Голубая мечта пилота Лендера

Тед Вот что с ним делать, с этим боевым котиком, а? Оборжать, поплакать или трахнуть? Внутренняя потребность наблюдалась во всем вышеперечисленном одновременно. Пожалуй, с Тедом такое было в первый раз: чтобы он лежал в постели с чертовски привлекательным парнем и не знал, что делать. Причем лежал еще и в мокрых (опять!) штанах. Позорище. Обкончаться от того, что его, двухметрового Гризли, подхватили на плечо и уволокли в койку, словно хрупкую детку! Оправдывало его одно: к «обкончаться» он был критично близок и раньше. Просто оттого, что Дэнька сидел на нем, выгибался в его руках и хотел. Всего. Тед тоже. Хотел. Всего. Так хотел, что яйца лопались. Собственно, он и сейчас хотел. Как там Дэнька сказал: гормоны не поддаются коррекции. Ага. Не поддаются. Зато Дэнька поддается, котик, мать его во все дюзы. Прижимается всем телом, ластится, сердце колотится как бешеное и твердый член вжимается в Тедову ногу. Что за нерешительность, Гризли? Опять противоречие между моралью и здравым смыслом? Ну и дурак, бери, пока дают. С когнитивным диссонансом разберешься потом… Потом?.. Его опять опередили. Вот только что Дэнька мурлыкал у него на груди, и вот уже соскользнул ниже, прошелся губами по груди и животу, вжикнул молнией джинсов и накрыл губами головку члена, прямо через трусы. Теда обожгло одновременно стыдом — теперь не сделать вид, что он не обкончался как зеленый мальчишка, впервые увидевший сиськи, — и острейшим удовольствием. Он так долго этого хотел! Не позволял себе даже надеяться, но все равно где-то очень глубоко внутри — надеялся, искал хоть какого-то намека, что Дэнька тоже… Ладонь сама собой легла на растрепанную рыжую голову, сжала волосы — и мгновенно оказалась перехвачена и прижата к койке. Бережно. Но неумолимо. Так же бережно и неумолимо, как были приспущены с Теда джинсы с бельем и прижата к постели вторая рука. Сопротивляться этой бережной неумолимости было все равно что падающему на голову звездолету, и от этого горячие губы, обнимающие его член, казались еще нежнее. «Я не очень хорошо себя контролирую», — прозвучал в голове фантомный голос. Из горла Теда вырвался стон. Сам по себе. Потому что сдерживать его было некому. Тед совершенно точно себя уже не контролировал. Хорошо, когда есть кому… есть кому… сорванному, мать его, киборгу, который захочет — в блинчик его раскатает и трубочкой свернет, но предпочитает вот так, без блинчика, просто засосать член… где он так научился? Мастер минета, квазаром его через фюзеляж… Вроде бы Дэнька не делал ничего такого особенного — просто облизывал ствол, щекотал крайнюю плоть, проходился небом по головке и снова облизывал и втягивал в рот — вроде бы как все, но на самом деле… Нет, Тед даже слов таких не знал, какими это назвать. Вообще никаких слов он сейчас не знал. Только какие-то невнятные требовательные звуки: еще-еще-еще, Дэнька-а-а… Так хорошо, так сладко и правильно ему не было ни с кем и никогда. И никогда раньше Тед не был абсолютно точно уверен, что стоит кому-то потерять контроль, и все. Хрупкий Гризли сломается. Начиная с запястий, намертво схваченных титановыми горячими пальцами. Дэнька раскрошил подлокотники, даже не заметив. Человеческие кости — крепче или нет? Заметит? А если слишком увлечется… сожмет зубы… Ослепительная, обжигающая судорога началась в мокром, нежном, так правильно и плотно охватывающем Дэнькином рту — и прокатилась по всему телу, выгнула спину и вырвалась из горла стоном-рычанием. Другой стон откликнулся снизу, низкий и вибрирующий, сводящий с ума — стон-касание, стон-ласка, и Тед сквозь цветные фейерверки под веками ощутил, как его член протискивается дальше, глубже в тесное горло, весь целиком, до упора, и горло сжимается вокруг, так сладко-тесно-сладко-сладко… — Дэнька-а-а… Я… Что-то жесткое зажало член у основания, не позволив судороге завершиться оргазмом. Тед словно завис в невесомости, между сумасшедшим наслаждением и болезненным разочарованием. Его руки, кажется, были… просто были. Целыми. И свободными. — Ты вкусный. — Дэнька поднял голову и облизнулся, одновременно чуть сильнее сдавливая член у основания. Его голос звучал непривычно рвано, а глаза опять светились красным, несмотря на достаточное освещение в каюте, и это заводило еще сильнее. Хотя куда дальше-то. — Не против сменить позицию? — Ага, — кивнул Тед, не очень понимая, чего Дэнька от него хочет. Да какая разница? Что хочет, то и получит. Потому что Тед хочет все. В любых вариациях. — Смазка в ящике под койкой. На случай, если хочешь меня трахнуть. — Хочу, — кивнул Дэн и снова облизнулся. Член Теда он отпустил, спрыгнул с койки и выскользнул из джинсов. — Но не сейчас. Лучше ты. Мне трудно. Сенсорная перегрузка. Ты слишком… ты. Слишком ты. Никто еще не говорил Теду таких комплиментов. Чтобы адреналин из ушей и словно последняя секунда бытия. Которую надо прожить на полную катушку, чтобы на том свете было чем гордиться. Например, тем, что он сейчас поцелует сорванного киборга… не, не в боевом режиме. Член с яйцами на месте. А выглядит — как в боевом, все мышцы напряжены, только тронь, и взорвется. Только глаза — испуганные, беззащитные, такие, что сразу понятно: если сорвется и кого-то убьет, то только себя. Не Теда. Никогда. Ни за что. Красивый, какой же он красивый! Какой, к квазарам, «Звездный ветер», когда есть Дэнька! Ненормальный боевой котик, убийственное совершенство. — В самый раз я, — сказал Тед, садясь и избавляясь от штанов. — Ты сейчас такой… Он неторопливо встал, сделал шаг к Дэньке, так же неторопливо положил ему руки на плечи. Горячие. Подрагивающие. Настороженно-доверчивые. Двигаться медленно было чертовски трудно. Но в то же время — чертовски правильно. Только так и можно, чтобы не задеть, не спугнуть, не запустить цепную реакцию в сорванных мозгах. На самом деле правильно было бы отступить. Сказать: в другой раз, когда ты будешь поспокойнее. Но когда Гризли поступал логично и правильно? Уж точно не тогда, когда от его логичной правильности Дэньке будет больно. Он же сейчас как перетянутая пружина, чуть не то напряжение, и все. Металл устанет, и вместо титанового совершенства с ядерной начинкой будет горелый металлолом. Нет. Нельзя так с Дэнькой. Ни в коем случае нельзя. И не хочется — вот совсем. В черную дыру разумные поступки. Даже если это будет последним, что Тед сделает в своей жизни… Он медленно и бережно коснулся дрожащих пересохших губ своими. Просто коснулся. Не закрывая глаз — хотелось видеть Деньку. Близко-близко. В странном ракурсе, размытого и двоящегося, неважно, это был он. Его Дэнька. На поцелуй Дэнька ответил так же осторожно. И выдохнул. Закрыл глаза, прижался — сначала коснулся членом, скользнул головкой вверх по животу, соприкоснулся с членом Теда. Только потом — ближе, живот к животу, грудь к груди, бедра к бедрам. Немного странно было ощутить его, Дэньку, ниже. На целых полголовы. Как-то казалось все время, что они вровень. Равны. Вместе. Дэн так же бережно ущипнул губами нижнюю губу Теда, впустил его язык в рот, потерся бедрами. Огладил поясницу — снова невыносимо хорошо и правильно, словно себя гладил. Прерывисто вздохнул, не отрывая губ от губ, и попросил: — Пожалуйста. Я не могу… ждать. Так долго… — Ужасно долго, — согласился Тед. На этот раз Тед уложил его на койку спиной, под себя. Прижал собственным весом — Дэнька откинул голову назад и застонал, как от боли. Тед даже на мгновение испугался, но Дэнька тут же распахнул глаза, черные, почти без радужки, и снова попросил: — Зафиксируй. Руки. Пожалуйста. Задавать дурацкие вопросы Тед не стал. Не мог. Никакие вопросы, ни дурацкие, ни умные. Еще раз поцеловал Дэньку в губы, приподнялся и подтолкнул в плечо: вертись на живот. Дэнька перевернулся, поднялся на четвереньки и опустил голову на вытянутые вперед руки. Сомкнутые, запястье к запястью. Выглядело это… Горячо это выглядело. До судороги в яйцах. И доверчиво, до той же чертовой судороги. Словно Дэнька отдавал себя полностью, безоглядно, наплевав на любые риски и последствия, словно это была последняя минута его бытия и он хотел прожить ее именно так. С ним, с Тедом. Просьбу «зафиксируй» Тед чуть не забыл, слишком мало крови осталось в мозгах. Вся прилила и тяжело пульсировала в члене, отдавалась гулом в ушах и пятнала черным и красным светлую, покрытую картой шрамов спину, и тянула — дотронуться, приласкать острые стабилизаторы позвонков, блестящие пóтом закрылки лопаток… Лучший в галактике истребитель «Дэнька»… Мой Дэнька. — Ремня будет достаточно, — шепнул Дэн, послушно прогибаясь в спине под ладонью Теда. Дотянуться до валяющихся на полу джинсов и вытащить из них ремень, не теряя максимально плотного контакта с Дэнькой было… трудно, но Тед справился. Даже с койки не свалился. И — дважды обернул ремень вокруг тонких запястий, затянул пряжку. Поцеловал загривок, потершись всем телом — грудью о лопатки, животом о поясницу, бедрами и членом о ягодицы… Дэнька снова застонал, задышал быстрее, прижался плотнее и тоже потерся. — Тед… Тед… Давай, ну! — Ага… Смазка, вот дурак, не достал сразу, тупой Гризли… — Слева от моей руки, — нетерпеливо проинформировал Дэнька. Запасливый. И когда успел. Киборг, мать его… Смазка на пальцы. Нащупать ложбинку, сжатый сфинктер, надавить средним пальцем… — Те-э-эд… Мягкий. Впустил легко, будто ждал и готовился. Перед глазами плывет, сердце колотится в горле, яйца болят от желания втиснуться, насадить на себя, и двигаться-двигаться… — Тед, давай! Квазаром тебя! Не могу больше… Те-э-эд! Два пальца, три… мягкий, горячий, выгибается, требует… Только не обкончайся на старте, дурной Гризли, как сто лет не трахался, идиота кусок… Зажми член, дурак, и терпи, не шевелись, не шевелись! Въехав в тугое-скользкое-горячее, Тед до крови прикусил губу и замер. Боль чуть-чуть прояснила мозги, ровно настолько, чтобы услышать собственный рык и Дэнькин выдох-стон. — Дэнька?.. — С трудом отцепив руку от жилистого бедра, Тед погладил напряженные лопатки, с нажимом провел вниз вдоль позвоночника. — Как ты?.. — Хорошо… Говори. Что-нибудь. Так… мне нужно. — Ага. Говорю… что-нибудь… Дэнька, мой Дэнька… Ты такой… Он нес какую-то чушь — под угрозой расстрела бы не вспомнил, какую именно. Чушь была неважна. Важен был Дэнька. Сначала напряженный и покорный, а потом — жадный… Дэнька стонал в нетерпении, подставлялся под руки и губы, подавался навстречу и сжимал в себе, и всхлипывал, и рычал, когда Тед поднял его с четверенек на колени, прижал к себе поперек груди и дрочил ему, вбиваясь в тесное жаркое нутро, и опять нес околесицу о том, какой Дэнька красивый, и самый лучший, и как хорошо что он есть, вот такой вот Дэнька, гребаное совершенство, мать его Декс-компани и бабуля Шеба, и теперь Теду никто больше не нужен, и для Дэньки он — все, хоть башкой вниз с орбиты, чтобы только Дэньке было хорошо… А потом Дэнька лежал на нем, прижавшись, как Котька к иллюминатору с бабочками, а Тед снова нес околесицу, потому что Дэнька попросил: говори, пожалуйста, мне нужно тебя слышать. Именно тебя. Что угодно, только чтобы ты, Тед.