Пророчество
19 июля 2014 г. в 22:39
Девы-девушки на скалах пляшут и с разбегу сигают вниз в море пенное. Дурак-сумасшедший скачет в лохмотьях на каменном утесе близ волн темно-синих, соленых и бормочет что-то, выкрикивает громко, тряся большим пальцем изогнутом, многолетней грязью покрытым. Словно бешеный козел скачет, тряся клюкою своей деревянной. Нечисть в озерах, болотах звенит печальными голосами в густых туманах и голову выворачивает, стараясь достать до небес. Звери из лесов прочь пробегут. Чайки в клинья сбиваются и летят с журавлями бок о бок. Все больше пляшет молодежь, пляшет неистово, дерзко, душою. Пляшет день и ночь, слыша в голове древнюю музыку. Возрождаются культы. Сектанты служат службы на забытых капищах. А дурак-сумасшедший скачет и кричит о том, что видит взглядом своим замутненном.
По небу летит сова белоперая, огромная, что больше трех домов деревянных. В глазах совы той мудрость светится. Милосердна она и покойна. У совы мягкие перья, глаза умные, желтые, широкие крылья. Рассекает ими сова воздух и закрывает луны. В час испытаний к феям приходит и спасает их, принимая со всеми пороками. Несет любовь Дракона, его наследие, пыльцу волшебную, с крыльев широких опадающую. А потом упадет сова клином на землю и фигурой светлой обернется. И никто не посмеет взглянуть на нее, ибо глаза себе выжжет сразу же. Останется лишь бельмо белое. Фигура идет и дарит тепло. Пресветлым Энчантикс кличут. Благословленным зовут.
Ползет Беливикс-паразит на задворках миров, бычий цепень молчит, ищет жертвы. Беливикс - отродье, отрепье, ярким шлаком прикрывшийся. Собственные братья не признают его, отворачиваются. А паразит тело-душу ищет, чтоб присосаться. Вампирит, вера ему нужна человеческая.
Чармикс зайцем скачет в густых лесах, чащобах сырых, где на болотах вечных морошка растет, огоньки блуждающие бродят, медведи рычат громадные и дятлы стучат по коре мокрой, а с листьев капли стуком мерным о землю черную, наливную бьются, и лишайник по стволам черным вверх ползет лозами голубыми.
Глумикс куницей хитрой в лесу таится, извивается в ветвях, следит за зайцем. А внизу леший бродит, бородой своей за ветки, деревца молодые цепляется, идет, безумный, с мухомором на голове, идет и вздыхает тяжело, утробно, что звери малые в норах во сне содрогаются. Водяные о пни бьются, в болотах тонут, когда Глумикс глазами изумрудными местность изучает и вдруг видит зайца бурого, серого. Быстрее ветра несется заяц, да вдруг тормозит, уши навостряет и смотрит вверх, в темноту листьев.
- Оно движется, - говорит. - Летим же.
Куница и серый бегут бок о бок, быстрее ветра, орла гордого, сокола ясного, несутся чрез леса, перепрыгивают деревья поваленные, в стволы врезаются, выкорчевывая. И видят лешего вдруг: остановился, старый, отдохнуть, ссутулился весь, сжался, кривой рукой-веткой о дерево оперся.
- Оно? - с гнилых зубов мякоть кислых ягод валится.
- Оно, - и бегут-кличут дальше. А с крон птицы врассыпную разлетаются: перемены и возбуждение чуют.
Сиреникс-змей усмехается глазами вечными и смотрит прямо вдаль, пронзая горизонт, а под ним плещется Океан, содрогаясь от пламени божественного. И Аркадия на совете блаженно улыбается, прикрыв глаза ресницами длинными, влажными, тонкими. А в подводных пещерах спруты беснуются, драконы ревут, и кальмары всплывают на поверхность, взбешенные, растревоженные, взлетают, зависая аккурат между небом и землей, и снова вниз плюхаются, столбы воды взметая. Океан бурлит и тревожится, даже птица Рух в своих джунглях отсиживается, не рискуя в небо подняться. А Сиреникс, король словно, смотрит на бурный Океан и весело хохочет, ибо неспокойствие бессмертных любо-дорого для гада.
И где-то на Земле Мификс лениво пробуждается, качает сонными веками.
Бегут лисы, летят птицы, трансформации древние, прекрасные спешат со всего света, мечутся, волнуются, предчувствуют, видят. Танцуют люди, расцветают древние культы, а Фарагонда в своем кабинете смотрит на небо и понимающе усмехается. Знает, старая, что творится. По небу гром грохочет, молнии сверкают. Деревья валятся, озера гуляют блудные, а звери бегут в страхе. Все они, Энчантикс, Сиреникс, Чармикс, Глумикс и другие... Все они - дети Дракона, древние божества, кому раньше служили жрецы и слагали молитвы.
Их много, трансформаций-то. Звенят лютни и поют свирели. А превращения бегут, гогочут. Опережают время, несутся вспять и стремятся вперед. Со всех сторон, со всех концов сбегаются трансформации к точке отсчета, летят к дню тому, когда произойдет. И все передают друг другу, в воздухе шепот и крики переливаются:
- Оно! Оно! Оно!
Они собираются вместе и замирают на точке отсчета. Стрелки невидимых часов отсчитывают начало до свершения. Рождению нового следует пророчество. Аркадия где-то там улыбается блаженно. А Сиреникс хохочет, ибо змей есть гад. Глумикс и Чармикс, куница и заяц, замирают рядом с Энчантиксом , чуть шипят и поджимают уши.
Сейчас они вместе и отбрасывают ненужные окончания, прозвища и расшаркивания. Кто-то в тандеме, кто-то - одиночка, кто-то - изгой и презренный. Беля почти не видно, Энч правит балом, а Сирен, словно глумливый принц, идет в окружении свиты, послушных теней с короткими ручками и кривыми лицами, занудно шепчущими свои истории, тащит няньку и куклу старую, Гармоникс, что вот-вот сдохнет, но вроде еще держится. Гармоникс - продукт Сирена, незавершенный, нетрансформация. Шарахаются от него собратья, а Энч скрещивает руки и взирает на змея, что с вызовом смотрит ему в глаза, но не выносит и шипит, пресмыкаясь. Змей налицо и в душе.
- Знай свое место, Сиреникс.
- И ты свое, Энчантикс.
Конфликт неизбежен. Энчантикс пышет праведным гневом, а Сирен ядовито смеется. Но миг, и оба открывают истинные лица.
Одно и то же. Не враги. Но друзья, союзники. Исчезают подколки, остаются раскрытые сущности.
Заяц и куница приветствуют морского гада, и где-то там, в Магиксе, возрождается еще один культ. Сирен по-свойски расхаживает среди превращений, а те то шарахаются, то подобострастно заглядывают в глаза, и лишь редкие смотрят ясно, незамутненно. Те, кто по-настоящему его знает. А Сирену плевать, ибо он лучший, он гордый. Змей взлетает на пик своего превосходства и смеется над всеми.
- Давно ли вы имели человеческую женщину?
- Перестань, - щелкает клювом старый гриф, скрючив шею и восседая на сухом дереве. Он - старое ведьминское превращение, забытое уже несколько веков. Он не любит, когда его называют по имени, потому что негрифская гордость не может вынести, что упоминания о нем встречаются лишь в пыльных манускриптах в забытых библиотеках. Гриф прячет длинную шею в меховой воротник и смотрит на Сирена недовольным, пронзительным взглядом. - Ты знаешь, что происходит. Ты ведаешь. Скажи.
- А что, никто из вас не зрит? - Сирен зевает притворно, словно скучая. - Все видят, все знают.
- Не так, как это делаешь ты, - гриф уже и не гриф, а стервятник-падальщик, готовый подбирать все, что валяется на дороге. Он ищет обреченных, к обреченным идет и обреченностью их питается. Говорят, что зовут его Деспондикс, Деспон, но гриф остается безымянным. Его забыли, забыл и он себя.
- Вам напомнить? - Сирен покачивает прекрасным гребнем и перемигивается с Беливиксом, что стыдливо опускает голову, ибо он смел просить помощи у змея, просил очистить его. И змей очистил: превратил из огромной туши, отрыгивающей вонью и непереваренным, в тонкого червя-паразита, бычьего цепня, кем он был в начале своем. Странно и голо Бель себя ощущает, зато снова стал подвижным, юрким и свободно скользит в скромных дырах пространства.
- Начинай.
- Оно! Оно!
- Наблюдаем!
- Мы ждали!
- Свершится!
- Иди!
Глумливый принц покидает ненавистное ему скопище. Змею душно среди своих же, он привык к Океану, к его величаво-соленой стати, покою бессмертных и обширным владениям. Он привык отвечать насмешкой на серьезные лица кентавров, духов, Древних, ловить улыбки Аркадии и наслаждаться своей властью. Он привык быть наблюдателем, ибо трансформациям запрещено вмешиваться в людские дела. Лишь в крайних случаях могут они явиться в образах из ниоткуда взявшегося родственника, мудрого покровителя отдельным лицам, что замутили, исказили взор чистый, ясный. Кем превращения бредят, тому и являют они помощь свою. Или просто принимают обличия и живут среди людей, не меняя истории. Вечность отравляет хуже горького яда, скука – самое страшное проклятие, что может свалиться на голову Древних. И змей ее ведает, но находит забавы, потому всегда весел и жив.
Он совершил переход меж мирами еще несколько дней назад, когда яро спорил с Аркадией и яро доказал, чего хочет. Та лишь головой покачала: мол, делай, что хочешь, не мне судить тебя. А змей отбыл и был таков. Тогда и пошло еще больше самоубийств в Магиксе, больше Эйей-палочниц поселилось в ручьях, больше пони и стариков кукарекающих перемещается в квартирах, торговых центрах и улицах, и сметанный кот по небу ходит. Каста, низшая каста, что свои же, духи, презирают, предчувствует перемены.
Время накаляется.
Сирен идет величаво.
В глазах его – пророчество.
Стрелки почти на часах.
«Шесть дев возгордятся…»
- Источник негативной энергии внутри этого волшебного пузыря! – Блум уверенна, как никогда. Винкс на пике своих возможностей. Ведьмы повержены, Трикс где-то там, а перед ними – новая угроза, которую легко уничтожить всего лишь одним движением. Яркие, крылатые, блестящие, молодые и сильные. Каждую победил змей в личной, внутренней схватке. Каждая переосмыслила себя и поднялась.
Все так же тянет их на дно Океана, шепот морских глубин насилует мозг, изводит, но теперь они благодарны. И сильны, ибо в сердцах - гармония. Измотаны недосыпом, издерганы предчувствиями, изнасилованы Сирениксом, образумлены им. Змей схватил личности, в комок сжавшиеся, от острых зубов Беливикса бежавшие, и выдернул их на свет Драконий с болью, резко, окатив ледяными порывами. Винкс дышат свободно, уверенно, ровно. Они верят в свою победу.
- Давайте его уничтожим, - Лейла стремится в бой. Сиреникс внутри хохочет и еще вопрошает:
- Ну что, фея флюидов, хочешь ты снова с обрыва спрыгнуть? Ждут скалы острые, ждут, наточенные, ждут фейского тела, ждут рыбы мяса.
Отчаяние – один из грехов. Но когда ты один, то зависаешь меж небом и землей. Змей изводит и треплет нервы. Лейла помнит, как замирала на утесе обрывистом, как желала броситься в пучину морскую. Не Набу увидеть – себя сжить со свету, ибо сложно ей было, бедной. Но тяга к жизни победила.
- Вперед, Винкс!
«…их силы столкнутся с причудливой книгой…»
Феи окружают ведьму с барьером. Им плевать, что внутри. Им уничтожить важно. Они видят цель и знают, на что способны. Они призывают Сиреникс. Весь без остатка. И змей мчится послушно, течет с их рук, вбирает их силы. Максимум, пик, последнюю каплю. Феи достигают апогея трансформации и бьют со всей силы, стараясь уничтожить то, чего прежде не знали.
Каждая видит лишь силуэт девушки с книгой.
И бьет по нему. Они кричат все вместе:
- Сиреникс! Конвергенция! – и…
«…и в этом миге совершится проклятие, силы покинут…»
Проклятие и змей шествуют рука об руку. Сиреникс нестабилен у фей. Как засядет внутрь, так не выгонишь. Будет мучить, выпьет всю кровушку. Но чуть что, так сразу оборачиваются силы вспять, замыкает что-то. И теряет фея крылья, теряет способность к магии, становясь коконом без гусеницы.
Винкс напрягают ладони, выплескивая магию, что сталкивается с самим Легендариумом. Фарагонда опять утаит информацию, он знает, но молчит. Ибо так изменит историю. Чему быть, того не миновать, и вот уже феи без крыльев падают вниз, а верные специалисты ловят их на ветролетах красных. И змей смеется так же, как смеялся тогда, в тот день, когда Дафна стала бесплотным духом, когда он обратил Политию в рыбу, как насиловал, лишил разума, замутил взор и послал жрать мясо, а Дафну оставил подле себя и лился ей внутрь проклятой мелодией, звенел, не смолкая, и пил ее боль, отчаяние, горе.
Сиреникс – злодей, в нем нет пощады, лишь похоть, презрение и жажда забавы. Феи падают вниз, летят без крыльев, а Блум одна лишь ослабла. Она не верит, не может, не знает, что сказать и как молвить. Лишь заклинает змея и просит о помощи. И Дафну зовет, зовет отчаянно. Хочет перейти на уровень нимфы, но не дано. Ее ловит Скай, но Блум едва понимает, что говорит. Ей плохо и больно. Внутри Сиреникс смеется и заливает огонь холодной водой, но разгорается пламя, и на миг Блум оказывается среди пепелищ апокалипсиса.
Небо над Алфеей красится в рыжий, и плывут по нему золотистые облака. Ветролеты стремятся во двор, летят на всех парах. А их уже Фарагонда с Дафной поджидают. Неуютно нимфе с директрисой. Помнит она ее частные уроки, помнит, как смотрела та странно, порой пристально. Помнит, как касалась «старуха» теплых ладоней и целовала в щеки, как говорила, что станет Дафна великой феей. Молодеет с каждым годом Фарагонда, краше становится и все норовит Дафны коснуться-притронуться. А та не замечает будто тонких намеков, улыбается вежливо, словно на светских балах, а внутри зовет змея.
Специалисты на землю опускаются, и Винкс сходят с мотоциклов. Блум – в Сирениксе, остальные – без. Подавлены, разбиты. Притихли. Молчат. Дафна смотрит на фей и встречается глазами с сестрой. И видит в них страх и боль свою. И понимает. Сиреникс сделал подлянку.
- Что мне делать, сестра?
- Я с тобой, сестра.
- Это змей, сестра. Нас проклятие настигло.
- Он скажет, сестра. Слушай его, и он скажет.
Блум смотрит с сомнением, но молчит. Она давно уж молит Сиреникс, ибо тот редко ее навещает, но часто смеется и говорит истины мира. Сиреникс учит ее и говорит о том, на что на самом деле способна хранительница огня Дракона.
- Винкс, мы слышали, что Трикс вернулись, - начинает Фарагонда.
- Это так. Их черная магия слишком сильна, - говорит Блум и опускает голову. Она верила, что проклятие обошло. Она верила, что хуже шепота морских глубин ничего быть не может. Она ошибалась. – Они захватили колледж Линфеи.
Но Фарагонда проходит мимо нее и смотрит на Лейлу. В темно-синих глазах принцессы Андроса – холод и жесткость. Строптивость и гордость обуздана.
- Лейла, что случилось с вашими силами? – Фарагонда мудра и похожа на мать, но Лейла чувствует внутри Океан, не чувствует магии. И тоже опускает голову.
- Мы не знаем, директриса.
- В Облачной Башне ведьма была защищена сильным барьером, от которого шла мощная негативная энергия, - Текна кусает губы и нервничает. Ее настигло проклятие, и Сиреникс внутри довольно потягивается. Еще одна ночь в Океане, еще одна сладкая мука.
- И когда мы пытались бороться с ней… - Блум говорит, но Муза перебивает:
- …мы потеряли силы. Все мы… Кроме Блум, - замолкает и вздрагивает в конвульсии, ибо змей внутри тянется к животу, к горлу, обволакивает голосовые связки.
- Помнишь, фея, ночь бурную? Помнишь, фея, пески холодные, ветер порывистый, помнишь, как волны под голосом твоим ходили? И была ты в победе уверена, но объяснили тебе твое место.
Муза дрожит и ничего не молвит.
- Почему магия такая мощная? – Дафна удивлена. Дафна не верит, что какая-то ведьма, обычная ученица, обладает столь грозной силой, чтобы раскрыть проклятие. На них с Полли напали Три Древние Ведьмы, но они другими были, злом были, тем, что сокрушало миры. Их энергия была мощной, но здесь… Неужели Сиреникс сам обернулся проклятием?
- Легендариум всему виной, нимфа, - но змея заглушает сестра своим возгласом. Всплескивает ладонями:
- И почему я не потеряла свои силы?
- Это просто, Блум, - директриса отходит, думает с минуту, информацию фильтруя, и говорит минимум: - Потому что твоя сила исходит из неугасимого пламени Дракона, из источника волшебной вселенной.
Вдруг все меркнет, и Блум зависает на ментальном уровне. Здесь она та, кем рождена, жесткая, огненная, сильная, худая и мощная. Воительница, матерь и создательница. Столпом вверх вьются волосы рдяные, горят вертикальные зрачки золотым, а рот сжат в серьезной усмешке. Напротив нее – Сиреникс. В обличии змея и смотрит оранжевым, смотрит частицею пламени, что осталось в нем с его сотворения.
- Ты – Аватара. И знаешь это. Но бежишь от сути своей. Сделай то, что мечтала. Ты – Его воплощение. Ты, а не Фарагонда. Ты знаешь, что она скажет. Но творить тебе.
- Тебе-то в чем выгода с этого? – Блум не улыбается, а с рук ее льется огонь. Огонь истинный, божественный, что жарит сразу. И ожоги от него не проходят. Сиреникс не приближается ближе, ибо знает, что его спалят, и бока вечно будут болеть, сотни лет пройдут, пока Океан исцелит и лед приложит. С ней мечтал Сиреникс слиться воедино. В ней мечтал будоражить божественное хвостом. И слился, и будоражил. Но Дракон сам решает, с кем быть ему или нет. И Блум остается там. Пожаром, вулканом, валькирией.
- Мне скучно.
- И только?
- А разве еще что-то движет бессмертными?
Блум не верит. Но тянет руки и познает свою силу. Огромную, всевозможную. Она – творец, и с рук сочатся желания.
- Трансформация новая, Энчантиксу подобная, восстань из пепла, сейчас окрепни! – голос Блум другой. Не наивная девочка, но могущественная Аватара. Здесь она в истинной сути своей. Здесь с ресниц капает магма, а с рук льется лава, и сердце горит огнем. Она – пожар, трупы и конец миров. Блум рождает, кует и отпускает. Сиреникс наблюдает с неким благоговением даже. Он всегда хотел зреть, как совершает Творец.
«…трансформация новая из искры зародится».
С языка ядом стучит пророчество.
Блум поднимается на уровень, недоступный смертным. Ее кожа слезает, а кровь омывает ступни. Ее глаза накаляются, и фея кричит утробно, потому что желала того всю свою жизнь. Она стала собой и собой поднялась, но не способен человек вынести столь долгого погружения, потому с тяжестью падает вниз и с огнями шестью. Для подруг и себя.
В норму приходит во дворе Алфеи. Винкс смотрят обеспокоенно, но Блум одаривает подруг теплым светом, и они принимают дары.
В это же время там, где миры сходятся крестом, трансформация переговариваются, поют на истинном языке. Чармикс и Глумикс замирают, прижавшись друг к другу, Энчантикс ведет за собой собратьев, словно войско, а Сиреникс... Сиреникс просто смотрит на огненные сполохи, вспышки света. По мирам, по границам прокатывается взрывная волна, и плохо становится многим медиумам. Душевнобольные прыгают из окон, суицидники режут вены. Некроманты шепчут молитвы. А перед ними из пожарища спускается птица. Ало-красная, с хохолком, рвущимся вверх, словно пламя, с черным вокруг и под клювом, золотым таким, металлическим, словно цельный сплав. Красный кардинал.
Трансформации читают нового собрата и не могут сдержать удивления.
Новое превращение, как и они, бесполо. Но если в них, в огромных и древних, склонность к могучему, мужскому началу, то в кардинале чувствуется теплое, мягкое. Женское. Создание новых трансформаций выдается так редко. Но они лицезрят, они приветствуют и они принимают.
- Назови свое имя, - торжественно вещает Энчантикс.
- Блумикс, - голос у птицы мягкий. - И я очищаю. Я изгоняю змея.
Сиреникс смеется. Блумикс, новое, неопытное, еще ничего не ведающее, не знает своего места, положения и всей своей силы. Она со временем научится. Она познает мощь и свои возможности. Красный кардинал приветственно долбит дерево золотым клювом.
Пророчество завершилось.
Миры открылись.
Трансформация... зародилась.
Примечания:
В тексте используются диалоги из третьей cерии шестого сезона.