Тёмный эдельвейс

      Сознание вернулось от ощутимой встряски. Первые же картины перед глазами совершенно не давали ответа на вопрос: где он, что это такое вокруг. Единственное, что казалось знакомым — это шум вращающихся вертолётных лопастей. Шум затихал, становилось понятно — сама встряска была ничем иным, как приземлением машины на какую-то не очень ровную поверхность. Попытки пошевелиться вызвали нестерпимую боль, тут же его мягко уложили обратно, и знакомый женский голос произнёс:       — Слава богу, очнулся! Я в тебя верила.       — Где я? — хрипло прошептал Граймс, понемногу узнавая женщину рядом. Её образ возникал фрагментарно через кровавый туман. — Джейдис?.. Что происходит?       — Помолчи и не шевелись, — ответила бывшая предводительница мусорщиков. — Скажи спасибо, мне удалось уговорить их взять тебя на борт. Что-то мне подсказывает, что ты ещё ох как нужен этому миру!       Потом его подняли, сложив края брезента, на котором он лежал, вытащили из вертолёта. В голове всплывали последние картины: огромное стадо, заполонившее мост, ящик пластиковой взрывчатки, полоса крови, оставшаяся за ним, кольт в руках. Несколько ходящих рядом упали, пронзённые арбалетными стрелами Дэрила. Выстрел… Всё. Но Граймс помнил, что до последнего пытался выжить, вроде бы даже сумел выбраться из реки на берег… Сознание вновь покинуло Рика, он был ещё слишком слаб. А потом неожиданно повторились его видения перед — как он сам считал — смертью. Одно из них. Он снова лежал на больничной койке, торс был туго перебинтован. Рядом какие-то медицинские приборы, яркий свет, пробивающийся в окошко справа от него. Дежавю? Почти. С небольшой разницей. Рядом с ним на столике не было цветов. А ещё руки и ноги его были закованы в браслеты и надёжно удерживали его на кровати. В жизни так поступают с очень опасными преступниками.       За дверью разговаривали какие-то незнакомые люди. Их голоса с грустью и сожалением вещали о том, что слишком велика кровопотеря, лёгкое пробито и шансов практически нет. Но кто-то страстно убеждал их в том, что он выживет. А ещё — это было нужно так, чтобы он выжил. Это приказ, и не исполнить его у этих за дверью не было ни малейшего права. Той, кто убеждал, была Джейдис. Или Энн — кажется так звучало её настоящее имя.       — На твоём месте я бы не спешил с выводами. И вообще помалкивал о том, что ты использовала этого мужика как билет в белый свет. Никто в Содружестве пока не убедился в том, что он нужен этому миру. Но всем ясно, насколько он нужен тебе. Если твой Рик сдохнет, а ты окажешься бесполезной, тебя выгонят обратно за забор.       Всё улетело, и, наверное, очень надолго. Следующим вестником, сообщившим, что он ещё жив, стал шум газонокосилки. А также голоса на улице. Он был на какой-то базе выживших. Кажется, очень крупной и хорошо защищённой. Обстановка свидетельствовала о том, что всё здесь так, как до апокалипсиса. И это никакое не дежавю, не видение, не сон и не бред умирающего. Теперь уже Рик смог приподняться, различить льющийся в окно солнечный свет. Огляделся. Никаких его вещей рядом не было. Только небольшой бумажный свёрток на столе. Дотянувшись и раскрыв его, мужчина увидел до боли знакомую вещь — крыло с жилетки Дэрила. В свою последнюю совместную поездку с Диксоном, когда они подрались и упали в яму, оно оторвалось, и Граймс убрал его в карман. Плотная, но очень потрёпанная ткань была вся в его запёкшейся крови. Рефлекторно Рик прижал к груди это последнее, что у него осталось от его прошлой жизни. Потому что уже очень скоро стало понятно: возвратиться обратно ему не позволят. На бумаге значилось несколько строк, рассказавших о том, что он сжимал эту тряпку в руках, когда его обнаружили. И правильно поняли, как же этот предмет ему дорог!       Чем больше возвращались силы и здоровье, тем в больший кошмар превращалась жизнь. Ежедневно — после скромного завтрака — к нему приходили мужчина и женщина, задавали вопросы о его прошлой жизни. Он отвечал, но почему-то эти вопросы день изо дня повторялись. Это действовало на нервы, выводило из себя, сжатые в кулаки руки рвались в железных браслетах. Но вот почему и за что его приковали к кровати — ответа не было. Бывший лидер и глава большого поселения, победитель Спасителей начал чувствовать себя волком, посаженным на цепь в конуре. А вопросы всё продолжались.       — Как ваше имя?       — Ричард Граймс.       — Кем вы были раньше?       — Шерифом провинциального городка под Атлантой.       — Вы женаты?       — Нет.       — Вы были женаты?       — Да.       — У вас есть дети?       — Да.       — Какая у вас группа крови?       — А что вы, мать вашу, не знаете, раз вы мне её переливали?       — Ваша задача отвечать на вопросы. А их здесь задаём только мы.       И так каждый день. Когда его сочли полностью выздоровевшим, в палату явились несколько человек в странных пластиковых костюмах и шлемах, закрывающих их лица. Командовал ими здоровенный афроамериканец в таком же костюме, но другого цвета — ярко-оранжевого, как апельсин или тыква. Пленнику дали одежду, вновь заковали руки и ноги и под охраной вывели на улицу. Глаза пытались запомнить каждую мелочь, поймать хоть что-то, что дало бы надежду на спасение. Но путь их длился не более четверти часа. А потом — несколько мрачных железных дверей, решётки на окнах, камера. Тюрьма.       — За что я осуждён? — закричал мужчина, когда все замки за ним закрылись, и провожатые отправились прочь.       Нужно ли говорить, что никто не ответил? Что теперь его ждало? Сможет ли он добиться правды и увидит ли когда-нибудь Александрию, друзей, дочь и любимого Дэрила?..       В полной темноте и одиночестве прошло не менее нескольких суток — это Рик понимал по своим внутренним ощущениям, главное — по растущему и навязчивому уже чувству голода. Его не кормили, причём, очевидно, намерено. Хотели посмотреть, сколько он продержится? Очень может быть. Ведь если он стал для Джейдис билетом сюда — где была современная медицина, армия, система управления, чистота и порядок — значит заочно представили его как «важную птицу». Его велели вылечить. Зачем бы, если бы он не представлял для местных властьимущих какой-то интерес? Единственное, что мужчина получал через крохотное окошко в двери камеры — это бутылочка воды. Одна на весь день. Все его желания уже притупились и он, наконец, уснул. Силы были полностью на исходе. Реальность улетела вмиг, сменившись полётом и яркими сновидениями: яркими не только в части цветов, но главное впечатлений и чувств, которые Рик словно пережил ещё раз.       Солнечный летний день. Двор фермы Хёршеля. Все копошились на улице, занятые своими делами. Ничего примечательного, пока они с Шейном не заметили вышедшего из леса ходячего, которого Андрэа молниеносно сняла из винтовки. И тогда сердце чуть не выпрыгнуло наружу — в упавшем навзничь парне он узнал Диксона. Рука коснулась перепачканной кровью шеи. Чуть отлегло — Дэрил был жив, но пришёл в себя только в доме. Он сам помогал снять с него изодранную в клочья рубашку и замер на месте, увидев на спине юноши страшные глубокие шрамы — не один, не два. Часть из них маскировали татуировки, но скрыть эти холодящие душу следы изуверств можно было только одеждой. Дэрил тогда дёрнулся, перевернувшись и бросив на шерифа осуждающий враждебный взгляд, полный боли. Когда Хёршель зашивал его, ладонь Рика непроизвольно накрыла руку Диксона, ощутила напряжение и — благодарность, скрытую за сомкнутыми веками влажных глаз?.. Всю ночь Граймс не спал, переживая как там следопыт? Сумел ли уснуть или до сих пор мучается от боли? Он был искренне восхищён такой отвагой и внутренней силой, позволившей Дэрилу добраться до своих сильно раненным. Но ещё больше в душу Граймса засел вопрос: кто мог подвергнуть таким побоям человека отнюдь не робкого десятка, всяк способного постоять за себя и готового взорваться в ответ на любую, даже крохотную, обиду? Мёрл? Да, он тот ещё ублюдок. Но только братья однозначно любили друг друга, и вопрос надолго повис в воздухе. Взгляд несчастного мальчишки не выходил из головы: такой болезненный и стыдливый. Глаза его смотрели чуть исподлобья, он чем-то напоминал волка, но не взрослого и не волчонка. Эдакого подростка, на котором и холка ещё клочьями, и лапы тонковаты, и лучший кусок добычи ему ещё не урвать. А потом — известие о измене Лори, навсегда уничтожившее прежнего Рика, превратившее образцового семьянина в отчаянного хмурого мужика с душой, в которой гуляет ветер, воют ураганы. А руки не устают разить проклятие их в прошлом мира, сделавшее этот мир своим…       — Просыпайся. Тебя велено накормить. — резко звучащий грубый голос вошёл в сознание вместе с запахом овсяной каши. — Только осторожно. Твой желудок был пуст неделю, не устрой там заворот кишок.       Руки потянулись к железной миске, первые ложки показались какой-то манной небесной, медленно потёкшей по ослабшему нутру. Человек по ту сторону двери не уходил, даже пропихнул в окошко ещё кружку с горячим чаем.       — Мы не изверги и не фашисты. Просто всё здесь функционирует по своим чётко прописанным правилам. Ты представляешься очень опасным, поэтому тебя будут обследовать. Если наши учёные не подтвердят в тебе наличие неких сверхъспособностей, мы найдём тебе работу. Станешь полезным — будешь жить в безопасности. Но если выкинешь что-нибудь, будешь мгновенно уничтожен. Эту истину тебе нужно уяснить для себя как одиннадцатую заповедь Священного Писания. Надеюсь, ты ещё не забыл первые десять.       Из-за этой двери на Рика веяло очередной новой опасностью. Так было всегда, когда он встречал очередного своего врага. Так было каждый раз, когда разрастались границы известного им мира, и они встречали кого-то незнакомого. И каждый следующий оказывался сильнее и опасней. На следующий день его забрали из этой тёмной камеры. Глаза на время ослепли от ударившего в них света. Заключённого даже не повели пешком, а предпочли запихнуть в деревянную клетку. Наверное, точно также везли по улицам к эшафоту приговорённых в Средневековье: демонстрировали всем как диковинку. Люди в неказистых белых костюмах пытались отгонять зевак, но их всё прибывало. Обычные городские обыватели: рабочие и лавочники, женщины, старики и дети пялились на него как на зверя. Но витало над ними и ещё нечто, о чём без слов шептали их глаза. Уже потом Граймс узнал, что многие считали его нашедшим лекарство от эпидемии, а его кровь — чудодейственной вакциной, спасающей от укусов и обращения.       Пытка голодом сменилась пыткой публичного унижения, но главное ждало Граймса впереди. С первых минут он понял, что персонал лаборатории вовсе не расположен обращаться с ним как с человеком. Сперва его заперли в небольшом, хоть и светлом помещении. Велели полностью раздеться, а дальше под дулами трёх автоматов вновь заковали в оковы. И началась череда «поборников правды», вынимающих душу своими вопросами и не гнушающимися аж лазать с фонариком ему в зад. Все они искали одно — следы укусов. Изучили под микроскопом каждый шрам, выкачали пинту крови на анализы. Даже пичкали какими-то лекарствами, заливая их в вены иногда сразу с двух сторон.       — Послушайте, вы зря тратите время! Я такой же как и вы. Меня никогда не кусали, а эти шрамы — следы боёв между людьми. Не людей с ходячими! — каменные лица рядом оставались безэмоциональны, каждый однозначно получил те самые чёткие прописные указания не разговаривать с особенным пленником и никак не реагировать на его слова. Ад прекращался лишь поздно вечером, когда его запирали в комнате с кроватью, стулом и тумбочкой, и можно было на несколько часов забыться в чёрном сне. Трудно даже сказать, сколько времени это длилось: две недели, три?.. Два события из того периода запомнились Рику особо.       Первым был эксперимент, когда его решили подвергнуть гипнозу. Мужчина с лицом улыбающейся мумии водил руками над его головой и нёс откровенно невразумительную чушь, от которой даже хотелось смеяться. Он говорил о каких-то цветущих полянах с парящими над ними бабочками, задавал странные вопросы. Но получив в итоге просто жёсткий ответ: «Пошёл ты нахрен!», шепнул второму, что нужно стимулировать. Рик форменно не поддавался никакому гипнозу. На следующий день его загнали в дурное подвешенное и очень болезненное состояние, из которого он пытался вырваться и, как выяснилось, вновь изранил себе браслетами запястья и лодыжки. Действие наркотиков проходило долго, его даже оставили в покое на пару дней. И, немного придя в чувство, он вновь увидел во сне сцену из прошлого, когда наполовину разгадал секрет злополучных шрамов. Дэрил в его сне был в своей любимой жилетке Мёрла, одетой на голое тело. Они коптили белок и кроликов, над ними уже сгустилась ночь, когда парень стал надевать джемпер под жилетку, шрамы на миг показались в отсветах огня, и Рик решился спросить:       — Дэрил, так кто это сделал с тобой? Я понимаю, тебе больно вспоминать…       — Всё нормально, ковбой. Это сделал мой отец.       Тот разговор случился на территории тюрьмы после первой победы над губернатором. Диксон отошёл от утраты Мёрла, вновь стал сам собой. Даже преобразился: волосы отросли и потемнели, мышцы окрепли и рельефно обозначились под кожей. Он стал увереннее, привык к окружающим реалиям. Это был уже не подросший волчонок, а распушившийся няшный лис. Граймс часто ловил себя на мысли, что эта диковатая, дерзкая даже красота, которую не скрыть и синяками на лице, в чём-то его будоражит.       — Но за что? И почему брат не защищал тебя?       — Братец мотал очередной срок. А я… Мне было 14 и я впервые загляделся на парня. Красавца на дорогом байке. Тот привёз меня домой, отец увидел. И появился первый из этих шрамов.       Светлые раскосые глаза поймали взгляд лидера и надолго задержались, изучая реакцию. Казалось, Дэрил готов был прочесть в безмолвных эмоциях собеседника отторжение. В тот миг даже сигарета упала из его рук. Рик же правда не знал, что сказать. Наверное, выглядел как полный кретин, лишь пытался подавать рукой жесты, что всё нормально. Дальше разговор уже не заладился. Диксон только уточнил, что получал и от брата. Просто не столь жестоко.       — И получал бы дальше, да только не изменился бы. Подумай сам, какие мне девушки? Да любую бы вырвало от моего вида. Не будь апокалипсиса я уехал бы однажды с каким-нибудь байкером, нищим как и я сам. А потом… Не знаю. Наверное, бродяжничал бы, перебивался любой грязной работой.       — Ты зря так не ценишь себя. И не виноват, что родился бедным.       — Да никем я не родился. Слышишь? Никем!       Парень весь съёжился на ветру, и костёр уже догорал. Последние его отблески осветили слезу, покатившуюся по щеке и задержавшуюся маленькой звёздочкой на мягкой редкой щетинке. Он хотел уже уйти, может даже убежать. Но рука Рика сжала его запястье, потянула на себя, и Дэрил вжался в его объятия, уткнувшись лицом в шею бывшего копа. Граймс обнял его, и они просидели так почти до рассвета. Среди холода ночи у потухшего на ветру костра им было тепло как никогда.       Сны и воспоминания — всё, что спасало узника Содружества «номер один». Он исправно выдерживал одну пытку за другой, он зализывал раны и терпел неимоверные муки. Да только никакие эксперименты над ним ровным счётом ничего не давали. Никакой чудодейственной вакцины в его крови не было. Зато жива была вера в чудо, ведь не мог же правда простой человек не только продержаться среди зомби столько лет, но и вывести за собой внушительную компанию? И тогда его пленители решились на последний крайний шаг: поглядеть на вакцину в действии. Граймса вновь привязали к кровати, правда верёвкой, но за обе руки, чтоб он не мог вырвать злополучную иглу. И привели к нему укушенного. Инфекция уже пожирала молодого мужчину, он был весь в поту и горел в лихорадке. Ну а последним шансом Рика — выбраться из грязи в князи — оставалось спасти бедолаге жизнь, дав тому свою кровь. Их подключили через прозрачную трубку, выставили давление. Умирающий то и дело впадал в беспамятство, но всё повторял одни и те же слова:       — Святой острова Сен-Симона… Под корнями. Плита…       Это могло означать всё, что угодно. Привязанного к ложу шерифа больше заботило то, что пойди кровь по трубке обратным ходом — и сам он окажется инфицирован. За ними наблюдали, но не постоянно. Мужик мог умереть и обратиться в любой момент, и Рик напряжённо оглядывал помещение, думая, как ему спастись. Ничего подходящего рядом не было, только массивная лампа на тумбочке, которая сгодилась бы раскроить череп… Но как до неё дотянуться?.. Рука мужчины судорожно перетирала верёвку о железо рамы. Когда к ним входили, приходилось останавливаться чтобы не выдать себя. Мужик на соседней койке захрипел и замер. Собственная кровь Рика тем временем продолжала в него вливаться. Сколько теперь? Час или всего три минуты, как это бывает? Рванув со всей силы, пленник ощутил, что кровать под ним пошатнулась. Ещё раз, другой. Ноги опустились в противовес, и когда мёртвое тело в полуметре уже зашевелилось, койка перевернулась, защищая его хоть как-то, а смертоносная игла выдернулась, разорвав вену. В коридоре уже слышался шум, когда удалось высвободить руку, схватить тяжеловесный торшер. Омерзительная морда уже нависла над ним, лязгая челюстями, когда Граймсу удалось нанести удар. Его лицо и плечи обдало тёплой ещё, но уже зловонной жижей. Потеряв много крови, он упал на пол, по-прежнему оставаясь привязанным. Но ни на секунду не потерял сознания. В лабораторию ворвались сразу несколько человек, часть из них — воины в белых костюмах с оружием. Глаза через плёнку тумана различили женщину средних лет с очень короткой светлой стрижкой.       — Чтож, выходит, он никакой не мессия. Но если этот зверь способен разделаться с мертвецом без всего и связанным, самое место ему — с такими же зверьми у второго периметра.