Я окрашу твои щёки тёпло-розовым цветом

Маринетт стояла в окружение одноклассников, смущённо улыбаясь и рассказывая нелепые, абсолютно абсурдные истории, в которые она сама, похоже, верила. Все с трепетом внимали тихую, непорочную красоту её речей, с жадностью ждали каждое её слово, каждый новый вздох. Хлоя же как обычно находилась в тени Дюпен-Чен, прикрывшись пеленой абсолютного безмолвия. Буржуа ошиблась, отступилась от общепринятой истины, и её все бросили только потому, что её мысли, действия не укладывались в изгрызенное ложе мнимого добросердечия. Хлоя понимает, что давно исчерпала лимит доверия, убила его в битве, в которой объявила себя помощницей Бражника. Она знает, насколько горек бывает яд поражения, знает, как недозволенно слаб может быть человек, от которого отвернулся былой пылко любимый кумир. Знает, но всё равно беззастенчиво продолжает стремиться к людям, к живому, искреннему общению без частичек жжёного сахара и неприкрытой лести. Буржуа живёт в постоянном страхе одиночества и отрывает от иллюзорного сердца кусочек за кусочком, надеясь обменять мелкие красные стёкла на любовь. Но всё бестолку, люди безжалостно топтали стёклышки, бросали их всем на поругание, посмешище. Ведь Хлоя — не херувим среди людей, к коим так охотно ластятся и в коих ищут утешение, она — капризная дочка мэра, что как дитё малое не сдержала эмоций, жгучих и грохочущих грозовыми раскатами. Натаниэль подошёл к Буржуа со спины, осторожно дотронулся до плеча, отчего она вздрогнула. Они какое-то время молча смотрели друг на друга, и неожиданно по губам Куртцберга скользнула удивительно нежная, немного грустная улыбка. — Ты в порядке, Хло? — Натаниэль обеспокоенно коснулся её лба кончиками нежных пальцев. — Разве она не прелестна, эта Дюпен-Чен? — Буржуа мысленно проклинала себя за глупость, недомыслие и слабость. — Умная, улыбается красиво, заботливая, умеет шить и рисовать, кожа гладкая, упругая и… — Её голос дрожал, вибрировал сильнее, чем ей бы хотелось, и она тяжело сглотнула. Едва заметная печальная усмешка тронула тонкие розовые губы, глаза блестели от невыплаканных слёз. — Погоди, что тебя так пугает? — Неважно… — она говорила отрешённо и утомлённо, будто и вовсе не хотела выталкивать слова в душный, пропахший пылью воздух. Куртцберг цепко взял её за щёку, сжал, потянул на себя, слегка надавил, будто проверяя упругость кожи. — М-м, хорошо же тянется! — Эй, ты что себе позволяешь, нахал! — Хлоя крикнула, ударила его по руке и невольно потёрла щёку. — Ты глупышка, если считаешь, что Маринетт хоть в чём-то превосходит тебя. — Буржуа на такое заявление непонимающе хлопала глазками и нервно улыбалась. — Но как иначе-то? Дюпен-Чен же такая нелепо-добренькая, сладенькая, к ней все липнут! — Она давно не в моём вкусе, а ты слишком харизматичная и привлекательная, чтобы беспокоится о таком пустяке. — Натаниэль ухмыльнулся совсем по-мальчишески, беззлобно; щёки Буржуа вмиг заалели тёплым розовым румянцем, она смущённо отвела взгляд. Жажда тепла, забившаяся в тёмный уголок души и упрямо скрываемая Хлоей, от тёплых взглядов, простых, но правдивых фраз возродилась, пышно расцвела. Ждать любви ото всех — бессмысленное, неблагодарное и абсолютно ненужное действие. Любить и насаждаться взаимной приязнью — есть настоящее проявление здоровой самооценки и счастья.