же теплое и сладкое, как сам Чифую, и все это кажется настолько правильным, что Казутора даже не успевает подумать о правильности своих мыслей и взглядов. Потому что любая хорошая мысль, связанная с Чифую, просто не может быть неправильной, ведь это очевидно и однозначно настолько же, насколько был очевиден и однозначен «Международный Статут о Секретности», который волшебники изучали чуть ли не с пеленок.       Для того, чтобы изучить, что Чифую милый, Казуторе понадобилось несколько жалких секунд в поезде.        — Мне кажется, если Такаши очень постарается, то он и еду себе наколдует, даже если это запрещено, — бормочет под нос Коко, и Казутора не может с ним не согласиться. Старший Мицуя действительно был одним из самых выдающихся волшебников в Хогвартсе.        — Представь какие красивые костюмы будут на вашей свадьбе, — добавляет Ханма следом, правда его мысли явно разнятся с мыслями Хаджиме, из-за чего Ран слабо, но все же серьезно толкает друга в бок, пока Шуджи легко посмеивается, перехватывая руки Хайтани своими.        — До свадьбы ему далековато, а вот до кубка школы не очень, — врывается в их разговор третий голос, а Казутора удивленно поднимает голову, смотря на Вакасу, который как обычно растягивает губы в легкой, слегка сонной улыбке, после чего Имауши бросает простое «двигайся, Ханма», и когда место на лавке освобождается, Вакаса присаживается вместе с ними, серьезно складывая руки на столе, и Ханемии не нужно объяснять дважды, что это значит.        — Ну что еще, Вака-кун, финал через целых две недели! — раздается следом, и рядом с Вакасой присаживается Сенджу, которая слишком сильно пытается изобразить недовольство, хотя быстро становится понятно, что на самом деле незапланированное собрание волнует ее не так сильно.       Через секунду к девушке подсаживается Мана, медленно потягивающая свой имбирный чай, и Казутора даже не успевает заметить, как их компанию окружает команда Слизерина по квиддичу, а Вакаса начинает рассказывать им про предстоящую игру.        — Не хочу казаться сентиментальным, — начинает Имауши, но Санзу без злобы прыскает себе под нос, после чего перебивает капитана легким:        — Не ври, Вака-кун, конечно хочешь.        — Ладно, может и хочу, — со смешком соглашается Вакаса, и на это улыбаются все окружающие, даже Чифую, который к их команде не имеет никакого отношения. И все же Мацуно внимательно слушает каждое слово слизеринца, улыбаясь и слабо кивая, а Казутора совсем не успевает подумать, прежде чем протянуть свою руку вперед и смахнуть несколько прядей с чужого лица.       Голову в сторону Ханемии Чифую поворачивает резко, но при этом на его лице играет благодарная улыбка, и пуффендуец осторожно обхватывает пальцы Казуторы своими, говоря тихое «спасибо», чтобы не прерывать речь Вакасы. Казутора правда на секунду забывает как дышать.        — Для нас с Такеоми это последний год в Хогвартсе, а финал это наш последний матч, — объясняет Имауши, начиная издалека, однако напоминание этой информации не является чем-то радостным, из-за чего все слизеринцы дружно хмурятся и понятливо кивают, правда без особого энтузиазма. Прощаться со старшими не хотелось, и Казутора даже не представлял насколько сильно это ударит по команде, потому что для него лично это было одним из самых ужасных событий, которое хотелось бы отложить на самый дальний срок. — И мы бы очень хотели, чтобы наш последний матч мы завершили с кубком школы в руках, — на это Имауши вновь получает понятливые кивки, причем не только от игроков команды, но и от Ханмы, Коко и Изаны, которые полноценно развернулись к столу и теперь слушали Вакасу также внимательно, словно дожидаясь от него поручений.        — Мы с Вакасой пытались проанализировать последний матчи, чтобы разработать беспроигрышную тактику, — вступает в разговор Акаши, подбираясь ближе к сути собрания, и Вакаса подтверждает слова вратаря кивком, вновь принимая роль оратора на себя.        — Пока мы не знаем, кто будет с нами в финале, но я очень прошу всех вас оценить сегодняшний матч с точки зрения техники. У когтевранцев, в первую очередь, стоит остерегаться Такаши. Я заметил, что после лета он стал силен на поворотах, так что Сенджу, Мана, на следующей тренировке мы попробуем это отработать, возможно придется петлять, если мы столкнемся в финале с ними.        — Я умею играть против родного брата, Вака-кун, не стоит беспокоиться, — тут же решает уточнить Мана, на что Вакаса решает не спорить, лишь понятливо кивая.        — Первым делом стоит стараться вывести из игры либо его, либо Кисаки и Кавату, так что Ран, Риндо, обратите внимание на их технику полета. И никаких поблажек, — серьезно добавляет Имауши, при этом пялясь на Рана, из-за чего Ханма не может сдержать смешок, тут же прикрывая рот рукой, но Хайтани быстро успокаивает его, когда снова пихает парня в бок. — В целом команда у них сильная, за лето они подтянули свои слабые стороны, так что расслабляться в любом случае не надо. А что касается Гриффиндора, — Вакаса тяжело вздыхает, — думаю вы и сами знаете, на кого стоит обратить внимание в первую очередь, — и сразу после этих слов на весь Большой зал раздается очень громкий почти что наигранный смех, а Казуторе даже не нужно поворачивать голову, чтобы узнать, кто издает этот звук, потому что надрывный и немного басистый хохот брата он узнает даже с закрытыми глазами среди миллиона других звуков.       В данную секунду Кейске смеется так сильно, что Казутора думает, что в мире просто не может существовать чего-то настолько смешного. Голова его брата запрокинута назад, одной рукой в защитной перчатке он держится за живот, а второй активно и громко стучит по деревянной поверхности стола так, что посуда на нем ходит ходуном, из-за чего Майки даже приподнимает свою кружку, чтобы ее содержимое попросту не разлилось.       И хоть Казутора пообещал, что он изменит в себе эту черту, он ничего не может поделать, когда начинает чувствовать стыд за чужие поступки. Извиняться за Кейске было таким же привычным пунктом в списке рутинных дел, как принятие душа или чистка зубов, поэтому избавиться от этой привычки было сложнее, чем Ханемия мог предположить. Хочется попросить прощения у каждого ученика в Большой зале, кому этот шум доставляет неудобства, и Казутора уже открывает рот, чтобы сказать такое надоедливое «извините», но слова не успевает сорваться с его губ, потому что Чифую тихо и вежливо задает вопрос, который мучает его в эту секунду.        — О ком говорит Вака-кун? — полушепотом интересуется Мацуно, пододвигаясь к Казуторе вплотную и произнося эти слова ему на ухо, опаляя кожу своим теплым дыханием, и в этот момент чересчур громкий смех Кейске сам по себе отходит на второй план, потому что Чифую снова слишком близко, правда за все прошедшее время такая близость, казалось, стала их нормой.        — О Кейске, конечно, — отвечает на его вопрос Коко, из чего Казутора делает вывод, что Чифую задал вопрос не так тихо, как задумывал.        — Никогда не знаешь, что этот маленький засранец выкинет в любую секунду, — согласно поддакивает Такеоми, немного оборачиваясь, что взглянуть на команду Гриффиндора.        — Профессор Трюк слишком добра к ним. Если бы кто-то из нашей команды позволял себе то, что творит он, этого игрока навсегда отстранили бы от матчей, — решает добавить Мана, даже отставляя свой чай, теперь просто обхватывая чашку двумя ладонями.        — А что он делает? — снова уточняет Чифую, и если бы сейчас Казутора не был с Кейске в ссоре, он бы наверняка встал на защиту брата, стараясь сгладить углы, чтобы выставить поступки Кейске не в таком плохом свете.       Однако казалось, что их конфликт был фиксированной точкой на временном отрезке, и он был нужен для того, чтобы открыть Казуторе глаза на правду, потому что большинство поступков брата просто не поддавались объяснению и выгораживанию. Особенно низкими и гадкими были проделки Баджи на поле, когда парень терял весь контроль и пускался во все тяжкие, в открытую нарушая правила квиддича и игнорируя предупредительные свистки профессора Трюк. В эти моменты даже Казутора был бессилен, хотя за все годы он выработал отличную способность почти что идеально оправдывать любую выходку брата.        — Да всех пальцев не хватит, чтобы сосчитать! — врывается Ханма, и Казутора прекрасно слышит в голосе друга нескрываемое раздражение.        — В прошлом матче он не особо выделывался, — подмечает Риндо, и хоть в это верилось с трудом, однако Казутора видел это своими глазами.       Матч Пуффендуя и Гриффиндора открыл этот сезон в конце первой недели ноября. Тот день был сухим и солнечным, почти что весенним, однако все это омрачал тот факт, что Баджи сегодня будет на игровом поле, правда больше всего это волновало команду Слизерина.       Сидя на трибуне, Казутора с ужасом ожидал какое правило Кейске нарушит в этот раз, и сколько штрафных пенальти получит за это команда Пуффендуя, однако в тот день команда Гриффиндора играла как никогда честно, что повергло всех, а особенно Вакасу, в самый настоящий шок, из-за чего Имауши возмущался и причитал об этом не меньше недели.        — Сейчас на кону выход в финал, не думаю, что он захочет играть по-хорошему, — тут же говорит Сенджу, и кажется, что девушка в любой момент будет готова топнуть от негодования. — Если он так боится проиграть из-за того, что он слабак, то не нужно было проходить отбор.        — Состав у них неплохой, даже весьма хороший, почти на нашем уровне. И я мог бы за них болеть, если бы чертов Кейске играл по правилам, — высказывается Вакаса, слегка хмуря брови и склоняя голову на бок, из-за чего длинная серьга в его ухе начинает покачиваться.        — Вот именно! — тут же восклицает Ран, как будто староста Слизерина озвучил все его мысли и переживания по поводу сегодняшней игры. — Поэтому я не волнуюсь из-за Такаши, я волнуюсь, что Кейске снова начнет выкидывать свои идиотские трюки! — раздраженно объясняет парень, в основном обращаясь к Ханме, который выставляет руки вперед, как будто стараясь защититься, но Шуджи быстро становится не такой важной проблемой, когда Мана наклоняется вперед и со слишком большим восторгом спрашивает:        — Ты переживаешь за Такаши?!       А Казуторе приходится сильно прикусить губу и прикрыть глаза, чтобы не позволить громкому смешку наполнить тишину, которая резко повисает над их столом. Потому что глаза Рана карикатурно распахиваются от слегка запоздалого осознания, и он быстро копирует позу Маны, чтобы посмотреть на нее и начать умоляюще бормотать:        — Мана, пожалуйста, потише…        — Он просто обязан об этом узнать! — тут же радостно восклицает младшая из семейства Мицуя, и девушка быстро перебрасывает свои ноги через лавку, направляясь в сторону столов Когтеврана.       И хоть Ран поднимается не так грациозно и расторопно, от этого он выглядит только забавнее. Парень неловко путается в собственных ногах, чуть ли не приземляясь на пыльный холодный пол, после чего он старается нагнать Ману, при этом причитая:        — Мана, ну пожалуйста! Давай договоримся!       Риндо же поднимается следом, чуть ли не сгибаясь пополам от хохота. Бежит младший Хайтани быстро, ловко огибая всех учеников, которые попадаются ему на пути, и крича вдогонку неумеренно радостное:        — Давай, Мана, расскажи все!        — Придурки, — цокает Вакаса с какой-то несвойственной ему отеческой любовью в голосе, а после он вновь поворачивается ко всем, кто продолжает сидеть за столом, и произносит не менее дружелюбное: — Пойдемте на трибуны, успеем занять места получше, — и никто не решается спорить, поднимаясь со своих мест и устремляясь к дверям Большого зала.       Правда Казутора поднимается безумно медленно и неестественно, потому что Чифую все также крепко сжимает его пальцы в своей теплой ладони, и, судя по всему, пуффендуец вовсе не планирует разрывать их тактильный контакт. Мацуно радостно и бодро поднимается на ноги следом за Казуторой, пару раз сжимая и разжимая его пальцы в своей руке, чтобы привлечь внимание, и когда Ханемия смотрит ему в глаза, Чифую выдыхает довольное:        — Идем?       Казутора же не может ответить ему что-то кроме как «конечно».       Сегодняшний день был прохладный, но при этом жутко солнечный, и Казутора глубоко вдыхает свежий морозный воздух, когда ступает за пределы замка. Замерзшая роса на утренней траве приятно похрустывает под ногами, пока Казутора и Чифую медленно спускаются к стадиону. И с каждым последующим шагом Ханемия чувствует, как глупая довольная улыбка на его лице становится все шире, из-за чего щеки начинали слегка побаливать, но он и не думал сбавить ее хотя бы на малейшую долю. Погода была превосходной, сегодня был выходной, а значит после матча Казутора мог заняться всем, чем он пожелает, и самое главное — Чифую был рядом.       За эти секунды они полноценно взялись за руки, сплетая свои пальцы друг с другом, а Казутора был более чем уверен, что один их тактильный контакт уже мог стать причиной его широкой улыбки. Те сомнения, которые он испытывал меньше, чем минуту назад, отступают сами по себе, отвратительное поведение Кейске почти перестает его волновать, и парень правда готов засмеяться от того, насколько ему хорошо в этот момент. Чем-то это похоже на день новогоднего бала, когда Казутора узнал, что Чифую пришел один, и от того факта он готов был взлететь вплоть до расписного потолка Хогвартса, только сейчас все это ощущалось в тысячу раз ярче и реальнее, потому что сегодня Кейске никак не мог помешать их совместному времяпрепровождению, и это не могло не радовать.        — У тебя красивая улыбка, — тихо произносит Чифую, отвлекая Казутору от собственных мыслей, и Ханемии кажется немного смешным тот факт, что они начинают краснеть одновременно, но с другой стороны это мило, и Чифую тоже до невозможности милый, поэтому Казутора собирает всю свою храбрость, чтобы сказать такое же тихое:        — Ты очаровательный.       И парень правда гордится собой за этот комплимент, потому что Чифую смотрит на него с таким теплом и слегка большей, чем дружеской, нежностью, что сердце Казуторы начинает стучать чуточку быстрее, и он сжимает руку Мацуно немного сильнее, чтобы передать ему хотя бы часть своих эмоций.        — Ну что, подарил ему поцелуй на удачу? — раздается голос Ханмы, и Казутора с Чифую слегка замедляют шаг, чтобы присоединиться к остальным.        — Не твоего ума дела, — пытается отбиться Ран, правда довольное выражение лица Хайтани само по себе отвечает на вопрос Шуджи. — Чифую, за кого ты болеешь? — старается перевести тему парень, оборачиваясь, чтобы взглянуть на Мацуно, а в глубине души Казутора надеется, что его друзья не станут комментировать их сплетенные руки.        — За Когтевран, — сразу же отвечает пуффендуец, даже не тратя время на раздумья, и Ханемия думает, что он не может быть еще более счастливым, однако нет, может, потому что Чифую словно заполняет последний пункт в конце длинного списка, и тот факт, что Мацуно вновь отдал свое предпочтение не Баджи действительно заставляет Казутору чуть ли не подпрыгнуть на месте.        — Чифую! — недовольно и слегка обиженно восклицает Изана, словно он надеялся, что Чифую примет его сторону, но Мацуно лишь пожимает плечами, как бы извиняясь, из-за чего Курокава дует губы.        — Говорю тебе, Изана, я бы на твоем месте боялся за драгоценного себя. Трибуны Слизерина никогда не будут выкрикивать бред из разряда «кубок львам» и прочую ерунду, — пытается вразумить его Риндо, который с самого начала пытался убедить друга стереть герб Гриффиндора со своего лица.        — Значит я буду первым! — тут же гордо отзывается Изана, и слегка задрав подбородок вверх, парень первым ступает на трибуны, поднимаясь на самые лучшие места чуть выше середины.        — Мы тебя ловить не будем! — следом предупреждает Ханма, правда звучит он куда менее серьезно чем Риндо, но Курокава игнорирует и его, присаживаясь на узкую лавочку и манерно забрасывая одну ногу на другую.        — Его Какучо словит, он же ловец! — поддакивает Ран, и на это Изана по привычке высовывает язык. Так он поступал в те моменты, когда не знал, как отбиться от шуток друзей словами.        — Да ладно вам, — решает вмешаться Казутора, присаживаясь возле Ханмы и дожидаясь, пока Чифую сядет рядом, чтобы удобно положить их сплетенные руки к себе на колени. — В любом случае победит сильнейший.        — Это Хогвартс, Казу, здесь побеждают любимчики, — слегка разочарованно отзывается на его слова Коко, а Ран согласно кивает, пристально рассматривая поле так, словно ожидая увидеть на нем какие-то ловушки.        — Не всегда, — менее уверенно оспаривает Казутора, хотя знает, что все его друзья правы.       Ведь даже с учетом того, что Слизерин забирал кубок школы последние несколько лет, только сами слизеринцы знали, что награда доставалась им не так просто, как другим факультетам, а особенно Гриффиндору. И вместо искренней радости за победу своих, их факультет был вынужден выгораживать команду еще около недели после матчей, доказывая, что они победили честно и чисто. Наверняка тому же Гриффиндору ни разу не приходилось проходить через это.       И, наверное, впервые за шесть лет Казутора начал задумываться о том, чем именно их факультет заслужил к себе такое отношение.       Раньше у Ханемии даже не возникало вопросов о том, почему Слизерин окрестили факультетом плохих людей, ведь историю о Темном Лорде знали не только в Англии, но и за ее пределами. Конечно же никто не ожидал, что на факультете, на котором учился самый свирепый злодей последнего времени, могут быть хорошие люди. Это было такой же приевшейся константой, как и отличительные черты других факультетов, хотя в нынешних условиях Казутора назвал бы это стереотипами, нежели какими-то общепринятыми правилами.       Главным стереотипом, связанным с Когтевраном, было то, что поголовно все ученики данного факультета были чрезмерно умны, и чаще всего учились усерднее других, однако Казутора прекрасно знал, что это не совсем так, потому что на каждом факультете были старательные ученики, а упорству и уму того же Вакасы позавидовал бы каждый когтевранец, несмотря на то, что Имауши учился на Слизерине.       Пуффендуйцы, согласно всем правилам, были доброжелательными и слегка глуповатыми, с некими нотками наивности, но и этот стереотип для Ханемии разрушился благодаря его знакомству с Ханагаки Такемичи, который одним своим взглядом давал понять, что Казутора ему вовсе не нравится, а их общение с Чифую он не поддерживает и не понимает, и от этого совсем не веяло обычно-ожидаемым дружелюбием.       Испокон веков Гриффиндор считался факультетом настоящих героев и воинов, и в целом это было вполне справедливым правилом, ведь свою репутацию факультет построил на действительно героических поступках, и все же Казутора читал про выпускников других факультетов, которые были не менее храбрыми и отважными, в некоторых случаях превосходя даже самых известных гриффиндорцев за всю историю.       И если в детстве Ханемия вполне осознанно идеализировал Гриффиндор и все, что с ним связано, то теперь этот факультет казался ему чересчур возвышенным над другими, а его ученики больше не представлялись Казуторе особенными и избранными, ведь даже сквозь слой семейных уз и выработавшегося за столько лет чувства долга, он мог признать, что большинство поступков его брата совсем не уживалось с качествами истинных гриффиндорцев.       Храбрости Кейске действительно было не занимать, из-за чего парень часто попадал во множество передряг лишь по той причине, что он шел вперед сломя голову, не думая о последствиях и правилах. Однако теперь Казутора совсем не был уверен в том, что у его брата были хоть какие-то задатки благородства и чести, ведь даже сам Казутора, будучи слизеринцем, сделал гораздо большее количество благородных поступков, чем Баджи, и это уже шло в противовес гриффиндорским принципам.       Но порой становилось обидно за то, что Слизерину потребовался один человек с плохой репутацией, чтобы теперь факультет считался местом для злодеев и лицемеров, хотя среди выпускников были и хорошие люди, и было их немало. Но общественное мнение выстраивалось долгими годами, проникая в обычное течение жизни, и во всех книжках детей учили, что нужно быть похожими на гриффиндорцев, и ни в коем случае не быть такими, как выпускники Слизерина, ведь тогда на своей жизни можно было поставить крест.       А Казутора, к его собственному большому сожалению, рос именно в той среде, когда слово старших было законом, а все истории про Хогвартс и его систему факультетов воспринимались как нечто однозначно-правильное, ведь его родители точно не могли ошибаться на этот счет. Поэтому избавиться от гнетущего чувства вины за свою принадлежность к Слизерину было практически невозможно, и Ханемия все глубже проваливался в пучину ненависти к самому себе, потому что слизеринцы просто не заслуживали нормальной размеренной жизни, как у всех остальных. И больше всего ученики данного факультета не заслуживали поддержки и любви в своей адрес, ведь быть опорой плохому человеку казалось самым глупым решением, которое можно было принять в жизни.       Но Чифую был первым, кто решил играть по своим собственным правилам, и Ханемия все еще до конца не понимал, хорошо это или плохо. Ведь все мысли о справедливости появились у Казуторы как раз благодаря Чифую.       Чифую, который всегда улыбался тепло и ярко; Чифую, который смотрел на него с небывалым уважением; Чифую, который одним своим присутствием делал день светлее; Чифую, который крепко держал его за руку, выводя легкие узоры на внешней стороне его ладони; Чифую, который каждым своим действием старался доказать Казуторе, что он заслуживает гораздо большего, чем он себе позволяет.       В голову приходит мысль, которая посетила его всего лишь один раз, во время бальной ночи. Тогда ему было слишком больно, чтобы думать об этом, и он решил отложить все «на потом», зарыв ее настолько глубоко в своем подсознании, что до нее было не докопаться. Но сейчас она сама всплыла из-под толстого слоя всего, что вертелось у Казуторы в голове, и он впервые ощущает весь вес этой мысли на себе, потому что это куда серьезнее, чем его обычные размышления о Баджи и факультете, ведь такое с ним происходит впервые, и он не знает, что ему стоит с этим делать.       Эта мысль кидает в холодный волнительный пот, от этого голова идет кругом, и если закрыть глаза, то наверняка можно потерять равновесие; эта мысль также опасна, как и дьявольские силки, которые с радостью примут тебя в свои убийственные объятия, если ты решишь сопротивляться. Но в тоже время эта мысль необыкновенно теплая и нежная, она дарит некую надежду и без слов говорит, что все будет хорошо и все обязательно изменится к лучшему, ведь эта мысль связана с Чифую, что уже является практически полным залогом успеха.       Кажется, прикосновения Мацуно ощущается в несколько раз ярче и приятнее, чем прежде.       Кажется, Казутора будет вовсе не против, если они будут держаться с пуффендуйцем за руки каждый день, просто без причины.       Кажется, Чифую ему…        — Приветствуем всех на пятом матче этого сезона, и сегодня за право выхода в финал сразятся команды Гриффиндора и Когтеврана! — раздается громкий и странно-знакомый Казуторе голос, из-за чего Ханемия даже вздрагивает, оглядываясь по сторонам. Все зрительские места были забиты под завязку, а посреди учительской трибуны, с волшебным микрофоном в руках, красовался никто иной, как Ямагиши, который учился на пятом курсе Гриффиндора и был хорошим другом Кейске. Спокойного матча сегодня можно было не ждать.        — Чифую, разве комментировать должен не Такуя? — удивляется Коко, слегка наклоняясь вперед, чтобы взглянуть на Мацуно.        — Да лучше кто угодно, чем гриффиндорец, — слишком недовольно добавляет Ран, и по выражению его лица несложно догадаться, что все приподнятое настроение старшего Хайтани вмиг ухудшается.       Такуя был приятным парнем, и Казутора несколько раз пересекался с ним благодаря Чифую, потому что учился парень на одном факультете с Мацуно. И по поведению он был довольно похож на Хинату Тачибану, ведь в его взгляде Казутора не видел ненависти или презрения, да и общался с ним Такуя довольно вежливо и учтиво, принимая в расчет тот факт, что Казутора был старше его на год.       Комментировать матчи ему поручили с начала этого года, и справлялся он со своей обязанностью на все сто, не добавляя от себя лишнего и лишь увлекательно описывая происходящие действия на поле, причем делал он это настолько понятно и разборчиво, что во время первого матча этого сезона Чифую разобрался во всех правилах игры, и задал Казуторе всего лишь два вопроса, потому что в целом остальное ему было ясно.       Однако комментаторы от Гриффиндора были совсем другой историей, особенно если в матче непосредственно участвовал их собственный факультет, и Казутора с ужасом ожидал того, как развернется сегодняшняя игра.        — На уроке Зельеварения мы тренировались варить настойку растопырника, и Такуя забыл процедить замаринованные щупальца. Он отравился душнильным газом, уже три дня лежит в больничном крыле, — объясняет Чифую с досадой в голосе, словно просит прощения за это, хотя сам он в этом никак не виноват, и Казуторе слишком знакомо это чувство, поэтому он слегка трясет их сплетенными руками, обращая внимание Мацуно на себя, и после говорит уверенное:        — Уверен он будет в порядке. Ханма отравился газом на третьем курсе, и как видишь, он все еще жив.        — Казу! — тут же восклицает Шуджи, словно чужие слова задели его за живое. — Ты обещал, что никому не расскажешь!        — Об этом полфакультета знает, ты же тогда упал задницей вверх, — довольно усмехается Ран, и становится очевидно, что истории о ранних курсах веселят его, возвращая ему всю пылкость и радость.        — Не смешно! — вновь почти что выкрикивает Шуджи, стараясь быть громче приветственных воплей болельщиков. — Я ведь мог умереть!        — Я бы с удовольствием занял твою кровать. Изана храпит так, что спать просто невозможно, — тут же встревает в разговор Коко, и Ран одобрительно хохочет на шутку друга, совсем по-старчески ударяя ладонью по своему бедру.        — Я не храплю! — мигом выкрикивает Курокава, и щеки его предательски краснеют, сдавая парня с потрохами.        — Еще друг называется, — наигранно обиженно бурчит Шуджи, складывая руки на груди и дуя губы уточкой, из-за чего он кажется младше своего возраста и походит на долговязового ученика четвертого курса, нежели на почти что выпускника. И хоть Ран и Коко продолжают посмеиваться, они крепко прижимаются к Ханме с двух сторон, начиная лепетать извинения, даже при условии того, что Шуджи обижался не по-настоящему.        — Хочешь я тебя тоже обниму? — тут же предлагает Риндо, раскрывая свои руки в сторону Изаны, пока Курокава старается отбиться от парня, при этом громко хохоча.        — У вас самая лучшая дружеская компания, которую я когда-либо встречал, — говорит ему Чифую, с улыбкой наблюдая за слизеринцами, пока Казутора согласно кивает, правда взгляд его направлен на самого Мацуно, из-за чего Ханемия краснеет, но все же не отворачивается. И когда Чифую смотрит на него в ответ, в голове появляется совсем странное желание податься вперед и мазнуть своим носом по щеке Мацуно, почувствовать мягкость его кожи и сделать улыбку на его губах еще шире, но Казутора не позволяет себе таких вольностей, вместо этого останавливаясь на том, чтобы вновь поправить чужую светлую челку, хотя в целом прическа Чифую не нуждалась в этом, Ханемия просто хотел до него дотронуться. — Спасибо, — смущенно говорит ему пуффендуец, и хочет сказать что-то еще, но громкий голос Ямагиши не дает ему этого сделать.        — Команды выходят на поле, поприветствуем их! — вовсю голосил Казуши, и Казутора решил перенести их с Чифую разговор на другое, более спокойное и уединенное место, вместо этого концентрируясь на матче.       Гриффиндорцы и когтевранцы выходили с разных частей поля, закинув метлы на плечи и держа ровный строй, фокусируя свой взгляд строго друг на друге, не отвлекаясь на общий шум трибун. Из крика толпы было сложно разобрать отдельные предложения и даже слова, однако для Казуторы было очевидно, что вся трибуна Слизерина поддерживала команду Когтеврана, выкрикивая отдельные имена игроков и желая им удачи. Из общей массы, правда, выбивался один Изана, который вполне удачно перекрикивал половину учеников своего факультета, на всей громкости выдавливая из себя «вперед Какучо!», из-за этого получая непонимающие взгляды от группки парней, которая сидела за ним, но в данный момент это было последним, что волновало Курокаву.       Когда команды встретились посередине поля, каждый занял свои позиции, снимая метлы с плеч и приготавливаясь оторвать ноги от земли.        — Рюгуджи, Мицуя, пожмите друг другу руки! — сухим тоном произнесла мадам Трюк, полностью включаясь в роль справедливого судьи и откидывая все свои качества доброго профессора по полетам на метле. — Седлайте метлы! Раз, два…        — Мерлин, Такаши, будь аккуратен, — успевает пролепетать Ран, поднося руку к своим губам, и выглядит Хайтани в эту секунду как взволнованная мамочка, нежели серьезный загонщик-слизеринец, который сам получал довольно серьезные травмы во время игры.        — … три! — выкрикивает мадам Трюк, и ровно по сигналу свистка команды взмывают в воздух под оглушительные аплодисменты, тут же разлетаясь по всему полю, чтобы занять свои места.        — Итак, команды стартовали! Главное событие этого матча — несомненно «Молния Суприм», на которой летает самый неотразимый охотник гриффиндорцев Кейске Баджи. Как пишет «Волшебная метла», в этом сезоне на мировом чемпионате по квиддичу команда Англии собирается отдать предпочтение именно этой модели… — задорно и бодро начинает рассказывать Ямагиши, и становится понятно, что опасения Казуторы ни разу не были напрасными, потому что подобного рода вещи были вполне в духе Гриффиндора, а тем более в духе друзей его брата.       Новую метлу родители подарили Кейске перед самым началом учебного года, и Казутора все еще не понимал, для чего нужно было тратить такую огромную сумму, если предыдущая «Нимбус» Баджи была во вполне отличном состоянии. И хоть скорость в квиддиче безусловно была важна для каждого игрока, такие дорогие модели скоростных метел чаще всего приобретали ловцы, а не охотники, из-за чего поступок родителей в глазах Казуторы казался еще более непонятным и странным.       Хотя с другой стороны Кейске всегда осыпали подарками с ног до головы без причины (Казутора же готов был поспорить, что по крайней мере отец делает это лишь из-за того, что брат попал на его факультет). Сам же Ханемия перед началом учебного года получил новое перо и чернильницу, на что он сказал искреннее «спасибо», стараясь не обращать внимание на то, как Кейске разглядывал свою новую метлу под всеми возможными углами, обводя золотистые буквы модели кончиками пальцев.       Казутора все равно не рассчитывал на что-либо другое.        — Мистер Ямагиши, комментируйте, пожалуйста, то, что происходит на поле, — слышится голос профессора Вектор, которая сидит рядом с гриффиндорцем и говорит она так громко, что ее реплики попадают в диапазон волшебного микрофона, из-за чего складывается ощущение, что у сегодняшнего матча будет два комментатора.        — Безусловно, профессор, перехожу к комментированию. Однако стоит заметить, что «Молния Суприм» имеет встроенный автоматический тормоз…        — Ямагиши!        — Сейчас, сейчас, профессор Вектор… Гриффиндорцы ведут игру, наш непобедимый Майки рвется к кольцам Когтеврана…       И если раньше Казутора всегда следил за Кейске, ведь так было правильно, то сегодня взгляд Ханемии был прикован к когтевранцам, а желание их победы было таким сильным, что казалось делом принципа, потому что видеть очередную самодовольную улыбку на лице брата совсем не хотелось.       Расшитая синяя форма команды Когтеврана несомненно приковывала к себе внимание, и Казутора с замиранием сердца наблюдает за тем, как ловец когтевранецев — Наото — пронесся мимо Сейшу, высматривая в воздухе оперение Золотого Снитча, однако Какучо не давал ему форы, перекрывая синеву его мантии свей красно-золотистой формой. И как бы Казутора не хотел это признавать, но Хитто был несомненно хорошим игроком, умело обращаясь со своей метлой и подрезая Наото, вынуждая того сменить направление полета.        — С мячом принцесса нашей команды Юзуха, она овладела квоффлом, какой же потрясающий игрок эта девушка, я три года это твержу, а она не хочет со мной встречаться… — мечтательно тянет Казуши, а Юзуха, пролетающая мимо трибун Слизерина, с улыбкой закатывает глаза, и благодаря тому, что девушка летит так близко, Казутора отчетливо видит этот момент.        — Мистер Ямагиши! — вновь восклицает профессор Вектор, и наверняка меж ее бровей пролегла глубокая складка, которая появлялась в те моменты, когда на Астрономии ученики не могли разглядеть самую дальнюю компактную галактику, которая состояла из голубых звезд. Но со своего места Ханемия совсем не мог разглядеть выражение на лице профессора, поэтому ему оставалось только гадать на этот счет.        — Немного биографических фактов, профессор, для оживления репортажа… Она уходит от Луны Мицуи, обводит Сейшу, она… черт… простите профессор!.. Юзуху настигает бладжер от Кисаки.       И Казутора прекрасно видит, как Кейске, который пролетает мимо, недобро глядит в сторону Тетты.        — Такаши перехватывает квоффл, Такаши устремляется к кольцам Гриффиндора… Отличный бладжер от Нахои, самого позитивного игрока нашей чудесной команды! — слишком довольно выкрикивает Ямагиши, пока Такаши старается выровнять свою метлу, которая в данный момент заходилась волчком на одном месте.        — Спокойно, Ран, тебе самому в ногу один раз прилетело, помнишь? И ничего, жив здоров, а ему всего-то по метле, — слышит Казутора голос Ханмы и поворачивает голову в сторону, видя, как Шуджи и Коко пытаются успокоить старшего Хайтани, пока Риндо и Изана внимательно продолжают следить за игрой. И если по Риндо видно, что он пытается анализировать технику противников, то взгляд Курокавы прикован лишь к Какучо, который в данную секунду ловко увильнул от бладжера, направленного Соей, и полетел вдоль боковой линии поля, стараясь разглядеть золотой блеск среди зеленой травы.        — Такаши выпускает квоффл, мяч у Кейске Баджи… Кейске продвигается с мячом, пас назад Манджиро Сано… Но Манджиро возвращает квоффл Кейске! — закричал Ямагиши. — Кейске Баджи… он уже недосягаем для бладжеров, перед ним только голкипер команды Когтеврана Хаккай Шиба … БРОСОК…        — Нет, — не сдерживается Казутора, произнося эти слова вслух.        — ДА-А-А! — почти что пищит Ямагиши, и трибуны заходятся оглушительным воплем следом. — Кейске Баджи открывает счет, десять-ноль в пользу Гриффиндора! И все же посмотрите, что вытворяет на «Молнии Суприм» неотразимый Кейске Баджи! Он демонстрирует все ее возможности! Особенно видна сейчас точно выверенная балансировка…        — ЯМАГИШИ! ВАС ЧТО, НАНЯЛИ РЕКЛАМИРОВАТЬ «МОЛНИИ»? КОММЕНТИРУЙТЕ МАТЧ! — голос профессора Вектор слышится как никогда громко, и лишь это смягчает разочарование Казуторы от только что забитого квоффла в кольца Когтеврана.       Ведь как бы не было обидно непосредственно за когтевранцев, больше всего Казутору расстраивает надменная улыбка Кейске, который вскидывает поднятый кулак в воздух, а трибуны Гриффиндора заходятся торжественным ревом, празднуя первый гол сегодняшнего матча так, словно он стал победным.       От величавого поведения брата становится тошно, и больше всего Казутора хочет уйти отсюда, не задумываясь о том, какая команда одержит победу, потому что поступки Кейске как-то автоматически проецируются на самого Ханемию, и кажется, словно все болельщики Когтеврана устремляют свои взгляды на него, ругая и ненавидя Казутору за все действия Баджи.        — По крайней мере гол был чистый, — справедливо подмечает Риндо, и это немного приводит Казутору в чувства, потому что Хайтани прав, и все могло быть гораздо хуже. Однако матч на этом не заканчивается, и громкий голос Ямагиши вновь перекрикивает галдеж трибун.        — Квоффл снова в игре, и сейчас Сейшу уверенно движется к кольцам Гриффиндора… Сейшу обходит Манджиро, уклоняется от бладжера Каваты — еще бы чуть-чуть, Сейшу… — с чрезмерным сожалением выдает Казуши, когда Юзуха выбивает мяч из рук охотника Когтеврана и несется к противоположной стороне поля.       Казутора же наблюдал, как в это время Какучо вошел в пике, а Наото увидел его маневр и ринулся следом за ним. Хитто прибавил скорость, и по одному его выражению лица была понятно, что он ликовал — Изана как-то упоминал, что пике любимая фигура высшего пилотажа Какучо.       И даже со своего места на трибунах Ханемия прекрасно видит золотой отблеск маленького крылатого мяча. Снитч был всего метрах в трех от пальцев Какучо, но под носом гриффиндорца внезапно возник бладжер, посланный Соей, из-за чего Хитто свернул влево и потерял несколько драгоценных секунд — желанная добыча исчезла из виду.       По трибунам гриффиндорцев (и со стороны Изаны) пронеслось разочарованное «о-ох!», пока когтевранцы приветствовали своего загонщика бурными аплодисментами. Аккун же, в порыве чувств, отправил второй бладжер в сторону Каваты, но тот избежал столкновения, сделав в воздухе сальто.        — Юзуха пасует Кейске, — продолжает орать Ямагиши, и складывается впечателние, что он поднес микрофон непозволительно близко к своему лицу, потому что звук становится в несколько раз громче и теперь больно бьет по ушам. — Кейске обходит Луну… Сейшу предпринимает попытку перехватить мяч… Разорви меня горгулья! — разочарованно выкрикивает Ямагиши, и Казутора отчетливо слышит звук хлопка — скорее всего гриффиндорец неверяще шлепнул себя по лбу. Однако на контрасте с недовольством Ямагиши трибуны Когтеврана и Слизерина приветственно завывают, наблюдая за четкими и уверенными действиями Такаши. — Сейшу выбивает квоффл из рук Кейске, и его подхватывает Такаши Мицуя… Он обходит бладжер Нахои… Уклоняется от атаки Манджиро… Такаши летит к кольцам… Блокируй его, Дракен, ну же!       Но слезной мольбы Казуши оказывается недостаточно, и Такаши четко забрасывает квоффл в кольцо команды противника, а болельщики радостно вскидывают руки, празднуя победные десять очков команды Когтеврана.       И даже Казутора поддается всеобщей радости, вскакивая со своего места следом за Раном и Чифую и начиная сильно хлопать в ладоши, пока команда Когтеврана дружно слетается к своему капитану, чтобы поздравить друг друга с забитым квоффлом.        — Мицуя сравнивает счет, десять очков Когтеврану! — кричит Ямагиши, правда сложно не заметить, что звучит это с гораздо меньшим энтузиазмом, чем когда гриффиндорец объявлял о забитом мяче Баджи.       Далее же матч развивается подозрительно равномерно. Майки забивает квоффл в кольца Когтеврана, после чего Дракен вновь пропускает мяч, и Сейшу приносит своей команде новые десять очков, опять выравнивая счет и не позволяя команде Гриффиндора вырваться вперед. Загонщики обеих команд умело отбивали бладжеры друг в друга, но при этом, также умело, уклонялись от них, и пока ни один член команды не пострадал и не выбыл из матча по причине травмы.       Золотой Снитч сегодня словно специально не хотел, чтобы матч закончился быстро и очевидно, из-за чего фигуры Какучо и Наото мелькали по всей площади поля, и уследить за ними было практически невозможно.       Но все же полноценно расслабится Казутора не мог, пристально наблюдая за действиями Кейске и буквально чувствуя, что брат выстраивает очередной хитроумный план, который наверняка нарушает кучу правил квиддича. Приходится напомнить себе, что это все-таки спорт, и в финал все равно выйдет сильнейшая команда, но атмосфера победы будет совсем иной, если Баджи вновь вытворит что-нибудь возмутительное и гадкое, а Казуторе снова придется за него краснеть.        — Эй, — зовет его Чифую, и даже на фоне всеобщего шума голос Мацуно для Казуторы звучит ясно и громко, хотя пуффендуец наоборот говорит достаточно тихо. — Все хорошо?       Легкий ветер ерошит светлые волосы Мацуно, сам он продолжает поглаживать руку Казуторы в своей хватке, улыбка парня привычно теплая и нежная, из-за чего Ханемия даже не задумывается, когда выдыхает простое:        — Конечно, — правда он и сам знает, что это не так.       Противное предчувствие того, что должно случиться что-то плохое не покидает его последние двадцать минут, а дерганные движения Кейске, и его взгляд, который резко метался от одного когтевранца к другому, настораживал, потому что выглядел Баджи словно печально известный Василиск, который подбирал себе жертву, и все, чего ему не хватало, это короткого ответного взгляда, чтобы наконец определиться со своим выбором и атаковать.       Но сегодняшний день был слишком хорошим, из-за чего краснеть за брата не хотелось чуть больше, чем обычно. Другие, в том числе и Чифую, наверняка этого не замечали, но Казутора знал своего брата лучше, чем родители, и прекрасно понимал, что Кейске никогда не делал ничего просто так, поэтому то, как брат сильнее сжимал рукоять метлы и хмурил брови, пораждало в Казуторе нехилую тревогу, от которой он наверняка не сможет избавиться вплоть до окончания матча и того момента, когда команды прошагают в свои раздевалки.        — Уверен? — переспрашивает Чифую с небольшим поддразниванием, после чего тянет свободную руку к лицу Ханемии и осторожно разглаживает складку меж бровей парня, хотя сам Казутора вовсе ее не заметил.        — Просто странное чувство, что что-то случится, — неоднозначно отвечает Казутора, стараясь улыбнуться как можно более убедительно.        — Из-за Кейске?       Чифую глядит на него так, как будто он не нуждается в ответе на этот вопрос, и для Казуторы это очередной повод задуматься над тем, что неприятные чувства к брату действительно перешагнули некую незримую линию «дозволенного» уровня, из-за чего о его чувствах теперь догадывались абсолютно все, и сам Баджи в том числе.       И хотя Казутора предпочел бы, чтобы Чифую не забивал свою голову такой ерундой, как чужие семейные разборки, он не был против открыться перед Мацуно немного больше, чем обычно, поэтому на вопрос парня Ханемия согласно кивает, нервно прикусывая губу, уже ожидая, что Чифую наверняка разочаруется из-за этого.       Потому что хорошие старшие братья никогда не должны злиться на своим младших родственников, тем более без какой-либо весомой причины. И если бы Казутора действительно был хорошим братом, сейчас он бы сидел рядом с Изаной, и гордо вскидывал герб Гриффиндора, при этом громко выкрикивая имя Кейске и радуясь абсолютно всем его успехам за матч. А еще он бы помог разобраться Баджи в своих чувствах, и посоветовал бы тихое и красивое место, где можно было бы устроить свидание и провести время с Чифую наедине.       Но вместо этого Казутора отворачивался от Кейске в коридорах, хмурил брови на любое действие парня, а уединенное место в виде Выручай-комнаты он приспособил для себя, показывая его только Чифую, и все это ощущалось так, словно Казутора нагло пытался строить из себя того, кем он не являлся.       И сейчас, из-за страха разочаровать Мацуно, все другие неприятные мысли достигают абсолютного пика, складываясь в одну большую и цельную идею, которая приносит невыносимую боль.       «Ты никогда не будешь гриффиндорцем».       В голове, словно кадры из старого фильма двадцатых годов, проносится все, что Казутора успел сделать за почти что год обучения, и сейчас Ханемии казалось, что абсолютно все его действия были пропитаны давней детской мечтой, которая так и не воплотилась в жизнь.       Но даже спустя столько времени его форма не поменяла цвет на заветную красно-золотистую комбинацию, жил и спал он все еще в темном и сыром подземелье, а клеймо плохого человека по прежнему тянулось за ним словно вольфрамовые кандалы, которые Казутора не сможет снять даже после выпуска из Хогвартса. И факт некой зарождающейся ненависти к родному брату вовсе не красил Казутору как человека, наоборот подтверждая все стереотипы о лицемерии и желании превосходства слизеринцев, из-за чего Ханемии вмиг сделалось тошно от самого себя, и всепоглощающее чувство ненависти вернулось так быстро, словно оно никогда не отхотдило на самый дальний план.       «Родители бы разочаровались в тебе окончательно», — нашептывает мерзкий голосок. «Кейске ведь доверился тебе, а ты решил, что у тебя есть право думать о себе, хотя ты никогда не будешь на уровне брата, а Чифую никогда не будет дружить с тобой вечно, однажды он узнает, насколько ты ужасный человек, который учится на ужасном факультете».       Хочется закричать, хочется заглушить все эти мысли чем-то хорошим, хочется правда верить словам друзей, которые из раза в раз повторяли о том, что он заслуживает всего, чего пожелает, но Казутора не может, потому что знает, что это не так, и так никогда не будет.       В любой истории должен быть тот, на кого можно будет повесить все грехи и причины бед, а Казутора был идеальным кандидатом на эту роль, потому что он блестяще жил с ней всю свою жизнь, а значит сможет прожить с ней до самого конца.        — Но ты здесь, Казутора, — говорит Чифую, и голос его настолько уверенный и легкий, что он пробивается сквозь все мрачные мысли, словно «Вермиллиус», прорезающее ночную темноту, правда голос Чифую ассоциируется у Казуторы не с ярким красным, а с красивым золотистым, прямо как закатное небо, которым он восхищался в вагоне поезда. Наверное потому, что Чифую он восхищался не меньше, и ему до сих пор было непонятно, чем именно он заслужил столько доброты в свой адрес. Но Мацуно вовсе не искал причин быть заботливым, он просто это делал, не задумываясь о последствиях и мнении окружающих, тем самым заставляя проникнуться к себе еще больше.       Казутора прекрасно знал, что привязываться к чему-то или кому-то было слишком опасным для него ходом, ведь тогда с этим было тяжелее прощаться. А вся жизнь Ханемии состояла только из прощаний, жертв и уступков, поэтому думать о том, что однажды придется попращаться и с Чифую вовсе не хотелось, однако казалось, что стоит готовить себя к этому заранее, чтобы в будущем было не так больно. Особенно если в итоге Мацуно достанется Кейске, ведь так случалось чаще всего.       Но пока Чифую был здесь, и сильнее сжимал руку Казуторы в своей, даря тепло и уют, успокаивая и поддерживая без лишних громких фраз, и хотелось расствориться в Мацуно целиком, просто чтобы не думать ни о чем, кроме пуффендуйца.        — Даже если Баджи сделает что-то, о чем вы рассказывали в Большом зале, в этом будет виноват только он. Не стоит взваливать чужие ошибки на себя. К тому же, — мягкая ладонь Чифую плавно опускается на шею Казуторы, и Ханемии остается только надеяться на то, что Мацуно не почувствует то, как бешено стучит пульс под его кожей, — ошибки совершаются для того, чтобы на них учиться, и Кейске не помешает сделать выводы.        — Слышали бы тебя остальные — наверняка попросили бы твой автограф за такие слова, — пытается отшутиться Ханемия, и хоть звучит это жалко, Чифую все равно смеется, проводя большим пальцем по коже Казуторы.        — Я очень польщен, — подыгрывает Мацуно, а после ловит взгляд Казуторы, и выдыхает чуть более серьезное: — Правда из всей компании ты для меня в приоритете.       Если бы эти слова сказал кто-то другой, то Казутора разумеется не поверил бы этому, потому что он не был приоритетом даже в собственной семье, поэтому ожидать такого внимания к себе от кого-то другого было просто глупо. Но Чифую никогда не врал, и для этого даже не нужно было быть телепатом или же просить Мацуно выпить сыворотку правды, потому что Казутора видел это во всем Чифую целиком. Искренность пуффендуйца читалась в его взгляде и жестах, в его улыбке и том, как он морщил нос из-за того, что немного смущался сказанных слов.       Но проблема была как и всегда в самом Ханемии, который вовсе не привык чувствовать себя нужным или принимать какую-либо форму комплиментов, поэтому все, что Казутора выдавливает из себя в эту секунду, это смущенную улыбку, тут же опуская голову вниз, пряча яркий румянец на своих щеках.        — Знаешь, ты милый, когда смущаешься, — добавляет Мацуно, после чего взгляд Чифую вновь возвращается к полю, и Казутора более чем уверен, что парень сделал это специально, чтобы не стеснять его еще больше, поэтому в знак благодарности Ханемия крепко сплетает свои пальцы с чужими, и тоже устремляет свой взгляд на поле, стараясь вникнуть во все происходящее и вновь сконцентрироваться на криках Ямагиши.        — Мяч у Когтеврана, и Луна Мицуя стремительно продвигается вперед, — комментировал Казуши, на этот раз не вставляя ничего лишнего. — И пока Снитча нигде не видно, загонщики обеих команд пытаются вывести из строя ловцов-противников!       И действительно, вместо того, чтобы летать над полем в поисках золотого крылатого шарика, Какучо пронесся за кольцами Гриффиндора, пока Дракен помог ему, отбив бладжер Кисаки своей метлой, а Наото взмыл ввысь, после резко спикировав вниз, из-за чего бладжер Нахои не успел его задеть.        — Луна финтом оставляет позади Юзуху, уходит под Манджиро — отличный вираж, Луна!        — Мне не послышалось? Он только что отвесил ей комплимент? — с некой издевкой спрашивает Ханма, неверяще усмехаясь, и Казутора тихо хмыкает следом, потому что комплименты от гриффиндорцев в адрес других команд были огромной редкостью.        — Луна вновь обводит Юзуху, мчится к кольцам Гриффиндора… Дракен, не подведи! — чуть громче выкрикивает Ямагиши, когда Луна замахивается и бросает квоффл в направлении колец, однако в этот раз Рюгуджи четко отбивает мяч рукой, не позволяя когтевранцам лидировать в счете. — Блестяще, Дракен! Наш лучший вратарь! И мяч у Манджиро……Манджиро отдает Кейске, Кейске — Юзухе, Юзуха возвращает его Манджиро… и… Вот черт! Извините профессор Вектор, вырвалось! Такаши перехватывает квоффл, пас на Сейшу, повторный пас, мяч возвращается к Такаши…он стремится к кольцам Гриффиндора и… О Мерлин…       Ровно в тот момент, когда голос Ямагиши почти сходит на нет, Ран резко вскакивает со своего места, и перевешиваясь вперед громко кричит:        — Кейске, сволочь!       Завершается все это смесью криков болельщиков и свистком мадам Трюк.       Все произошло так быстро, что Казутора старается перемотать собственные воспоминания, чтобы разобраться во всем по порядку, хотя на самом деле в этом не было никакой необходимости, потому что все было однозначно ужасно, и все страхи Ханемии разом воплотились в жизнь, из-за чего дышать вмиг стало тяжело.       Потому что Казутора прекрасно увидел, как Кейске подлетел к Аккуну, выхватил из рук загонщика биту (первое правило нарушено), а после сильно отбил ей бладжер прямиком в сторону Такаши, который летел к нему слишком близко (по правилам бладжеры можно отбивать в игроков, которые находятся на расстоянии не менее пяти метров. Здесь же расстояние едва превышало два), после чего бладжер попал точно по руке Мицуи, сбивая его с траектории, и когтевранец чудом удержался на метле, роняя квоффл и направляясь в сторону земли, при этом придерживая свою пострадавшую руку, а Казуторе оставалось только представлять, насколько сильной была боль от столкновения с железным мячом.       Взгляд сам по себе смещается на Рана, и выглядит его друг очень плохо: лицо его было бледным, прямо как у Почти Безголового Ника, глаза распахнуты настолько широко, что казалось, что это просто физически невозможно, а руки парня едва заметно трясутся, и Ханемия знает наперед, что Ран сдерживает себя, не желая показывать все свои эмоции при таком большом количестве людей.        — Он в порядке, Ран, — твердо говорит брату Риндо, хотя и на его лице читается волнение. Наверняка игроки в квиддич гораздо лучше понимали последствия от столкновения с бладжером.        — В порядке?! — с истеричными нотками восклицает старший Хайтани, присаживаясь на место, и крепко цепляясь своими тонкими пальцами за колени, словно пытаясь себя осадить. — Там не было пяти метров, Рин, ты и сам это прекрасно знаешь.        — А еще я знаю, что удар по руке не такой серьезный, как по шее или голове, — оспаривает Риндо, пока остальные не решаются влезать в их разговор, прекрасно зная, что в такой момент лучше всего успокоить Рана сможет его брат. Однако Ханма, сидящий по левую сторону от старшего Хайтани, быстро приобнимает его за плечи, пока Коко, который сидит справа, накрывает одну руку парня своей, и даже Изана, который расположился с самого края, вовсе не обращает внимание на поле и Какучо, полностью фокусируясь на друге, и на лице Курокавы Казутора прекрасно замечает тень вины, которая самому Ханемии была слишком знакома, и наверняка его лицо сейчас выражало подобную эмоцию.        — Все равно, Рин…        — С ним все хорошо, Ран, — снова повторяет Риндо твердо и сухо, чтобы у брата не было даже малейшего повода засомневаться в его словах. — Да, наверняка у Такаши будет синяк, возможно перелом, но все это быстро пройдет, вспомни, сколько раз мадам Помфри ставила нас на ноги после матчей, — чуть более тепло продолжает парень, и даже слабо улыбается. — Взгляни, его даже не забирают на носилках, он и стоит сам.       В этот момент словно по команде абсолютно все поворачивают головы вправо, наблюдая за картиной, которая разворачивается на поле.       Обе команды к этому времени опустились на землю, и пока Луна, мадам Трюк и выбежавшая на поле мадам Помфри осматривали пострадавшую руку Такаши, остальная команда Когтеврана закрывала их собой, при этом не сводя взгляда с гриффиндорцев, которые стояли напротив, закинув свои метлы на плечи.       О том, что травма Такаши была довольно серьезной, Казутора даже не думал сомневаться, однако куда больше его пугает выражение лица Баджи, которое он внимательно разглядывает не моргая, чтобы убедиться, что он не придумывает себе лишнего. Но полное отсутствие эмоций и безразличие со стороны Кейске кажется просто чудовищным, и хочется провалиться сквозь трибуну, а после и сквозь землю, потому что за это Казуторе наверняка придется извиняться не один раз.       И даже когда стоящие рядом Дракен и Юзуха начинают что-то говорить Баджи, причем все это явно происходит на повышенных тонах, потому что Дракен опускает свою метлу и начинает активно махать рукой в воздухе, Кейске никак на это не реагирует, вместо этого лениво ковыряя траву носком ботинка, но в «лексиконе» Баджи это не означало стыд или смущение, это было невербальным способом сказать другим о том, что ему абсолютно плевать, и Ханемия с трудом сглатывает ком, который образовался в горле, потому что такой жесткости от брата не ожидал даже он.        — Если мадам Трюк не исключит его до конца матча — когтевранцы легко смогут оспорить это, — рассуждает вслух Коко, все еще крепко сжимая руку Рана в своей, пока взгляд Хаджиме прикован к происходящему на поле, как будто парень боится упустить что-нибудь важное.        — Если она его не исключит, то оспорить это сможет весь Хогвартс, — пытается пошутить Ханма, хотя в данный момент никто из них не настроен смеяться. — Не переживай, — мягко просит Шуджи, поглаживая Рана по плечу, — чтобы выбить Такаши из строя понадобится что-то большее, чем один проклятый бладжер.        — Гриффиндор должны лишить заработанных очков за забитые квоффлы, — плавно вливается в разговор Изана, и говорит он эти слова без какой-либо жалости, хотя для других это было вовсе неудивительно, ведь несмотря на все шутки и подколы, все в их компании знали, что Изана правда гордился своим факультетом, и всегда ставил его на первое место, даже переступая через свою влюбленность в Какучо, чем он заслуживал большого уважения. — Он нарушил два самых серьезных правила, если бы в Хогвартсе игры проходили по правилам профессионального квиддича, то Когтеврану должны были бы дать дополнительные очки за нанесенный ущерб, тем более при учете того, что Такаши капитан, — знающе рассказывал Курокава, и становилось понятно, что все время, которое он потратил на глубокое изучение правил квиддича ради Какучо, не прошли даром.       И несмотря на то, что никто из его друзей не назвал Кейске по имени или фамилии, ограничиваясь простым «он», Казутора не мог спокойно усидеть на месте, потому что это был его брат, а значит и его ответственность перед другими, потому что Кейске никогда не извинялся за свои поступки, заочно скидывая это на плечи Казуторы. Именно поэтому, как только Изана заканчивает последнее предложение, Ханемия на одном дыхании произносит:        — Ран, прости, — тут же опуская голову вниз, потому что смотреть на друга невероятно стыдно.        — Казу, все нормально, не нужно, — даже не задумываясь отвечает Хайтани, и перебрасывает свою руку через Ханму, чтобы потрепать Казутору по колену и тем самым призвать его поднять голову. — Ты ни в коем случае не виноват, даже не думай об этом, — уверенно говорит ему Ран, и Казутора знает, что парень действительно имеет эти слова ввиду, однако жгучее и тяжелое чувство вины не желает отступать, и хочется извиниться вновь, хотя Ханемия знает, что Ран ему этого не позволит. — Если они каким-то образом победят, я буду отбивать в него абсолютно каждый бладжер во время матча, и поверь, этого будет вполне достаточно, чтобы отомстить ему за его выходку, но ты здесь не причем, Кейске сам должен отвечать за это, поэтому не стоит себя винить, ладно? — просит Ран, снова легко трепля Ханемию по коленке, на этот раз для того, чтобы успокоить, и Казутора совсем слабо кивает, хотя на деле он продолжает винить себя с большей силой, потому что мадам Помфри все еще хлопочет над рукой Такаши, и Казутора очень боится, что травма Мицуи на самом деле в разы серьезнее, чем ее описал Риндо.        — Ран прав, ты не виноват, — раздается над самым ухом, и Казутора делает огромную ошибку, когда поворачивает голову в сторону Чифую, потому что Ханемия совсем не заметил, что Мацуно осторожно уперся подбородком в его плечо, из-за чего теперь они находятся слишком близко, кончики их носов практически касаются друг друга, а теплое дыхание Чифую Казутора чувствует на собственных губах. Чифую же смущается не меньше, Ханемия прекрасно видит, как щеки пуффендуйца заходятся слишком ярким румянцем, но никто из них не предпринимает попытки отстраниться, и Мацуно совсем слабо улыбается, продолжая говорить слова, правда теперь почти что шепотом. — Не стоит считать себя придатком Кейске. Ты отдельный от него человек, Казутора, и его поступки никак не связаны с твоей жизнью. Поэтому не нужно думать, что все, что делает он, отражается на тебе. Хорошо? — решает уточнить Мацуно, и Казутора теряется окончательно, когда Чифую совсем легко трется своим носом о его, улыбаясь немного шире.        — Хорошо, — кое-как выдавливает из себя Ханемия, и ему практически не приходится врать, потому что Чифую сделал это снова, и часть грузных мыслей пропали с плеч Казуторы словно по-волшебству, как будто их никогда и не было.        — Внимание, — голос профессора Трюк звучит безумно жестко, и Казутора первым отстраняется от Чифую, тут же наблюдая за тем, что происходит на поле. — Кейске Баджи отстраняется от игры до конца матча за нарушение правил, — объявляет женщина, приложив палочку к своей шее, применяя «Сонорус», которым часто любил пользоваться директор Хогвартса. И сразу после этих слов по трибунам прокатывается смесь довольных криков и разочарованных возгласов, но мадам Трюк быстро пресекает это, произнося строгое «Тишина!» и продолжая свою речь. — Такаши Мицуя получил первую помощь, и он намерен продолжить игру, также команда Когтеврана получает право на два штрафных пенальти! Команды, по местам!        — Вот видишь! — с нескрываемым облегчением и радостью почти что кричит Ханма, начиная трясти Рана за плечи. — Да Такаши при большом желании мог бы стать вторым мальчиком, который выжил!        — Прекрати нести ерунду, — слабо отбивается Хайтани, но при этом на его губах играет облегченная улыбка, и от этого становится легче даже Казуторе.       Однако когда взгляд Ханемии перемещается с друга на Кейске, все облегчение сходит на нет, потому что его брат смотрит прямо в его сторону, и когда их взгляды встречаются через все поле, по позвонку Казуторы ползут совсем неприятные мурашки, и он тут же передергивает плечами, разрывая зрительный контакт первым.       Кейске же спокойно и уверенно уходит с поля, присаживаясь на пустующую лавку под трибунами Гриффиндора и вытягивая ноги вперед, при этом выглядит парень абсолютно незаинтересованно, словно отстранение от матча никак не сказалось на его самолюбии. Но Казутора лучше всех знал, что на самом деле его брат был зол, а острый и холодный взгляд Баджи запомнится Ханемии надолго, потому что так брат не смотрел на него никогда, и от этого становится безумно неприятно и больно.        — Луна пробивает первое штрафное пенальти! — громко объявляет Ямагиши, и теперь звучит он гораздо спокойнее, чем в начале матча. — Дракен готовится отбивать квоффл… Бросок… Мяч в кольце, десять очков Когтеврану!        — Он поддался, — тут же говорит Риндо, слегка кивая головой в сторону Дракена, пока трибуны заходятся радостными воплями.        — Это меньшее, что он может сделать. Сам знаешь, Дракен там самый достойный гриффиндорец, — тут же отвечает Коко, слабо пожимая плечами.        — Гриффиндор всегда делает ставки на ловца, так что счет для них не так уж и важен, — решает добавить Ран, и выглядит он гораздо лучше, чем еще минуту назад.        — А какие тактики у других команд? — с интересом спрашивает Чифую, пока Луна меняется местами с Сейшу.        — Когтевран всегда очень надеется на Такаши, — объясняет Риндо, припоминая все наставления Вакасы перед тренировками. — Для Пуффендуя сильное звено это Эмма, они тренируются вместе с братом, — и теперь Риндо указывает на Майки, который крутил свою метлу в руках, дожидаясь окончания пенальти. — А у нас…        — … Вакаса не дает спуску никому, поэтому последние года кубок школы забирал Слизерин, — довольно заканчивает Ран, и даже сейчас Казутора замечает, что Хайтани вовсе не выглядит надменно или самодовольно, как обычно случалось с Кейске.        — Гол! И с учетом пенальти счет становится сорок-двадцать в пользу Когтеврана! — громко выкрикивает Ямагиши, а команды вновь взмывают в воздух, правда теперь расстановка гриффиндорцев изменилась из-за отсутствия одного охотника. — Итак, матч возобновляется, и квоффл в игре, Манджиро выбивает его из рук Сейшу и движется к кольцам Когтеврана… Обходит бладжер от Кисаки… Уворачивается от Такаши… Бладжер Сои настигает его прямо возле колец, и квоффл переходит к Луне! Она движется к кольцам Гриффиндора… Отличный маневр вниз помогает ей уйти от бладжера Ацуши… Юзуха предпринимает попытку выбить квоффл…и кажется…. Нет, Луна обходит Шибу и продолжает приближаться к Дракену… Бладжер он Нахои… тоже мимо… Бросок… И Рюгуджи отбивает мяч… теперь квоффл в руках Юзухи! Подождите… По-моему, Какучо из команды Гриффиндора заметил снитч! — чуть более радостно сообщает Ямагиши, и Казутора спешит выловить Хитто из общей массы игроков, замечая парня возле шестов Когтеврана. — Да, он определенно что-то увидел и теперь он пикирует вниз! — дополняет Казуши, и становится ясно, что гриффиндорец явно воспрял от этого духом, теперь концентируясь только на ловце своего факультета и не комментируя забитые квоффлы. Ран вовсе не соврал, когда сказал, что они делают ставки лишь на своего ловца.       Теперь, после слов Ямагиши, слева от Какучо несся Наото, и летел он так быстро, что с трибун он выглядел словно сине-бронзовое пятно. Снитч обогнул подножие одного шеста и полетел к противоположным трибунам, и эта перемена курса была на руку Тачибане — теперь он находился к крылатому мячу гораздо ближе. Но Какучо вовремя разворачивает свою метлу, и в один миг оба ловца летят на одинаковом расстоянии, что еще больше подогревает интерес публики, из-за чего трибуны одобрительно гудят, выкрикивая имена ловцов.       И когда до земли остается почти что три фута, Казутора замечает, как Какучо отрывает правую руку от рукояти метлы и тянется за снитчем, пока справа к мячу тянется рука Наото, загребая воздух растопыренными пальцами.       Ханемия же начинает по-глупому отсчитывать время. Ведь если сейчас Гриффиндор одержит победу, то Казутора точно не сможет вынести того, что Кейске будет отмечать это так, словно он не выбил самого важного игрока команды противника. А значит, его брат вновь не сделает для себя никаких выводов, и на финальном матче Казуторе опять придется сидеть как на иголках, с ужасом ожидая, что Кейске решит выкинуть в сторону команды Слизерина, потому что чаще всего именно на матчах с его факульетом Кейске нарушал самое большое количество правил, и делал он это вовсе не ради команды, а ради собственного удовольствия, из-за чего поступки его были еще более подлыми, чем обычно.       И все же сегодняшний день не мог быть хорошим до самого конца, потому что когда счет достигает двадцати двух секунд — все заканчивается. Пальцы Какучо хватают маленький, рвущийся на волю Снитч, в то время как рука Наото запоздало скребет по руке Хитто, однако гриффиндорца это вовсе не заботит, и он направляет метлу вверх, сжимая в руке непокорный мячик, а болельщики Гриффиндора не жалеют ликующих криков, приветствуя своего игрока.        — КАКУЧО ЛОВИТ СНИТЧ, И ГРИФФИНДОР ОДЕРЖИВАЕТ ПОБЕДУ, ВЫХОДЯ В ФИНАЛ! — выкрикивает Ямагиши во все горло, однако его голос резко прерывается, скорее всего профессор Вектор забрала у него микрофон.       У Казуторы вовсе не получается скрыть разочарование, которое расползается на его лице: уголки его губ непроизвольно опускаются вниз, брови хмурятся, и Ханемия совсем недовольно морщит нос, наблюдая за тем, как команда Гриффиндора опускается на землю, и Юзуха радостно подбегает к Какучо, заключая того в объятия. Еще обиднее становится в тот момент, когда к радостным групповым поздравлением присоединяется Кейске, и хоть довольная улыбка на лице брата не должна была вызывать вопросы, Казуторе показалось, что помимо счастья за победу команды, Баджи выглядел так, словно его задуманный план исполнился точно по пунктам, и все случилось так, как он того и ожидал. И зная Кейске, это вполне могло быть правдой, а атака на Мицую совершенно точно могла быть не только запланирована, но и отрепетирована, ведь вместе с тем бладжером Кейске буквально отнял у когтевранцев шанс на победу.       Внутри бурлит острое чувство несправедливости, которое больно колется и заставляет руки сжиматься в кулаки, но сразу за ней следует до банального простая мысль, которая сейчас кажется безумно запоздалой.       Кейске всегда был таким.       Он всегда нарушал правила игры, всегда в первую очередь думал о том, где и как лучше покрасоваться, всегда не заботился о последствиях, потому что в большинстве случаев их просто не было, и он всегда смотрел на остальных немного свысока, ощущая собственное превосходство.       Правда еще хуже становится от осознания, что все это время Казутора поощрял каждое его действие, при этом пытаясь объяснить другим, что Кейске это не со зла, он просто чересчур активный и любопытный. Но теперь становится совсем непонятно, как можно было защищать брата за такие низкие поступки, и отвращение к самому себе накрывает Казутору с новой силой.        — Знаете, так даже и лучше, — твердо говорит Ран, хотя лицо его не выражает ни одной эмоции, но всем понятно, что Хайтани расстроен и зол. — У меня давно чесались руки поотбивать бладжеры в полную силу, а не в половину, как советует Вакаса.        — Согласен. Да и наша победа заденет Гриффнидор куда больше, чем другие факультеты, — поддакивает Риндо, и от взгляда Казуторы не уходит то, как парень недовольно закусывает внутреннюю сторону щеки.        — Ладно, идем, — предлагает Коко, первым поднимаясь со своего места и поправляя свою весеннюю куртку, пока другие слизеринцы повторяют действия Хаджиме, тоже начиная уходить с трибуны.       Это было еще одним негласным правилом, но все прекрасно о нем знали: каждый раз, когда факультет, за который болели слизеринцы, проигрывал, они молча уходили со своих мест, не хлопая и не дожидаясь поздравительных слов директора. Особенно часто это делалось в те моменты, когда победу одерживал именно факультет Гриффиндора, потому что смотреть на слишком радостные лица противников было неприятно не только Казуторе, но и остальным ученикам Слизерина.        — Когтевран будет устраивать общую встречу? — мимоходом спрашивает Ханма у Рана, пока они ждут, чтобы все ученики спустились по ступенькам и выход был свободен.        — Они планировали отметить победу, но сейчас я не уверен, что они захотят в целом собираться в гостиной, — безучастно отзывается Хайтани, немного обеспокоенно поглядывая в сторону когтевранцев, которые направлялись в свою раздевалку.        — Иди к нему, — тут же предлагает Шуджи, с легкой улыбкой подпихивая друга в бок. — Иди говорю, чего ты еще ждешь!        — Он, наверное, захочет отдохнуть, — неуверенно отвечает Ран, и звучит он примерно также, как в тот момент, когда Такаши приглашал его на танец в рождественскую ночь.        — Как будто Такаши от тебя устает, — прыскает под нос Коко, а Казутора же слабо улыбается, видя, что друзья пытаются разрядить тяжеловатую атмосферу, которая повисла над ними после победы Гриффиндора.       И пока Ханма и Риндо по очереди придумывают новые безобидные шутки про отношения Рана и Такаши, Казутора переключает свое внимание на Чифую, только сейчас вспоминая, что после победы Гриффиндора Мацуно не произнес ни слова, и почему-то под кожу закрадывается липкий страх того, что пуффендуец наоборот рад победе Кейске и его команды.       Однако все сомнения развеиваются словно дым после использования «Бомбарда», потому что взгляд Чифую все это время был прикован к самому Казуторе, и выражение лица Мацуно совсем нельзя было назвать радостным, потому что разочарование читалось на нем также ясно, как и у всех остальных.        — Привет, — немного невпопад говорит ему Чифую, слабо улыбаясь, а Казутора выдыхает такое же скомканное «привет» в ответ, но сразу задает вопрос, который его мучает.        — Ты в порядке?       На самом деле для него это очень непривычно, потому что этот вопрос он привык слышать лишь в свой адрес, и теперь произносить эти слова, а тем более в сторону Чифую, кажется странным, и буквы тяжелым грузом слетают с его языка.        — Да. Просто снова вспомнил, почему я никогда не интересовался квиддичем, — с грустным смешком отвечает ему пуффендуец, и слабо кивает в сторону поля, на котором теперь помимо гриффиндорской команды толпился весь их факультет, и они громко голосили в честь своей победы.        — Квиддич в целом глупая игра, — тут же спешит добавить Казутора, пытаясь подбодрить парня. — Кто вообще додумался создавать квоффлы и бладжеры, если чаще всего все решает снитч, правда?       Чифую же на его слова усмехается, и лицо Мацуно немного проясняется. Казутора считает это небольшим поводом для ликования.        — Поэтому ты так много о нем знаешь?       Это явно был не тот вопрос, который Казутора хотел бы или ожидал бы услышать, потому что ответ на него был до смешного простым, но в тоже время безумно тяжелым. И наверняка не каждый смог бы понять всю трагедию ситуации, но почему-то Казуторе казалось, что Чифую как раз входил в узкий круг людей, которые действительно знали, что для Ханемии важно, и от чего ему обидно.       Последнее, что Казуторе хотелось бы делать, это углубляться в поднаготую его семьи, или вовсе сваливать вину на своих родтсвенников, но он соврал бы сам себе, если бы сказал, что они не были к этому причастны. Ведь как только Кейске приняли в команду на его третьем курсе, квиддич вошел в жизнь Казуторы настолько же стремительно, насколько последняя модель бразильской «Варапидос» разрезала воздух во время матчей.       Если раньше его отец мог лениво посмотреть старые записи чемпионата мира по квиддичу, то после радостной новости о Кейске Казутора каждый вечер засыпал под громкие возгласы комментатора, пока отец пересматривал очередную игру, чтобы после научить Баджи нескольким тактикам охотников (любимой записью мужчины был матч между шведами и англичанами на чемпионате мира в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, и смотрел он его настолько часто, что Ханемия мог рассказать каждое слово комментатора, причем произнести все это именно с той интонацией).       И хоть Кейске и отец предпринимали слабые попытки включить Казутору в свои домашние матчи и игры в настольный квиддич, который очень быстро заменил любимые Ханемией волшебные шахматы, он был слишком далек от спорта. На метле Казутора всегда держался неуверенно, делать крутые виражи у него попросту не получалось, а все виды перехватов квоффла вызывали у парня неподдельный ужас, особенно после того, как он своими глазами увидел, как его отец свалился с метлы и сломал себе два пальца на правой руке, после того, как Кейске слишком резко выхватил квоффл из его хватки.       Однако несмотря на все неудачи непосредственно с практической частью игры, Казутора вполне преуспевал в части интелектуальной, и все правила игры он выучил быстрее самого Кейске, из-за чего брат дулся в его сторону не меньше недели, пока все же не сдался и не попросил у Ханемии помощи в разъяснении.       То, что во время абсолютно любых семейных встреч Кейске и квиддич становились «горячей» темой для обсуждений, не казалось для Казуторы чем-то удивительным или неправильным, потому что сам он вовсе не мог порадовать дальних родственников даже маленькой частью тех достижений, которые были у Баджи, поэтому Ханемия без лишних просьб всегда сидел молча и практически неподвижно, слушая очередные восторженные возгласы матери и гордые речи отца об их любимом Кейске — лучшем охотнике Хогвартса.       И со временем Казутора просто принял то, что от разговоров о спорте он никуда не денется, поэтому в его голове медленно, но верно откладывались какие-то интересные факты или же даты известных матчей, правда Ханемия совсем не жаловался, ведь для него это было одним из немногих способов заслужить уважение от отца. Потому что когда Казутора набирался смелости и решался рассказать о самом часто-нарушаемом правиле или же подсказать их дяде точную дату финального матча между Данией и Францией, отец смотрел на него несколько секунд, которые всегда ощущались нескончаемо-длинными, после чего он одобрительно кивал головой и говорил короткое и суховатое «молодец, Казутора», но все же для самого Ханемии это было высшей степенью похвалы, поэтому те моменты были для него действительно радостными.        — Когда все, о чем любит говорить семья, это Кейске и его светлое будущее в сборной страны, приходится знать больше, чем хотелось бы, — все же неоднозначно отвечает Казутора, решая откинуть долгие истории про семью на другой раз.        — Но ты не обязан… — пытается оспорить Чифую, но Казутора тут же пресекает чужую попытку успокоить его, качая головой и опуская взгляд на свои руки.        — В моей семье это работает немного по-другому, Чифую, так что у меня не то чтобы есть выбор.       И тишина, которая виснет между ними, не похожа на уже привычное неловкое молчание. В этот раз она гораздо более тяжелая и мрачная, Казутора уже несколько раз успел пожалеть о том, что сказал свои слова, портя и без того не слишком радостное настроение Чифую.        — Хотя в целом, это не самая плохая информация для знания, — наконец отзывается Чифую, и звучит он подозрительно бодро. — Ты очень понятно объяснил мне все на первой тренировке, тебе стоит этим гордиться, обычно я с очень большим трудом разбираюсь в правилах всяких игр, — и когда Казутора несмело поднимает свой взгляд, Мацуно вновь выглядит привычно радостно, что сразу же успокаивает Ханемию, и он слабо кивает, спеша ответить тихое «спасибо».        — Брось, Изана, все в порядке, — раздается голос Рана, из-за чего Казутора и Чифую синхронно смотрят на старшего Хайтани, который разговаривает с Курокавой.        — Нет, правда, я встречусь с ним завтра, ничего такого, — в ответ на слова друга бормочет Изана, а Казутора прекрасно видит, что парень все еще чувствует себя виноватым — это читается в каждом чужом жесте и слове, из-за чего Ханемия хочет заверить его, что все это не так, но тут же останавливает себя. Скорее всего, он худший кандидат на эту роль, ведь если он не может последовать собственному совету, то почему Курокава должен прислушаться к его словам?        — Изана, — снова повторяет Ран, и крепко хватает парня за плечи, — говорю тебе, все хорошо. Ты не виноват, ровно как и Казу. И Какучо отыграл безупречно чисто, это тебе скажет любой, хоть прямо сейчас подойди и спроси об этом у Вакасы или Санзу. И мне кажется, что твои поздравления будут для него гораздо важнее, чем радостные вопли всего Гриффиндора. Так что иди и проведи с ним время, — заканчивает Хайтани, даже слабо улыбаясь, хотя Казутора был более чем уверен, что улыбка стояла в самом конце желаний Рана в данный момент.        — Уверен? — все еще боязно переспрашивает Курокава, на что Ран беззлобно цокает, а после треплет друга по волосам — так он делал довольно редко, но все знали, что для Хайтани этот жест был гораздо более значимым, чем самые крепкие объятия.        — Конечно уверен. Тем более если ты не пойдешь к нему прямо сейчас, то он точно вывихнет себе шею, — и словно в потверждение своих слов Ран едва заметно кивает в сторону Хитто, который пытается разглядеть Изану через нескончаемую толпу гриффиндорцев, на что Курокава слабо улыбается.        — Дорогой, вперед, — следом поторапливает его Ханма, закидывая руку на шею Рана и повисая на парне. — Получи уже наконец свой долгожданный поцелуй, чтобы я получил свои не менее долгожданные шестьдесят сиклей.        — Во время бала было пятьдесят! — внезапно восклицает Курокава, возвращая себе всю манерность и живость.        — Чифую присоединился к нашему спору, — довольно сообщает парню Риндо, вынуждая Изану резко дернуть головой в сторону Мацуно, из-за чего длинная сережка в его ухе встрепенулась вместе с ним, позвякивая.        — Чифую!        — Коко очень хорошо умеет убеждать играть на деньги! — в похожем тоне отзывается Мацуно, правда в отличие от наигранного возмущения Изаны, Чифую звучит более шуточно и весело.        — Меня он не затащил еще ни в один спор, — тут же спешит уведомить Ран, но Хаджиме на это лишь цокает, неверяще покачивая головой.        — Потому что ты их и начинаешь, умник, — пытается отстоять свое имя Коко, и не дожидаясь ответа он следует за Риндо, спускаясь по опустевшим ступеням трибуны.        — Просто признай, что я не поддаюсь твоим чарам! — следом выкрикивает Ран, и последний раз потрепав Изану по волосам, он пытается нагнать Хаджиме, чтобы продолжить абсолютно бессмысленный, но невероятно важный для них спор.        — Просто признай, что ты транжира! — не сдается Коко, и теперь, когда он почти полностью спустился с трибуны, голос его звучал отдаленно и глухо.        — Да вы оба сорите сиклями направо и налево, — включается в их перекрикивания Ханма, следуя за Раном. На лице Шуджи играет умиротворенная улыбка, а руки он засовывает в карманы своих черных джинс, расслаблено спускаясь по деревянным ступеням.        — Кто бы говорил! — одновременно выкрикивают Коко и Ран, и кажется, что это было как раз тем, чего не хватало Риндо, потому что сразу после этого младший Хайтани заходится звонким хохотом, картинно приподнимая очки и делая вид, что он утирает слезы.       Изана же, который все еще не сдвинулся с места, смотрит друзьям вслед, легко усмехаясь, а после переключает внимание на Казутору и Чифую, которые тоже не сделали и шага в сторону ступенек.        — Ты идешь, Чифую? — без какого-либо контекста спрашивает парень, но Мацуно совсем в несвойственной ему манере опускает взгляд в пол.        — Идет куда? — тут же спешит уточнить Казутора, потому что короткий вопрос от Изаны ставит его в тупик, и на плечи, словно мантия, резко ложится ощущение того, что он сейчас здесь лишний, и этот разговор совсем не предназначается для его ушей.        — Вчера Баджи позвал меня на какое-то подобие вечеринки в гостиной Гриффиндора. Сказал, что он уверен в их победе на все сто, поэтому празднование в любом случае состоится.        — И что ты ответил? — вновь интересуется Ханемия, при этом прекрасно осознавая, что он слишком сильно боится услышать ответ на свой вопрос.        — Согласился, правда, сам не знаю зачем, — нехотя выдавливает из себя Мацуно, и звучит он совсем нерадостно. — Но теперь я не думаю, что это настолько хорошая идея.        — Тебе не обязательно быть в компании Баджи, можешь побыть со мной и Какучо, — тут же предлагает Изана, распрямляя спину и почти что протягивая руку вперед, чтобы Чифую взял ее в свою. — Ну же, будет здорово!        — Я не хочу вам мешать, а с другими я не так уж и хорошо сдружился, так что…        — Я могу пойти с тобой.       И Казутора почти оборачивается, чтобы проверить, кто сказал эти слова, но он вовремя себя останавливает, потому что предложение определенно сорвалось именно с его губ, хотя прозвучало он как чужое.       Но Ханемии кажется совсем несправедливым то, что Чифую может пропустить неплохой шанс повеселиться. Ведь несмотря на ссору с Баджи, и некое презрение к факультету брата, Казутора готов был признать, что пиршества гриффиндорцев были самыми лучшими в Хогвартсе.       Нахоя знал тайный проход, через который он всегда бегал в «Три метлы», чтобы принести сливочное пиво, Юзуха и Майки были ответсвенными за музыку, и абсолютно все песни всегда подходили под музыкальный вкус Казуторы, и даже староста факультета Шиничиро позволял в такие дни абсолютно все, поэтому во время празднований в теплой гостиной Гриффиндора не скучал абсолютно никто.       А Чифую просто обязан был прожить всю хогвартскую жизнь в полной мере, в том числе побывать на вечеринке Гриффиндора, и если для этого Казуторе придется терпеть надменный вид брата и злобные взгляды в свою сторону, он готов был пойти на некоторые жертвы. Ведь Чифую всегда был рядом в те моменты, когда Казуторе это было необходимо, и меньшее, что он мог сделать для пуффендуйца в ответ, это потерпеть общество радостных гриффиндорцев несколько часов.        — Хотя я не уверен, что меня туда пустят, но…        — Мы все пройдем по приглашению Какучо, — спешит прервать сомнения Казуторы Изана, радостно улыбаясь. — Ты же знаешь, что нравишься ему, — добавляет Курокава, чтобы подбодрить Казутору, и Ханемии совсем не хочется говорить, что главная его проблема заключается вовсе не в Хитто, поэтому он решает согласиться, и по крайней мере это поднимает настроение Изане, потому что парень довольно хлопает в ладоши, хватая руки Чифую и Казуторы в свои и начиная тащить их за собой. — Будет весело, я уверен! В любом случае мы идем туда ради себя, плевать на остальных.       Вот только Казуторе не плевать, и мысленно он готовит себя ко всем нелестным словам и злым взглядам, которые гриффиндорцы наверняка будут кидать в его сторону, особенно при учете того, что они были в ссоре с Кейске, а значит брат ни за что не вступится за него так, как делал обычно.        — Будем вместе, да? — голос Чифую звучит звонко и радостно, а вес чужой руки в своей собственной уже кажется привычным. Казутора немного непонятливо глядит на Мацуно, пока они спускаются с трибуны и двигаются в направлении замка, и вопрос в его взгляде направлен не на слова Чифую, а на момент, в который он их произнес. И уже не в первый раз Казуторе казалось, что Чифую точно скрывает от него то, что он умеет читать мысли, потому что в такие моменты слова Мацуно являются главной поддержкой для Ханемии, и факт того, что пуффендуец об этом даже не догадывался, казался Казуторе немного забавным.        — Да, — с небольшой заминкой отвечает ему Казутора, и очень старается контроировать румянец, который захватывает его щеки и кончики ушей, когда Чифую ласково улыбается ему, а после осторожно заправляет одну из светлых прядок Ханемии ему за ухо, едва ощутимо касаясь кончиками пальцев чужой щеки. Сердце Казуторы по-дурацки начинает стучать гораздо быстрее.       Но чувство легкости улетучивается из организма Казуторы с каждым новым шагом, который приближал его к замку, и уже внутри, когда они ступили на двигающуюся лестницу, а Изана радостно начал щебетать о том, как здорово они проведут время, Ханемии приходится приложить все усилия, чтобы выглядеть максимально расслабленным и веселым, хотя дверь в гостиную Гриффиндора уже вызывала в Казуторе неконтролируемый приступ тревоги, и когда к этому прибавляется чувство чего-то плохого, Ханемия уже готовится к тому, чтобы извиниться и пойти в свою спальню, чтобы присоеденится к остальным друзьям, но его ноги сами двигаются следом за Курокавой, и когда Изана уверенно говорит «Фортес Хирос», озвучивая пароль, о котором ему рассказал Какучо, Казутора понимает, что пути назад нет, и он делает глубокий вдох, проходя через каменный дверной проём.       В гостиной Гриффиндора Казутора не был с прошлого года, и сейчас, оглядываясь по сторонам, парень подмечает, что внутри практически ничего не изменилось.       Просторная круглая комната сияла красно-золотыми отблесками, и внутри, как и обычно, было довольно тепло и уютно. Воздух приятно пах смесью корицы и апельсина, а огонь в камине глухо потрескивал, облизывая топку своим ярким оранжевым пламенем. И хоть сейчас комната была заполнена слишком большим количеством людей, Казутора все равно обратил внимание, что даже диванчики и ковры были на своих прежних местах. Единственным изменением, которое бросилось Ханемии в глаза, были заколдованные фонари-хлопушки, которые добавляли комнате уютности, и каждые пятнадцать минут они выпускали в комнату цветное конфетти: когда команда одерживала победу, гриффиндорцы любили украшать гостиную именно этим.       Пространство было заполнено болтовней и отголосками музыки, которая играла из потрепанного, но всеми любимого радиоприемника, и если бы сегодняшняя вечеринка была организована по абсолютно другому поводу, а Казутора не был бы в ссоре с Кейске, то Ханемия наверняка насладился бы этой атмосферой, потому что время, проведенное в гостиной факультета брата всегда было для Казуторы неким подарком, ведь здесь бурлила жизнь и смех — все то, чего ему часто не хватало в темной гостиной Слизерина.       Но сегодняшняя победа Гриффиндора совсем не была той, которой стоило бы гордится, а за поступок Баджи все еще хотелось бормотать извинения и опускать голову, поэтому Казутора правда заставляет себя перебирать ногами, чтобы не потерять Изану и Чифую среди радостной толпы.        — Не думал, что когда-нибудь окажусь среди такого шума, — говорит ему Чифую, и жмется к Ханемии немного ближе, тоже боясь разделиться. Но Казуторе не совсем понятно, доволен ли Мацуно такими обстоятельствами, или же они ему не нравились. И как только Ханемия хочет уточнить это, пуффендуец вновь отвечает на незаданный вопрос, произнося легкое: — У вас в гостиной мне нравится гораздо больше.       На это Ханемия улыбается, перехватывая руку Чифую гораздо увереннее (за все это время они так и не выпустили руки друг друга), а после он правда пытается хотя бы немного насладиться обстоятельствами, в которых он оказался. Казутора отмечает, что музыка, переплетающаяся с общим гулом, довольно приятная; столики возле каменной стены заставлены бутылками сливочного пива и закусками, которые в основном состояли из сладостей. Но самым главным был тот факт, что абсолютно никто не обращал на него внимания, и это не могло не радовать, ведь больше всего он боялся именно этого. Но сейчас все гриффиндорцы заняты обсуждением прошедшего матча, а болельщики других факультетов (в основном Пуффендуя, но Казуторе было прекрасн понятно, почему среди всей толпы он не видел ни одного когтевранца или слизеринца) имели гораздо больше друзей с Гриффиндора, чем сам Казутора, поэтому затеряться среди толпы стало самой простой задачей, с которой Ханемия справился на отлично.       В итоге Изана находит для них уютное местечко возле камина, а Чифую подзывает к ним три бутылки сливочного пива, используя одно из шармаботнских заклинаний, которое не изучалось в Хогвартсе.        — Был бы здесь Коко, он бы тебя до смерти замучил расспросами об этих чарах, — смеется Изана, и Казутора с неким облегчением отмечает про себя, что Курокава вновь вернул себе весь шарм и радость, потому что видеть друга подавленным было также непривычно и странно, как наблюдать за разочарованным Чифую, который рассказывал про приглашение Кейске.        — Это такие же бытовые чары, как и то заклинание умножения, — просто отзывается Мацуно, а Казутора считал чертовски милым то, что спустя почти что год Чифую так и не смог научиться принимать комплименты в сторону своих магических способностей, и даже когда Ханма и Ран с восхищением трепещали о том, что Чифую следующий Мерлин, раз он научился трансгрессии в таком раннем возрасте, пуффендуец отвечал скромное и сдержанное «в этом нет ничего такого», при этом выдавливая из себя смущенную улыбку.        — Поверь, для нашего Коко это магия высшего уровня, он обожает такие заклинания! — с упоением рассказывает Изана, потягивая сливочное пиво из горлышка стеклянной бутылки.        — Он твой фанат, это правда, — усмехается Казутора, подтверждая слова Курокавы, и после этого Чифую не спорит, довольно улыбаясь и поднося свою бутылку к губам, чтобы сделать глоток.       А Казутора совсем забывает о том, по какой причине они здесь собрались, потому что в данный момент это выглядит как их постоянные встречи в гостиной Слизерина, которые вошли в привычку, потому что Мацуно правда нравилось проводить там время, а все друзья Казуторы были безума от Чифую, из-за чего обстоятельства складывались лучше некуда, и их совместные посиделки были одним из самых лучших событий, которое произошло с Казуторой в этом году.       Но все хорошее рано или поздно подходит к концу, правда в случае с Ханемией это как раз происходит «рано», потому что вся та легкая и веселая атмосфера рушится в один миг, когда в гостиную Гриффиндора врывается Ямагиши и громко шипит «приготовились!», а спустя мгновение Казутора видит, как гриффиндорская сборная, с Дракеном во главе, проходит через каменную арку, и в этот момент все, что слышит Ханемия, это безудержный и невероятно громкий крик, из-за которого хочется закрыть уши.       Факультет приветствует своих игроков поздравительными воплями, и среди общего шума Ханемия абсолютно точно различает даже львиный рык (кто-то съел конфету воспроизведение звуков), но самым шокирющим для слизеринца становится тот факт, что большинство толпы выкрикивает имя Кейске, добавляя следом «герой», «храбрец», «лучший охотник», и даже чересчур величавое для Баджи «король», однако его брат наслаждается каждым комплиментом в свой адрес, даря толпе свою лучшую улыбку и слишком манерно вскидывая правую руку в воздух, тут же начиная перебирать пальцами в знак приветствия.       По лицу Дракена и Юзухи Казутора прекрасно видит, что они, как и он сам, совсем не согласны с этим, а Изана, стоящий рядом, неверяще хмыкает себе под нос, запивая свое негодование глотком пива.        — Тоже мне, король. Если только король подлецов, вот это точно его звание, — бубнит Курокава, однако он вовсе не пытается сделать свой голос тише, просто все еще не прекращающиеся вопли гриффиндорцев перекрикивают его нормальную речь, и после Изана делает еще один глоток, больше не произнося ни слова.        — Дайте слово капитану! — слышится чем-то громкий голос, и Казутора быстро замечает Шиничиро, который вскидывает две руки вверх, чтобы успокоить беснующуюся толпу. — Ни звука, пока Дракен говорит свою речь!       Шум толпы стихает так резко, словно кто-то наложил «Силенцио», и теперь взгляды каждого были прикованы к Дракену, который забрался на стол и крепко сжимал горлышко бутылки с алкоголем в своей правой руке.        — Для начала, огромное спасибо за вашу поддержку! — начинает Рюгуджи, и эти слова приветствуются бурными аплодисментами, к которым присоединяется даже Казутора.       Ведь несмотря на то, что Дракен был другом Баджи, вел он себя действительно как один из самых достойных людей, которых Ханемии доводилось встречать за всю свою жизнь. И если Чифую был типичным пуффендуйцем, который будто сошел со страниц учебника, то в сторону Рюгуджи можно было сказать примерно те же слова, только парень был типичным гриффиндорцем, и абсолютно все в его поведении, словах и внешнем виде кричало о том, что он учится на самом популярном и уважаемом факультете Хогвартса.        — Но несмотря на нашу победу, я хотел бы сказать, что наши соперники сегодня были безумно сильны. И если здесь есть когтевранцы, — Дракен делает короткую паузу, пробегая по толпе взглядом, словно стараясь выцепить из общей массы несколько сине-бирюзовых мантий. Казутора же повторяет это действие за ним, и взгляд его падает на Хаккая и Сою, которые сейчас стояли рядом с Юзухой и Нахоей, правда вид у них был довольно подавленный. — Команда Гриффиндора хотела бы принести вам извинения за сегодняшний поступок нашего охотника Кейске.        — Хоть один достойный человек в этой комнате, — бормочет какой-то пуффендуец за спиной Казуторы, и про себя Ханемия молча соглашается, смотря на Дракена с нескрываемым восхищением.        — Поведение Баджи нарушило не только спортивные уставы, оно также идет в разрез с идеологией нашего факультета, и как капитан я приношу извинения лично от себя, так как поведение игроков является моей ответственностью, и в сегодняшнем инциденте есть и моя доля вины. Ваша команда играла достойно и честно, а Такаши всегда является для меня одним из сильнейших соперников, поэтому я желаю ему скорейшего восстановления! И также я хочу обратиться к своему факультету, и попросить вас не поощрять сегодняшний поступок Кейске, потому что он был низким и совсем не «гриффиндорским». Вместо этого вы можете поблагодарить сборную Когтеврана за чистый матч и пожелать их капитану поскорее восстановиться после перелома, как это сделал я!        — Такаши продолжил играть с переломом? — шокировано лепечет Чифую, пока Изана и Казутора знающе переглядываюся, синхронно хмуря брови.        — Ран будет в ярости, — нервно выдыхает Изана, на что Ханемия согласно кивает, с ужасом представляя, как именно пройдет финальный матч в этом году.        — И все же, — продолжает Рюгуджи, делая тон своего голоса немного мягче. — Благодаря отличной реакции и быстроте нашего Какучо, команда Гриффиндора вышла в финал. И я надеюсь, что во время следующего матча мы вместе с нашими болельщиками сможем проявить наши лучшие стороны, и кубок школы вернется ко львам! За Какучо!       «За Какучо!» — повторяет толпа, хотя голос Изаны прорезается ярче всего, и Курокава ярко улыбается, когда Хитто находит его среди толпы и тут же подмигивает. Поэтому когда Дракен слезает со стола, присоединяясь к остальным, а празднование усиливается вместе со звуком радиоприемника, Казутора подпихивает Изану вперед, отрывая парня от его места возле стены.        — Вы точно не хотите к нам? — второй раз переспрашивает Курокава, пока Чифую и Казутора слабо улыбаются, отрицательно качая головами.        — Ханма уже грезит о своих сиклях, так что иди, — довольно говорит ему Ханемия, и при помощи Чифую парню удается сдвинуть Изану с места, из-за чего наигранно-возмущенное «Казутора!» друга тонет в толпе, правда Изана быстро забывает обо всех спорах в мире, когда Какучо оказывается рядом с ним, и Курокава не тратит ни секунды, чуть ли не запрыгивая на гриффиндорца и начиная бормотать радостное «ты такой молодец, я так тобой горжусь, ты самый лучший», вызывая этими словами довольную улыбку на лице Хитто, и когда Какучо крепко обнимает Изану в ответ, совсем немного приподнимая его над землей и пряча лицо в шее Курокавы, Казутора переводит свой взгляд на Чифую, а Мацуно тут же понятливо хмыкает в его сторону, после чего они глупо смеются, и Казутора совсем пропускает тот момент, когда лоб Чифую утыкается в его ключицы, а нос самого Ханемии зарывается в светлые пушистые волосы пуффендуйца, и они осторожно приобнимают друг друга, чтобы не разлить содержимое их бутылок, которые они все еще крепко держали в свои руках.        — Напомни, на какое число ты сделал ставку? — тихо интересуется Ханемия, но из-за их позы Чифую прекрасно слышит чужой голос, который пробивается сквозь шум и музыку.        — На середину мая, — также тихо отвечает Мацуно, и когда он резко поднимает голову, теперь находясь слишком близко к лицу Ханемии и удобно упираясь подбородком в ключицы слизерина, Казуторе кажется, что в любой момент его собственные ноги подло подведут его, и он не устоит, рухнув на пол.       Почти допитая бутылка пива тоже дает о себе знать, и если без алкоголя Казутора вполне отдавал себе отчет о том, что Чифую безумно красивый, то сейчас, когда сливочное пиво приятно ударяет в голову, отключая все «за» и «против», Казутора не чувствует никакого стеснения, рассматривая абсолютно каждую деталь на лице Мацуно.       Правда Ханемия безумно жалеет, что сделал даже один глоток алкоголя, потому что пить он совсем не умел, поэтому чаще всего он либо совсем отказывался от всех предложений друзей выпить вместе с ними огненный виски, либо каждый глоток любого алкогольного напитка Казутора запивал огромным количеством сока или газировки. Но сейчас он не только не разбавил чертово пиво чем-то безалкогольным, но к тому же он не взял ни одной закуски со стола, и теперь в голове роятся совсем сумасшедшие мысли, которые никогда бы не пришли к нему, если бы он был трезв.       Ведь Чифую сейчас совсем рядом, и кажется таким волшебным и почти что нереальным, что у Казуторы возникает острое желание коснуться Мацуно хотя бы самыми кончиками пальцев, чтобы просто убедиться, что пуффендуец действительно рядом с ним, и Казутора не выдумал его, потому что таких идеальных и красивых людей просто не могло существовать.       И хоть Чифую выглядит гораздо более трезвым, он сильнее оборачивает руки вокруг чужой талии, и вовсе не противится, когда Казутора приподнимает свою руку и осторожно обводит контур его лица, сразу же перебираясь на брови, а после нос, и Мацуно подается ближе, пусть совсем немного.       Все расстройства сегодняшнего дня забываются, исчезая в плотном тумане, который заполняет разум Казуторы, и каждая клеточка его тела фокусируется на Чифую. На его теплом запахе соленой карамели, который так точно отобразился в амортенции на уроке Зельеварения; на его пальцах, которые сейчас осторожно сжимали края кофты Казуторы; на его глазах, которые поддатливо закрываются, стоит Ханемии осторожно коснуться их подушечками своих пальцев; и на его губах, которые в данный момент находятся непозволительно близко от губ Казуторы, но Ханемия вовсе не думает о последствиях, поэтому желания отстраниться у него не возникает, и он замирает в таком положении, теряясь во всех приятных ощущениях, и осознавая, что сейчас он по-настоящему счастлив.       Та самая мысль, которую он пытался отогнать дважды, снова возвращается в его голову, но Казутора приветствует ее как старого друга, разбирая по крупицам и понимая, что это самая безумная, но в тоже время правильная мысль, которая появлялась у него за все время.       Он почти уверен, что если бы он выпил немного больше, то расстояния между его губами и губами Чифую не осталось совсем.       Он почти уверен, что то, что он испытывает рядом с Чифую превосходит понимание дружбы.       Он почти уверен, что Чифую ему нр…        — Вы не видели Чифую?! — звучит так громко и басисто, что Казутора и Чифую резко отстраняются друг от друга, поворачиваясь в сторону источника звука.       И Казутора почти позволяет грустному смешку проскользнуть в счастливый шум вечеринки, ведь этот голос принадлежит Кейске, и тот факт, что его брат ищет Мацуно, кажется еще более очевидным и смешным, а Ханемия ощущает себя до невозможности глупым. Ведь только он мог быть настолько наивным, веря в то, что сегодня Баджи никак не сможет вмешаться в их совместное времяпрепровождение с Чифую.       Казалось, что за все время «необщения» с братом Казутора успел подзабыть некоторые его повадки, одной из которых была настырность, которую многие путали с упорством и уверенном пути к мечте. Однако Ханемия знал, что чаще всего «мечтой» брата была не какая-то высокая цель, а обычная «хотелка» в виде новой атрибутики по квиддичу или какой-нибудь вещи Казуторы, которую парень всегда отдавал без задней мысли. Но теперь, когда на месте очередной «хотелки» Баджи был Чифую, и Кейске не сдался даже спустя такой длинный период времени, Казутора понимал, что дела обстоят куда серьезнее, и тот факт, что с этим им придется разобраться самим, вводил в ступор, ведь все те немногочисленные конфликты за всю их жизнь решались достаточно быстро, но сейчас они с братом шли на свой личный рекорд, который был совсем незапланирован, и из-за которого Казутора вновь и вновь становился перед главным вопросом в своей жизни — уступить ли брату на этот раз?       Эти слова он задавал себе ни один раз, правда почти всегда ответ на них был положительным, и Казутора быстро и стойко прощался со своей любимой плюшевой игрушкой или же красивой новой толстовкой, которую он выбирал на себя, но Баджи это вовсе не мешало играть в ней в квиддич.       Но сейчас, когда желания Кейске заняли слишком высокую планку, и на кону стояло все общение с Чифую, Казутора совсем не спешил дать привычный положительный ответ, потому что последствия этого решения были слишком серьезны, и Ханемия знал заранее, что без Мацуно ему придется слишком тяжело, и вероятность того, что он вновь станет тихим и замкнутым слизеринцем, каким он был на первом курсе, не на шутку пугала, и на фоне этого страха боязнь Баджи немного отступала на второй план, из-за чего сейчас Казутора принимает важное для себя решение, которое он откладывал непозволительно долго.       Ему необходимо поговорить с Кейске. И пусть они не придут к общему решению за один раз, но Казутора хочет хотя бы положить начало к их примирению, а сейчас ситуация кажется невероятно удачной, почти что идеальной, и все, чего Ханемии не хватает для успеха, это маленького глотка «Бодроперцового зелья», которое отлично помогало протрезветь в считанные секунды, и после него Казутора вновь сможет мыслить здраво.        — Иди, — тихо предлагает Ханемия Чифую, смущенно глядя на носки своей обуви, потому что взглянуть Мацуно в глаза кажется чем-то слишком сложным. То, как они стояли какое-то мгновение назад, совсем не было похоже на их обычное общение, из-за чего Казутора прекрасно чувствует, как его лицо горит, а все последние силы уходят на то, чтобы его голос не дрожал. — Ты ведь знаешь, он здесь все перевернет вверх дном, пока не найдет тебя.        — А ты? — обеспокоенно интересуется Чифую, но Казутора тут же активно качает головой.        — Я буду в порядке, если что найду Изану.        — Не уходи, ладно? — просит пуффендуец, и Казутора не противится, когда Чифую берет его за руку. — Я спрошу у Кейске, что ему нужно, а потом найду тебя. Договорились?       И все же Ханемия поднимает голову, замечая, что Чифую находится в таком же положении, что и он сам, однако оба они улыбаются, подавляя в себе смущение и неловкость. Чифую был первым, с кем Казутора не боялся показывать свои истинные эмоции.        — Хорошо, — соглашается слизеринец, решая не упоминать о своем желании поговорить с братом и о том, что он не уйдет, пока не выполнит свою цель; и когда они вновь слышат Баджино «не видел Чифую?», Мацуно отпускает руку Казуторы, и слегка сморщив нос, он медленно вливается в густую толпу, пробиваясь навстречу Кейске. — Зелье, — тут же бормочет под нос Ханемия, словно напоминая себе о его дальнейших действиях, и парень начинает медленно пробираться к столам с алкоголем — чаще всего заботливая часть гриффиндорцев оставляла фляжку с зельем именно там.       До стола Казутора доходит удивительно ловко — огибая каждого, кто стоит у него на пути, и умудряссь не врезаться ни в одного гриффиндорца, а когда цель успешно достигнута, а спасительная фляжка действителньо стоит среди упаковок «Сдобных котелков» и нетающего мороженого (тот, кто отвечал за закуски, явно не старался), Ханемия даже легко усмехается, наливая немного зелья в небольшой расписной стакан, а после выпивая его залпом, позволяя магии сделать свое дело.       Его хватка на стакане вмиг становится более твердой, плотный дым сразу же «выветривается» из головы, а стыд за свое поведение с Чифую почти сбивает с ног, но Казутора спешит успокоить себя тем, что он обязательно попросит у Мацуно прощения, только после того, как он поговорит с Кейске.       Теперь, когда сливочное пиво больше неподвластно над его словами и действиями, Ханемия осознает, что у него есть достаточно много веских аргументов в сторону Баджи, из-за чего уверенность в решении о разговоре бодрит Казутору почти что на уровне только что выпитого зелья, и единственной проблемой, которая стоит на его пути, является отсутствие брата, потому что цепкий взгляд Ханемии совсем не замечает привычного высокого темного хвоста, который всегда выделялся из общей массы.        — Казу! — слышится чей-то невероятно громкий и счастливый голос, а в следующую секунду со спины на Ханемию налетает Изана, крепко обнимая Казутору за шею. Какучо, который идет следом, выглядит гораздо более собранно, но одного взгляда на Курокаву становится достаточно для того, чтобы Хито не смог подавить улыбку. — Идем к нам, Хаккай бросил Какучо вызов в настольный квиддич, все собираются, чтобы посмотреть.        — Я с удовольствием присоединюсь, но немного позже. Ты не видел Кейске? — Казутора решает сразу перейти к делу, потому что он продолжает бегло оглядывать толпу, но Баджи нигде не видно, и Ханемия чувствует, как с каждой секундой вся его уверенность медленно начинает угасать.        — Да какая разница, где Кейске! Идем, сейчас все займут самые лучшие места! — упрямится Изана, и уже начинает тянуть Казутору за собой, однако Ханемия сильно упирается, не позволяя сдвинуть себя с места.        — Изана, мне нужно с ним поговорить. Ты видел, куда он пошел?       И когда Курокава медленно убирает свои руки с его шеи, а взгляд друга падает куда угодно, но только не на Казутору, Ханемия с ужасом ждет от него ответа, но парень все еще не хочет его давать.       — Изана?        — Скажи ему, — вмешивается Какучо, поддерживающе дотрагиваясь своими пальцами до руки Курокавы. — Казутора-кун имеет право знать, — чуть более решительно добавляет Хитто, и вздох, испускаемый Изаной следом, пускает по коже Казуторы неприятные мурашки, которые навевают безвыходное чувство беды.        — Баджи повел Чифую на Астрономическую башню, Казу, — обреченно выдавливает из себя Курокава, заранее понимая, что он доносит самую ужасную информацию. — И… — но Изана тут же запинается, не решаясь договорить свою мысль.        — Кейске назвал это свиданием, Казутора-кун, — вместо Изаны продолжает Какучо, нанося последний удар. — Он хочет предложить Чифую попробовать повстречаться.       Все надежды и планы Казуторы рушатся в один момент, а внутри образуется сотня кровоточащих ран, словно кто-то отработал на нем «Сектумсемпра» не менее тысячи раз. К глазам подступают предательские и слишком неуместные слезы, а руки начинает бить мелкая дрожь — Казутору накрывает паника.        — Но это ничего не значит, Казу, подумай сам. Мало ли что хочет Кейске, я тоже много чего хочу, так что не нужно думать, что Чифую согласится, ну же, — тут же тараторит Изана, делая маленький шаг к Ханемии, чтобы заключить его в объятия, но Казутора наоборот делает два шага назад, выставляя вперед руки в качестве своеобразного щита.        — Я пойду, Изана, — еле выдавливает из себя Казутора, и резко поворачивается в сторону двери, игнорируя то, как Курокава пытается его окликнуть.       И хоть духота и шум гостиной Гриффиндора остаются позади, Казутора все еще не может успокоиться, потому что осознание полной ситуации окончательно выбивает из него все силы, и все, чего хочется Ханемии, это спрятаться абсолютно ото всех, и просто выпустить все свои эмоции наружу.       Потому что сейчас, когда его быстрые шаги громко и четко отражаются от стен Хогвартса, все, что повторяет про себя Ханемия, это одно предложение, которое приносит нескончаемую боль.       «Ты проиграл по своей же вине».       Ведь Чифую не спешил идти на зовы Кейске, но именно Казутора настоял на этом. Ведь он знал, что ему нельзя пить, однако он с уверенностью схватил бутылку, почему-то думая, что сегодня все сложится по-другому. Ведь расслабляться рядом с братом было самой главной ошибкой, но он все равно ее допустил, отчего-то решив, что Баджи не сделает такой серьезный шаг.       А теперь, Чифую наверняка был в объятиях Кейске, и они вместе смотрели на закатное солнце, которое заходило за силуэты гор. Теперь Мацуно сможет общаться с ним лишь раз в неделю, если их общение вовсе сохранится. Теперь Казутора снова чувствовал себя настолько плохо и одиноко, что в голову приходила мысль о том, что если бы его не было, то абсолютно все люди в его окружении жили бы в несколько раз счастливее. Теперь Ханемия знал наверняка, что он самый бестолковый и жалкий человек на этой земле.       В тот день Выручай-комната приняла Казутору в свои «объятия» как можно ласковее, но второе кресло, стоявшее рядом с его, так и не было занято одним милым пуффендуйцем, который всего лишь час назад ярко улыбался в его объятиях.

***

       — Вы чертовы извращенцы, вот вы кто, — серьезно сообщает им Изана, обводя спальню старших выставленным указательным пальцем, однако в ответ он получает безумно радостный и пьяный смех, начиная смеяться следом.       Когда старые часы на тумбочке Ханмы пробили полночь, они распивали третью бутылку алкоголя за сегодняшний вечер. Первым, как часто бывало, они расправились со сливочным пивом, после переходя к эльфийскому вину, и теперь в их стаканах плескалась главная звезда сегодняшнего вечера — «Веселящая вода», которую они пили в абсолютно чистом виде, потому что Ханма со всей серьезностью объявил, что смешивать такое сокровище с пуншем было самой идиотской идеей, которая приходила им в голову.       Поэтому теперь все парни глупо хохотали, пытаясь вытянуть из Изаны историю про их поцелуй с Какучо.        — Не стоит обобщать, я, например, будущий бизнесмен, — серьезно оспаривает Шуджи, вновь стараясь похвастаться тем, что именно его ставка оказалась выигрышной, и теперь его кошелек пополнился на те самые шестьдесят сиклей, о которых он так сильно грезил.        — Это твой первый выигрышный спор за два года! — хохочет Ран, правда становится понятно, что он пытается оспорить слова друга, но смесь алкоголя в организме заставляет Хайтани безудержно веселиться, и он заваливается на колени Коко, который сидит рядом, пока Ханма смеется от слов друга, но пытается собраться с мыслями, чтобы ответить на слова Рана.        — Говорю тебе, моя удачливость вернулась вместе с этими шестьюдесятью сиклями! — деловито заявляет Шуджи, изо всех сил сдерживая очередной смешок, который так и наровит сорваться с его губ. Все же пить Веселящую воду в последнюю очередь было не менее плохой идеей, чем подливать ее в пунш во время бала.        — Докажи! — тут же включается Ран, и удобнее разваливается на бедрах Хаджиме, который посмеивается с взаимодействия друзей и без задней мысли начинает перебирать длинные волосы Хайтани, сплетая их в совсем легкую косу.        — Спорим, что Какучо поцеловал Изану первым?! — предлагает Ханма с такой готовностью, словно он весь вечер только и ждал этого момента.        — На что? — с неменьшим рвением отзывается Ран, поворачивая голову немного вбок, из-за чего коса, которую Коко усердно плел из двухцветных прядей, распускается, и Хаджиме дует губы, начиная работу сначала.        — На пачку розового кокосового льда!        — Ты шутишь! — тут же чересчур громко усмехается Риндо, пока Изана почти давится очередным глотком алкоголя.        — Наконец-то никаких коэффициентов, — мечтательно тянет Хаджиме, продолжая доделывать прическу на голове Рана.        — Серьезно? Даже не на один сикль? — уточняет Ран, звуча почти как его брат, пока Ханма утвердительно кивает, копируя позу Хайтани и укладываясь на бедра Казуторы, который сидел на его кровати.        — Я помогаю тебе сохранить твои сбережения, — довольно отзывается Шуджи, всем своим видом пытаясь показать, что он делает самое благое дело. — Изана, дорогой, рассказывай, — просит Ханма следом, по-собственнически закидывая одну из рук Казуторы себе на ключицы, и фокусируясь на Курокаве, который ради истории удобнее устраивается на кровати, складывая ноги под себя.        — На чем я остановился в прошлый раз? — уточняет Изана, потому что пересказывать тот день, когда Гриффиндор одержал победу, он начал еще в тот момент, когда они распивали сливочное пиво, но после фокус сместился на Рана, который начал рассказывать про перелом Мицуи и о том, что Вакаса дал добро на то, чтобы братья Хайтани не жалели соперников и отбивали бладжеры со всей силы, целясь в важные звенья команды противника.        — На настольном квиддиче, — подсказывает Риндо, и за все посиделки с алкоголем парни успели выяснить, что именно младший Хайтани пьянел медленнее остальных, поэтому чаще всего речь Риндо была самой четкой, а события их собраний он запоминал лучше всех.        — Скучнейшая игра в моей жизни, волшебные шахматы интереснее в тысячу раз, — комментирует Курокава, слегка морщась и делая очередной глоток Веселящей воды, из-за чего в тишину спальни тут же проскальзывает его неконтролируемый смешок. — Но Какучо все равно обошел Хаккая, — гордо объявляет Изана, даже выпрямляя до этого слегка сутулую спину. — И потом мы пошли на крышу, — на лице Курокавы расползается чересчур счастливая улыбка, и он поднимает взгляд куда-то в потолок, выглядя при этом карикатурно-мечтательно.        — И там он снова устроил тебе свидание в воздухе? — подначивает Риндо, тыкая пальцем в плечо Курокавы (Коко с самого начала сказал, что то, что они сели на одной кровати, было плохой идеей), но Изана лениво отводит руку друга в сторону, качая головой.        — Какучо никогда не повторяется в идеях, — деловито объявляет Изана, заправляя пару прядей себе за ухо и задевая при этом сережку, которая тут же бренчит. — Он устроил мне целый пикник, по его просьбе наши школьные эльфы приготовили все мои любимые блюда.        — Какучо знает, где находится кухня? — удивляется Коко, на секунду отвлекаясь от мудреной косы на голове Рана, чтобы взглянуть на Изану.        — Оказывается, Чифую знает, поэтому Какучо попросил у него помощи.       И имя Мацуно, прозвучавшее слишком громко в устоявшейся тихой атмосфере комнаты, заставляет Казутору нервно вздрогнуть. Потому что прошедшие пять дней были для него настоящим адом на земле, из-за чего делать вид, что все в порядке, становилось все труднее.       После того самого пиршества в гостиной Гриффиндора Казутора действительно не находил себе места, и главным его страхом было столкнуться с Баджи или Чифую, ведь он совсем не был уверен в том, что сможет отыгрывать роль того, кому ничего неизвестно про их свидание на астрономической башне. Однако хотя бы в этом удача встала на его сторону, и Ханемии очень ловко удавалось проскальзывать из кабинета в кабинет не натыкаясь на своего брата или Мацуно.       Сам Чифую искал с ним встречи всего лишь два раза, но в обоих ситуациях Казутора слезно умолял Изану соврать, что Ханемия якобы безумно занят подготовкой к предстоящему тесту по Алхимии или же отработкой теории для экзамена по трансгрессии, и Курокава, пусть и с небольшим протестом, все же выполнял его просьбу, из-за чего опасность разговора с пуффендуйцем отступала на какое-то время.       Кейске же не изменял себе, и его внезапный план не стал поводом для разговора с Казуторой, но Ханемия впервые был этому рад, потому что все те логичные аргументы, которые прежде ютились в его голове, растворились в болезненных мыслях о том, что Баджи все же смог увести Чифую у него из-под носа, поэтому сейчас у Ханемии действительно не было ни слов, ни сил на разговор с братом.       А последние крупицы своего духа Казутора тратил на долгие мысли о том, как бы все сложилось, если бы он был кем-то другим. Именно поэтому последние дни, когда Ран и Ханма желали ему спокойной ночи, Казутора совсем слабо кивал на их слова, а после накладывал «Силенцио» на свой балдахин, и утыкался в подушку, глуша в нее свои надрывные всхлипы и сжимая в руке край одеяла.       И наверняка кто-нибудь другой решил бы, что Ханемия слишком преувеличивает. Ведь жизнь всегда состоит из взлетов и падений, из несправедливостей и обид, из победителей и проигравших, но для Казуторы главным источником всех проблем всегда был он сам, а на втором месте, словно тень, следовала его принадлежность к Слизерину, которая из раза в раз заставляла ненавидеть себя еще больше и постоянно помнить, что в этой жизни он не заслужил абсолютно ничего.       Казутора готов был поклясться, что еще никогда в жизни он не чувствовал себя настолько большим дураком, как в этот период, потому что только такой круглый болван, как он сам, мог и правда поверить в слова близкого окружения о том, что факультет не играл важной роли в его жизни. Но в настоящее время Ханемия как никогда остро ощущал на себе все положение слизеринцев в обществе, потому что кто-то настолько хороший, как Чифую, не стал отдавать предпочтение в сторону невнятного Казуторы с самого отвратительного факультета Хогвартса, особенно когда конкуренцию составлял кто-то как Кейске, представляя собой того человека, которого хотелось бы видеть рядом с собой: открытого и уверенного, с хорошими заслугами в спорте и принадлежности к факультету, который уважается во всем магическом мире.       У Казуторы изначально не было и шанса, и он сделал самую главную ошибку когда позволил себе поверить в то, что он сможет изменить положение вещей и его жизнь в один момент перевернется с ног на голову, оставляя все плохое позади и даря ему светлое и такое желаемое будущее.       Но сейчас, когда осознание медленно впитывалось в каждую клеточку его тела, Казутора предельно ясно понял одну вещь, которую он позволил себе забыть — он навсегда останется слизеринцем, и окружающие всегда будут видеть в нем последнего мерзавца. А дальнейшая жизнь сулила ему лишь одну перспективу — быть в тени драгоценного Кейске, и больше никогда не пытаться из нее выйти. Потому что даже малейшая попытка постоять за себя приносила невыносимое количество боли и страданий, а Казутора был слишком слабым, чтобы из раза в раз терпеть эти давящие чувства, тем более в одиночку.        — Вы такие милые, меня сейчас стошнит, — жалуется Риндо, и это немного приводит Казутору в чувства, но совсем не отменяет того, что он пропустил добрую часть рассказа Изаны.        — Да брось, все не так уж и плохо, — оспаривает Ханма, слегка приподнимаясь, чтобы смочить горло глотком алкоголя. — И что было потом?        — Мы ели «Поцелуй Дриады» и…        — Я не ослышался? Они ведь продаются только в «Сладком гробу Дракулы» в Румынии! — удивляется Ран, и уже хочет приподнять голову, но Коко вовремя останавливает его, явно не желая переплетать чужие волосы во второй раз. В итоге всю свою удивленность Хайтани передает через слишком приподнятые брови — из всей компании именно он был главным ценителем сладостей, и знал абсолютно все известные кондитерские магазины волшебного мира.        — Если Какучо заранее прибегнул к помощи эльфов, наверняка он продумывал это свидание не один день и подготовился, — резонно подмечает Коко, слегка расправляя почти что доделанную прическу на голове друга.       На это Изана дает невербальный ответ, указывая на Хаджиме своим длинным пальцем и согласно кивая, одновременно с этим делая очередной глоток из своей чашки.        — На какой-то момент мы замолчали, но мне казалось, что я должен как-то попытаться заполнить эту тишину…        — Как и обычно, — со смехом подмечает Риндо, и без каких-либо сложностей уворачивается от руки Курокавы, чьи движения сейчас были вовсе не координированы.        — И почему-то я подумал, что ляпнуть фразу «забавно, что даже у Дриады был поцелуй» было хорошей идеей.       Но прежде, чем Изана успевает закончить свою фразу, Ханма выплевывает остатки «Веселящей воды», заходясь в самом громком приступе смеха за сегодняшнюю ночь, а остальные спешат присоединиться следом, и даже на губах Казуторы проскальзывает тень улыбки, потому что настолько глупую, но в какой-то степени милую вещь действительно мог ляпнуть только Курокава, чем он из раза в раз успешно подтверждал свой статус самого смешного друга на ровне с Ханмой.       В данный же момент Шуджи сильно хватается за свой живот, потому что смеяться так сильно и так долго явно не входило в базовые возможности человека, и все же он никак не мог остановиться — огромная куча алкоголя, «Веселящая вода», все еще налитая в чашке, и фраза Изаны явно были самой опасной комбинацией, о которой никто не догадывался.        — Тебе чертовски повезло, что Какучо без ума от тебя! — хрипит Коко, проталкивая свои слова сквозь такой же истеричный хохот. — Я бы умер со смеху прямо на месте!        — Поэтому у тебя никого и нет! — тут же парирует Изана, хотя с его губ срывается такой же счастливый смех, и парню даже приходится утереть несколько слез с уголков своих глаз. — Но я согласен, что можно было прийти к чему-то более остроумному.        — Изана, дорогой, поверь, это, — Шуджи делает паузу, чтобы придать своим словам значимости и артистичности, — самый наивысший уровень остроумности, который я когда-либо слышал, ты чертов гений! — успевает пролепетать Ханма, и в следующую секунду его захватывает новый приступ смеха, из-за чего парень сильнее утыкается в бедра Казуторы, стараясь немного прийти в себя.        — И все же, — вступает Риндо, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться окончательно. — Что было после этого?        — Я подумал, что все испортил, — честно признается Изана, успокаиваясь следом за другом и запивая последние нотки хохота остатками алкоголя в чашке. — Но Какучо просто посмотрел на меня и улыбнулся, а потом… — Курокава даже не пытается скрыть хитрую улыбку.        — Потом..? — похожим тоном тянет Коко, выжидающе глядя на друга, и в эту минуту кажется, что абсолютно все в комнате задерживают дыхание, лишь бы не пропустить слова Изаны.        — Какучо поцеловал меня первым! — пищит Курокава, и тут же утыкается лицом в подушку, которая до этого мирно покоилась на его коленях. А Ханма победно вскакивает на ноги, слегка по-старчески вскидывая обе руки вверх в победном жесте, и ему не хватает буквально одного лишнего глотка алкоголя, чтобы повторить излюбленный жест Изаны и показать Рану язык.        — Даже не начинай, — предупреждает друга старший Хайтани, но Шуджи уже набирает воздух в легкие, начиная бормотать.        — Я ведь сказал тебе, я снова стал ходячим «Феликс Фелицисом»! С тебя пачка розового кокосового льда, и учти, белый я не приму! — серьезно объявляет Ханма, и подходит к небольшому столику, чтобы наполнить свою чашку алкоголем.        — Я правда думал, что ты поцелуешь его первым, — удивленно подмечает Риндо, слегка склоняя голову набок и сужая глаза, словно производя какие-то расчеты в голове.        — Да брось, Какучо гриффиндорец до мозга костей. Так что храбрость и прочая лабуда заложены в нем генетически, — с усмешкой оспаривает Ханма, облокачиваясь на стол и празднуя свою победу большими глотками «Веселящей воды».        — Ты еще расскажи, что в твоей ставке была какая-то логика, и ты поставил на Какучо не наугад, — немного обиженно возмущается Ран, даже дуя губы и складывая руки на груди.        — А как иначе, дорогой! — тут же отзывается Ханма, салютуя другу своей чашкой. — Холодный расчет и везение — все, что мне нужно для победы.        — Посмотрим, как ты сдашь экзамен по трансгресси, умник! У Двукреста в одном мизинце больше холодного расчета, чем во всем тебе. Наверняка этот старик уже заранее знает, сколько у нас будет случаев расщепа, — продолжает обижаться Ран, но когда Коко гордо показывает ему наконец законченную и закрепленную косу, Хайтани немного отвлекается, рассматривая замысловатое плетение из своих волос и говоря одобрительное «очень красиво», на что Хаджиме довольно улыбается, после немного устало откидываясь на мягкое одеяло позади себя.        — Мне нет смысла выделываться, в любом случае Казутора сдаст экзамен лучше всего нашего курса. Правильно, Казу? — улыбается Ханма, пытаясь втянуть друга в их разговор, но Казутора совсем потерялся среди всех фраз, а история Изаны и вовсе нагнала на него безумную тоску и грусть, из-за чего продолжать веселые посиделки с друзьями совсем не хотелось, и сейчас Ханемия отдал бы все, чтобы уже привычно задернуть кровать грузным темно-зеленым балдахином и хорошенько проплакаться, сбросив с себя хотя бы немного всех тех давящих чувств, которые заполонили все его нутро. — Казу? — снова зовет Шуджи, когда Казутора так и не отвечает на его вопрос.       А Ханемия правда пытается. Он нервно теребит заусенец на большом пальце, стараясь выдавить из себя хотя бы что-то, но в горле так не вовремя возникает предательский ком, а глаза уже начинает пощипывать, и теперь ответ не так важен, ведь в первую очередь ему нужно успокоиться.       «Опять ты все портишь. Испортил жизнь Кейске, испортил первый год в Хогвартсе для Чифую, а теперь портишь веселый вечер для друзей. Какой же ты жалкий» — нашептывает внутренний голос, но страшнее всего от того, что Ханемия согласен с абсолютно каждым словом, и ему срочно нужно уйти, просто раствориться, чтобы не усложнять жизнь окружающим, однако его попытка побега прерывается даже не успев начаться, ведь Ханма оказывается рядом с ним в считанные секунды, и тут же заключает в свои крепкие объятия, позволяя уткнуться лицом в свою чистую толстовку, пахнущую смесью порошка из хогвартской прачечной и каким-то одеколоном, но все, чего так не хватает Казуторе сейчас, это чужих, чуть более особенных объятий, которые сопровождались сладким запахом соленой карамели, ставшим для Ханемии любимым.        — Простите, — Казутора прикладывает все усилия, стараясь не проронить ни одной слезинки, пока его слова выходят дрожащими и едва слышными. — Простите, я не хочу портить вечер, давайте я уйду и…        — Тора, не говори глупостей, — мягко оспаривает Коко, и Казутора замечает, что теперь абсолютно все парни сидели рядом с ним на кровати Ханмы, а Ран осторожно пристроился слева от него, даря свои объятия следом за Шуджи.        — Что случилось? Чью задницу мы должны проклянуть «Орбисом?» — тихо спрашивает Ран, но даже эта маленькая шутка не заставляет Казутору улыбнуться.       Вес всей боли, которую он успешно скрывал последние пять дней, обрушивается на него разом, и сейчас он был бы готов на совершенно любое заклинание или зелье, чтобы абсолютно все чувства разом покинули его, и он смог отдохнуть хотя бы минуту, потому что все это и правда казалось невыносимым.        — Это из-за того дня, да? — несмело уточняет Изана, и когда Казутора слабо кивает на его слова, Курокава тут же хмурится, осторожно беря руку Ханемии в свою. — Расскажи им, Тора. Вот увидишь, тебе станет легче, — предлагает парень, хотя с этим предложением он подходил к Казуторе последние дни, но каждый раз Ханемии удавалось убедить друга, что все в порядке, и он не хочет напрягать остальных из-за какой-то ерунды.       И хоть сейчас чувство того, что он скидывает на друзей огромный пласт собственных проблем не покидает его, Казуторе правда хочется верить, что ему станет легче, поэтому он действительно рассказывает, только начинает Ханемия не с вечеринки в гриффиндорской гостиной, а с бальной ночи, когда земля, казалось, ушла из-под ног, и он не находил себе места.       Чувство вины все еще больно кусает его изнутри, поэтому Казутора опускает какие-то моменты, не упоминая о своем состоянии или же решая не рассказывать что-то, на его взгляд, неважное, но в остальном он рассказывает все без запинки, припоминая прошедшие месяцы. Он рассказывает про то, как нашел выручай комнату, про то, как показал ее Чифую, и как они вместе наслаждались их тихим и теплым танцем, пока на фоне в камине потрескивал огонь. Он рассказывает про то, о чем они разговаривали с Мацуно, и что он действительно чувствовал себя счастливым в те моменты. Но после история смещается на тот самый ужасный день, и по его лицу все-таки начинают течь горькие слезы, когда речь заходит об общей комнате Гриффиндора, выпитом алкоголе и Баджи, который устроил для Чифую свидание, сделав это сюрпризом.        — Я знаю, что это глупо, — всхлипывает Казутора, и уже тянет руку, чтобы стереть дорожки слез со своего лица, но Коко делает это вместо него, протягивая наколдованный платок и осторожно промакивая влагу с его щек. — Потому что я даже не могу объяснить причину, по которой мне так плохо и больно, но… Я совсем не знаю, как с этим справиться.       И именно после этого признания Казуторе становится совсем немного легче, ведь кажется, что он принял это сам для себя, когда произнес эти слова вслух. Ханемия слишком привык жить с определенными планами и списками, в которых абсолютно все было распланировано чуть ли не по минутам, однако с приходом Чифую в его жизнь, практически все планы, привычки и устои пропали так быстро, словно кто-то поместил их в Исчезательный шкаф в забытом и пыльном «Горбине и Бэркерсе». Правда, если прежде это казалось изменением к лучшему, то теперь этот факт вовсе не играл Казуторе на руку, потому что разрешить сложившуюся проблему просто не представлялось возможным, из-за чего Ханемия чувствовал себя так, словно его загнали в угол, а после начали атаковать самыми болезненными заклинаниями, просто чтобы проверить, какое из них станет для Казуторы последним.        — Это не глупо, Тора, — мягко спорит Риндо, пока Ран и Ханма сильнее сжимают его в своих руках.        — Конечно это не глупо. Мы не можем полностью разбираться со всем, что творится вокруг нас. Вспомни, что говорил Кетллберн, никто не смог разгадать тайну человеческих чувств, — пытается подбодрить его Ханма.        — Все так и есть, Тора. Поэтому не стоит винить себя за то, что ты не можешь разобраться в себе, это вполне нормально, — продолжает Ран, совсем слабо улыбаясь, когда Казутора немного успокаивается и перестает дрожать.        — Все разрешится, — вклинивается Изана, сжимая руку Ханемии в своей, и проходясь большим пальцем по чужим, чересчур выделяющимся костяшкам.        — И мы будем рядом, — последним добавляет Коко, вытирая последние остатки слез с лица Казуторы. — И мы поможем, если ты не сможешь решить все это сам.        — Не закрывайся от нас, ладно? — шепотом просит Ханма, и Казутора сам не замечает, как согласно кивает на слова друга, а после Изана, Риндо и Коко тоже заключают его в объятия, кое-как устраиваясь на резко ставшей маленькой кровати, после чего комната на какое-то время погружается в уютную тишину, и Ханемия наконец успокаивается, а все те грузные мысли, тянувшие его на самое дно, заменяются чувством благодарности и любви к друзьям, из-за чего Казутора позволяет себе принять всю их бескорыстную доброту, хотя бы в этот момент.       И когда последние остатки тоски покидают его будто под воздействием какого-то заклинания, Казутора тут же спешит разрядить напряженную атмосферу и показать, что теперь он в порядке.        — Тебе идет, — выдавливает Ханемия, тут же откашливаясь, потому что голос после слез звучит глухо и как-то сухо. — Довольно необычно, — продолжает Казутора, кивая на прическу Рана, и Хайтани спешит довольно улыбнуться, правда Ханемия был более чем уверен, что друг радовался вовсе не комплименту, а тому, что Казуторе стало легче.        — Скажи, прямо другой человек, — соглашается Ханма, и совсем неважно, что на косу Рана он обратил внимание только сейчас.        — Можешь брать с него оплату, — подначивает Риндо, совсем легко пихая Коко в бок, но Хаджиме отмахивается, хоть и не сдерживает усмешки.        — Я больше не буду его заплетать. Еще не хватало, чтобы Мицуя наколдовал мне лягушачий язык или чего похуже.        — Такаши не ревнивый! — тут же тянет Ран, и это последний кусочек пазла, который возвращает веселую атмосферу, потому что все тут же легко посмеиваются — шутки про ревность Мицуи действительно стали своеобразным «трендом» в их компании.        — Да у тебя даже не было повода проверить, конечно Коко не захочет быть подопытной крысой! — спешит вставить Изана, поддерживая Хаджиме, и хоть Ран с огромным усилием пытается доказать, что его слова правдивы, все в шутку делают вид, что они слишком заняты уборкой кроватей и прикроватных тумбочек, чтобы слушать разглагольствования Хайтани.       Той ночью все настаивают на том, что Казутора не будет спать один, а после чуть ли не дерутся, решая, кому достанется право спать с Ханемией. И в итоге в неравном бою Ханма и Ран все же отвоевывают свои места на кровати Казуторы, по-собственнически закидывая свои длинные руки на парня с двух сторон и увеличивая его одеяло в размерах, чтобы его хватило на их троих.       И пока Изана удобно устраивается на постели Шуджи, а Коко подходит к кровати Рана, которую он сегодня делит с Риндо, Казутора думает лишь о том, что проблемы действительно не казались настолько нерешаемыми, когда он знал, что друзья были готовы поддержать его в любую секунду. Поэтому, когда с его губ слетает неожиданное, но искреннее:        — Спасибо вам, правда. Вы самое дорогое, что у меня есть.       Казутора вовсе не стесняется своего румянца, а дружное и сказанное в унисон «мы любим тебя, Тора» закрепляет его хорошие мысли, словно клей, и Ханемия проваливается в теплый сон, в котором он обнимает милого парня с блондинистыми волосами, а воздух вокруг них пропитан ароматом соленой карамели.

***

      Лестничный пролет — холодный коридор — налево — двести пятьдесят девять ступеней вверх — направо — пустая стена — подождать семь секунд — открыть дверь.       С момента рождественского бала весь этот путь был знаком Казуторе как собственные пять пальцев. Он тихо выбирался из своей постели, осторожно приоткрывал дверь, чтобы не разбудить Ханму и Рана, после чего почти что на цыпочках прокрадывался в гостиную, и преодолевал заученный маршрут, оказываясь в теплой Выручай-комнате. В последние дни она стала для Казуторы своеобразным тайным укрытием, где он мог расслабиться и побыть наедине со своими мыслями, слушая тихую музыку из проигрывателя и попивая сладкий чай.       Правда, находиться там долгое время Ханемия не мог, потому что почти все вещи в комнате были в двух экземплярах, и это было достаточно болезненным напоминанием о том, что здесь они часто бывали с Чифую, а теперь Казутора был совершенно один. Несколько раз он предпринимал попытки избавиться от второго кресла и убрать красивую кружку, из которой пил Мацуно, но комната уперто оставляла все на своих местах, и в итоге Казутора сдался, стараясь игнорировать все, что каким-то образом было связано с пуффендуйцем.       Последний раз он видел Чифую неделю назад, однако это даже нельзя было назвать встречей — они просто пересеклись взглядами в столовой, после чего Казутора закончил свою трапезу так быстро, словно кто-то подлил ему зелье ускорения, и Ханемия не стал тратить и минуты, быстро поднимаясь со своего места и чуть ли не убегая в гостиную Слизерина, как будто боясь, что Чифую побежит за ним следом. Но Мацуно этого не сделал, поэтому сегодня насчитывался ровно месяц с гриффиндорской вечеринки, а значит и месяц с того момента, когда Казутора последний раз разговаривал с Чифую и в целом был с ним рядом.       И это расстраивало куда больше, чем Казутора мог предполагать, потому что до конца учебного года оставалось совсем немного, и меньше всего Ханемии хотелось покидать Хогвартс с чувством недосказанности и непонятной вины, но Чифую вовсе не искал с ним встречи, а самому Казуторе нечего было сказать Мацуно в ответ, из-за чего продолжительное игнорирование друг друга затягивалось на слишком длительный период, и Ханемия пусть и через силу, но признавал, что без Чифую было очень сложно. Казалось, что Мацуно был нескончаемым источником веселья и счастья, а его присутствие рядом делало школьную жизнь Казуторы разнообразнее и радостнее, из-за чего абсолютно все невзгоды не сбивали его с ног, и все проблемы казались лишь пустяками, которые решались в два счета. Но теперь, когда Чифую не было рядом, абсолютно все, за что не брался Казутора, валилось у него из рук, и парень разочаровывался в себе с новой силой.       На прошлой неделе у него совсем не получилось сварить «Рябиновый отвар», и Кетллберн даже подумал, что Казутора заболел, потому что это было одним из самых простых зелий, но каким-то образом Ханемии удалось сварить его лишь с третьего раза, когда на помощь ему пришли Ханма и Ран.       Курсы по трансгрессии тоже совершенно не радовали, и хоть Казуторе пока что удавалось избегать расщепов, он никак не мог попасть в дурацкий обруч на полу, приземляясь либо перед ним, либо перелетая его на несколько метров, а неодобрительный взгляд Двукреста добивал Ханемию окончательно, из-за чего после каждого практического занятия Казутора хорошенько отсыпался, чтобы восстановить силы и забыть о своем громком провале.       Одной из последних неудач в его копилке был абсолютно заваленный тест по Алхимии, и обиднее всего было то, что Казутора готовился к нему долго и усердно, донимая Коко расспросами и чуть ли не закапываясь в справочниках, которые он выгреб из библиотеки, но ничего из этого ему не помогло, и позорная «Слабо», написанная на его бланке, высосала из Ханемии все силы, и даже поддержка друзей («Да брось, Казу, это один несчастный тест, тем более он и правда был сложным. Я слышал, что Масару вообще получил «Тролля», и ему придется сдавать его снова», — без устали повторял Ханма, поедая выигрышный кокосовый лед розового цвета) совсем не спасали Казутору от чувства разочарования и усталости.       Поэтому сегодня Выручай-комната была для него самым желанным подарком, и все, чего ему хотелось, это побыть одному, чтобы привести все свои мысли в порядок и наконец взять себя в руки. Потому что если тест действительно был не таким уж и важным, а профессор Кетллберн слишком любил его, и не придал значения его последним неудачам, то экзамен по трансгрессии был для Казуторы слишком важным, и завалить его просто не представлялось возможным, ведь тогда его придется пересдавать в следующем году, и Ханемия вовсе не был готов проходить через настолько большой позор и унижение.       И хоть экзамен должен был состояться на последней неделе мая, Казутора решает, что готовиться нужно сейчас, и в первую очередь нужно было взяться за самого себя, ведь как бы они не смеялись над словами Двукреста, оказалось, что старик совсем не шутил, когда говорил, что успех в трансгрессии в большей степени зависит от самого человека, нежели от его умений и познаний.       Холодный коридор, который не дарил тепло даже весной — налево — начало долгого пути по каменным ступеням Хогвартса вплоть до восьмого этажа.       Про себя Ханемия начинает думать о том, какой чай он заварит себе сегодня и какая музыкальная пластинка заполнит тишину Выручай-комнаты, создавая определенную атмосферу.       Шаг у Казуторы сегодня быстрый и размашистый, потому что оказаться в своем уютном убежище хочется как можно скорее, из-за чего его ноги сами перескакивают несколько ступенек, а он сам вовсе не чувствует усталости, и даже его дыхание остается нормальным, хотя прежде оно постоянно сбивалось, и стоя в нужном месте Ханемии требовалось несколько секунд, чтобы отдышаться.       Ступенька номер двести пятьдесят — впереди еще девять…       Позади слышится какой-то шум, но Казутора не придает ему значения, ведь никто не бродит по замку в такое позднее время, а звуки, которые напоминают чей-то голос, наверняка издает проказник Пивз, решив, что Казутора его испугается.       Двести пятьдесят девятая ступенька — поворот направо…        — Казутора!       И это абсолютно точно не Пивз, ведь он с трудом запоминал имена учеников. А когда его имя выкрикивают снова, Ханемии совсем не нравится, что этот голос отлично ему знаком, и вместо того, чтобы остановиться, Казутора лишь ускоряется, надеясь раствориться в Выручай-комнате, лишь бы избежать нежеланной встречи.       Пустая стена — подождать семь секунд: семь шесть…        — Казутора! — повторяется вновь и Ханемия зачем-то закрывает глаза словно надеясь, что дверь в стене появится от этого быстрее.       Четыре три…        — Казутора! — чужой голос теперь слышен слишком близко, а привычный звук потрескивания от проявления двери сегодня звучит с запазданием, и Ханемия разочаровано понимает, что он проиграл. — Мерлин, когда ты стал таким быстрым!       На его плечо ложится чужая большая ладонь, и Казутора поворачивает голову в сторону, слегка боязно смотря на Баджи, который теперь облокачивался на Ханемию и пытался восстановить свои силы.       Выглядел он чуть более по-домашнему, чем обычно: привычного высокого хвоста на голове брата Казутора не наблюдал — вместо него волосы Кейске каскадом спадали по его плечам и спине, и Ханемия подмечает про себя, что они довольно заметно отрасли; обычно небрежная, но при этом в какой-то степени крутая школьная форма была заменена на пижамные штаны и футболку, а Казутора действительно поражается тому, что Баджи совершенно не холодно в таком виде, хотя это не должно было быть сюрпризом, все же гостиная Гриффиндора находилась в самой лучшей части замка, и это уж точно не шло в сравнение с подвальными помещениями.        — Я звал тебя еще на лестнице, ты не слышал? — с небольшим упреком спрашивает Кейске, пока Казутора старается мысленно смириться с тем, что весь сегодняшний план рушится на его глазах, и побыть в долгожданном одиночестве точно не получится.        — Мне показалось, что это Пивз, и я не обратил внимание, — почти что не врет Ханемия, правда удачно опускает тот факт, что после, когда голос Баджи прозвучал громче, он сразу его узнал. — Почему ты не в спальне? — и хоть отыгрывать роль строгого старшего брата у Казуторы получается отвратительно, он не оставляет попыток, и для пущей убедительности хмурит брови, чтобы создать видимость недовольства.        — Я хотел спуститься к гостиной Слизерина, чтобы поговорить с тобой, но заметил, что ты поднимаешься куда-то вверх, — охотно объясняет Кейске, и Казуторе действительно непривычно слышать столь добродушный тон со стороны брата, тем более учитывая тот факт, что они игнорировали существование друг друга на протяжении года.       И когда Казутора уже приоткрывает губы, чтобы спросить Баджи, о чем именно он хотел с ним поговорить, звук проявляющейся каменной арки забирает у него эту возможность, и Ханемия совсем запоздало понимает, что только что раскрыл свое тайное убежище перед Кейске — последним человеком, которому он хотел бы рассказать о местонахождении Выручай-комнаты.        — Это… — удивленно выдыхает Баджи, наблюдая за медленно проявляющейся дверью с нескрываемым восторгом, который расползается по всем чертам его лица. — Казутора, не может быть! Это же…        — Выручай-комната, да, — отзывается Ханемия, однако в его словах совсем нет того энтузиазма, который сквозил в голосе Баджи. — Нашел ее в конце декабря.        — Почему не сказал?! — тут же выдает Кейске, совсем не подумав, но когда он осознает всю трагичность своего вопроса, то старается скрыть неловкость за чем-нибудь другим, подходя к полностью появившейся двери и хватаясь за круглую ручку. — Можно войти? — решает уточнить парень, вновь ставя Казутору в настоящий тупик, потому что брат никогда не спрашивал разрешения, особенно в таких, как ему казалось, незначительных вещах.        — Конечно, — бесцветно отзывается Ханемия, и когда фигура брата исчезает в глубине комнаты, Казутора делает несколько глубоких вдохов, на самом деле настраивая себя на самый худший исход событий сегодняшнего вечера, и только потом он заходит в комнату следом, осторожно прикрывая за собой дверь.       И как бы Казутора не пытался подавить в себе противное чувство злости, оно все равно теплится в нем маленьким огоньком, когда Кейске восторженно осматривает каждую вещь в комнате, беря ее в руки и начиная вертеть, чтобы рассмотреть со всех сторон.        — Профессор Бири не соврала, когда сказала, что это исключительная магия! — восклицает Кейске, дотрагиваясь до пледа на кресле, и Ханемия старается сделать все, чтобы выражение его лица оставалось спокойным, потому что пальцы Баджи трогают плед Чифую, и это злит Казутору куда больше, чем прежние исследования брата. — Не знал, что комната может подстроиться под количество человек. Скажи здорово?! — довольно выдает Кейске, явно не подрузамевая под своими словами какой-то издевки, но Ханемия до скрипа зубов ненавидел, когда кто-то пытался рассказать ему то, что он уже знал, и больше всего он не мог это терпеть, когда «поучение» звучало из уст брата, потому что чаще всего Кейске использовал это лишь для того, чтобы похвастаться своими знаниями.       Сейчас же Казутора лишь кивает, отвечая сдержанное «да, здорово», совсем не упоминая, что вторые комплекты вещей комната создала вовсе не для Кейске, а для Чифую.       Плед, который Кейске наконец оставил в покое, Чифую называл самым мягким пледом, который ему доводилось видеть; книга, которую Кейске небрежно откинул на подставку возле шкафа, Мацуно читал вслух, и Казутора не был уверен, что ему нравилось больше — сюжет или то, как голос Чифую отражался от каменных стен; пластинка, которую Кейске рассматривает дольше остального, была любимой пластинкой Чифую, и они слушали ее каждый раз, когда были в Выручай-комнате, порой ставя ее на повтор, чтобы продлить счастливое время.       Абсолютно все здесь было пропитано присутствием Мацуно, а касания Кейске, кажется, забирали последние частички пуффендуйца, буквально оставляя Казутору ни с чем, и он старается переключить внимание брата на что-нибудь другое, лишь бы прервать его любопытство.        — Хочешь чай? — резко спрашивает Ханемия, тут же откашливаясь, ведь несмотря на всю бурлящую злость, голос его прозвучал дрожаще и неуверенно.        — Да, черный, — тут же отзывается Баджи, удобно располагаясь на кресле, пока Казутора достает две чашки и заколдовывает чайник, присаживаясь рядом с братом и дожидаясь чашек с теплым напитком.        — Ты хотел поговорить? — напоминает Ханемия, но при этом он не дарит Кейске даже быстрого взгляда, настойчиво рассматривая свои руки, книги и вид за окном, лишь бы не смотреть на Баджи. Думается, что если они встретятся взглядами, то Казутора проиграет в эту же секунду, а пока у него еще есть шанс одержать победу в предстоящем диалоге.        — Да, — и хоть звучит Кейске как и обычно уверенно, Казутора не оставляет без внимания тот факт, что его брат нервно дергает ногой и хрустит пальцами, и от этого становилось понятно, что Баджи нервничал, причем довольно сильно. — Я не знаю, с чего стоит начать, — честно признается парень, и чай поспевает как раз в это время, потому что теперь руки Баджи заняты чашкой, из-за чего он немного успокаивается, звучно выдыхая воздух через нос.        — Думаю, с самого начала, — пытается пошутить Казутора, совсем слабо улыбаясь, потому что несмотря на все ссоры и конфликты разговаривать с братом снова было приятно, и Ханемия действительно скучал по этому.       Было абсолютно неважно, как часто друзья пытались вбить ему мысль о том, что не нужно ставить Кейске выше себя, ведь из раза в раз Казутора пропускал их слова мимо ушей, потому что Баджи был для него самым близким человеком в жизни, и не ставить его в приоритет было как минимум странно. С братом хотелось проводить как можно большее количество времени, хотелось быть для него тем, к кому Кейске не боялся бы обратиться за помощью или советом, хотелось быть примером для подражания и надеяться, что все старания были не напрасны, и жизнь Баджи сложилась как можно лучше.       Но чем старше они становились, тем больше Кейске отдалялся от него, не рассказывая своих секретов и вместо этого советуясь с Майки или Дракеном. И хоть Казутора ничего не говорил на этот счет, ведь Баджи был волен делать абсолютно все, что ему захочется, на самом деле это задевало Ханемию на самом личном уровне, из-за чего даже самые небольшие откровения со стороны Кейске казались Казуторе безумно важными секретами, которые он бережно хранил, не рассказывая о них ни друзьям, ни родителям.       Поэтому сейчас видеть то, как Кейске нервно покусывал губу и не мог подобрать слов было как минимум странно, и было понятно, что то, что Баджи решился рассказать ему сегодня, является безумно важным и серьезным, из-за чего и сам Казутора начал перенимать волнение от брата, и теперь парень слабо постукивал пальцами по чашке, чтобы немного осадить себя.       И хоть неподдельный интерес захлестнул Казутору с головой, заставлять брата рассказывать что-то из любопытства было самым подлым поступком, который Ханемия мог бы совершить, поэтому он терпеливо выжидает еще минуту, наполненную тихим потрескиванием костра и шумным дыханием Кейске, прежде чем выдавить из себя:        — Кейске, если не хочешь, то можешь не говорить, все…        — Я поцеловал Чифую, — вместе с ним выдыхает Баджи, и тут же густо краснеет, утыкаясь взглядом в свою чашку, из которой он не сделал и глотка.       Казутора же замирает, и кажется, словно время начинает течь гораздо медленнее, а комната превращается в вакуум, потому что Ханемия не слышит ни одного звука, концентрируясь лишь на своем сердцебиении и учащенном дыхании.       С одной стороны, эта новость не кажется ему необычной или неожиданной, ведь Кейске всегда действовал без задней мысли, получая то, что он хочет. И если бы сам Ханемия решился поцеловать кого-нибудь, он бы взвешивал это решение не меньше пяти минут, а после наверняка посчитал бы это своей главной ошибкой. Но Баджи был его полной противоположностью, и поцелуй с кем-то явно не был для него проблемой.       Однако то, что его брат поцеловал Чифую, в корне меняет всю значимость ситуации, ведь теперь Казуторе становится понятно, почему Мацуно не пытался поговорить с ним в последнее время. Потому что теперь Кейске явно перетянул лидерство на свою сторону, и Казутора для Чифую стал неинтересным слизеринцем с вагоном проблем и недостатков.       И если бы Кейске рассказал ему об этом хотя бы неделю назад, Казутора наверняка не смог сдержать обидных слез, но все, что осталось внутри Ханемии, это всепоглощающая пустота, из-за чего абсолютно все чувства отключились одновременно, и Казутора совсем не знал, как реагировать на слова брата.        — Я устроил ему свидание на Астрономической башне, и мы немного поговорили, после чего я его поцеловал и предложил встречаться, — чуть подробнее рассказывает Баджи, однако Казутора продолжает молчать, смотря вглубь комнаты и даже не моргая. — Но он сказал, что ему нужно подумать, и теперь я совсем не знаю, что мне делать.       Наверняка кто-нибудь другой посчитал бы, что проблема Кейске не является проблемой вовсе, и такое случается с каждым, вот только Казутора не был кем-то другим, он был его старшим братом, и по одному убитому виду Кейске было понятно, что его это действительно волнует. И хоть болезненная пустота все еще наполняет абсолютно все его нутро, делая каждое движение грузным и замедленным, Ханемия находит в себе силы, чтобы отставить свою чашку на столик напротив кресел, а после развернуться к Баджи, и слегка неуверенно накрыть руку брата своей.       Быть чьей-то поддержкой не входило в привычку Казуторы, потому что чаще всего помощь нужна была ему самому. Быть поддержкой для Кейске и вовсе казалось чем-то из ряда самой фантастической выдумки, потому что Баджи никогда не показывал свою слабость, да и в целом за всю жизнь Кейске никогда не было падений и провалов, и он уверенно шел только вперед. Но, как выяснилось, Чифую изменил не только жизнь Ханемии, но и его брата, и теперь Казуторе приходилось помогать Кейске, несмотря на то, что вся эта тема глубже и глубже погружала Казутору в темный и глубокий колодец, наполненный горем и болью, где он задыхался.        — Он мне правда нравится, Казутора, — в сердцах говорит ему Кейске, однако расстроенность Баджи быстро сменяется легкой злостью и непониманием.        — А ты ему? — тихо спрашивает Ханемия, и звучит он еще более безжизненно, чем прежде, но все же у него срабатывает уже привычное правило — в первую очередь нужно помочь Кейске, и только потом самому себе.        — Думаю да, — отзывается Баджи, и звучит он совсем не по-гриффиндорски, потому что в этих двух словах практически нет уверенности и твердости, как это бывало обычно. — Я не могу забраться к нему в голову и узнать.        — Но ты мог у него спросить, — подсказывает Казутора, хоть это и был самый очевидный совет из всех возможных.        — Я не хотел его смущать.       Казутора же решает опустить свои комментарии о том, что поцелуй наверняка смутил Чифую гораздо больше, чем так и не заданный вопрос.        — И что теперь? — тихо спрашивает Казутора, но на самом деле он очень боится услышать ответ.       Весь этот рассказ и без того выбил его из колеи, в которую он так пытался вернуться, и теперь каждое неосторожное слово могло стать последним гвоздем, забитым в крышку гроба под названием «надежда», хотя Ханемия и сам слабо понимал, на что именно он надеялся.       Но все же один факт был для него очевидным и неизменным — терять Чифую не хотелось, ведь это наверняка станет тем, что заставит Казутору сломаться окончательно. И пусть они не разговаривали месяц, все, что держало Ханемию на плаву, это надежда, что все вернется на свои места, и Мацуно вновь будет рядом. Однако с каждым последующим словом Кейске эта глупая и по-детски наивная надежда растворялась в теплом воздухе Выручай-комнаты, и Казутора был все ближе к полному краху.        — Не знаю, — честно признается Баджи, пожимая плечами. — Думал, ты сможешь дать мне совет.        — Почему я? — и Казутора правда удивляется, потому что он был последним, к кому стоило идти за советами, касающимися отношений, по той простой причине, что в отношениях Ханемия никогда не состоял.        — Ты же мой старший брат, — тут же говорит Кейске, как будто это что-то само собой разумеющееся, а после слабо улыбается. — Ты всегда знаешь, что сказать.       Возможно Казутора теряет бдительность, возможно он снова идет на поводу у Кейске, поддаваясь его манипуляциям, но он ничего не может с собой поделать, когда вся злоба и обида на брата превращаются в настоящее сочувствие и жалость. Конечно Ханемия предпочел бы, чтобы они обсудили их почти что годовую игру в «молчанку», а после он был бы вовсе не против услышать от Баджи извинения за его поступок на балу, и Казутора с удовольствием извинился бы в ответ. Но с другой стороны, это ведь Кейске, а его брат никогда не подавал виду, если он творил что-то плохое, из-за чего Казутора как и прежде принимает все это как должное, а родственные узы берут над ним верх, и в следующую секунду он заключает брата в объятия, упираясь своим подбородком в его макушку.       Его друзья наверняка разочаровались бы в его поступке, да и сам Казутора прекрасно осознает, что он вновь отступает и сдается первым, но все же принятого решения он менять не собирается.        — Поговори с ним, — тихо произносит Ханемия, хотя эти слова даются ему с огромной силой. — Скажи ему о своих чувствах, и я уверен, что Чифую с радостью ответит тебе взаимностью, — продолжает Казутора, игнорируя, как его голос слегка вздрагивает на последнем слове. — И у вас все будет хорошо, вот увидишь, — заканчивает парень, стараясь улыбнуться, чтобы сгладить свое отвратительное состояние, но это совсем не спасает его от болезненного чувства в груди, потому что вместе с этими словами, сказанными брату, приходит слишком очевидное, но теперь запоздалое осознание, и обиднее всего становится от того, что оно задержалось на ничтожно-маленький срок, однако теперь от этого мало что зависело.       Ведь на самом деле, Казуторе было больно вплоть до сжатых кулаков и крика, который так просился сорваться с его губ.       Ведь быть на месте Кейске он мечтал всю свою жизнь, однако теперь это желание было его самой заветной мечтой, которая никогда не воплотится в жизнь.       Потому что Чифую ворвался в его жизнь словно золотой лучик весеннего солнца, даря свое тепло, при этом не прося ничего взамен.       Потому что таких, как Чифую, просто не существует на всем земном шаре, и Казутора никогда не встретит того, кто будет хотя бы отдаленно похож на Мацуно.       Потому что родной аромат карамели впитался Ханемии в кожу, и теперь он всегда будет с ним, как самое счастливое и одновременно самое болезненное напоминание о том, насколько Казутора жалок.       Потому что теперь Казутора знает наверняка, что вся та боль и обида были признаками ревности, которую он так усердно пытался не замечать, хотя это было безумно глупо.       Потому что Чифую ему нравится, но теперь это не имеет никакого смысла.       Ведь Кейске всегда был на шаг впереди Казуторы, получая все, что он желал, и Казутора сделал главную ошибку, когда решил, что он сможет соревноваться против собственного брата.       А теперь Чифую был в зоне недосягаемости, прямо как охотники, которые во время матчей по квиддичу залетали на особую зону, свободную от бладжеров. Правда сложнее всего было признать тот факт, что для Мацуно это наверняка было лучшим вариантом из всех возможных.       Как бы Казутора не старался, он все равно не смог бы дать Чифую даже части тех непередаваемых ощущений, которые Кейске подарит Мацуно за считанные секунды. Ханемия был слишком тихим и скучным, слишком осторожным и пугливым, слишком уязвимым и, как говорил его отец, бесхребетным, из-за чего именно он носил фамилию матери, а после всю жизнь мирился с шутками деда о том, что он «слишком женственный» и «совершенно бесперспективный».       Но с Кейске дела обстояли куда лучше, и почти каждый хотел бы заиметь себе такого парня — красивого, уважаемого и интересного. Того, кого не тяготят проблемы и неуверенности, того, кто решает все вопросы по одному щелчку пальца, а после гордо празднует победу.       И именно поэтому Казутора вновь был проигравшим, а его брат получил все, чего он так желал, и совсем скоро он вновь будет красоваться на пьедестале, а вместо победного кубка в его руках будет Чифую, который был для Казуторы последней надеждой на то, что его жизнь может измениться в лучшую сторону.       Стоило давно выучить одну простую истину — хорошие концовки бывают лишь в детских сказках.        — Спасибо, Казутора, — наконец отвечает ему Кейске, но у Ханемии совсем не остается сил на то, чтобы понять, насколько искренне звучат слова брата, и все, что он просит у вселенной, это побыть в одиночестве, правда теперь по совсем иной причине, чем прежде.       Однако, как выясняется, какие-то желания все же могут исполняться, потому что Баджи неловко разрывает их объятия, после чего ставит полную чашку на стол (к чаю он так и не притронулся) и поворачивается к Казуторе, но Ханемия быстро отводит взгляд куда-то вниз, потому что наверняка все его чувства были слишком хорошо отражен на его лице, хотя брат наверняка не обратил бы на них внимание, как бывало очень часто.        — Ладно, я пойду, Дракен назначил тренировку на семь утра, мне стоит выспаться, — объявляет Кейске, поднимаясь со своего места и выжидая несколько секунд, словно надеясь, что Казутора встанет за ним следом. — Ты не идешь?        — Я еще немного посижу, — давит из себя Ханемия, все также упираясь взглядом в пол.        — Как знаешь, — слегка небрежно бросает Баджи, будто не он только что изливал Казуторе свои секреты. И когда Кейске подходит к двери, уже хватаясь за ручку, он резко останавливается, тихо зовя Ханемию по имени, чтобы задать вопрос. — Можно я расскажу остальным про то, что Выручай-комната находится здесь? Они с ума сойдут, когда узнают!        — Как хочешь, — едва слышно отзывается Казутора, почти что копируя предыдущие слова брата, и Кейске кивает на его слова, хотя Ханемия не может их увидеть, а после Баджи кидает короткое «спокойной ночи», выходя из комнаты и прикрывая за собой дверь.       Казутора выжидает ровно пятнадцать секунд, после чего чашка выскальзывает из его слабой хватки, и звонко разбивается о каменный пол, пока сам Ханемия утыкается в свои ладони, громко и болезненно всхлипывая, вовсе не пытаясь сдержать всех чувств, которые рвутся наружу.       Теперь последняя частичка надежды на то, что все будет хорошо, оставляет его окончательно, и все, что остается у Казуторы, это призрачные воспоминания, и любимая пластинка Чифую, лежащая возле проигрывателя. Однако за последние дни это было первой ночью, когда она не заполняла тишину Выручай-комнаты.       Для Казуторы же это было первой ночью его абсолютно новой жизни — той, где он остается один на один со своими самыми мрачными страхами, и рядом с ним нет и никогда не будет Чифую — самого милого пуффендуйца, который разгонял весь мрак одной своей улыбкой, и которого Ханемия сумел полюбить за считанные дни, однако теперь это было вовсе неважно.       Ведь Казутора Ханемия был самым большим неудачником, которому сумели разбить сердце, даже не провстречавшись с ним и дня, однако стойкое ощущение того, что это было заслуженно, утаскивало его в свои колючие и чересчур крепкие объятия.       Потому что злодеи не должны быть счастливыми, и теперь Казутора убедился в этом лучше всех остальных.