Нет выбора

Он все сделал правильно, как учил Лань Сичэнь. «Делай что хочешь» — и струна метнулась из рукава, обвила блестящей петлей шею над краем ворота, на рывке ушла вглубь — в кожу, в плоть, рассекая кровяную жилу и гортань. Кровь брызнула прозрачным алым веером, Хуайсан хотел бы себе такой… А потом Мэн Яо встретился взглядом с Вэнь Жоханем, и в грудь будто ударил стенобитный таран. Больно не было: он просто не успел почувствовать боль. Больно стало, когда очнулся. Тусклый свет подземелий Огненного дворца был ему слишком хорошо знаком. А еще лучше знаком был запах: глухая, пыльная смесь из крови, пота, железа, дыма и отчаяния. Как на службу явился. Мэн Яо попытался вдохнуть глубже, и ему будто охватило колючим обручем грудь и живот. Задержав дыхание, он приподнялся и тут же упал обратно, корчась от боли теперь уже в спине. Что у него сломано там, половина ребер? Хребет цел, руки-ноги слушаются, хоть что-то хорошо… Да что хорошего, завопил он мысленно. Если б удар сломал ему спину, большей части того, что непременно последует, он бы попросту не ощутил. А теперь, а теперь! Он выбрал сторону, и выбрал неправильно. Кой гуй дернул его спасать Не Минцзюэ? Зачем прямо там? Почему не попробовал измудриться и достать его отсюда, где за полтора года выучил все до камушка? Да и вообще — зачем?! Лань Сичэнь никогда не узнал бы, что у Мэн Яо был шанс выручить главу Не. Никто не узнал бы. Теперь и не узнает, потому что шанс оказался смехотворно мал. Нужно было предположить, что Владыку и струной не возьмешь, что перерезанное горло ему нипочем. Как, почему Мэн Яо показалось, что у него там и тогда нет иного выбора?! Каменная стыль проникала, казалось в кости. В подземельях никогда не бывало истинно холодно, но камень есть камень, а Мэн Яо бросили в каземат нагим, оставив только короткие штанишки-фо — то ли срам прикрыть, то ли потому, что на этом единственном клочке одежды не было знаков солнца и пламени. И то у фо задняя сторона из двух несшитых кусков, что есть, что нету ее — тепла не держит. Дышать было больно, лежать холодно, встать не хватало сил, да и зачем. Может, повезет простудиться и сдохнуть прежде, чем Владыка отдаст приказ начинать? У Вэнь Жоханя сложные отношения со временем, а даже сильный заклинатель в каменном мешке без пищи и воды умрет, если его там бросить недели на три. «Да как? Это же было… позавчера?» — «Владыка, тому минуло двадцать два дня». А Мэн Яо не сильный заклинатель, его золотое ядро, кое-как надоенное с вялых, не разработанных в детстве меридианов, едва трепещет в среднем даньтяне. Лань Сичэнь губы кусал, когда прослушивал его ци: «Так бывает у тяжелобольных, у детей, рожденных с пороком… Есть упражнения, я покажу тебе, справляются же раненые даже от порога смерти — значит, здоровый сильный молодой человек тоже сумеет!» Лань Сичэнь был так добр. И так наивен. А Мэн Яо так старался. И — да — у него получилось. Только ни в какое сравнение с ровесниками. Так… взлететь на мече да запитать талисман. Струну послать в полет. Наверное, потому и не справился. Лань Сичэнь вот на его месте справился бы, да только никогда б ему не оказаться на месте Мэн Яо. И не надо. Особенно сейчас не надо. Интересно, кому Владыка поручит истязать неудачливого убийцу? Таких не отпускают из жизни быстро, но Мэн Яо слаб. Значит, нужен кто-то искусный. Вэнь Цяошэн? Хорошо бы он, ему хватит мастерства удавить пленника и представить так, будто сердце не выдержало. Если он захочет, конечно. Сострадание в нем есть, но Мэн Яо покусился на жизнь главы Вэнь — и за это кровный Вэнь его вряд ли пожалеет. Лю Угун, может быть? Он умел, но небрежен. Обычно это не мешает, но Мэн Яо слишком хорошо знает, как Лю Угун бросает инструменты: может выдаться шанс что-то схватить… Скрип двери заставил Мэн Яо против воли дернуться — и захрипеть от боли. Что, уже?! Так быстро… но сколько он тут валяется без памяти? Может, уже и не быстро. — Ну, никчемыш, — сухо шепнуло над головой, и Мэн Яо неверяще захлопал слезящимися глазами, силясь рассмотреть в скудном свете талисманов… Он. Сам. Вэнь Жохань пришел сам. Один: в коридоре не слышалось ни шороха, а охрана всегда шумит — брякает оружием, шелестит рукавами, да дышит хотя бы. В ночном платье — богато украшенном, как любые одежды главы ордена, но без стоячего ворота, без жесткого пояса, и запястья обнаженные из-под рукавов… И полоса повязки на шее. Чистая, без крови, но все же повязка. По движению Мэн Яо угадал, что сейчас получит пинка, и затаил дыхание: если в грудь, так, может, это его уже и прикончит? Но нет. Удар пришелся в бедро, Мэн Яо прокатился по полу, сипло заскулив от боли решительно везде. Молчать он бы не смог, да и смысла не было: Вэнь Жохань любил, когда пытуемые упираются, переносил на них все внимание и приказывал переходить к более изощренным приемам. Ему становилось интересно. Мэн Яо меньше всего нужно было вызвать сейчас дополнительный интерес. Хотя куда уж дальше, если Владыка явился к нему в подземелья посреди ночи, тайно от всех?.. — Никчемыш, — легкая рука коснулась волос, потрепала, как бывало раньше, и хотя в бытность слугой Мэн Яо этого не любил, сейчас в горле подозрительно запершило. — Прежде чем я отдам тебя палачу, скажи мне, А-Яо: почему? Вэнь Жохань все так же шептал. Наверное, струна что-то повредила ему в горле так, что еще не зажило. Но заживет, конечно. День-два — и все. Ответа на вопрос у Мэн Яо не нашлось, он почему-то совсем не ожидал, что его спросят об этом. О чем угодно: кому ты служишь, кто тебе заплатил… но вот так? Судя по звуку и рисунку теней, Вэнь Жохань сел рядом, может, на колени даже. В глазах после удара плавали клочья тьмы и стыли слезы, и видно было разве что светлый силуэт. — Я чем-то обидел тебя, А-Яо? Обошел наградой или задел неловким словом? А может, ты с самого начала служил главе Не и пришел сюда подсылом именно ради такого случая? Нет. Нет. Не ему. Никому не служил. Как объяснить? Даже если бы дышалось свободно, и то было бы сложно. На миг жгучим колотьем объяло все тело, и Мэн Яо вскрикнул — тоненько и хрипло разом, со стороны, наверное, это звучало смешно. Его взметнуло в воздух и почти сразу опустило во что-то теплое и мягкое, с опорой под плечами, там оказалось даже почти не больно. Он проморгался наконец и едва не заорал теперь уже от испуга. Владыка его обнимал. Взял на руки, как можно взять ребенка, и обнимал, кутая в рукавах. — Скажи, почему. Я хочу знать. В каком-то смысле это уже было пыткой, и Мэн Яо не знал, какая хуже: когда истязают тело или когда вот так примериваются к душе. Нет, конечно же, когда его отдадут туда, где раскаленное железо, иглы и цепи, он пожалеет о том, что не продлил разговор, пока мог… — Этот ничтожный… любит главу Не. Те, кто прямо лгал Вэнь Жоханю, по большей части живыми от него не уходили. Ложь он чуял, как хищник чует страх. Но Мэн Яо не соврал. Просто у него было много правд. И он пока сам себе не сумел ответить на вопрос, почему же, стоя между Вэнь Жоханем и Не Минцзюэ, решил, что выбора больше нет. — Любиш-ш-шь… — похоже, это был смешок. — А он? — Глава Не любит свою саблю. А еще брата, и еще Лань Сичэня — они друзья детства, Мэн Яо был потрясен, когда впервые увидел, как от одного присутствия Лань Сичэня рядом у Не Минцзюэ исчезает суровая морщинка между бровей, а губы кривятся в попытке сдержать улыбку. Глава Не в этот момент стал так красив… …но этой тоже-правды Вэнь Жоханю говорить не нужно. — И от этой большой любви ты бросил службу у Не, потом и у Цзиней… как романтично, А-Яо. — Н-не… поэтому. — Дышать легче не стало, но тепло чуть-чуть помогло — по крайней мере, можно было шевелить губами отчетливее. — Глава Не… решил, что мне следует быть… в распоряжении отца. О том, что Мэн Яо непризнанный сын Цзинь Гуаншаня, в Цишане знали. Похоже, эта сплетня не долетела разве что до самых глухих углов Поднебесной, где и названий-то великих орденов не слыхивали. — Ах, про то, как тебя обидели у Цзиней, я знаю, — и снова этот свистящий звук: смех. Так странно. У Вэнь Жоханя всегда был звонкий и звучный голос. — И что же? Ты приходишь служить мне, и служишь отменно, а потом мы пленяем главу Не, и вся твоя верность… обращается ядовитым дымом? Мэн Яо вздрогнул. Ядовитый дым создали здесь же, в Огненном дворце: белая густая дрянь, разъедающая человеческую плоть до костей за считаные мгновения. Использовать дым в бою не решились: порыв ветра мог перевернуть все планы и подарить победу обреченным на поражение. Но сравнение, которое использовал Вэнь Жохань… — Ничтожный не хотел причинить боль. Вообще-то меньше всего он думал тогда о том, чтобы Владыке было не больно. Владыка вообще не должен был успеть что-то почувствовать и понять! Потому что если бы он успел… Что ж, вот он и успел, и Мэн Яо растягивает свои последние минуты в подземелье. А Владыке, судя по всему, трудно разговаривать, и только. — Ты пытался дать мне легкую смерть?! Что было в этом смешного, Мэн Яо не понял. Легкая смерть была наиценнейшим даром, который только могли получить узники Огненного дворца. То есть нет: была еще свобода. В нее мало кто верил, но Мэн Яо доподлинно знал: были те, кто выходил отсюда живыми. Даже целыми. Но очень уж редко. — О, А-Яо. Такой умный — и такой… Неужто надеялся, что глава Не поблагодарит тебя? После того, как ты убил его людей? И это он еще не знает, сколько его людей ты разделал на мясо, м-м… Мэн Яо замер: беззащитного живота коснулись кончики пальцев, чуть заметно укололи заостренные ногти. Он видел, как этими ногтями, без всяких инструментов, Владыка вспарывал человеку кожу от копчика до загривка. И снимал с ребер, неторопливо и аккуратно, под страшный крик пленника, который почему-то не терял сознания. А когда закончил — Мэн Яо не рвало лишь потому, что было нечем, от зрелища этой… кровавой распашонки и ребер, белеющих, как у освежеванной туши, но вздымающихся от дыхания, — весело сказал, ополаскивая руки: «А знаете, господин Не-как-вас-там, если сейчас вашу шкуру приложить обратно и сшить хорошенько — она ведь приживется, с вашим-то совершенствованием. Даже шрамов не останется. Хотите? Всего-то и нужно ответить на вопросы, которые вам вежливо задает господин Мэн…» Кое на что пленник ответил тогда. Но недостаточно много и подробно, чтобы Вэнь Жохань счел сделку состоявшейся. Так что ничего обратно прикладывать не стали: трехгранный кинжал в основание черепа, вот и вся милость. — Нет, в самом деле, А-Яо? На что ты надеялся? Что глава Не, как пишут в книжках про любовь, тут же на месте заключит тебя в объятия, как спасенная из когтей чудовища дева? Хорошо бы, мысленно вздохнул Мэн Яо, но нет. На это он не надеялся никогда. Даже не мечтал. Колючее касание потянулось по животу наискось — и не глядя можно было сказать, что там выступают бисеринки крови, нанизанные на тончайший разрез. Пока еще только самый верхний слой кожи. Безопасно. Безобидно. Только не думать о том, что в любой миг нажатие может усилиться. — Дыши, дыши. Я ничего страшного не делаю, А-Яо. Просто… рисую. Мэн Яо послушно выдохнул — и закусил губу: не вышло сдержать стон. Не боли — ужаса. Потому что это пока Владыка забавляется рисованием царапинами по живому — а приди ему иная блажь, и так же неторопливо и полубездумно он будет выплетать «кошачью колыбель» из человеческих внутренностей. Это завораживает: перламутрово поблескивающие, синеватые скользкие веревки на длинных пальцах. Даже, вероятно, не очень больно: в тот раз, когда это происходило на глазах у Мэн Яо, пленник даже не вопил, только следил остекленелым взглядом, как Владыка аккуратно, почти нежно тянет из него кишки. Хотя, может, просто утратил от страха способность чувствовать, такое тоже бывало. — А еще мне интересно, А-Яо, как же ты собирался дальше спасать главу Не? Я знаю доподлинно, что унести его на мече тебе не хватило бы сил. Так как? — Потайной ход. В этом месте изворачиваться было некуда. Дверь, окно и потайной ход — и два первых варианта никуда не годились, а в «не думал» Владыка не поверил бы ни на миг. — О. А ведь я тебе не говорил о нем. — Ничтожный видел. Подсматривал, разумеется. И разумеется, Вэнь Жохань это понимает. Но… лучше не произносить этого слова. Живот дернуло короткой вспышкой настоящей боли, и Мэн Яо всхлипнул. Все? Его время вышло? Было ужасно, отчаянно жалко себя. Мелькнуло: руки свободны, можно попробовать вцепиться в горло, это наверняка самое меньшее оглушит мучителя. Только если он перехватит руку, а он перехватит… вырвет же. Нет. Не шевелиться. Он разговаривает, спрашивает, хочет ответов — значит, капля надежды пока есть. — Ах. Все время забываю, какой ты непрочный, А-Яо. Ничего, ничего, от этого никто еще не умирал. Видел, говоришь. И что? Уволок бы на плечах этакого здоровяка? Он же вдвое от твоего весит. — П… попытался бы. А там, у выхода на опушке леса, его должен был бы ждать кто-то из Ланей. Если, конечно, сигнал был замечен и понят. Весь план строился на «если», как мост над пропастью из палочек для еды… — Ну вот, теперь у тебя белье в крови. Как я неосторожен. Не то что ты, да, А-Яо? У тебя никогда ничего лишнего не пачкается. Горячая ладонь скользнула ниже, накрыла пах поверх тонкой ткани, пальцы коснулись ягодиц. — Даже странно, что ты не сумел соблазнить главу Не. Или не пробовал? Такая любовь… молча и с почтительного расстояния? Куда бы ты его дел, выбравшись из потайного хода, а? Раненого, без сознания и сил… — Ничтожный не знает. Не думал об этом. Чистая, чистая правда. Не знает и не думал, потому что полагался на теплую встречу. Там решили бы за него. А если встреча не состоялась бы… что ж, это просто следующая задача. Когда пальцы соскользнули меж ягодиц, Мэн Яо очень постарался не дернуться. Судя по смешку Вэнь Жоханя — не вышло. Конечно, пленников в Огненном дворце насиловали. Не всякий палач был на это падок, не каждый пытуемый вызывал такое желание, но — бывало, и частенько. Однако сам Владыка никогда на памяти Мэн Яо не проявлял подобной склонности — да и в обычной жизни тоже. Ни к женщинам, ни к мужчинам. Что сейчас?.. А может, с той стороны человека просто вскрывать интереснее? — Пожалуй, я тебе не верю. Только чудом Мэн Яо удалось не хихикнуть. Вот именно там, где он был совершенно честен, ему и не верили! — Но, знаешь, это неважно. Словно в насмешку пощекотав острыми кончиками ногтей сокровенное отверстие, Вэнь Жохань убрал руку. — Ты чудесное создание, А-Яо. Как те ящерки, которые меняют цвет, таясь на самом видном месте. Ты недостаточно хорош собою, чтобы люди сходили по тебе с ума, но вполне достаточно очарователен, чтобы теряли бдительность. Ты хрупок и слаб, если сравнивать тебя с заклинателями великих орденов, но опасен и точен, как дано не каждому. Я сам выжил вчера чудом, и это не моя заслуга и не твоя ошибка, а просто стечение обстоятельств. Он смолк, и Мэн Яо снова едва не забыл дышать. Стечение обстоятельств? Нет, он не сумеет высчитать, какое именно. Потом… если будет «потом»… нужно узнать. А о чем Владыка ведет речь сейчас? — Я хочу тебя себе. Свистящий шепот Вэнь Жоханя сам по себе нагонял жути, и Мэн Яо не враз понял, что ему сейчас сказали. А поняв, содрогнулся. Слишком уж много было возможных смыслов у этого «себе». — Хочу твою верность. По-настоящему. Ящерицу нельзя приручить. Человека можно. Мы в расчете, А-Яо, ты почти убил меня, я тебя. Давай сначала. Что тебе дать — или на какую цепь посадить? Скажи мне, что ты хочешь. Чего боишься — я узнаю сам… Ох. В горле у Мэн Яо пересохло, а сердце заколотилось быстро-быстро. Он помнил этот голос Владыки, эти отрывистые фразы: высшая степень интереса, возбуждение, граничащее с телесным, когда пленник попадался особо стойкий — или когда среди добычи, взятой в бою, всплывал редкий и ценный артефакт, с которым не вдруг разберешься. Мэн Яо угодил именно в тот капкан, которого боялся: привлек полное, всеобъемлющее внимание Вэнь Жоханя. Но только теперь это была не смертельная ловушка, а шанс. Последний шанс. До тех пор, пока интерес Владыки не угаснет, от него будет не скрыться, не обмануть и в самой малости. Смена расцветки не обманет хищника, который уже заметил ящерку в листве. Теперь, если хочется жить, придется быть верным насквозь, чистым до серебряного звона. Покуда глава Вэнь не обратится к новому развлечению. А если сфальшивить, если ошибиться хоть на ноготь — вот тогда Мэн Яо узнает на своей шкуре все, чего не желал знать о палаческом мастерстве. Вэнь Жохань еще раз погладил его — от горла до паха, не нажимая, как гладил бы кошку. — Все-таки почему ты его не соблазнил? Твое тело просит ласки даже сейчас, когда тебе страшно и больно. Кто отказался бы, если б ему предложили… Тепла, прикусил щеку Мэн Яо, обычного тепла, а не тех ласк, о которых речь… …а «хочу себе» все еще может означать и эту жажду тоже. Об этом придется помнить и иметь в виду. Владыке не откажешь. Хотя так странно, он же никогда… Объятия разжались неожиданно, Мэн Яо скатился на пол и захлебнулся болезненным стоном. — Утром за тобой придут. Не сдохни до того. Что? Холодно? — Вэнь Жохань досадливо прищелкнул языком. — Как ты выживаешь, такой хилый? На вот. Послышался треск ткани, и на Мэн Яо упало мягкое, дышащее теплом. Что?! Он отважился взглянуть вверх и все-таки рассмеялся. Этот смех было невозможно сдержать, он рвался наружу, как ныряльщик со дна пруда — к воздуху. Вэнь Жохань оторвал рукав своего одеяния, чтобы Мэн Яо мог укрыться. Какая чудовищная ирония, как вывернут наизнанку старый сюжет! Он кое-как подтянул ноги к животу, перевалился на колени и поклонился, прижимая ткань к груди и все еще хихикая. Под ребрами кололо, в горле что-то булькало, и он не сразу расслышал: Владыка смеялся тоже. — Ну как тебя такого убивать, скажи, А-Яо? Кто еще разделит со мной веселье? Никчемыш… такой славный. Даже сердиться не выходит. О, я знаю, что мне с тобой сделать… как придешь в себя… Если до той поры Не Минцзюэ останется еще жив — займешься им. Сам, без помощников. Вот уж когда он ни в чем тебе не откажет… выразишь все чувства, какие пожелаешь. Я даже отвернусь, если попросишь. От счастливой улыбки Вэнь Жоханя хотелось заорать. Или отползти в угол и слиться с темнотой. Мэн Яо и прежде не раз предполагал, что Владыка Вэнь чуточку безумен, а сейчас был в этом совершенно убежден. — Это должно закончиться смертью главы Не? — он даже не пробовал сдержать дрожь в голосе. — Ах, да как тебе угодно. Мне все равно. Делай что хочешь, А-Яо. Вторая попытка. Или это вовсе не безумие. Глядя, как веселье на миг исчезло с лица Вэнь Жоханя, оставляя по себе только холодный оскал, Мэн Яо усомнился в своих ощущениях и выводах. Его, очевидно, испытывали — но как можно и зачем нужно испытывать того, кто только накануне пытался тебя убить и чуть не преуспел? Что испытывать там, где очевидно, что перед тобой предатель? — Можешь отдыхать. Готовься. И не подведи меня впредь, А-Яо. Дверь затворилась. Накидывать засов или запирать замок Владыка нужным не посчитал. Мэн Яо скорчился у стены под просторным рукавом ночного платья. Отдыхать, как же. Когда ни лечь толком, ни расслабиться — сразу же рука или нога высунется наружу, в стылый воздух подземелья; а свернуться калачиком не дают то ли отбитые, то ли переломанные ребра… Попытка глубоко вздохнуть снова аукнулась болью в груди. Владыка не намерен его убивать, по крайней мере сразу. Владыка хочет полюбоваться, как Мэн Яо станет мучить человека, в любви к которому сознался. Владыка желает диковинку: ручную ящерицу. Что ж… Надо обдумать, что делать, чтобы не искалечить Не Минцзюэ непоправимо — как можно дольше. Или как подарить ему ту самую легкую смерть, чтобы не вызвать на себя гнев Владыки. Надо готовиться. Ко всему. — Простите, глава Не, — пробормотал Мэн Яо себе в сгиб локтя. — Я правда люблю вас всем сердцем, но… У меня нет выбора. А также чести, совести, достоинства, добродетели… Зато есть возможность выжить. Пусть для этого придется бросить все, ради чего трудился несколько лет до того. Если не случится чуда, Не Минцзюэ не выйдет из Огненного дворца живым, разве что в виде «человеческой свиньи», и это значит, что его уже можно сбрасывать со счетов, а союз орденов ослабел, пусть пока этого не знает. Следовательно, сейчас выгоднее сменить сторону, способствовать победе теперь уже Вэней, выговорить благополучие или хоть жизнь главы Лань себе в награду — ох, это будет много работы, но когда Мэн Яо боялся работы? Ведь выбора все равно нет. Его никогда нет.