Кромешна

      Просыпаться утром в обнимку с Марком — вопиюще сладко. Саша этой сладостью наслаждается почти вызывающе, всё оттягивает приятный момент, стремясь его задержать. И даже успевает ещё раз оседлать Марка, снова утягивает его в жаркий омут возбуждения. Саше нравится то, какой Марк отзывчивый и пылкий, как искренне он загорается в ответ, целует и обнимает, как вскидывает бёдра и толкается глубже, стараясь получить от близости как можно больше, точно так же, как и Саша. После Саша долго жмётся к нему, чувствует, что собственное тело превратилось в беспорядок — и улыбается. Это хорошо, это приятно.       — Мы совсем не предохраняемся, — виновато вздыхает вдруг Марк. Его пальцы бродят у Саши в волосах, запутывая их ещё хуже, но при этом парадоксальным образом делают лучше. — Зря мы так… беспечно.       Саша небрежно дёргает плечом. И говорит: — Не вижу проблемы. Я ни с кем на стороне не трахаюсь. Ты, как я полагаю, тоже. Так что, если мы оба чисты — что такого? Можем себе позволить.       — Я не это имел в виду, — качает головой Марк. И вдруг обнимает как-то нежнее, так, что у Саши сердце внезапно становится хрупким. — Я думаю, как бы ты не забеременела из-за меня. Ты ведь не захочешь сейчас, да?       Ставшее хрупким сердце трескается по всей длине. Как можно небрежнее Саша роняет: — А я и не смогу. Это физически невозможно. Так что не переживай. — Но сладость момента уже убита, и в груди остро ворочается ощущение собственной никчёмности. Бесполезное существо. И не парень, и не девушка, что-то среднее, непонятное, ни на что не способное.       Как назло, слова Саши будят в Марке только ещё более горячую нежность. Он с лёгкостью улавливает Сашино расстройство и сам серьёзнеет следом, изворачивается, чтобы заглянуть в глаза.       — Сашенька, прости. Я не знал, — говорит он с таким видом, словно не уронил парочку неосторожных фраз, а как минимум вогнал Саше нож в спину. — Извини, что спрашиваю, но… получается, ты совсем никак… не можешь? Как же так?       Саша вздыхает. Тепло совместного утра окончательно умирает. Саша выкручивается из объятий, выбирается из-под одеяла и хватается за тоненькую гостиничную расчёску, пытается привести в порядок спутанные волосы.       — Ну, у меня внутри уродливый сплав мужского и женского, а ещё убогое месиво из гормонов. Естественно, всё это сказывается на организме, — рассказывает Саша. И всё старается сделать вид, что это какие-то не страшные, не горькие, незначительные подробности. — У меня матка нормально не развилась. В теории, это можно исправить гормональной терапией или операцией. Но сейчас — нет, забеременеть я не могу. Это всё, что ты хотел услышать?       Марк упрямо тянется к Саше. Тоже выскальзывает из-под одеяла, обнимает Сашу со спины, настойчиво и крепко прижимается горячим телом. Его голос виновато виляет, когда он извиняется опять: — Прости. Это неприятная для тебя тема, да? Конечно, я не должен был заставлять тебя говорить об этом. Прости.       — Ничего. Ты имеешь право знать. Это, в конце концов, важно для отношений. Ты имеешь право знать, — возражает Саша. И мрачно думает: это слишком важно для того, чтобы можно было так долго и безнаказанно скрывать. Удивительно, что Марк до сих пор рядом и рассыпается в извинениях. У него есть полное право обидеться. — Это ты прости, что я молчала.       — Я бы тоже молчал, — чуть слышно бормочет Марк. И беспорядочно целует Сашу — в плечо, в шею, куда только дотягивается. — Сашенька, бедная моя! Ничего. Это ничего. Мы с со всем справимся, и с этим тоже. Если ты захочешь, конечно.       Саша мрачно думает, что в ближайшее время не захочет точно, потому что вообще не до этого. Но немного расслабляется, и обнимает Марка в ответ, и позволяет ему завладеть расчёской. Марк осторожно разбирает и расчёсывает длинные волосы, с таким видом, словно высшей награды для него быть не может, и всё продолжает говорить ласковые, ободряющие слова, и Саша совершенно не жалеет об этой спонтанной ночёвке. А вот о том, что потом всё-таки приходится расстаться — жалеет. О проклятом кубке, от которого Марк никак не в силах отказаться, думает почти с ненавистью. И кому только в голову пришло, что будет хорошо лишний раз сталкивать фигуристов лбами! Да ещё в таком убогом формате!       На кубок Первого канала Марка отправляют, по ощущениям, едва ли не в какую-то чёртову Тьмутаракань. Саша остаётся ждать в Москве. И сперва подумывает взять билет на поезд и рвануть следом; потом, поостыв, всё же решает — нет, не стоит. Если сейчас, отказавшись от участия в кубке, вдруг взять и приехать его смотреть с трибун — это же журналисты с ума сойдут. И придумают триста теорий заговора, столько же сюжетов, способных идеально вписаться в «Санта-Барбару», и всех вокруг задолбают этими плодами своего графоманистого творчества, до состояния полного нестояния. Нет, лучше им таких поводов не давать.       Турнир в итоге Саша остаётся смотреть в трансляции на сайте — вернее, те огрызки турнира, которые там показывают. И параллельно держит обещание, просматривает жаркие страны и отели у моря, прикидывая, куда они с Марком могут спрятаться летом. Саше даже удаётся найти несколько вариантов, выглядящих заманчиво. Потом, разумеется, посторонние начинают лезть со своими офигительными предложениями. Саша пытается пропустить чужие проекты мимо ушей — их вдалбливают настойчиво, и ясно, что так просто не отступятся.       Оказывается, надо показать дружбу с девочками.       — В каком смысле — показать дружбу? — холодно переспрашивает Саша. И ушам своим не верит. Конечно, сейчас злость и обида на Аню и на Камилу за их золотые медали есть; конечно, постепенно это пройдёт, потому что ни Аня, ни Камила в этом не виноваты, сами себе оценок не ставили и самих себя выходить на лёд не назначали. Но сейчас — сейчас Саша видеть их лишний раз не хочет, отчасти потому и турнир игнорирует. А теперь что? Теперь надо отравить себе весь летний отпуск лицами принципиальных соперниц? Спасибо большое, вот так подарок. Саша заявляет, что ничего подобного делать не будет, отказывает на грани хамства и бросает трубку. И демонстративно пропускает все следующие звонки, в первую очередь потому, что даёт себе успокоиться. Если продолжать этот спор, можно договориться до чего-нибудь совершенно не нужного. Саша выключает звук, чтобы рингтон не мешал, и старается не беситься. В бешенстве можно наделать ошибок, а ошибаться сейчас Саша не желает. Вокруг как будто всё только-только начинает налаживаться, мир, разбившийся на куски на Олимпиаде, понемногу восстаёт из руин. Нельзя сломать всё это снова. Саша заставляет себя усмирить клокочущее в груди раздражение, переключает себя на то, чтобы наблюдать за Марком.       Хоть у Марка, кажется, всё идёт неплохо. Его команда, упустив было групповой прыжковый турнир, в щепки разносит личный, а после коротких программ и ведёт в турнире. Это как будто выглядит многообещающе; но когда Саша звонит Марку, чтобы поздравить с первыми маленькими победами и в целом проявить внимание, Марк звучит как будто не очень радостно. Он благодарит за поздравления — Саше слышится в этом холодноватая дежурность. Марк и сам, как видно, слышит то же самое. Он спохватывается, просит прощения, а потом вдруг выдаёт: — Сашенька, можно, я тебе откровенно расскажу? Я тут выдумал, а может, не выдумал… в общем, мне бы обсудить с кем-нибудь, но как-то совсем не с кем. Я могу тебя попросить?..       — Конечно, — тепло отвечает Саша. И до поры до времени откладывает свой рассказ о том, как им пытаются омрачить отпуск, думает, что постарается разобраться своими силами. Марк же терпел Сашины истерики на Олимпиаде, подставлял и утешал — и теперь Саша чувствует острое желание ответить тем же, выслушать и поддержать. — В чём дело? Выкладывай. Я слушаю тебя.       В трубке слышно, как Марк на том конце то ли пыхтит, то ли вздыхает.       — Что-то как-то грустно, — заявляет он вдруг. — То есть, я понимаю, что мы ведём в счёте, к успеху идём и надо радоваться. Только, знаешь… почему-то этот турнир ощущается ни фига не как турнир. Скорее, как шоу какое-то, с заранее написанным сценарием. И вот сегодня мы по этому сценарию лидируем, а завтра по нему же проиграем. Даже если Петька сиганёт все квады, которыми грозится, и вообще все мы костьми ляжем. А как я всё это ребятам расскажу? Они же стараются. Радуются, что счёт в нашу пользу. У меня и внятных доказательств никаких, одни чёрные подозрения. Не могу я им в уши лить. Тем более, может, я ещё и неправ. Ни подтвердить ничем не могу, ни из головы выкинуть. Вот такой я бестолковый.       Саша слушает с замиранием сердца. И думает о своём жестоком тебя и в следующем году вынесут ногами вперёд, брошенном в сторону Марка на прошлом турнире, о том, что оно, кажется, взяло и решило сбыться, когда его вообще никто об этом не просил. И как уверять Марка, что ему только чудится и всё будет хорошо, Саша не знает — это ведь прозвучит откровенной ложью. На домашней-то неофициальной водокачке, с организаторов запросто станется вручить все награды не тому, кто будет больше достоин, а тому, кому больше захочется. Поэтому Саша вовремя глотает бессмысленные уверения в том, что всё образуется, и вместо этого твёрдо говорит: — Ну и чёрт с ним тогда, с этим турниром. Плюнь на него и на оценки. Катай как шоу, для зрителей — раз уж всё равно подозреваешь, что вашу команду именно в качестве шоу и пригласили.       Марк хмыкает в трубку.       — Это выход, конечно, — соглашается он. — Только всё равно… обидно как-то. За себя и за ребят. Мы же правда стараемся.       — Плюнь и разотри, — настойчиво повторяет Саша. — Болельщики вас будут любить и без наград, только за старание. А обижаться на этих старых пауков, которые медалями заведуют… да ну их к дьяволу. На них нервов не напасёшься, они всё время какие-то серые схемы крутят.       Марк соглашается, но по его голосу не слышно, чтобы Саше удалось его убедить. Потом он прощается, а Саша так и остаётся тревожиться за него. Выдернуть бы его с этого дурацкого турнира, стереть со лба тени плохих мыслей, обнять и спрятать ото всех на жарком курорте… и когда Саша думает об этом, немного хочется выть и ругаться. Пиарщики Этери по-прежнему считают отдых большой компанией «хрустальных» спортсменок отличной идеей. Да к тому ещё, с общего отпуска умудряется соскочить Аня, и в Сашу вообще вцепляются мёртвой хваткой. И долбят по голове снова и снова: нужна красивая картинка. Нужно показать, что в штабе идиллия. Что проливные слёзы на Олимпиаде были случайным эпизодом. Саша, напротив, полагает, что эпизодом они были вполне закономерным. Но, когда Сашу начинают планомерно загонять в угол, обещая, что отказ слушаться может выйти боком, постепенно приходится уступить. Окончательно и в хлам ссориться со штабом нельзя. Саша ещё планирует как минимум выступать в следующем сезоне; как максимум — добраться до следующей олимпиады. Для этого нужен штаб, нужны тренировки, нужны программы и костюмы. Нужны, в конце концов, нормальные отношения с командой. Прогибаться всегда неприятно, но Саша вынужденно прогибается. И всё думает о том, как теперь эту не самую приятную новость донести до Марка.       У Марка тем временем на турнире всё идёт так, как он и опасался. Петя, введённый в игру как джокер, действительно прыгает все квады, которыми угрожал, но синей команде это и впрямь ничем не помогает. «Красная машина» побеждает — ещё бы, как их с таким названием пустят проиграть, — а Саша пристально вглядывается в лицо Марка на экране, ловит его на редких кадрах трансляции. И всё боится разглядеть на лице Марка убитость горем, вселенскую скорбь или ещё что-нибудь в том же духе — но так ничего подобного и не видит. Марк как будто за ночь оклемался, перестал так остро воспринимать мысль о грядущем положении и не то чтобы смирился, но научился не обращать внимания. Он вроде бы вполне искренне празднует с командой второе место, позже отвечает на Сашины сообщения привычной бестолковой дробью слов, и, опираясь на всё это, Саша уговаривает себя: Марк в порядке. Ещё бы он стал впадать в меланхолию и уходить в депрессию из-за какой-то дурацкой водокачки. Конечно же, это всё было очень кратковременное. Наверняка уже прошло, как мимолётный сон.       Саша встречает Марка на вокзале. И, едва заглянув в ясные, сияющие глаза, понимает: все грустные сомнения уже давно растаяли, и Марк смотрит с прежним живым восторгом, с привычной заряженностью только на лучшее. Замечательно знать это. Саша затаскивает Марка в кофейню на вокзале, там горячо, несдержанно целует над чашкой капучино — и между поцелуями скомканно и неловко рассказывает, что, похоже, с отпуском ничего хорошего не выйдет, потому что в поездку навязывают незваную компанию.       Но к новости о том, что в отпуск придётся тащить с собой прицепом лишних пассажиров, Марк относится на удивление спокойно.       — Ну и пусть. Не могут же нам их навязать на двадцать четыре часа в сутки, — пожимает плечами он. — Будем периодически делать и выкладывать фотки о том, как мы весело тусим все вместе, а в остальное время я буду закидывать тебя на плечо и уносить куда-нибудь подальше. Вот и всё.       — Закидывать на плечо — это как мешок с картошкой? — уточняет Саша.       — Могу как мешок с чем-нибудь другим, — бодро говорит Марк. Его уверенность мало-помалу заражает, и Саше тоже начинает казаться, что не так уж всё и страшно. Что отпуск практически не пострадает от того, что рядом иногда будут мелькать два-три лишних человека. Главное, чтобы Марк был рядом — а выторговать место в поездке для Марка в обмен на обещание слушаться и обеспечивать нужную картинку в соцсетях Саше удаётся относительно легко. Удивительно даже. Впрочем, это только к лучшему. Саша снова начинает строить приятные, сладкие планы на грядущий отдых. В долгих вечерних созвонах они с Марком вместе изучают Дубай, читают отзывы на форумах и рассматривают фотографии, обсуждают, как им хочется провести время вместе. Саша вытаскивает из шкафа самые вызывающие шорты, примеряет их, крутится перед зеркалом, разглядывая свои ноги. Понравится ли Марку? Наверное, да. Хорошо бы, чтобы да.       В ожидании поездки Саша каждый вечер перед сном прокручивает в голове планы, которые они с Марком успели построить, подолгу задерживаясь на самых ярких и желанных картинках, часть из которых и вовсе выглядит неприлично. Если хотя бы треть из запланированного сбудется, отпуск однозначно выйдет потрясающим, и никакие лишние пассажиры его не омрачат.       Пожалуйста, пусть сбудется.