Я окрашу твои щёки тёпло-розовым цветом

Отец невесты, довольно фыркнув, легонько ткнул Натаниэля в плечо указательным пальцем, который теснило платиновое кольцо с искрящимся александритом, затем, хитро подмигнув, направился к своему месту. Мама и сестра всплёскивали тоненькими ручонками, восторженно хлопая в ладоши, и одновременно с громкими хлопками счастье Куртцберга разлетелось на миллиарды золотистых песчинок, осевших яркими брызгами на белоснежный мраморный пол. Напротив Натаниэля стояла низкая девушка с густой копной тёмно-русых волос, смотревшихся как парик, с широкой фальшивой улыбкой и с яростно пылающим огнём в воспалённых глазах. Ей, наверно, не терпелось сбежать от родителей, которые не соглашались поверить в её светлое будущее, относились к её чувствам с показным пренебрежением. Куртцберг пытался вспомнить вкус свободы и радость взаимной любви, но разум возвращал его обратно, и сердце начало судорожно сжиматься от непонимания происходящего. Регистраторша брака — пухленькая женщина средних лет в уродливом платье из пурпурного бархата — смущённо кашлянула в кулак, кивнув в сторону невесты, намекая на то, что пора бы уже перестать сопротивляться и поцеловать, наконец, избранницу. Натаниэль с усилием заставил себя сделать шаг. Ноги тряслись, глаза наполнялись слезами, жених сжал губы в тонкую бледную полоску и смотрел куда-то сквозь девушку. Куртцберг всё-таки дотронулся до её щеки, приподнимая подбородок, но так и не смог приблизить губы и прильнуть к её губам в томном поцелуе. В животе сжалась холодная, тугая пружина, сердце тяжело застучало, а кисти рук невольно взмокли. Он просто хотел поступить в художественное училище, полностью отдаться творчеству, ощутив каждую фактуру, линию, мазок, каждый изгиб формы, и столь желанное послевкусие от проделанной работы, лёгкое и терпкое, возможно, сладкое, такое родное, любимое… Но Натаниэль лишь болтался на химерических нитях, словно безвольная марионетка в руках кукловодов-родителей, которые по своему усмотрению перемещали его в невидимом пространстве, заставляя связать судьбу с малознакомой девушкой. Невеста, к слову, только и рада укрыться от вездесущих глаз и насмешек отца, и плевать, что придётся выйти замуж за незнакомца. Эх, они ведь даже не чувствуют привязанности друг к другу, обычно выражают враждебность, неприязнь, даже моральные ценности у них разные, чёрт подери! На его лице отражалось искреннее негодование, ведь Куртцберг не мог общаться с кем-то, если у них нет ни одного общего интереса. Все вокруг помрачнели, аплодисменты немного стихли, а девушки больше не визжали восторженно, наблюдая за церемонией. Казалось, что родители прожигают в Натаниэле дыру, так горячо стало. Невеста скрипела зубами от ярости и бессилия, покусывала губы, насупив брови и метая гневные взгляды. Напряжение увеличивалось, внутренний дискомфорт рос как на дрожжах. Куртцберг втихомолку мечтал о смерти, которая положит конец всей этой боли, несправедливости… И вдруг, словно вырываясь из густого тумана слабых похлопываний, раздались частые и громкие хлопки. Натаниэль медленно повернул голову и перевёл взгляд своих зелёных глаз на красивое лицо, обрамлённое мягкими волнами светло-жёлтых волос. Куртцберг судорожно сглотнул подкативший к горлу горький комок. Ему хотелось, чтобы она стояла здесь, с ним у алтаря, но точно не в толпе нарядных, равнодушных гостей. Хлоя скрестила руки на груди и искривила губы в язвительной ухмылке, словно зная о его мыслях. Он говорил ей, что не в силах сопротивляться воле родителей и предлагал разорвать отношения, отказаться от переполняющих пылких чувств, но Буржуа была непреклонна. Тогда-то и разыгрался грандиозный скандал: они кричали долго, почти одновременно, истошно и самозабвенно. А потом мирились, целовались в тёмной спальне и праздновали воссоединение чаем с маленькими пирожными из заварного теста. Восторженная толпа заликовала, когда Натаниэль сухо, без эмоций коснулся губами губ жены, задерживаясь на пару секунд. Регистраторша вздохнула облегчённо, словно стряхнула непосильную тяжесть с плеч. Хлоя кричала и хлопала громче всех, чтобы потом в какой-нибудь тесной комнатушке ухватить его за ухо, притянуть к себе, стирая с покрасневших губ чужие касания.