Мистер Робот

— Так значит, вы хотите поработать с Dethklok? — оглядев через очки сидящего перед ним немолодого блондина, уточнил Чарльз и откинулся в своём офисном кресле, похожем на трон. Обычно все посетители терялись, увидев менеджера Dethklok в его властном кабинете, но неизвестно откуда взявшийся Дик Набблер — горбоносый очкарик с такими же изжёлта-белыми волосами, как у Сквизгаара — и бровью не повёл. — Да, — не сводя с Чарльза льдисто-голубых глаз, ответил он. — Мне кажется, им не хватает направляющей руки, организации. Я слышал, они записали и уничтожили уже шестнадцать альбомов. И возьму на себя смелость помочь им, чтобы впредь такого не было. У продюсера был смешной, певуче-простуженный голос — а какой ещё может быть у человека с такой ботанской внешностью? Но пристальный взгляд за толстыми стёклами очков в красной оправе и твёрдая линия широкого рта невольно внушали уважение даже Чарльзу — а он-то за всю жизнь вдоволь насмотрелся на таких серьёзных людей в пиджаках. Набблер был в пиджаке, но вместо галстука у него на шее кокетливо переливался завязанный бантом шейный платочек. Да, это не металлично, но очень даже мило и неформально — Dethklok не выдержат рядом с собой ещё одного зануду. За тщедушной оболочкой Набблера, этого задрота-ботаника, наверняка скрывались железные нервы и стальные кулаки. Человек, плеснувший в лицо коллеге кислоту, никак не мог быть размазнёй. Чарльз, сам того не желая, знал всё о тех, кто переступал порог его кабинета. И воистину собачье чутьё, никогда его не подводившее, подсказывало, что выгонять гостя за порог точно не стоит. По крайней мере, пока. — Мне нравится ваше благородное стремление, мистер Набблер. Но учтите, — предупредил Чарльз, — если вы им не понравитесь, вас ждёт самая нелепая, самая ужасная смерть. В лучшем случае, вы останетесь на всю жизнь инвалидом. — Я подписывал отказ от претензий, — остановил его Дик, холодно поджав губы. — Но ради того, чтобы Dethklok записали новый альбом и восстановили мировую экономику, я готов приложить все усилия. Даже умереть, если понадобится. На последнем слове тонкие, бесцветные губы Дика тронул нервный смешок, и его причесанные на ровный пробор длинные — почти до челюстей — золотистые волосы игриво качнулись. За светлыми прядями блеснули стразики серёжек. Мёрдерфейсу продюсер точно не понравится.  — Впрочем, — обнадёжил его Чарльз, — если вы умеете общаться с маленькими детьми, Dethklok вас точно полюбят. Что-то, похожее на улыбку, исказило лицо менеджера — бледное, привыкшее к электрическому свету. Ярко реагировать — это не профессионально. Дик сухо усмехнулся: — Не беспокойтесь, мистер Оффденсен, мы точно поладим. Продюсер был на сто процентов уверен в своём успехе, и Чарльзу это почему-то понравилось. Обычно он выпроваживал всех, кто хотел получить хоть какую-то выгоду от сотрудничества с самой знаменитой группой на свете. А что случится с просителями за дверями кабинета, Чарльза уже не волновало. Продюсер, как назвал себя Набблер, мог прийти только за деньгами — но Оффденсен ничего не мог поделать с симпатией, что зарождалась где-то в самой глубине его непривычной к переживаниям души. — Тогда хочу пожелать вам удачи, мистер Набблер. За вами вышлют подводную лодку. Светлые брови Дика приподнялись чуть удивлённо — но он тут же снова нацепил безразлично-прохладную маску. Чарльз пожелал ему счастливого пути на прощание. Почему-то Оффденсену не хотелось, чтобы этот странноватый продюсер погиб, только переступив порог подводной лодки, где Dethklok сейчас записывали новый альбом. ✓✓✓ — Да какой нахуй продюсер?! — стоило Чарльзу закрыть рот, влез в камеру Пиклз — «плохая» новость так взволновала его, что пропитое, злобно сощурившееся лицо сделалось одного цвета с рыжими дредами. — Мы и шами вшё запишать мошем, — презрительно скрестив руки на груди, заявил Мёрдерфейс, и усы его как будто встали дыбом. — Да, — подтвердил Нэйтан, и железная внутренность подводки отозвалась на его мощный бас многократным эхом. Сквизгаар и Токи ничего не сказали — но по тому, как недовольно изогнул пухлые губы швед и как жалобно сдвинул брови норвежец, Оффденсен понял, что и они того же мнения о выскочившем из ниоткуда, как убийство из коробки, продюсере. — Я в вас не сомневаюсь, ребята, но вы впустую потратили пятьсот миллионов долларов, пока записывали сами, — поспешно и в то же время спокойно возразил Оффденсен, надеясь угомонить разбушевавшихся музыкантов хотя бы звуком своего голоса. На слова Dethklok не реагировали — а вот на интонацию очень даже. — Вы на эти деньги могли купить пятьсот миллионов стаканчиков дэт-мороженого. Музыканты угрюмо уставились в окошко видеосвязи. Весь их вид выражал полное несогласие с менеджером — но Чарльз уже привык, что с ним не считаются. — Продюсер просто поможет вам закончить альбом, — продолжал он самым терпеливым, ангельским тоном, — вы же сами хотите разделаться с ним поскорее, вернуться домой и поплескаться в джакузи, так? — Да! — проревел Нэйтан. — И потрахаться! Мы уже два месяца никого не ебали! Оффденсен втайне усмехнулся — пять здоровых мужиков, которым было далеко за тридцать, вели себя как измученные пубертатом подростки. — Да, дэто возмутительно, — подал голос Сквизгаар, который оживлялся всякий раз, когда речь заходила о сексе. — Ты должный выслать нам шлюх немедленно! Оффденсен невольно вспомнил серёжки в ушах Набблера, его длинные светлые волосы и поёжился от страха. Что ж, если Dethklok продюсера не убьют, то затрахают до смерти. Он как раз такой щупленький, вроде барышни… Чарльз прокашлялся, с трудом возвращая себе серьёзное расположение — этим непристойным мыслям не должно быть места в его привычной к цифрам и расчётам голове. Сквизгаар был любимчиком Чарльза — после Нэйтана, конечно — но менеджер, до этого исполнявший его просьбы беспрекословно, поджал губы и покачал головой. — Нет уж, — отрезал он, не в силах прекратить думать, как высокий мощный Нэйтан раскладывает на койке очкарика-продюсера, — ничего не получите, пока не закончите альбом. Можете друг с другом заниматься любовью, если вам так не терпится. — Хороший идея для песня, — робко заметил Токи, поглаживая ниточки усов. — Это не метал! — рявкнул на ритм-гитариста Мёрдерфейс. — Это пидоржтво! Чарльз наблюдал за их перепалкой так же невозмутимо, как если бы смотрел на бойцовых рыбок в аквариуме. Dethklok, которые сейчас записывали альбом на подводной лодке, как раз были очень похожи на рыбок — жадно прильнувшие к экрану компьютера, с выпученными глазами. Только Чарльз видел в них не милых гуппи, а кровожадных пираний, которым ничего не стоило прогрызть разделявший их экран и разорвать ни в чём не повинного менеджера на мелкие кусочки. — Мы этого продюсера акулам скормим нахуй! — погрозил в камеру кулаком Пиклз, у которого даже лысина покраснела от ярости. — Пусть только попробует указывать нам, что делать! — Да, конечно, как скажете, — послушно закивал Чарльз. — Поделитесь потом впечатлениями, лады? — Вернёмся и кишки тебе выпустим, если это была твоя идея с продюсером! — пригрозил Нэйтан, и лодка как будто нервно затряслась. Чарльз еле успел отключиться, пока они не расколотили стёклышко видеосвязи. Оставалось только надеяться, что долго мучиться Набблер не будет. ✓✓✓ — Ну как вам работать с продюсером? — сдержанно поинтересовался Чарльз, окинув ласковым взглядом сидевших в джакузи музыкантов. Вчера Dethklok, вернувшись на сушу, закатили грандиозную вечеринку в честь долгожданного окончания работы над новым альбомом. И теперь, бледные от похмелья, мучительно приходили в себя. Где-то в душе менеджер жалел парней, хотя едва удерживался от того, чтобы не начать их распекать. Всё-таки, за три месяца, что они болтались под водой в Марианской впадине, Оффденсен по ним ужасно соскучился. И по Набблеру тоже — но в этом Чарльз не хотел себе признаваться. Музыканты переглянулись — похоже, высказаться хотелось всем. Выглядели они уставшими, и Чарльз не боялся, что на него сейчас обрушат все громы и молнии. — Нормальный мужик, — наконец взял слово Нэйтан, разглядывая пузыри. — Мы когда ему «Murmaider» включили, он в такой восторг пришёл, что у него аж кровь из глаз потекла. Это было пиздец как жестоко. — Дик прикольный, — пикнул Токи. — Он называть наш альбом «альбомчик» и говорить нам «мальчики». Чарльз сдержанно улыбнулся — видно, Набблер не забыл тот его совет. Да ещё и понял его буквально. — Йа, он есть прикольный, — с важным видом подтвердил Сквизгаар. — Мы думать, с ним быть скучный. — Он шкажал мне, щто у меня крашивые волошы, — гордо выпятил живот Мёрдерфейс. Нелюбимый всеми, даже своими одногруппниками, басист просто светился — видно, никак не мог оправиться после первого в своей жизни комплимента. — Ваще отпад! — взбаламутив прозрачную голубую воду, выпалил Пиклз, которому единственному после вечеринки ничего не сделалось. Даже его физиономия казалась просто румяной, а не опухшей. — Дик когда к нам вошёл, у него от перепада давления из ушей кровь пошла, так он какие-то сиреневые таблеточки достал и говорит, мол, полегчает ему. Ну мне и интересно стало, что он принимает. Он потом этими таблетками со всеми поделился, — радостно поведал ударник, — и ты же знаешь, что меня ничего не берёт. А от этих таблеточек меня нехило так вштырило! Я даже видел морского конька размером с кита! — Очень рад, что вы поладили, — Чарльз улыбнулся, но с трудом сдержал вздох. С ним они ладить не хотели — хотя Оффденсен с упорством любящей матери старался проникнуться их нехитрыми интересами. — Я бы хотел, чтобы Набблер был нашим менеджером, — задумчиво протянул Нэйтан. — Он мне нравится. Он весёлый. — А ты скучный, — исподлобья поглядев на менеджера, невпопад ляпнул Токи тоном обиженного ребёнка и снова нырнул под воду. — Ты робот, — скривил губы Сквизгаар, в кои-то веки соглашаясь с Токи. — Робот. Я робот, — повторил Чарльз механическим голосом это сухое, с металлическим привкусом слово, и пожал плечами, — как скажете. Увы, человеку, который хотел заслужить симпатию Dethklok, нужно было бухать и колоться. А вот трахаться с мужиками — это большой вопрос. — Но пока вашим менеджером остаюсь я, — напомнил Чарльз, обернувшись на пороге. — Мистер Набблер, как мне известно, пропал без вести. Возможно, его подводную лодку атаковал мутировавший морской конёк, когда он возвращался на поверхность. Узнаете про него что-нибудь — расскажите. Лады? — Это был русалкиллер, — буркнул Нэйтан вдогонку. ✓✓✓ Вернувшись в свой кабинет и вдохнув привычный запах пыльных бумаг, Чарльз вздохнул с облегчением. Рядом с Dethklok, на их территории, он чувствовал себя некомфортно — словно апостол Пётр, который сердито постукивает ключами по воротам рая, когда безгрешные души слишком уж бурно радуются вечному блаженству. Это-то и смешило музыкантов больше всего. И Чарльз первое время, когда только взял Dethklok под своё крыло, не раз украдкой обижался на беззастенчивых парней, которые обычную вежливость принимали за признак, который мог быть присущ только бесчувственной железке. А спокойный, терпеливый Чарльз, как они легкомысленно думали, никак не мог быть живым человеком. Живой человек, как однажды в лицо Чарльзу заявил Пиклз, обязан ширяться и пить спиртное бочками. И трахаться со всеми подряд, даже с парнями — это уже флегматично прибавил Сквизгаар, перебирая по обыкновению струны гитары. Чарльз тогда строго поджал тонкие губы и с деланным равнодушием заявил, что на подобную «жизнь» у него нет ни сил, ни времени. Dethklok, беззаботные, как птицы, весьма смутно представляли, чем целыми днями занимается менеджер. Но мешки под глазами Чарльза, прятавшимися за узкими стеклами очков, говорили больше, чем тысяча слов. Значит, он не просто так перекладывал бумажки в своём кабинете. Чарльз и вправду был равнодушен к земным радостям, без которых его подопечные не могли прожить и дня. Ну, выпивал иногда перед сном бокальчик бренди. Когда перед глазами начинало рябить от цифр, а голова раскалывалась от звонков Корниклсона, которому всё не терпелось услышать новый альбом. Но никогда не позволял себе нажраться в сосиску или уж тем более — нанюхаться до радужных дорог. И за это Dethklok называли его «роботом». Это прозвище прицепилось к Чарльзу сразу и намертво, как репей к шерсти дворовой собаки. К Чарльзу — интеллигентному, терпеливому, который больше всего любил порядок. И избавиться от него Чарльз не смог бы ни за что в жизни — образ жизни музыкантов глубоко претил ему. Куда комфортнее менеджер чувствовал себя в рубашке, застегнутой на все пуговицы и затянутой галстуком. Со временем, заматерев и привыкнув к обществу раскованных парней, Чарльз стал считать пренебрежительное обращение «робот» чем-то вроде милого прозвища. В конце концов, он и вправду слишком редко проявлял чувства — наоборот, запирал их поглубже в себя, чтобы не дрогнула рука в решительный момент. Если бы он всё время слушал своё сердце, то никогда бы не смог бы заколоть Мелморта Фьордслорнома, как жертвенного барашка. Наоборот, предложил бы ему решить дело полюбовно — лишь бы лжеменеджер никогда не появлялся в Мордхаусе. Dethklok этого убийства ему долго не могли простить — ведь весёлый молодой Мелморт отдавал всё своё свободное время им, а не каким-то скучным бумажкам. И всё-таки, в глубине души, под тысячей покровов из канцелярских выражений, под непроницаемой бронёй пиджака, всецело привязанный к группе Чарльз чувствовал, что был бы рад хоть один день пожить так, как жили Dethklok. Помочь Токи с очередным самолетиком, надраться текилой на пару с Нэйтаном и устроить тройничок со Сквизгааром и какой-нибудь экстравагантой старушенцией. Да хоть бы даже и покурить травки за компанию с Пиклзом. Проще говоря, Чарльзу ужасно хотелось расслабиться. Но страшным усилием воли приходилось сдерживаться и затягивать галстук потуже, чтобы не плюхнуться в джакузи вместе с музыкантами. Ведь если бы он хоть на минуту сбросил бы этот чопорный образ идеального менеджера, то навсегда бы потерял авторитет в глазах своих подопечных. Парни его слушали, потому что Чарльз покорял их тем безмятежным спокойствием и безграничным терпением, которое они никогда бы не смогли проявить. И своим аскетизмом, конечно же. С ними, взбалмошными, донельзя избалованными детьми, по-другому и общаться было нельзя. Нащупав под серым костюмом менеджера слабое место, музыканты начинали беспощадно давить на него, пока не добивались своего — а тот ничего не мог им возразить. Слишком уж сильно любил их. Они весьма смутно представляли, какая воистину железная выдержка кроется за показной невозмутимостью Чарльза — и думали, будто у менеджера внутри не кровь и кишки, как у всех порядочных людей, а проводочки и микросхемы. Чарльз плохо понимал своеобразный юмор своих подопечных — он вообще в шутках был не силен — но чувствовал, что прозвище ему очень даже подходит. Ведь менеджер самой жестокой, самой кровожадной группы на свете мог быть никем иным, как мёртвым в душе человеком. И вправду, Чарльз без тени на лице пытал шпионов, раздавал приказы устранить неугодных и каждый день натыкался в самых неожиданных углах на разлагающиеся трупы клокатиров. И всё равно он никак не мог угодить Dethklok. А Набблер, выходит, мог. ✓✓✓ Чарльз старательно мониторил новостные сводки — словно от того, как он терзал журналистов и музыкальные сайты, Набблер мог найтись поскорее. Но последний сигнал с мордхаусовской подводки клокатиры засекли в районе Марианской впадины — ничего больше Чарльзу от своих верных слуг выпытать не удалось. Клокатиры растерянно пожимали плечами и где-то в глубине души трусливо сжимались — как бы Чарльз не лишил их жалованья или не сделал чего похуже. Но Чарльзу было не до этого. Всю жизнь он привык беспокоиться только о Dethklok — и переживать за пропавшего Набблера казалось ему странным и неправильным. С чего бы он стал так волноваться о совершенно чужом человеке? Правда, этот человек помог парням записать альбом, но всё-таки… Чарльз потирал лысеющие виски и убеждал себя, что хочет найти Набблера только ради Dethklok. Детки захотели новую игрушку — и они её получат, чего бы это не стоило. Чарльз был уже готов снарядить отряд на поиски Набблера, но тот нашёлся сам — на первой полосе New York Times. Скупая статья гласила, что продюсера нашли на побережье города Эдо — истекающего кровью, с лопнувшими глазами. Теми самыми прохладно-голубыми глазами, которые лишили Чарльза покоя. Поручив все дела клокатиру-асситенту, Чарльз немедля вылетел в Японию. Он думал предупредить Dethklok, что отправился навестить продюсера, но они точно бы напросились с ним — делать-то им нечего — и всё испортили бы. Чарльз хотел увидеться с Набблером наедине. Даже если бы Дик не смог его увидеть. Набблер лежал в какой-то захудалой больнице. Возможно, так показалось Чарльзу после клиники в Мордхаусе, но он с неприязнью оглядел белые кафельные стены, обклеенные плакатами с иероглифами и изображениями панически раскрытых зубастых ртов. Дику здесь было просто не место. Главный врач беспомощно развёл руками, когда Оффденсен потребовал провести его к больному. Мол, Дика Набблера у них нет, но есть какой-то американский псих с вытекшими глазами, который всю дорогу, пока его везли в больницу, бился в истерике и кричал, что «новый альбом Dethklok всем башню снесёт». Дик, кажется, выражался сдержанно и интеллигентно — как помнилось Чарльзу — и менеджер, вложив в жёлтую руку врача пачку иен, спросил, не было ли у этого психа золотистых волос до плеч. Почуяв в руках приятный хруст свежих денег, врач наконец-то узнал Чарльза — тот светился в телевизоре не меньше, чем Dethklok. А Чарльз первый раз в жизни увидел круглые японские глаза. Палаты были переполнены — мельком оглядев забинтованных, обклеенных пластырями больных, Чарльз со странным отдохновением узнал очередных жертв Dethklok. Выходит, даже японцы, свято следующие кодексу бусидо, сдались, когда их кумиры снова удалили альбом. Новости о выходе альбома подкрепили их — больные шли на поправку, чтобы выйти из больницы и наконец-то купить драгоценные диски. Некоторые слабо улыбались, завидев Чарльза, пытались протянуть к нему ослабшие руки — словно посланник божества, менеджер Dethklok дарил им надежду. Но Оффденсену было не до фанатов — заметив на дальней койке светловолосую макушку, он отстранил врача и пошёл дальше один. Чарльз сразу узнал Набблера, хотя видел его только один раз — по потускневшему золоту волос на серой подушке, глубоким носогубным складкам и орлиному носу. Широкие ноздри судорожно раздувались, втягивая влажный, пахнущий лекарствами воздух. Тонкие губы были плотно сжаты — изредка из-за них вырывался глухой стон, и тогда ровные дуги светлых бровей сдвигались в гримасе невыносимого страдания. Чарльз узнал бы его и по глазам, но их скрывала тугая повязка — ослепительно-белая на землисто-бледном лице. Оффденсен невольно передёрнул плечами — глядя на белую ленту бинтов, он изо всех сил старался не представлять, что́ под этой повязкой. Увы, в Мордхаусе Чарльз насмотрелся такого, что лишило бы самообладания даже Убийцу в серебряной маске. Привыкшая к жестокости фантазия сама, против воли, дорисовывала жуткие подробности. Чарльз видел пустые окровавленные глазницы так отчётливо, словно на Дике и не было никакой повязки. И эти глазницы смотрели на него с такой тоской и надеждой, что даже железное сердце Оффденсена ёкнуло от какого-то неизвестного, щемящего чувства. На чужую боль Чарльз привык смотреть равнодушно — но сейчас что-то в его спаянной из шестерёнок и винтиков душе ёкнуло и заставило подойти поближе. — Мистер Набблер, — произнёс он негромко и наклонился к больному. «Волшебные уши» Дика, торчавшие из-за длинных волос, любопытно шевельнулись — словно у собаки, услышавшей шаги хозяина за дверью. Набблер с усилием сдвинул брови и просипел каким-то чужим, жалким надтреснутым голосом: — Мистер Оффденсен? — Чарльз. Можно просто Чарльз, — сдавленно произнёс менеджер, и его голос, обычно сухой и безжизненный, вдруг зазвучал так, словно у готово зарыдать человека. Дик повернулся к источнику звука, жадно вслушиваясь в родную английскую речь. Тонкая бледная рука протянулась из-под одеяла, неуверенно ощупала воздух вокруг застывшего столбом Чарльза и схватила его за полу пиджака. Чарльз вздрогнул — но и рука Дика дрожала не меньше. Продюсера колотил озноб — он трясся на кровати, скрежетал зубами от разрывающей тело боли и цеплялся за пиджак Чарльза с отчаянием ухватившего соломинку утопающего. Чарльз вздохнул, не зная, отчего у него вдруг так испуганно забилось сердце — и потянулся во внутренний карман пиджака. Перед тем, как принять Дика у себя в кабинете, Чарльз справился кое о чём, и теперь знал, что продюсеру нужно больше всего. Доктор Роксо научил его нескольким хитростям, а Пиклз — запасливости. — Это уменьшит боль, — произнёс Чарльз вполголоса, поднося к носу Дика припорошенный белой пудрой палец. Набблер шумно потянул носом, втягивая долгожданное лекарство — и у Чарльза отлегло от сердца, когда на постаревшем от страданий лице Дика расплылась счастливая улыбка. Глядя на фотографии Набблера, которые удалось запросить в картотеке Верховного Суда, Оффденсен даже не подозревал, что Дик умеет так улыбаться. — Вас переведут в лучшую клинику и восстановят зрение, — почти касаясь губами волшебных ушей Дика, который сейчас витал где-нибудь под радужными облаками, прошептал Чарльз. — Мы с Dethklok об этом побеспокоимся. Дика подослал Трибунал, однако бывший сутенёр и наркоторговец Набблер больше не вызывал у Чарльза и тени неприязни. Даже не заглядывая в Пророчество, Чарльз чувствовал, что Дик не сделает его обожаемым Dethklok ничего плохого. И, покидая Японию, надеялся, что парни, когда узнают Дика поближе, не наградят его обидным прозвищем «робот». ✓✓✓ Чарльз слово сдержал — Дик «Волшебные уши» Набблер вернулся в Америку с новыми, кибернетическими глазами. Необычные «очки» не сделали его изгоем, наоборот — Набблер стал знаменитостью. И когда его имя почти сравнялось по популярности с Dethklok, появился у ворот Мордхауса — помочь сверстать тот самый альбом «только для рыб». Чарльз даже не ожидал, что Dethklok так обрадуются Дику — хотя все эти месяцы они без устали терзали его расспросами о продюсере. Чарльз отвечал неохотно — после Японии он боялся проявить хоть какое-то чувство, и его обычная холодность стала больше походить на апатичное оцепенение. Но когда он увидел Набблера, привычная невозмутимость чуть было не сдала своих позиций. Глаза у Дика были механические. В глубине души Оффденсен надеялся, что Дику сделают обычные глазные протезы — стеклянные и слепые. Но к этим окулярам он готов не был. И запнулся на пороге студии, не зная, что и сказать. — Привет-привет! — улыбнувшись, Дик сделал вид, будто эти неживые, мигающие зелёными огоньками окуляры, припаянные к пустым отверстиям глазниц, ничем не отличаются от его прежних глаз — светло-голубых, в красных разводах конъюнктивита. Круглые, словно глаза, готовые вылезти из орбит, окуляры просканировали побледневшего Чарльза и замигали зелёным. Чарльз нервно сглотнул и протер очки. — Ребята просто превзошли самих себя, — произнёс Дик нисколько не изменившимся мультяшным голосом и притронулся пухлыми пальцами к виску, словно поправлял дужки несуществующих очков. — Я ещё когда услышал «Murmaider» на подводной лодке, понял, что этот альбом будет просто бомба! — воскликнул Набблер и сложил руки на коленях, ожидая похвалы. Если бы всё было в порядке, Чарльз бы усмехнулся — Dethklok рассказывали, что «метал для рыб» привёл продюсера в такой восторг, что он плакал кровавыми слезами. А из этих окуляров вряд ли могли выкатиться солёные человеческие слёзы. Музыканты, похожие за толстым защитным стеклом на рыб в аквариуме, любопытно вытянули шеи — им тоже не терпелось услышать от вечно недовольного менеджера что-нибудь приятное. И Чарльз действительно улыбнулся — осторожно, самыми краями губ. — Мы ещё никогда не записывали альбом так быстро, — пробасил Нэйтан из-за стекла. — Чарльз, скажи ему, чтобы он с нами остался. — Дик есть милый! — пропищал Токи, вытянув тонкую шею. Дик улыбнулся ещё шире — так, что даже дёсны показались над неровными зубами. Лицо у него было такое же резиновое, как голос. Но напрягала Чарльза не голливудская улыбка. А окуляры. Или механические очки. Или глазные протезы. Один чёрт знал, как они назывались на самом деле. Оцепенев, Оффденсен всё смотрел на продюсера, не в силах оторвать взгляд от этих жутких и необыкновенных окуляров, и не сразу услышал возглас Пиклза: — Чарльз, послушай, какую песню мы записали! Чарльз очнулся и виновато поглядел на ударника, который был уже готов со всей силы опустить палочки на блестящие золотом тарелки. — Не сейчас, ребята, — произнёс Оффденсен безжизненным робоголосом, так смешившим парней. — Очень много работы. По студии пронёсся разочарованный вздох. Даже Набблер жалостно приподнял брови. — Ну вот, блять, как всегда, — процедил Пиклз сквозь зубы и сердито стукнул по тарелкам. Те отозвались сиплым звоном. Чарльз отступил к двери и снова застыл, запнувшись о что-то неладное во внешности всегда неопрятного Мёрдерфейса. Воронье гнездо на голове басиста было тщательно расчёсано и уложено мелкими волнами и вправду красивых кудрей. — Дик, — поняв, что вытащить менеджера на тусовку будет дохлым номером, окликнул продюсера Нэйтан, — может ты, это, затусишь с нами, как закончим? — Я всегда за любой движ, детка! — воскликнул Набблер и стрельнул в Чарльза красными огнями окуляров. ✓✓✓ Чарльз давно уже ушёл в кабинет, а эти жуткие механические гляделки всё не выходили у него из головы. Улыбающийся Набблер засел в мыслях намертво — как то самое страшное воспоминание, которое хочется забыть поскорее. И чем усерднее Чарльз отгонял образ продюсера, тем сильнее ему хотелось узнать, как работают эти окуляры — и что чувствует сам Набблер, глядя на мир через такие странные очки. Если работу бионических протезов у доктора Твинклтитса, которому волки отгрызли обе руки, Чарльз ещё мог понять, то окуляры Дика казались ему каким-то колдовством. Чарльз не разбирался ни в физике, ни в биологии, но упорно ломал голову над тем, как у докторов получилось сплавить контакты с остатками глазных нервов. Дик видел всё, и даже лучше, чем обычными глазами — в этом Чарльз не сомневался. Но одна мысль о том, что эти железки транслировали изображение прямо в мозг, заставляла Оффденсена нервно протирать очки. Глаза болели и слезились, а окуляры — наверное, они ничего не чувствовали. В конце концов, сигнал передаётся по нервам, как электрический заряд… Оказалось, остальных механические глаза напрягали не меньше. ✓✓✓ — Глаза эти… механические, — уже в переговорной тянул Нэйтан, с трудом подбирая слова, — смотрю на него и понять не могу, что он ко мне чувствует. Мне-то конечно похер, я его и пальцем размазать могу, — вокалист пожал широченными плечами и покосился на свои хищные наманикюренные ногти. — Но всё равно. Неприятно. Как с роботом разговариваешь. Но в остальном классный мужик. Мировой. Чарльз невольно дёрнул углом рта. К тому, что Dethklok называют его роботом, он давно привык, но слышать это слово в адрес Дика Набблера было слишком уж странно. — А мне всё понятно! — возразил Токи, поднимая глаза от своей кружки с кофе. — Если огоньки зелёный, настроение хороший, красный огоньки — плохой! — Йа, дэто есть очень удобный, — поддакнул Сквизгаар. Последнее время он подозрительно часто соглашался с Токи — а раньше и во грош его не ставил. А Токи, наоборот, делился своим мнением со всеми, не боясь, что обожаемый и ненавидимый Сквизгаар поднимет его на смех. С приходом Набблера всех парней как будто подменили. Мёрдерфейс, вон, даже причесываться начал. И мыться, судя по запаху, уже не раз в месяц, а каждую неделю. Всё это было как-то странно. Подозрительно. Чарльз даже немного жалел, что Пиклз не изменился — ударник пил и матерился так же много, как раньше. — Роботом мистера Набблера называть нельзя. Он живой человек, который хочет вам самого хорошего. А на протезы обращать внимание вообще неприлично. Вы же доктору Твинклтитсу такого не говорите? — Я бояться доктора Твинклтитса, — пискнул Токи, — он же убил свою группу… — Йа, вдруг он и нас зарезать свой ручка, — подхватил Сквизгаар, тут же забывая, зачем Чарльз собрал их в переговорной. — Да, найди нам другого психолога, — потребовал Нэйтан, сурово глядя на Чарльза из-под свисающей на лицо пряди, — а продюсера оставь. Покосившись на Уильяма, который царапал ножом стол, задумавшись о чём-то своём, Оффденсен сдвинул брови и невольно сжался от какого-то леденяще-неприятного чувства. Ведь кого-кого, а Дика роботом назвать никак не получалось. Но даже если этого странного продюсера подослал Трибунал, на расхристанных, не знавших дисциплины парней он влиял до поразительного хорошо. Да и парням психопатичный Дик нравился куда больше невозмутимого менеджера. А окуляры… какими бы странными и пугающими они не казались, но шарма продюсеру прибавляли. Да и выглядели, как говорили Dethklok, «жестоко». ✓✓✓ Казалось бы, с приходом Дика, который очень нежно держал пятерых раздолбаев в ежовых рукавицах, Чарльз должен был наконец-то расслабиться. Ведь теперь Dethklok точно бы не просрочили сдачу альбома, а долетавшие на большую землю новости не заставили бы бросаться с крыш сотни фанатов. Но вместо того, чтобы безмятежно попивать бренди в своём кабинете, Чарльз мучился, теряя остатки покоя. Суетился, проверял защиту, наставлял клокатиров — лишь бы не думать о проклятом продюсере, который занял все его мысли. Во время совещаний, долгих бесполезных бесед с Детклок, международных переговоров где-то на втором плане, в самой глубине цепкой памяти маячило улыбающееся лицо немолодого блондина, у которого вместо глаз были металлические окуляры размером с десятицентовики. Чарльз догадывался, что может значить эта неотвязная мысль, но даже в самые уединённые и спокойные минуты отгонял её ещё усерднее. На личную жизнь у него не было времени. Сквизгаар иногда любезно делился с менеджером своими фанатками, но выражение лица у шведа при этом было как у ребенка, который отдает родителю сломавшуюся, некрасивую игрушку. И Чарльз, не терпевший такого отношения к людям, неизменно отказывался. Да и женщины, которые приходили в Мордхаус, чтобы понести от Сквизгаара ребёнка с золотыми волосами и голубыми глазами, не вызывали у Чарльза симпатии. В отличие от Набблера. Со своей ориентацией Чарльз давно разобрался — ни мужчин, ни женщин он не любил. Он любил только Dethklok. Трепетной и увы, невзаимной любовью — парни, простые, как пять центов, понимали под этим чистым чувством только бесхитростный перепихон. Нэйтан, правда, из литературного интереса попытался узнать, зачем инстинкту размножения придают такое возвышенное значение. Но ничем хорошим его отношения с Ребеккой Найтрод не закончились. Нэйтан долго горевал, навещал навсегда уснувшую в коме возлюбленную и честно делал вид, будто остальных его страдания касаться не должны. Вот Чарльз и не торопился успокаивать безутешного вокалиста — не потому, что моральный кодекс музыкантов запрещал им лезть в жизнь друга. Просто Оффденсен немного ревновал вокалиста к гордячке Ребекке. И даже немного обрадовался, когда та провалилась в вечный сон, неудачно упав с лестницы. Но кому было дело до чувств скучного менеджера? Как-то Чарльз читал у одного японского автора, который покончил с собой, напившись веронала, что роскошь любить позволяют себе только люди праздные, и полностью с ним согласился. У Оффденсена и без любви дел было по горло. Ни есть, ни спать спокойно Чарльз не мог — даже порой подскакивал в кровати от кошмаров, боясь, не случилось ли чего с его драгоценными Dethklok. Не передознулись ли они, не захлебнулись ли в джакузи… В Пророчестве было сказано, что Dethklok останутся целыми и невредимыми, даже если Землю в один прекрасный день разнесет в клочки ядерным взрывом, но Чарльза это не успокаивало. Всё равно из всех щелей лезла опасность. То многочисленные хейтеры, которым музыка казалась недостаточно жестокой, то Трибунал, которому всё никак не давало покоя, чем занимаются музыканты, то главари кровожадных Отомстителей, которые всё пытались отомстить за своих погибших в Мордхаусе братьев… Все эти личности отбирали у Чарльза каждую свободную минутку — а ведь это время он мог бы уделить соскучившимся по родительскому вниманию музыкантам. Чарльз был готов опекать их, как курица-наседка — но парни с ходу пресекали любую попытку менеджера побыть любящим родителем. Мол, делиться своими проблемами и радоваться тактильному общению — это не метал.Только один Токи, любивший обниматься, порой повисал у Чарльза на шее. А Чарльз, как бы ни стыдился себе в этом признаться, хотел причесывать по утрам буйную шевелюру Мёрдерфейса, читать Нэйтану «Сон в летнюю ночь» и лежать рядом с Токи в кровати, напевая что-нибудь ласковое вполголоса, пока тот не уснёт — вести себя так, словно Dethklok были не тридцатилетними лбами, а малышами самого нежного возраста. Будь у Чарльза дети, он бы выплеснул эту потребность в обезоруживающей, всепоглощающей любви. Но ему не хватало времени и очки поправить лишний раз, что уж говорить о целом ребёнке. К тому же, Dethklok требовали внимания больше, чем даже самый капризный младенец — один неловкий шаг, и тысячи людей полегли бы нелепой и ужасной смертью во время концерта. Вот Чарльз и трясся над ними, как маленькая певчая птичка над кукушонком, который выкинул из гнезда всех её птенчиков — возвёл над Мордхаусом свод непроницаемой защиты, окружил поместье вооружённой до зубов охраной — лишь бы музыканты могли спать спокойно и ни о чём не беспокоиться. Но Чарльзу все равно казалось, будто он любит их недостаточно сильно. Недостаточно нежно заботится о них. Пусть и понимал, что этой любви хватит ещё на кого-нибудь. Например, на Набблера. ✓✓✓ Дика кошмары не мучали. Да, он предпочитал работать с Dethklok, но продюсировал ещё множество групп самых разных направлений — послужной список Набблера был таким же пёстрым, как его рубашки с вырвиглазными принтами. Вспыльчивый — особенно если приходил в студию под веществами — но добрый и отходчивый, Дик, в отличие от Чарльза, не боялся повысить голос на вздорных музыкантов. Но те, бросавшиеся с кулаками на человека, посмевшего косо на них посмотреть, Дику и пикнуть в ответ не решались. Наверное, знали, что в гневе скромный с виду ботан-продюсер способен заколоть человека пластиковой вилкой, и побаивались. Только Пиклз, имевший репутацию человека взрывного, как-то со злости попробовал прикрикнуть на Дика. Но тот молча просканировал кипящего от злости ударника ничего не выражающими механическими глазами и невозмутимо захрустел жареным бутербродом. Пиклз только и смог, что ударить себя по колену с досады и проглотить голодную слюну — уж больно хорошо пах растопленный сыр. Дик Набблер был похож на того менеджера, каким Dethklok хотели бы видеть Чарльза — весёлым, неформальным, с которым всегда приятно ширнуться за компанию и дебоширить на торжественном ужине в честь презентации нового альбома. Таким менеджером пытался стать Мелморт. Но он только баловал музыкантов и норовил откусить из самой середины бутерброда с маслом, который Чарльз намазал для себя. А Дик умудрялся балансировать между строгостью и развратом. Дик мог записать песню, обнимая девушку — и в тоже время не боялся повысить голос на разленившихся музыкантов. Он был в доску свой парень, хотя годился всем парням в отцы — Чарльз не знал точно, сколько ему лет, но наверняка больше пятидесяти. На взгляд Dethklok — древняя старость. Однако с Диком им было весело. И все-таки, Чарльз хотел узнать, почему они так тянутся к Дику. Чем он их так привлекает, каким загадочным обаянием — не тем же, что нюхает кокс с ними на пару? Чарльз, хоть и был юристом, любил конкретные, однозначные ответы. Как в математике. Дик, записав с ними один альбом, в мгновение ока получил то, о чём так страстно и бесплодно мечтал Чарльз — внимание Dethklok. Но продюсер этим нисколько не дорожил — музыканты были для него всего лишь щедрыми работодателями, с которыми иногда можно хорошо провести время. Дик, похоже, больше всего ценил дружбу без обязательств — вернее, то самое распитие спиртного, что Dethklok понимали под дружбой. Чарльз из интереса как-то изучил его личное дело и с горечью понял, что людей Дик считал одноразовыми игрушками. От Dethklok он в этом мало отличался — они ни одного человека даже в цент не ставили. И это Чарльза ужасно расстраивало. Ведь в остальном Дик ему нравился. ✓✓✓ Чарльз немного помедлил, прежде чем зайти в гостиную, хотя обычно входил без стука — от менеджера у Dethklok не было секретов, и даже если бы в гостиной творилось бы что-нибудь из ряда вон выходящее, тот нисколько бы не удивился. Просто насмотрелся в Мордхаусе такого, что равнодушно пожал бы плечами, даже если бы перед носом у него врезался бы в каменный пол метеорит. Но, переступив порог, Чарльз почувствовал, как его глаза, обычно устало полуприкрытые, выкатываются из орбит. Парни, пять минут назад клятвенно заверившие его, что после разбора полётов пойдут в студию и будут работать до седьмого пота, веселились, окружённые девицами, как ни в чём не бывало. Пиклз уже похрапывал, не выпуская бутылку даже во сне. Красно-рыжие дреды растрепались по замшевой обивке дивана. Нэйтан молча потягивал пиво с угрюмым видом — похоже, текилу от него заботливо спрятали клокатиры. Токи и Мёрдерфейс, которые мгновение назад что-то бурно обсуждали, тут же обернулись — Чарльз содрогнулся, увидев их исполненные блаженства лица. А Сквизгаар, выглядевший трезвее всех, на автомате перебирал струны неразлучной гитары. Но удивило Чарльза не это. Это-то как раз было привычно и хорошо знакомо ему. Вместе с музыкантами, на том самом диване, который они как будто притащили со съёмочной площадки сериала «Друзья», сидел продюсер. Чарльз привык видеть Набблера в студии и немного замешкался, когда круглые окуляры, такие странные на бледном большеротом лице, просканировали его переминающуюся на пороге фигуру. Окуляры приветливо мигнули зелёным — продюсеру было уже очень хорошо, а значит, ни о какой записи альбома речи быть не могло. Дик нежно придерживал за талию сидящую у него на коленях смуглую девушку. Грудь и живот мулатки были словно припорошены сахарной пудрой — Чарльз едва смог сдержать вздох. В этой компании Набблер был самым здравомыслящим человеком, но сейчас разговаривать с ним было бы бесполезно. Но Дик считал иначе. — А, альбомчик? — наглядевшись на строго поджатые губы Чарльза, беззаботно произнёс он и поднял указательный палец. Мол, момент. — Я смотрю, у вас тут…нерабочая атмосфера… — задумчиво заключил Чарльз, ещё раз оглядывая творящееся в гостиной безобразие, переступил через валявшуюся у порога бутылку и подошёл ближе. Разочарованные стоны детклоковцев менеджер пропустил мимо ушей. Опять он испортил им веселье, ах, какой он нехороший, бесчувственный — прямо настоящий робот. Опять он, жестокий и беспощадный, гонит их писать альбом. Как будто этим людям, которые только что били себя кулаком в грудь, доказывая, какие они великие металлисты, меньше всего хочется заниматься музыкой. Дик втянул дорожку кокаина с грудей своей мулатки и широко улыбнулся. Тонкие губы раздвинулись до ушей, обнажая розовые дёсны и крупные белые зубы. Из-за того, что окуляры были круглые, словно выпученные глаза, улыбка вышла жутковатой, но Чарльз и бровью не повёл — за столько лет разучился выражать эмоции. Впрочем, остальным это казалось очень забавным. — Почему, очень даже рабочая, — возразил Дик, и зелёные точки в его окулярах угрожающе расширились от удовольствия. — Понимаешь, Чарли, — менеджер поёжился, услышав короткое обращение, — когда ты под кайфом, твой внутренний критик отключается, и на бумагу выливаются мысли, в которых ты бы побоялся себе признаться — самые откровенные, жестокие… Металличные. Две красные струйки медленно стекли из ноздрей продюсера, и Чарльз, хоть и видел подобное не в первый раз, невольно сжался от леденящего, липкого омерзения. Так-то вида крови он вообще не боялся. Музыканты оживились, услышав знакомое слово, и Дик, не желая терять их непостоянное, словно у младенцев, внимание, повернулся к по-прежнему мрачному вокалисту: — Нэйтан, детка, покажи, что мы записали, пока тут сидели. Не раздвигая вечно нахмуренных бровей, Нэйтан, нисколько не обидевшийся на «детку», протянул Дику потрёпанный блокнот и снова оцепенел, опуская взгляд в пиво. — Возьму я меч стальной и острый, Вспорю ей мозг, воткну в глаза, И победителем довольным Войду в разрушенный дворец, — зачитал Дик дребезжащим голосом. — Шикарно же! И это мы, — гордо окинул он группу широким жестом, — написали только сейчас! — Да, неплохо, — рассеянно отозвался Чарльз. Слов он толком и не разобрал — всё косился на Пиклза. Самый ответственный участник группы — после Нэйтана, конечно — храпел с пеной у рта и беспокоился о горящих «линиях смерти» так же, как о голодающих детях в Африке. Окуляры Дика недоумевающе мигнули красным, а светлые брови поползли вверх, к самой кромке волос. Чарльз с неприязнью задержал взгляд на шейном платке продюсера — изумрудный шелк тускло переливался под тончайшей кокаиновой пудрой. — Я просто пытаюсь создать комфортную обстановку, — заявил Дик, хотя Чарльз ничего не говорил, и в его дрожащем голосе послышался лязг ржавого железа. — Чарли, ты же знаешь, — прибавил он чуть тише, уставившись на менеджера красными точками окуляров, — что работать в студии они точно не будут. Нэйтан грозно покосился на продюсера из-под густых бровей, но ничего не сказал. Дик нередко отпускал резкие словечки в адрес группы, однако обидными прозвищами его, в отличие от Чарльза, за это не награждали. Хотя даже внешность Набблера была просто создана для того, чтобы над ней издеваться — пёстрые рубашки, длинный нос и окуляры, которые сразу приковывали внимание к его несуразному облику. Но Dethklok почему-то никогда не оскорбляли Дика в лицо — уважали, наверное. А вот Чарльза, который пылинки с них сдувал, не уважали ни капельки. И смотрели презрительно, дожидаясь, когда он уйдёт и перестанет портить воздух, словно будильник-напоминалка. — Лады, — едва заметно двинув бровями, кивнул менеджер. — Продолжайте. Только учтите, что альбом сдавать уже завтра. — Да у нас материала уже на два альбома! — проворчал Пиклз сквозь сон и подскочил, вращая глазами. Белки ударника пошли красными трещинами, и такими же негодующими огоньками зажглись окуляры Дика. Чарльз молча отступил к двери. — Мог бы и ш нами пожавишать, — бросил сквозь зубы Мёрдерфейс и недовольно скрестил руки на груди. Чарльз холодно покачал головой — мол, не в этой жизни — и вышел, не желая своим присутствием портить кайф. Или творческую атмосферу — как угодно. — Робот, — донеслось в спину Чарльзу презрительное из-за дубовых дверей переговорной. Судя по басовитому выговору «в нос», это произнёс Сквизгаар — но Чарльз, беззвучно затворяя за собой дверь, сделал вид, будто не видит в этом ничего необычного. В конце концов, за время работы с Dethklok Оффденсен наслушался о себе столько всяких интересных вещей, что не видел смысла переживать из-за прозвищ, которыми его с легкой руки награждали острые на язык музыканты. ✓✓✓ Чарльз не раз думал познакомиться с Диком поближе — устал слушать рассказы парней о том, как хорошо они проводили время с продюсером, без него. — Прикинь, Дика после поп-рока так накрыло, что он вытащил Сквиза на танцпол! — вещал Пиклз, не замечая, с каким скепсисом смотрит на них менеджер. — А Сквиз же танцевать не умеет! Он на сцене как эта… как колода, во! Сквизгаар обиженно надул пухлые губы. — Йа, он таскать меня по сцена, будто я… — Сквизгаар замялся и вскинул пронзительно-голубые глаза на Нэйтана — в сравнениях швед был не силён. — Это выглядело так, словно Дик ворочал по сцене статую Свободы, — проворчал вокалист. — Жестокое зрелище. — А на заднем плане играла какая-то попша! — невпопад выкрикнул Мёрдерфейс, который при упоминании Дика как-то очень странно покраснел. — Да, это всё не метал, но чуваки, согласитесь, Дик умеет отжигать, — подытожил Пиклз, похлопывая друзей по плечам. — Йа, — пискнул Токи, который всё это время застенчиво молчал. — Дик даже научить нас танцевать! Чарльз невольно побледнел и поджал тонкие губы. Сделать вид, что ему ни капли не интересны подробности их с Диком тусовок, оказалось не так-то просто. А желание отдохнуть становилось всё сильнее. Чарльз уже не мог убедить себя, что тусуется ничуть не хуже, пока в одиночестве распивает бренди у в себя в кабинете. Dethklok всегда пьянствовали вместе, а вот Чарльзу выпить было не с кем. Фотография Дика, которую он распечатал и поставил себе на стол, оказалась плохой компанией. Ему хотелось выпить — да и просто пообщаться — с настоящим Диком. Который носил блестящие камешки-сережки, обращался ко всем «детка» и разговаривал таким смешным игрушечным голосом. Чарльз окончательно отчаялся загнать это чувство подальше. Вот только за то время, что Оффденсен пробыл в шкуре бесчувственного робота, он совершенно разучился знакомиться с людьми по-человечески. Немного изменить внешность и выследить Набблера на попсовой вечеринке показалось Чарльзу не такой уж плохой идеей. Может быть, у него даже выйдет подкатить к продюсеру — и получить то, чего ему так давно хотелось. Дождавшись, когда Dethklok забудут про него, забывшись в очередной пьянке, Чарльз закрылся у себя в кабинете и наконец-то снял надоевший пиджак. Без жёсткого воротника и поролоновых плеч он сразу ощутил себя как-то неуютно, будто разделся догола — но решительно выдохнул и потянулся к тугому узлу красного галстука. Раз менять имидж, то полностью. К тому же, это всего лишь на один вечер. Второго раза может и не быть. Без галстука стало трудно дышать — но Чарльз решил не останавливаться и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. И стыдливо отвернулся от зеркала, когда в щели между разошедшимися пуговицами показалась волосатая грудь. Серый костюм Оффденсена, красный галстук и неизменные очки вкупе с его простой безобидной наружностью не раз заставляли окружающих думать, что Чарльз — обыкновенный офисный планктон, который задыхается, поднявшись на восемь ступенек. Но под наглухо застегнутой рубашкой менеджер был в прекрасной форме — ничуть не хуже, чем крепкий поджарый Токи. А мышцы ритм-гитариста заставляли остальных детклоковцев с их пивными животами бледнеть от зависти. Чарльзу, с его беспокойной жизнью, приходилось следить за собой. Вот он и молотил боксёрскую грушу в свободное время, когда Dethklok выводили его из последних сил своими выходками. Да и то, что Оффденсен застенчиво называл «немножко фехтовал в колледже», скрывало за собой многочасовые изматывающие тренировки. Хрупкий и стеснительный Чарли меньше всего хотел быть маленьким и слабым — и терзал себя, надеясь вылепить из своей невзрачной оболочки настоящего человека. Вот только красоту, что скрывалась у него под рубашкой, Чарльз никому не показывал. Даже бы Дику не показал. Переоблачившись в непривычно облегающие джинсы и бледно-сиреневую рубашку — самую яркую из своего гардероба — Чарльз подумал, что теперь его не узнают даже клокатиры. Но решил не останавливаться — на всякий случай. Никто не знал, каких сюрпризов стоит ждать от окуляров Дика. Оффденсен снял очки, растрепал волосы, наклеил фальшивую бородку и фыркнул — теперь он выглядел в точности как брат Пиклза. Если бы ударник встретил его в тёмном коридоре, то точно принял бы за Сета и вырубил одним ударом. Мысль была не слишком приятная, но Чарльз где-то в душе усмехнулся. — Я прошу всего пять миллионов долларов, — с трудом сдерживая улыбку, обратился он к своему отражению противным голосом Сета, — разве так сложно просто взять и дать их мне? Фальшивая бородка делала строгое лицо Оффденсена ещё более суровым, и Чарльз с усилием изогнул губы в кривоватой улыбке. Пять лампочек икеевской люстры отразились в линзах — прозрачных, под цвет холодных тёмно-зелёных глаз. — Ваша машина готова, сир, — заглянув в кабинет, протянула басом голова в чёрном капюшоне. Симпатичный молодой человек взглянул на Чарльза из зеркала и неловко улыбнулся в знак ободрения. ✓✓✓ Клуб оказался неожиданно приличный, хоть и играла в нём попса, а не метал. Чарльз, правда, не удивился — привык уже вытаскивать вусмерть пьяных и обдолбанных детклоковцев из всевозможных заведений. От дорогущих клубов с блэкджеком и шлюхами до вонючих рыгаловок в тех районах города, где, как говорил Уильям, ходили «просто какие-то чуваки». Пиклз при виде «чуваков» переходил на другую сторону улицы, а вот Чарльз смело шёл им навстречу. В этом районе, к счастью, «чуваков» не повстречалось. Чарльз по привычке пригладил художественный беспорядок, в который приводил свои волосы перед выходом, и шагнул внутрь. Набблера он увидел сразу — светлые волосы продюсера светились под зелёным и голубым неоном, словно выкрашенные светоотражающей краской. Дик сидел у барной стойки, и судя по тому, с какой тоской Набблер разглядывал содержимое треугольного бокала, сидел он так уже долго и страшно соскучился. Чарльз уже и не помнил, когда посещал подобные заведения в качестве клиента. Боязливо покосившись на полупьяных и почти трезвых посетителей, которые безмятежно тянули разноцветные коктейли и вяло топтались на танцполе, он боком пробрался к стойке и неумело вскарабкался на барный стул рядом с Диком. Окуляры Дика мигнули зелёным. Чарльз так и не научился определять эмоции продюсера по этим странным протезам, но, кажется, Дик был не против разделить с кем-нибудь своё одиночество. И времени Чарльзу терять не хотелось. Он жестом остановил бармена, который на автомате взял пустой стакан, и, наклонившись к Дику, спросил вполголоса: — Ждёте кого-то? Уши Дика шевельнулись под тонким золотом светлых волос, и Чарльзу на мгновение показалось, будто за длинными прядями мелькнули сверкающие звёздочки серёжек. — Мой парень запаздывает, — как-то слишком доверчиво отозвался Дик, и в уставившихся на Чарльза окулярах вспыхнули красные огни. Возможно, в окуляры Дика были встроены какие-то биометрические штучки — Чарльз почувствовал, что его узнали, но и бровью не повёл. Чарльз Фостер Оффденсен был личностью едва ли не более популярной, чем Dethklok. Изображение его строгого лица с поджатыми губами даже чеканили на обратной стороне монет в один цент. Но Дик тактично сделал вид, будто не заметил ровно ничего знакомого в широком лице подозрительно трезвого парня. — И он не первый раз так опаздывает? — невозмутимо уточнил Чарльз, наклоняясь поближе. Обтягивающие джинсы неприятно натирали в промежности, и между густых бровей Оффденсена пролегла болезненная морщинка. Он нисколько не удивился, услышав про «парня». От бывшего сутенёра и наркомана можно было и не такого ожидать. Дик снова кивнул и досадливо потряс бокалом. Разноцветные слои перемешались, и то, что ещё недавно было «Голубой лагуной», превратилось в мутную неаппетитную жижу. — Так может, вы не будете против, если я скоротаю этот вечер в вашей компании? — продолжал Чарльз, изо всех сил пытаясь придать своему слишком узнаваемому механическому голосу хоть какие-то заигрывающие нотки. Дик мельком взглянул на экран дэтфона, и его белые зубы блеснули мягким жемчужным сиянием в бирюзовом неоновом свете. — Ближайший час я точно в твоём распоряжении, детка. Знакомая Чарльзу широкая улыбка раздвинула увядшие щёки продюсера, и Оффденсен слегка осмелел. Он уже и не помнил, когда последний раз так нагло к кому-нибудь подкатывал. И удивился, поняв, что его неуклюжие потуги не остались без ответа. — Что будешь пить, красавчик? Наверное, бренди? — предположил Дик и хитро улыбнулся. — Разве только один бокальчик, — Чарльз с усилием приподнял непривычные к улыбке губы. Если бы Оффденсен умел выражать эмоции, то покраснел бы — красавчиком его никто не называл. Привычным жестом подхватив пузатый бокал бренди, Чарльз с облегчением выдохнул. Звякнуло стекло, и после первого глотка сознание поплыло по зелёным волнам неонового света. — Потанцуем? — игриво предложил Дик, который, видно, за эти часы успел осушить не один бокал. — А как же ваш парень? — усмехнулся Чарльз, соскальзывая с высокого стула в переливающееся синим и голубым изумрудное море. — Мой парень не любит такие вечеринки. Говорит, это не металлично, — вздохнул Дик и нырнул следом в сияющий свет. — А потанцевать я никогда не против. Они обнялись, чтобы не утонуть в волнующихся потоках неона, и Чарльз расслабился, почувствовав руки продюсера у себя на талии. Набблер оказался почти одного с ним роста — но поглядев вниз, в туманные голубые всполохи, Чарльз увидел, что Дик был в белых ботинках на высоких, словно копыта, каблуках. Тёмно-болотные глаза Оффденсена встретились с ядовито-зелеными огоньками окуляров. От светлых волос Дика пахло цветущими апельсинами — и этот лёгкий, свежий аромат совсем не вязался с характером продюсера. А вот с его светло-оранжевой рубашкой в цветочек — очень даже. На заднем плане негромко пела из динамиков Элла Фицджеральд и завывал саксофон. Дик млел, отдаваясь переливам роскошного контральто, а вот Чарльз невольно отметил, что звучит эта песня как-то не металлично — слишком нежно, слишком чувственно. Но обнял Набблера ещё крепче и поплыл по качающимся волнам блюза. Чарльз думал, что под просторными рубашками Дик скрывает худобу — но продюсер оказался неожиданно плотным, чуть стройнее Пиклза. Ладони ложились ему на талию крепко, как припаянные, и танцевать с Диком выходило неожиданно приятно — хоть Чарльз и не умел. Набблер порхал над неоновым морем, как пёрышко — и Чарльз замечал, что в его объятиях чувствует себя легче. Вместе с прикосновениями тёплых рук его обволакивала приятная волна совсем незнакомого чувства. Ничто больше не тревожило сжавшуюся в привычной панике душу, не волновало, а тяжёлая от постоянной мигрени голова стала совсем лёгкой — как мыльный пузырь. Чарльз невольно склонил голову Дику на плечо и прикрыл глаза, окунувшись в облако апельсинового аромата. Чарльз первый раз в жизни чувствовал себя спокойно. Кружа его по полупустому танцполу, Дик дарил самую малость заботливого, любящего внимания — того самого, которым щедро одарял Dethklok и которого тщетно хотелось и Чарльзу. Не в силах насладиться этим моментом, он зарывался носом в золотистые волосы, жадно вдыхал мутивший голову парфюм и всё сильнее сжимал Дика в объятиях. А тот, казалось, был совсем не против — как будто совсем не скучал по припозднившемуся парню. Внезапно тёплую голубую волну блюза разрезал вопль дэтфона. Чарльз отшатнулся, чувствуя, как с пальцев испаряется шёлковая гладкость рубашки Набблера, а Дик помрачнел и вытащил из кармана ощетинившийся шипами телефон. Чарльз нервно сглотнул, борясь с желанием поглядеть в экран, но в этот момент из динамика раздался голос Мёрдерфейса: — Детка, я подъезжаю! ✓✓✓ Даже не попрощавшись, Чарльз стремглав выбежал из клуба, захлопнул за собой дверь дэтмобиля и пригладил волосы в тщетной попытке успокоиться. Дик встречался с Мёрдерфейсом. Отвратительным, шепелявым Мёрдерфейсом, который ненавидел умываться и больше всего на свете любил доставать окружающих нескончаемым нытьём о том, какое он жалкое ничтожество. С Мёрдерфейсом, который брезговал есть хот-доги, ведь булочка с сосиской так похожа на член — а он, басист Dethklok, не какой-то там глэм-рокер, который храхает своего же ударника — при этом Вилли сурово косился на готового закипеть Пиклза. Он — металлист, а трахаться с мужиками — это не метал. Выходит, очень даже метал. Похоже, Набблер оказался тем, кто мог выслушать Уильяма и не отвернуться. Чарльз и сам порой хотел узнать, что творится на душе у музыкантов, но те не разрешали лезть в свою жизнь не только ему, но и друг другу. А продюсеру, значит, это было можно. Чарльз даже не подозревал, что ревность — это такое ужасное чувство. Но он ревновал не Дика к Уильяму, а всех Dethklok — к Дику. Наверное, они любили Дика не только за то, что с ним на пару можно было бухать и ширяться — а Чарльз-то уже думал, что проблему можно решить этим. Ан нет. Тридцатилетние парни отзывались на улыбку, на ласковый голос и похвалы — всё то, чего не давал им Чарльз. Но Чарльз, в отличие от Набблера, мог дать им крышу над головой, пищу и самую трогательную заботу. Ведь заботой, как он всю жизнь думал, только и выражают любовь. Однако Дик показал ему, что любовь — это не только стремление оберегать и защищать. Любовь — это приголубить, обнять, сказать что-нибудь глупое, но ласковое. В этом Dethklok и нуждались, к этому и тянулись — какими жестокими садистами они не были бы, внутри у них до сих пор жили те маленькие обиженные дети, которые хотели хоть раз в своей жизни почувствовать, что это такое, когда можно без страха забраться родителю на руки и хоть на минутку ощутить себя в полной безопасности. В какой ощутил себя Чарльз, когда обнял Набблера. Но Чарльз больше не ревновал. Потому что роботы не умеют любить.