Тао, наверное, души в нем не чаяла.
Они общались каждый день, часами напролет, не уставая от общества друг друга. Поначалу было неловко: ее тяготила собственная принадлежность к криминалу, не хотелось кого-то обременять. Узнав о связях Ху с ним — «Ваншэн» в лучшем случае выпнули бы ее к чертовой бабушке на куличик. Несмотря на это, она решила поставить на кон все: ментальное здоровье и собственное время, коего за годы одиночества накопилось приличное количество. Почему бы и нет? Неизвестно, окупится ли ее «вклад», но она живет один раз. Страх не имеет под собой смысла и основы, он мешает ей быть… кем-то? Хотелось быть нужным. Нужным не как огневая поддержка, не как надежное плечо где-то в Ли Юэ, а нужным по-настоящему. Как товарищ, как друг. Естественно, в мафии ее никто не ненавидел, наверное, побаивались. Ее дед заслужил этого, а она лишь пользуется всем готовеньким. Какое же все-таки это все бахвальство. Кадзуха говорил, что Бэй Доу помогает ему… Какое-то время. Бежать от «Сегуна» страшно, как-то горько и совсем чуть-чуть обидно. Наверное, не стоило переходить сегунату дорогу. Он ни о чем не жалеет, в порту ничуть не хуже, чем сидеть у Райден по правую руку. Первое время это было приятно, удушающе так, статус и корона давили на голову, заставляя под их гнетом слечь на землю, прямо к ее ебучим ногам, становясь подобием самого жалкого падшего ангела. Она видела, знала и чувствовала — от самой Райден трудно что-то скрыть, ее люди есть везде, — главное, что сделать ничего не хотела. Не могла. И Ху Тао его прекрасно понимает, расписывая ему сообщения на десятки строк о том, что он ни в чем не виновен, мол «Судьба твоя такая, Кадзу, ничего не сделаешь и не изменишь. Тут нет твоей вины». И, кажется, потихоньку он начал в это верить. Появилось странное чувство легкости. Не сразу, по мере общения, по мере того как они обменивались информацией (по крайней мере той, за которую им еще можно носить свои головы на плечах) — остальное при личной. Но интимность эту, странную, личную атмосферу обеденных и полувечерних-полуночных диалогов в мессенджере разрывать никому из них не хотелось. Бао видела изменения, улыбалась, как нахалистая кицунэ, прикрывая рот ладонью и оставляя ее одну на диване у телевизора, вот так бесстыдно являть ей свою прокрастинацию, пока она готовит очередную приевшуюся порцию рамена на двоих. Иногда она спрашивала «Ну что там с малышом Кадзу?», совсем не по злому, не насмехаясь над ее уже явными чувствами. Должно быть, она чувствовала некую материнскую ответственность за это. К таким делам она относилась серьезно, несмотря на свою наглость и бесцеремонность — издержки профессии, так сказать. Научилась распознавать людей, их повадки, характер. Как будто знает всех насквозь и прожигает в них дыры, такие, что и не залечить вовсе. Сквозные. — У него все в порядке, — воздух из легких словно испарился, а в голове воцарился гул, мешающий осознать даже то, что Тао сама только что сказала. — Бэй старается дать ему более весомую работу. — соседка видела ее странный фанатизм и желание уцепиться за него. Слезть будет сложно, но если все-таки этот «Малыш Кадзу» окажется не таким уж и доброжелательным — она лично с ним разберется. Не без помощи Янь Фэй. Тао забыла про одиночество, какой бы громкой не была эта фраза. Она не сетовала на тачки за окном, которые пачкают им стеклопакеты (странно, пыль залетает между стеклами…) и даже на противный кофе в кофейне, где работала Е Лань. Оно, наверное, ей даже понравилось. Бариста списала это все на то, что ей удалось познать «истинный вкус по-настоящему шикарного кофе», что на деле не являлся ничем иным, как концентратом. И Бао это смешило, на что они, обе недовольные ценообразованием на этот самый паршивый кофе, что ныне стоит кругленькую сумму, гуляли как в старые добрые — без некой преграды, которая отделяла Ху Тао от мира реального, вне мафий, уличных разборок и вечного гула составов в районе. Бытовая реальность съедала ее без остатка, противно причмокивая и словно смакуя, растягивает удовольствие. Пора бы этому прекращаться. — Кадзу хорошо на тебя действует, — девушке пришлось повысить голос, поскольку на улице было слишком шумно. Улочки Ли Юэ бесспорно не подходили для задушевных разговоров. — Ты улыбаешься чаще и вообще… — подруга остановилась на минуту, почувствовав вибрацию в руке. Смахнув входящее сообщение от босса она тут же продолжила —… Ты словно изнутри светишься. Тебе это несомненно идет, зайка. Под ногами шабуршал мусор, совсем немного листья. Тао ботинком пыталась их смахнуть или собрать в одну кучу. Со стороны трудно сказать что это было, судя по всему, о чем-то думает. О чем-то позитивном — она улыбается по-глупому, как ребенок приметивший любимую игрушку. Игрушки и рядом не было — была лишь куча мусора, смешанная с листьями, и Бао, говорящая что-то невразумительное на фоне. — Ах-а, — только и успевает выдать до того как ее толкнут, легонько, не упадет. Но больно так, что руку ампутировать захочется, прям на месте. — То есть да, несомненно да. Я тоже так думаю. — Ты слишком много думаешь, вот что я скажу, — девица вжалась в пальто, ветер проникал под него, куда-то вглубь под кожу и устраивал вихрь, заворачивая все внутри. — Поговори со мной, пожалуйста. Или хотя бы… Вид делай. Ну, знаешь, мне неприятно и все та… — Я задумалась над тем, — голос стал тихим, среди громких улиц ее было почти не слышно. — Наверное, он дает мне ложные надежды, я их не заслуживаю. Сама посуди: я убиваю людей за гроши и питаюсь самой дешевой лапшой за 20 моры, а он видит красоту во всем. Наверное, он рисует, наверняка пишет стихи и в общем… — воздуха в легких не было, в горле встал не то что ком, его просто пережали. Хочется молчать, ни слова не проронить, но так горестно, отчаянно хочется все наружу выплеснуть за раз: собственные демоны дерут хуже, чем те, которых она снимает с крыш одним щелчком — …Это невзаимно. Руки, которые она недавно скрещивала на груди и морщилась от холода, ныне безвольно опустились, создавая картину статуи. Она была удивлена, знала, что Тао страдает от всего подобного и что ее дерет почти каждую ночь, снятся кошмары, что прошлое с настоящим не отпустят. Она ожидала чего угодно, но не этого. От беспомощности и странного оцепенения руки потянулись к телу напротив, ища тепла и, возможно, неосознанную возможность успокоить, выстроить-выкроить островок безопасности. Но с языка слова не слетали, она лишь молча протягивала руки. Ху Тао напротив отшатнулась, выставляя уже свои ладони, высказывая свое жестовое «не стоит, лучше не надо», а потом спешно стирала дорожки слез с щек, которые не теряли надежды и перестраивали маршрут, уже собираясь на подбородке, скатываясь уже с него, тут же застывая обдаваемые прохладным вечерним ветром. Бао дала ей время, минуты три или около того. Но более медлить она не стала, подойдя и сгребая дуреху в объятия, теплые и домашние, уволакивая за собой и даря комфорт почти материнский, почти домашний. Она будто снова пришла к дедушке и обнимает его, едва ли не засыпая, пока он заполняет что-то. Это то самое, цепляет еще сильнее, отчего девушка прижимается крепче и плачет сильнее, но бесшумно. Гул машин все равно глушил это, а разговоры прохожих помогали не сойти с ума в их отдельно выстроенном мирке. Сейчас, стоя посреди оживленной улицы и света экранов, некоторых магазинов и забегаловок, казалось, словно они одни. Такие маленькие, незаметные, всем на них плевать. Это было на руку, все же, не так стыдно. Признаться честно, стоя там было особенно плевать на окружающих. Они подумают об этом позже. Ху Тао нуждалась в этом, рано или поздно оно бы вырвалось наружу. Да, это было бы не так сокрушительно, как, например, снег на голову в середине лета, но сравнимо. — Мне больно, Бао, — Бао резко отпустила ее, но младшая Ху тут же положила ее руки на те же места. Без них еще больне. — Нет, не физически. Меня будто разрывает, знаешь? Как будто… Будто в меня выстрелили бронебойными или что-то вроде, — она хмыкает и пытается придумать альтернативу, но слышит в свою сторону лишь смешок, что ее оскорбляет. Тао фыркает. — Это издержки твоей профессии дорогая, — она обнимает ее крепче, гладит по спине и вдыхает запах ее шампуня. Что-то с розой, туманное, словно размыто в памяти. Так приятно и тепло. Подруга заботливо поправляет ей куртку сзади с упреком «заболеешь ведь». — Мы не на поле боя, да и ты не на задании «Ваншэн», спокойно дорогая. Не будем про пули, ладно? У нас только одни пули — любовные, — и Ху Тао, тихо посмеиваясь, отстраняется, приняв свой позор и звание «самое худшее сравнение этого года». Они не говорили об этом, Ху Тао просто приняла действительность — нет так нет. Прошла неделя с так называемого «инцидента». Никто и словом не обмолвился, что не могло не радовать Ху. А вот ее подругу это заставляло чувствовать некоторую тяжесть — ей было трудно справляться с повседневными делами, чувство чего-то нависшего над ними, в частности малышки Тао, не покидало ее ни на одну ебанную минуту. Она все реже готовила, стирала, протирала пыль. Тао же не замечала это, списывая все на «что-то очередное подхваченное от…»И Бао как чувствовала, все это было не просто так.
Однажды Кадзуха назначил встречу. Сердце сделало тройной аксель, а все ее существо так и трепетало перед скоро назначенной встречей. Мысленно у себя она все еще крутила где-то пресловутое «нет так нет», но сердцу не прикажешь. И оно решило гулять на широкую ногу, так качало кровь и так билось, словно она вот-вот умрет. Да ей и самой так казалось, перед глазами за несколько часов сборов возникла пелена, едва позволяющая ей различить хоть что-то. Но она правда пыталась унять свою дрожь и волнение, правда делала все для этого. Даже валерьянки накапала для уверенности. Вместе с тем ее уверенность стремилась к кончикам пальцев, становясь электрическими разрядами, маленькими такими молниями. Унять, унять, унять. Волнительнее всего был выбор что надеть. Бао посоветовала легкое платье, но ей было стыдно, хотелось прикрыться. Чувство незащищенности, что странным образом не присутствовало в толстовках и джинсах появилось из ниоткуда и растворилось там же, когда Бао накинула на нее нелеповатого вида голубой кардиган в цветочек. Это было мило, думается ей, что она заберет его тайком. Было приятно и комфортно разве что в одежде, существо ее по прежнему металось из стороны в сторону, не желая успокаиваться. Надо взять себя в руки и идти, иначе она перестанет считать себя достойной ее фамилии. Нельзя омрачать дедушку, даже тем, что она не может пойти на какую-то встречу из-за излишнего стресса.Боже, стыд то какой.
Вагон метро заботливо, ну или не очень, «выплюнул» пассажиров на конечной и Ху Тао только что осознала себя в пространстве. Вышла из вагона и направилась по указателям. В этой части Тейвата ей бывать не приходилось, даже по долгу работы. Благодаря своему умению ориентироваться, дойти до назначенного места ей все-таки удалось. В «Долине Звездопадов» ей не доводилось бывать, но место… Что надо? Оно не выглядело таким вычурным, как остальные загаженные районы Тейвата. Однако, Ху Тао осматривающую улицы с выхода из метро задела какая-то женщина, тут же начавшая орать о том, что «она тут рот разинула и стоит». Однако, подойдя ближе и увидев в ней внучку «того самого» женщина рот быстро прикрыла, кинув немногословное «извините», жалобным голоском, почти пища. Тао в миг стало стыдно. Ху не на работе, а просто гуляет. Почему нет? Да, у нее слегка странная работа — убивать людей, на которых ее нанимает босс. Допустим, это жутко. Но почему же она не имеет права расслабиться? Нервы часто сдают. Кадзуха стал компенсирующим в ее жизненной цепочке позвав ее развеяться. Девушка была благодарна, что сейчас не сидит в душной комнате без возможности открыть окно. Она неосознанно (или осознанно, нужное подчеркнуть) искала его взглядом в толпе выходящих со станции, несмотря на то, что он первый сказал заветное «я тебя узнаю». Боялась столкнуться с омутом его глаз и просто впасть в небытие, начать, как маленькая девочка, признаваться в любви с первого взгляда и виснуть на нем, пытаясь заволочь его к себе в душу, дабы заткнуть дыру в ней. Но Ху Тао не без греха, наоборот, их столько, что не отмоешься — греха таить смысла нет, Кадзуха, она уверена, сможет залечить и ее дыру в сердце. Надежда на это росла и росла, словно огонь, подпитываясь щепками из ее идеализации и дровишек ее вожделения, обильно приправленными смесью для розжига — ее влюбленностью. Она честно старалась не обращать внимание на его досадное и сожалеющее выражение лица, когда увидела его в толпе. Честно не смотрела на то, как он, словно ему было до жути стыдно, прячет руки в карманы брюк. Однако, заметив ее взгляд он улыбнулся, и вот это как раз она заметила, подмечая, что у него красивая улыбка. И сам он красивый, он не был ангелом моделинговых компаний и показов, вовсе нет, он был обычно приятным. Он был мягким, все черты его были мягкие, казалось, что если она дотронется до его щеки, то на ней останется след подобный масляным краскам. Точно, он как рисунок. Он… — Ху Тао, — когда он заговорил, Ху Тао подумала о том, словно с ней разговаривал кто-то божественный. Не бог, конечно, она не заслуживает этого, руки по локоть в крови, но ангелы до нее точно сошли. Она не могла понять, зачем она им нужна. — Рад встрече. Если честно, я не знал согласишься ли ты. У тебя много работы в последнее время и… — Ох, нет-нет-нет, все хорошо, Кадзуха, — она почесала затылок, мысленно пуская себе в него же пулю. Или две. Как он мог такое подумать? Как она могла допустить это? — Я просто… Выделила время, — нервный смешок. — Понимаю, — он кивнул, а потом посмотрел куда-то в даль. Кажется, там простирается небольшой искусственный парк, неплохо. — Пройдемся? Не составишь ли ты мне компанию? — он посмотрел на нее, прямо в глаза, после чего протянул руку. Кажется, валерьянка перестала действовать. — Конечно, — она усмехнулась, кладя в его руку свою. Комфортно, он не из мерзливых. Погода была отличная, хотя и слегка знойная, что едва ощущалось за небоскребами, простирающимися высоко в небо. Это они заслоняли собой все солнце, тяжело представить, каково работникам и жителей этих высоток. В парке немноголюдно и это отлично. Меньше людей смогут тыкать в нее пальцем и обходить. Стыдно было не за себя, а за честное и чистое имя Кадзухи, которого она, возможно, не в полной степени уведомила о всех ее красотах жизни нынешней и прошлой. Ему и не надо знать, такое солнце омрачать собой не хотелось. И если уж доля ее такая — не рассказывать, то так тому и быть, она будет всю жизнь это держать в себе и не делиться ни с кем, только Бао Эр будет знать и помнить о ее тяжелой ноше, частенько предлагая сделать передышку. Девушка бы согласилась, вот только к иному виду деятельности не привыкла. Не приучена ни к чему другому. Вариант с профессией Бао отпадал сам собой, ибо заниматься сексом с мужчинами и красть у них что-либо на утро, или даже просто красть — не в ее интересах, или, вернее, принципах. Или дело вообще в морали и нравственных ценностях, сказать сложно. Хотя какие нравственные ценности у человека, убивающего других людей, верно? Низменные, наверное, «первобытность» ее работы делает из нее животное. И тем не менее, для своего еще одного друга она будет кем угодно.Слепая влюбленность и странная уверенность. Она стала теми самыми девочками.
— Все хорошо? — они прошли половину парка, болтая о том и о сем, почти так же легко, как и в переписке. «Держать лицо» было трудно, она старалась быть спокойной, но парень то и дело улавливал ее тремор. Почти всю дорогу Тао думала о гнетущем, почти не замечая ничего вокруг. — Я хотел бы сказать тебе кое-что, если ты не против. И вот оно: момент истины. Все или ничего, пан или пропал. На кону почти ничего не стоит, помимо ее детских надежд и такого же детского желания быть кому-то нужной, всего-то. Эта лотерея нечестная, правила у нее тоже нечестные донельзя. Но почему-то, она все это время соглашается. Кивает, показывая, что готова к разговору, сердце бешено стучит и гоняет кровь, она задержала дыхание и… — …Мне нужно уехать. Мы не сможем общаться из-за некоторых обстоятельств, — и он, кажется, сглатывает ком, стоящий в горле, но она это едва видит из-за разрушающейся действительности и мира, который она, зачем-то, глупо и несуразно из того, что было,Но, кажется, все надежды, которые она возлагала, почти детские мечтания и все-все-все оказалось лишь цветами на могиле ее доверия.
***
Послышался тихий писк и дверь палаты открылась.
И она вновь, как тогда, ожидала чего угодно и кого угодно, но не Кадзуху Каэдэхару стоявшего прямо в палате и тихо прикрывающего за собой дверь. Он выглядел виновато, всматривался в ее лицо и что-то жадно выискивал, был обеспокоенным. Ху Тао была полна недопонимания, старых обид и жжения под ребрами, хотелось удалить себе все, что там есть, выскребсти и выкинуть, сжечь или деть наконец-то куда нибудь. И он сел на противоположный край, дабы не двигать Сяо, который, судя по старым смутным рассказам в слезах пьяной ночью, все-таки узнал, кого занесло к ним в почти семейную идиллию, а потому лишь кинул на него взгляд с нескрываемым раздражением и отвращением, после чего отвернулся и вовсе вышел из палаты с Барбарой, отмахнувшись обсуждением «финансовых вопросов», к которым незамедлительно подключился и мистер Чжун Ли. Обстановка накалялась, звезды будто сами хотели, чтобы они поговорили. Ну, или же ее друзья, которым прожужжали все уши про него в пьяном угаре. — Привет, Ху Тао, — голос звучал тихо, будто он сейчас заплачет или вроде того. Ху Тао не понимала зачем он здесь и как он узнал о том, что она здесь. — Наверное, глупо так бесцеремонно врываться сюда после того, что было там… — А? Ты о чем? — сойти за дурочку хорошая тактика, особенно, если речь идет о твоем разбитом сердце. Лучшей стратегии в ее голове не возникало. — Ничего не было. Мне правда нужно было идти. Все нормально, я была слегка на нервах. Парень тяжело вздохнул и опустил взгляд. Наверное, спустя пару лет чувствуется укол совести, да такой, что копчик болит еще пару дней, а ты поделать ничего не можешь. И Кадзуха полностью понимает и принимает этот гнет, точнее, не совсем понимает, но старается. Ее хотелось увидеть вновь, почему-то, во время штормов на корабле в кошмарах он видел именно ее, всю разбитую и глядящую на него пустым взглядом, огорченную и погасшую. Было ли это уколом совести или злым роком — не совсем понятно, но факт остается фактом. Так или иначе Кадзу думал о ней и хотел ее увидеть, поговорить вновь. Тогда, в парке, до странной «сцены» их прощания, они хорошо общались. Тао горела ярко, как спичка, как солнце, он невольно думал, что, наверное, разрушит это все одной фразой. И судя по ее взгляду сегодня, ему удалось чуть больше. Со дна постучали, Кадзуха. — Я бы хотел сказать, — и видя ее взгляд, полный страха, из тех самых его кошмаров, он не решается продолжить. Мнется и перебирает нужные фразы, но ничего на ум не приходит — …Я вернулся и больше пропадать не планирую. Совсем. И если ты хочешь, мы бы могли как раньше общаться и… Ху Тао хмыкает, «удивленно» вскидывает брови и кивает чему-то своему, явно не внимая его словам. И ему нисколечко не обидно, что ее реакция вот такая. На что он мог надеяться, пропав на такое время и кинув фантомное «мы еще встретимся»? Чувства Тао полностью оправданы, и, наверное, будь Кадзу на ее месте, он бы поступил так же. Почему-то, прямо сейчас, когда ему показалось, что от нервов она начала кусать щеки, хотелось до нее дотронуться. Всегда этого хотелось, они общались слишком долгое время, чтобы привязанность была неоправданной. Наверное, она лишь подкреплялась таким общением, длинными сообщениями и чем-то личным. И на данный момент не понятно, найдет ли она в себе силы возобновить это, но он готов ждать, даже еслинет так нет.
— Хорошо, — слезы, наверное, даже не смели сейчас подступать, ибо спустя время после их первой и последней встречи она отлично научилась их сдерживать, когда надо. Но от него, по натуре чуткого ко всему живому, это не скроется. — И давно ты… Вернулся?Он улыбнулся, готовясь к задушевным разговорам, как тогда, но совершил ошибку:
Кадзу попытался нащупать ее руку, случайно, как-то на уровне рефлексов. Тао говорила, что она по натуре тактильный человек. Он и забыл, что время поменялось.
— Извини, — он убрал руки, неловко поглаживая кисть правой руки левой. — Я… Нет, пару дней, — Ху Тао кивнула. Ей нужно время, дабы все осознать. — Янь Фэй позвонила мне и рассказала вкратце что произошло. Не знаю, как она узнала о том, что я в городе, наверное «Ваншэн» снова роют под меня, — он, как будто виноватый ребенок опустил голову, и Ху Тао на душе стало слишком тоскливо. — …Но я здесь. Если хочешь, могу уйти. — тяжелый вздох, не его, Ху Тао. — Оставайся, сейчас все вокруг меня бегают, словно я ребенок какой-то, — она усмехнулась. Детские надежды выстраивают внутри мерзкое что-то, но она пресекает всяческие попытки этого, ведя внутренние боевые действия против ебучих чувств. — Я не могу утверждать точно, но мне нужно бежать, поэтому…Кадзуха ни в чем не виноват, нет так нет.
— Ох, что-то серьезное? — говорить как раньше непозволительная роскошь, потому что кажется, что она вот-вот обрежет все, выкинет его как щенка из своей жизни и не вспомнит никогда. Так ведь нельзя? Она ведь так не сделает? — Думаю, меня ищут «Цисин», ну ты знаешь. Не могу оставаться в «Ваншэн», так что, похоже, мне придется… — она заправляет выбившиеся пряди и слегка ворочается, заставляя Кадзуху подвинуться, но тут же видя сколько пространства ему оставила, сквозь боль в ноге она все таки пододвигается. — …Скрываться. Одна я не могу, мне нужен кто-то, кто смог бы за мной ухаживать после всего этого.И паззл у него в голове складывается.