Наши руки в крови, но не стоит винить
никого, кроме нас самих.
— Эй, Мэгги, куда ты снова сваливаешь? — недовольно пробубнил Винстон, когда Мэгги с трудом протиснулась со своего рабочего места, минуя коллегу; гибкая спинка кресла прижала избалованный пивом живот Винстона к ребру чёртова стола, и вместо одной точки в экселе на экране появилась целая дюжина. Мэгги самодовольно усмехнулась: — Скоро приедет наша злюка-пантера, — она подошла к зеркалу и подправила вышедшую за контур губ розовую помаду. Кончики её пальцев незаметно утонули в чёрной ткани пальто кое-кого из коллег и оставили невидимые глазу следы матовой от «Макс-фактор»: ну а что, незачем ставить вешалку так близко к трюмо! — Сбегаю ей за кофе. Винстон ядовито поморщился. — Вот это ты ей лижешь, конечно. — Ах, если бы, — вздохнула Мэгги. Добавила немного тише: — Мне кажется, после Леты ей вообще никто… ну, ты понимаешь. Что ж такого она в этой девке нашла? Два года прошло, пора жить дальше. А, нет… Вот куда ни вслушайся, где ни плюнь, везде слышу: «В большие компании все через постель попадают» или: «Все биг боссы имеют своих секретарш!» — а хоть бы что-то из этого было правдой! — Мэгги едва туфлей по полу не стукнула, настолько праведным гневом пылали её глаза. Винстон удивлённо вскинул брови и поправил очки, отвлёкшись от работы окончательно. — Ты лесбиянка? — еле слышно уточнил он. Мэгги нахмурилась. — Нет, конечно, с чего ты взял? Винстон тяжело вздохнул. — Наша биг босс — женщина, а ты здесь сокрушаешься, что тебя приняли на работу из-за твоих мозгов, а не хорошенькой жопки и стоячих сисечек, — слащаво ответил он. Кто-то из сотрудников взглянул на них, высунув нос из-за тонкой перегородки. Мэгги закатила глаза. — Милый мой Винни, — она потрепала его пухлую щёку, — мне абсолютно всё равно, что сосать, если у меня будет её золотая карточка, — беззастенчиво улыбнулась она, но потом улыбка погасла. — Правда, она даже не позвала меня на личное собеседование. Меня принимала какая-то старая ослиха… — Это, между прочим, была наша эйчар, миссис Трэнтон. Слава богам, хоть она-то точно гетеросексуальная, а то в этом месте можно было бы утонуть в голубизне. Захлебнуться и утонуть. — Фу, ну ты и зануда, — фыркнула Мэгги и склонилась к уху Винстона. — Тебе что, никогда не хотелось попробовать заняться сексом с каким-нибудь милым чувачком? Или тебе больше нравятся порочные стриптизеры… Винстон выглядел крайне невпечатлённым. — Я не гомофоб. Но нет, представь себе, не хотелось. — А злюку-пантеру хотелось? — Чего? — он вытаращил на коллегу глаза, как на чокнутую, хотя она такой, видимо, и была. — Совсем шарики за ролики закатились в этих твоих, как их, мозгах? А ну-ка брысь отсюда, — шикнул на неё Винстон. — Не хватало ещё, чтобы твои полоумные разговоры кто-то услышал и приплёл к этому меня. Нет уж, дорогуша, если собираешься тонуть, то единственное, что я могу для тебя сделать — это засунуть в рот кляп. Мэгги на это только хмыкнула, махнула хорошенькой жопкой и захлопнула за собой дверь. Винстон неодобрительно покачал головой. Ну, нет уж. Он подумал, что если её и уволят, то точно за дело.* * *
…Селектор зажужжал прямо посреди их разговора, и Роуз подняла ладони вместо белого флага, которого у неё, увы, с собой не нашлось. Роуз выжидающе посмотрела на сестру и сказала: — Ладно, тебе повезло. Джой нажала «ответить». Заговорила Мэгги: — Мисс Джет, доброе утро. Можно войти? Я принесла вам кофе. — Ну, — она озадаченно нахмурила брови. С чего бы это? — Ладно, пожалуйста. Ещё одна кнопка под её пальцами загорелась зелёным, и дверь в кабинет Джой бесшумно отъехала в сторону. Мэгги была одной из тех, кого новые технологии, которыми был напичкан их офис, скорее пугали, чем радовали. Чем плоха обычная дверь? Да, возможно, не так надёжна, как открывающаяся по отпечаткам Джой, но все равно — что, если человек не успеет пройти и его зажмёт? Края такие острые… Прямо как их начальница. Мэгги быстро проскочила, чудом не пролив горяченный кофе из «Старбакса». Джой посмотрела на Мэгги как всегда — без, хотя бы, приветственной улыбки и эмоций; со своими этими белыми волосами, и ещё с абсолютно холодным выражением лица ко всему, она всё больше напоминала Мэгги хуманизацию льдинки. — Простите, что беспокою, не знала, что вы не одна, — вежливо сказала она, делая вид, что не врала бессовестно прямо в глаза. — Здравствуйте. Я бы взяла кофе и вам, может, сбегать? — Нет, — довольно хмыкнула Роуз и, откинувшись на спинку стула, уткнулась обратно в журнал. — Спасибо. Я не пью кофе. — Американо с молоком, — сказала Мэгги и поставила небольшой стакан с её именем прямо перед ней. Джой Джет. Ещё и так коряво написал этот глупый бариста! — Двойной. Всё правильно? Джой медленно обвела взглядом Мэгги: её милое личико, застывшее в ожидании одобрения, её руки, сложенные в замок на животе, чёрную юбку выше колена. Это зрелище всколыхнуло в Джет школьные воспоминания: десятый класс, учительница истории отказывается оценивать запоздалый проект, Джой вкладывает в папку её любимую шоколадку и два билета в самый труднодоступный музей в Калифорнии. Учительница вспыхивает, рассыпается в благодарностях и делает исключение. — Правильно, — подтвердила Джой и отодвинула кофе на край стола. Она подняла на Мэгги цепкий взгляд голубых глаз. — Если тебе нужен отпуск, Мэгги, или что-нибудь ещё, ты вполне можешь просто попросить об этом мисс Брэтт. У тебя нет обязанности носить мне кофе. Роуз беззвучно хохотнула и, когда Джой это заметила, она прикрыла рукой рот и покачала головой, втупившись в глянцевые страницы. — Жутко интересная статья, — прокомментировала она. Мэгги могла бы поёжиться от неловкости, её могли бы сожрать мурашки, но она привыкла. У тёплых людей, да будет известно, по ходу жизни вырабатывается иммунитет на холодных и колючих, так что Мэгги на это только оптимистично расправила плечи, прикрытые белой рубашкой. — Да, я знаю. Просто я заметила, что вы часто забываете зайти за ним, потому что, наверное, очень загружены и думаете о чем-то более важном, а мне это несложно. Надо же. Знала бы эта девочка, что Джой не была ничем загружена уже с неприлично давних времён. В её голове вообще редко крутились мысли о чём-либо кроме работы, но работа никогда не была для неё поводом для перегрузки психики настолько, чтобы она забывала купить себе кофе. В офисе Джой пила его чуть позже десяти утра. — Ладно, — поджала губы она, взглянув на чёрные закорючки, из которых складывалось её имя, — спасибо, Мэгги. Универсальность — хорошая черта для работы в отделе коммуникаций. Надеюсь, тебе нравится твоя работа? Мэгги улыбнулась и соврала: — Да, конечно, — она кивнула. — Всё замечательно. Универсальность… Да. Вы правы. Я тоже ценю это качество. И не только в работе. Джой флегматично склонила голову: — Прости? — Нет, ничего, это я так, — нервно поправила свои светлые волосы Мэгги; чёрт, не то она собиралась сказать, не сейчас! — Ну, я пойду? Джой незамедлительно нажала кнопку на селекторе. Дурацкая навороченная дверь снова исчезла в стене. — Иди. Мэгги выбежала из кабинета элегантно и очень быстро, как леди с медалью за профессиональную ходьбу на каблуках, чтобы дверь её ненароком не придавила. Она даже успела пожелать Джой хорошего дня. Джой это не впечатлило. Очередная дурочка в её офисе, которая больше половины своего рабочего времени проводит в отпуске за свой счёт. — Офигеть можно! — воскликнула Роуз, как только дверь за внезапной гостьей закрылась. Она с громким шлепком опустила журнал на стол. — Это что, она только что намекнула тебе на секс? Джой неспешно сложила часть документов со своего стола в ящик. — Ага. Таких Мэгги за всё время её работы было много, как по шаблону. Наверняка их всех штамповали на одном заводе, где-нибудь в недрах Китая. Их легко было распознать и без труда списать в безработный класс, если они становились для Джой слишком настойчивыми или надоедливыми. Если нет, то обычно всё кончалось хорошо. Они благополучно забывали о намерении залезть в её кошелёк через постель, и Джой только поощряла их проснувшийся здравый рассудок. Все счастливы и при работе, никаких личных факторов. Но Роуз, похоже, так не считала. — Так, может, это сама вселенная тебе говорит, что пора бы немного расслабиться? — спросила она. Джой тоже хотела бы спросить. Она бы поинтересовалась: «Издеваешься?» Но выслушивать аргументы, почему это не так, она не хотела больше, чем желала задавать вопросы. — Я не напряжена. — Да перестань, Джо, — почти отчаянно протянула Роуз; в ней не было и капли доверия к уже приевшимся заверениям сестры, что «всё нормально», — пора возвращаться в обычную жизнь. Ты как овощ живёшь эти годы. Годы! Чем дольше ты себя загоняешь в это состояние, тем сложнее тебе будет выбраться, ты хоть понимаешь это? Как ты собираешься дальше жить? Джой вздрогнула. Слова Роуз неприятно загорелись в груди, словно сам огонь пнул её горящим ботинком по сердцу. Словно камень, который она старательно прятала под рёбрами, выскользнул на видное место, и теперь все видели, что у Джой внутри тот самый камень. Он не позволял ей даже полноценно дышать, не то, что говорить о какой-то будущей жизни, которая где-то теоретически есть. И да, чёрт возьми, Джой вполне себе это замечала! Только что это меняло? У неё совсем не было сил выталкивать этот камень за пределы себя. Совсем. Для чего это? Разве что-нибудь глобально изменится? Ничего. Вся жизнь Джой — как пробка — пуста. — Я всё понимаю, — ответила она. — Но я не хочу. Ничего, — в её голосе блеснула сталь, которую так старательно маскировали успокоительные. — Теперь твоя очередь — можешь это понять? — Нет, — с той же жёсткостью отразила Роуз. — Ты сейчас просишь меня понять то, что моя сестра добровольно хоронит себя заживо. Ладно, ты не готова к каким угодно отношениям, но в жизни есть ещё миллион вещей, которые было бы неплохо начать замечать снова. Джой. Два года. Два. Это целая вечность. Ей даже не хотелось отвечать на это. Для Джой два года пронеслись как два дня. И эти дни были не о работе, которой она отчаянно завалила себя по самые уши, что видели другие; и не про внезапный переезд из своего дома мечты в лофт, что принесло тысячу тысяч забот; и не про полное отсутствие на праздниках и приёмах, при очевидном физическом присутствии; и даже не про алкоголь, которым она глушила свой же собственный вой. Джой не нравилось себя жалеть. И ещё больше ей не нравилось, когда это делал кто-то другой. Поэтому, пожалуй, вместе с молчаливой агонией эти два года принесли ей кавалькаду из боли и ненависти к ней. Первое время, чуть погодя, когда она вернулась в быт без Леты, Джой накрыло такой волной из этих двух составляющих, что она бы давно слетела с катушек. Да, серьёзно — она чуть не сошла с ума. Но потом Джой начала добавлять в виски транквилизаторы, и её паразитическая волна будто замерла. Осталась стоять на месте. Между Джой и безумной болью стояла яркая белая линия из таблеток, стёртых в порошок, но если бы эта линия вдруг исчезла… Безумная боль, как свора голодных, разъярённых собак, заражённых бешенством: она всегда была начеку, только шевельнись. Жизнь Джой шла, день за днём, но это для видимости. На самом деле для Джой она просто застыла. Она сама тянула это время, потому что не чувствовала себя способной сбежать. Или, тем более, бороться. Джой всё понимала сама, без Роуз — разве она какая-нибудь тупенькая Мэгги? У неё под крылом имелись обязательства перед «БМВ», огромная ответственность, которую некому было передать. Джой знала, что должна держаться на плаву до тех пор, пока может, а если вдруг не сможет, то вся её жизнь — её корпорация — просто сгорит в огне. То единственное хорошее, что Джой сделала в своей жизни, разрушится — разве она могла допустить такое? Она чувствовала себя отвратительно каждый долбаный день, но даже если бы ей оторвало ногу, если бы она не ела две недели, если бы её рвало от осознания собственной мерзости — Джет всё равно бы приползла в «БМВ». В этом мире она была утопающей, а её автомобили — спасательной шлюпкой. — Джой. — Роуз, — устало вздохнула Джой, — я как-нибудь справлюсь. Правда, я сама разберусь, что мне делать, с кем трахаться и чему радоваться, и когда мне это делать. Мне тридцать два года. Не читай мне мораль. — Я не читаю никакую мораль, — возразила она. — Я пытаюсь до тебя достучаться. До тебя, через всю эту пелену дурацкого спокойствия. Или ты серьёзно думаешь, что с тобой всё нормально? О чем ты говоришь со своей этой психологиней на сеансах, если ни черта не меняется? — Роуз сжала подлокотники стула до белёсых отметин на окольцованных пальцах. Злится. — Для чего тогда ты остаёшься здесь, если со мной не нормально? — монотонно спросила Джой. Её тон напоминал Роуз дождь, стучащий по подоконнику — одна сплошная механика. — Лети в Данию. К семье. Там всё хорошо. — Джой! — неожиданно повысила голос Роуз. — Может, это чересчур жёстко, но я скажу, потому что ты, очевидно, этого не видишь. Когда Лета умерла, Земля не сдвинулась ни на йоту. Внутри у Джой всё, и без того держащееся на нитке, будто бы свалилось вниз, прямо к пяткам. В горле так внезапно свернулся клубок из слёз и нервов, что она не успела его предвидеть. Она подняла взгляд на Роуз. Все осколки замёрзшего льда в глазах Джой оказались на ней. — Уйди, — глухо сказала Джет. А Роуз и не думала возражать. Она поднялась, накинула на плечи пиджак. Пусть будет так. Пусть. Это долгий этап для Джой, сотканный из одних только вины и слепоты, она должна пройти его. Сколько Роуз знала свою сестру — а это все её тридцать два года, — Джой всегда отрезвляла правда, без прикрас и чужих чувств. Прямо как есть, и иногда эта правда была страшно уродливой. Кто знает, может, в глубине души вся семья Джет немного циники? Роуз слабо улыбнулась посеревшей Джой, и, дождавшись, пока она снова посмотрит на неё, указала пальцем на кофе. Остывший. Точно остывший. Холодный кофе — то ещё пойло. — Подумай лучше о том, как тебе выплеснуть твоё горе, наконец, — сказала Роуз, — а не как надёжнее его запереть. Твоя жизнь продолжается, Джо. Она не остановилась. Подумай. Правда, подумай об этом. Роуз нажала на кнопку селектора, открывающую дверь, вместо своей заледеневшей напрочь сестры, и покинула ею кабинет. Шагая по переливчатому мрамору главного офиса «БМВ», Роуз с ноткой грусти около сердца оглядывалась вокруг. Она проходила здесь тысячный раз, и каждый раз испытывала это ощущение — восхищение, смешанное с больной печалью. Её сестра добилась невероятных успехов для этой корпорации. Джой — да будет ещё негромко сказано — подняла её с колен, превратив из нищенки в светскую леди. Среди сотен знакомых Роуз не нашлось бы ни одного человека, который мог бы управлять целой корпорацией настолько профессионально и беспристрастно, как это делала Джо. Да что там. Джой Джет по-настоящему было чем гордиться, и она та самая, что из топа легендарных бизнес-вумен, она — воплощённый шаблон про успешный успех. И, конечно, Роуз восхищалась сестрой. Иногда ночами не могла спать, читая все на свете статьи и интервью с Джой Джет, находясь от неё за тысячи километров, всё думая: «Как бы я хотела сказать тебе это лично, я должна быть рядом». Но правда в том, что её не было. Она не видела, как Джой становится взрослой, глаза в глаза, не замечала, что происходило с ней, что она переживала и чем жила. Эта вина проносилась с ней через долгие годы и затяжные часы. И сейчас. Вина — это последствия ошибок, а иногда и вынужденных шагов, когда иначе просто нельзя было поступить. Се ля ви, такова жизнь — дорога проб, выборов и ошибок. Можно страдать от этого паразита день и ночь, и позволять ей не давать тебе спать, потому что ты же заслужила, но стоило ли оно того? Роуз девятнадцать лет видела улыбки своих детей поочерёдно, обнимала свою жену, и понимала, что нет. В сущности, всё, что она могла сделать спустя эти годы — это не повторяться, иначе бы это означало победу вины над ней. Вина ведь такая чёртова сука. Джой тоже нужно, нужно, видимо, больше времени, чтобы осознать это — и Роуз не сомневалась, что она справится. Её сестра потрясающая, умная, сильная женщина. Это общеизвестный факт. А Роуз не понаслышке знала, что такие женщины, как она, не разрушаются. Монолитные стены вечны.