fall.

Лухан перебирает струны гитары в ленивом безмолвии, навеянном осенней сыростью и недостатком солнца, ушедшего в долгосрочный отпуск. Его глаза прикрыты, ресницы слегка дрожат, а теплый на шее не дает забыть о том, что больное горло в ближайшие недели полторы не даст не то, что петь, а даже по-человечески разговаривать. Юноша медленно, до щекотки скользит пятками по грубому ворсу ковра, зарывается в него пальцами и облизывает потрескавшиеся губы с какой-то мучительной безмятежностью, легким мазохизмом и тихими вздохами. Крупные капли бьют по стеклу, заставляя думать о том, что последние кроссовки прохудились, сигареты нашли свой конец в пепельнице, а денег до зарплаты практически не осталось. Осень наступила не то, чтобы внезапно, но чрезмерно быстро, неприятно и скользко, вползла в квартиру сквозь щели в непрокрашенных окнах, непрошенным гостем протопала на кухню и выстудила пол. Головные боли от сырости стали не редкостью для Лухана, но обычно его спасали сигареты, а теперь даже их не осталось. Кончилось все тепло, кончилось лето. Кончились дни под выгоревшей челкой, робкие касания мальчишки из соседнего дома, переехавшего в другой город, кончилось все то, что придавало жизни Лу хоть какой-то, пусть и мелкий, пусть и легкомысленный, с ноткой дешевого табака, смысл. И теперь он сидит, задумчиво барабаня грубыми подушечками пальцев по гладкой поверхности гитарной деки, с ухмылкой думая, что если он пойдет купить сигареты, то тогда точно придется сосать какому-нибудь жирному мудаку в переулке, чтобы прокормиться. Ехать к родителям не вариант — узнав, что их чадо стало «подстилкой для других мужиков», как мило заметил отец, они цивилизованно выставили его вещи за порог, не слушая ни криков, ни слез. Занять у знакомых деньги не позволяли не то, что принципы — он понимал, что, вполне возможно, не сможет отдать, впадет в долги, а значит, вернется к пункту «отсосать в переулке». В кармане старой куртки лежит пара купюр, старая высохшая конфета и презерватив. Лу поневоле хмыкает, думая о том, как жалок. Света в квартире нет — отключили уже давно. А потому, решившись-таки выйти за кусочком тепла, он натягивает капюшон толстовки по кончик носа, мысленно желая ослепнуть, дабы решить важнейшую для себя проблему одиночества и недостатка табачных светлячков. Магазин встречает яркими лампами, прохладой, забирающейся под толстовку и неприятно царапающей живот и огромным для маленького Лу количеством людей с громкими криками обсуждающими какие-то новости из этого, но столь далекого и чужого мира, спорящих за последнюю упаковку редиски со скидкой в пять процентов и осматривающих его с явным презрением. Но Лухану похуй. Он пришел сюда не за тем, чтобы разбивать сердца, а просто чтобы купить себе еще пару дней тепла. Лухан подходит к кассе, не снимая капюшона и теплого шарфа, и бормочет: - Мальборо. Блок. С ментолом. Голос хриплый и неприятно саднящий, словно у ведьмы из темного леса, пожирающей заплутавших детишек на обед. Он и сам себя не слышит, что уж тут говорить про продавца. Поэтому Лухан все же снимает капюшон, морщится от дающего по глазам яркого света и пытается сфокусировать взгляд на стоящем перед ним парне. У него каштановые волосы, форменная рубашка расстегнута на пару пуговиц, на лице — обязательная вежливая улыбка. Но когда зрение приходит в норму, Лу подмечает татуировку в виде странного солнца под ухом, усталые подведенные глаза и самые красивые пальцы в своей жизни. Вы когда-нибудь встречали что-то идеальное? Вот и Лу не встречал. До сих пор. Все хоть в какой-то мере, но казалось грязным, темным и изломанным. Но этот человек полностью оправдывает свою татуировку. Он светится. Не из-за омерзительных ламп супермаркета, а из-за чего-то внутри. Лу даже думает, может, он радиоактивной воды наглотался в детстве? У него светлая кожа, не столь болезненно-белая, как у Лухана, и выглядящая очень нежной. Оттого его пальцы кажутся произведением мастера по фарфору. Длинные и аккуратные, с хорошим маникюром, на который, по подсчетам китайца, он мог бы оплатить месяц аренды своей халупы. Такие пальцы заслуживают поклонения, битья в шаманский барабан и прикосновений лишь в порыве благоговения. - Ментол, - хрипит Лухан, поднимая глаза. Юноша идет в подсобку и приносит два блока на выбор. Лу указывает на нужный и выскребает все свои деньги. До последней воны. Хмыкнув и думая о том, что старые озабоченные мудаки вряд ли пользуются при минете презервативами, он расплачивается и натягивает капюшон. Зубами отрывая кусок пластиковой обертки, он раскрывает коробку и достает пачку, выходя из магазина. Ну, конечно. Зажигалка приказала долго жить. Лухан стоит под дождем, жмурясь от стекающих по лицу холодных капель и покусывая фильтр с легким привкусом мяты, как вдруг его локоть сжимают пальцы, затягивая под козырек супермаркета, а когда Лу поворачивает голову, то его сигареты касается огонек зажигалки. Лухан благодарно затягивается, выпуская тонкую струю дыма в серое небо. А потом снимает капюшон, проводя ладонями по влажному лицу. Он переводит взгляд на своего «спасителя» и протягивает ему пачку сигарет, видя, как тот задумчиво крутит в пальцах зажигалку. Работник супермаркета прикуривает и слегка морщится от холодной сырости осени, тяжелыми каплями раздевающей некогда живые деревья. В желудке неприятно урчит, но Лу греет теплое табачное облако, впитывающееся в не первой свежести волосы, связанные в небольшой хвостик. Он краем глаза смотрит на то, как незнакомец своими красивыми пальцами держит сигарету и представляет, как бы они смотрелись на его члене. Как бы эти темно-шоколадные глаза смотрели на него в момент оргазма, а нежная кожа бы покрывалась следами от его не в меру жестоких поцелуев. - Слушай, хочешь, я тебе сделаю минет? - выдыхает Лухан. Ему все равно, если его обзовут грязным педиком или даже ударят. Просто этот парень намного лучше богатеньких мудаков. Тот удивленно вскидывает брови, слегка поперхнувшись табачным дымом, и откашливается: - Причина? - Ты красивый. И я есть хочу. Парень из супермаркета не смотрит на него, как на сумасшедшего. Нет в его взгляде и холода. И презрения. И жалости. Это самые спокойные глаза на свете. - Белок — это хорошо. Но тебе бы чего посущественнее, - он хмыкает, затягиваясь в последний раз и туша сигарету о мусорную корзину, - Где ты живешь? - Дом в конце улицы, верхний этаж, квартира 15... - Лухан с неохотой давит окурок, вновь чувствуя холод и, развернувшись, идет в сторону дома, услышав лишь негромкое: - Хорошо. Стрелка часов лениво двигается к цифре «10», когда Лу перестает чего-то ждать. Он раздевается, оставляя одежду прямо по пути к ванной, и останавливается около большого зеркала, разглядывая себя. Проведя ладонью по грязным волосам, он хмыкает. Из отражения на него смотрит нечто, даже не человек. У Лу проступают ребра, под глазами пролегают синяки, а кожа настолько бледная, что через нее можно посчитать все вены. Отчего-то он думает о том парне из супермаркета и его пальцах, сравнивает его с собой. И, касаясь губами своего отражения в холодном зеркале, идет в душ. Вода едва-едва теплая, но даже она кажется горячей для его ледяной кожи. Она обжигает. Лухан опускается на дно ванны, скрестив ноги, и наклоняется вперед, подставляя под грубые капли лопатки. Пальцы дрожат не то от холода, не то от желания закурить, не то от того, что он перетрудил их, часами мучая гитару. Лухан выпрямляется и ложится на спину, пяткой затыкая слив. Постепенно уровень воды скрывает лицо Лу и он зажмуривается, задерживая дыхание. Осень не дает ему ни малейшего шанса на тепло. Сигареты — лишь недолговечный генератор, пусть и такой необходимый. Лу ведет по водной глади измозоленными подушечками пальцев и выныривает, позволяя воде заливать лицо, струиться по волосам и попадать в горло. Он давно уже не плачет. Глаза высохли настолько, что порой Лухан не хочет их открывать. Он лениво дотягивается до флакона с шампунем и вбивает пену в короткие светлые пряди, которые так любил перебирать тот неловкий мальчишка, шепча что-то вроде «мне жаль» и «я буду писать». Лухан прекрасно чувствует ложь в его словах, но не обижается: мальчишка уходит так же, как уходит летнее солнце, выжигающее волосы в бесполезной попытке выжечь и его нервы. Лухан трет себя мочалкой почти до красноты — ему омерзительна его бледная кожа, его синяки под глазами, его ничтожность. Но он знает, что сам ставит себя в такие условия, выпускает иглы с ядом кураре, знает, что прячет себя настоящего где-то под тканью прокуренной толстовки и в вечной сырости своей квартиры. Он привык так жить. Так существовать. И это почти не больно. Лу скользит по коже мягким полотенцем, слегка от этого улыбаясь, когда раздается негромкий стук в дверь — звонок лет сто как не работает. Лу дотягивается до недавно постиранных домашних штанов и серой майки и натягивает их на себя, быстро просушивая волосы от лишней воды. Ступая босыми ногами по выстуженному полу, он открывает дверь, не заботясь о том, кто может там стоять. И не ошибается. Бен Бэкхен неловко переминается с ноги на ногу перед старой обшарпанной дверью, слегка морщась от тяжести пакетов с продуктами, и думает о том, зачем ему это надо. В конце концов, это очередной торчок, готовый на все ради дозы. Хотя, судя по его виду, он правда давно не ел. И почему-то это и его слова «ты красивый» заставляют Бена подниматься в едва дышащем лифте на верхний этаж и стучать в квартиру с написанной маркером цифрой «15». Дверь открывается и взгляд Бэкхена скользит по парню, стоящему перед ним. Поневоле Бэк сглатывает, потому что он — вовсе не какой-то там простой наркоман. По крайней мере, вены у него чисты. У него охренительно большие глаза. На улице, когда тот щурился от яркого света, Бен так и не смог их разглядеть. Они большие и очень грустные, такие, как в мультике про Бемби. Они слегка прикрыты светлой, почти пшеничной челкой, но в них явственно читается удивление. Цепляясь каждым взмахом ресниц за тонкие губы, выступающие ключицы и довольно сильные руки и плечи, Бэкхен опускает глаза ниже, стремительно дает себе мысленный подзатыльник «ты пришел ему помочь, а не думать о таком» и, переложив пакеты в одну руку, мирно протягивает другую для рукопожатия: - Бэкхен. - Лухан, - его ладонь мягкая, но кончики пальцев грубые, как обычно бывает у музыкантов, и когда они оставляют микроцарапины на его запястье, Бен не сдерживает судорожный вздох. - Так где у тебя кухня? Лухан затягивает парня за руку в квартиру и закрывает дверь. Ему холодно стоять вот так, и он машет рукой, указывая направление, а сам быстро бежит в комнату, натягивая худи и повязывая вокруг шеи шарф. Бэкхен хозяйничает на кухне, привставая на носочки от холодного пола, и Лухан разувается, опускаясь перед ним на корточки и помогая надеть тапки. Он отходит и садится задом-наперед на высокий стул, оборачивая вокруг ножек свои ноги, чтобы не мерзнуть, и складывая руки на спинку. - Ты правда будешь меня кормить? - вырывается у него и Бен невольно улыбается, тронутый поступком своего нового знакомого, открывает мусорный контейнер и видит там лишь пару упаковок от рамена и несколько — от сигаретных блоков. - Три дня назад, - отвечает Лу на незаданный вопрос Бена и тот невольно хмурится, недоумевая, как можно не есть три дня. - А на сигареты деньги нашлись. - От них тепло, - прикрывает глаза Лу и опускает голову на руки, поневоле задремывая. Просыпается он от того, что его волос касаются длинные пальцы и Лу, прежде практически ненавидевший, чтобы к его голове прикасались и допускавший это лишь пару раз в своей жизни, просто поднимает глаза, ничего не говоря. Бэкхен придвигает к нему тарелку с жаренным рисом и Лу чувствует, как от запаха и голода начинает кружиться голова. Останавливается он лишь после третьей тарелки, широко улыбаясь и едва не урча, как большой кот, которому бросили что-то в миску. Бэкхен, тихо посмеиваясь, убирает остатки еды в холодильник и отходит к раковине вымыть посуду. - Черт, у тебя что, только холодная, Лу... - он замирает, чувствуя, как юноша обнимает его сзади за шею двумя руками, крепко, как обнимают дети, невинные и теплые, прижимается изо всех сил,утыкается лбом в макушку и вдыхает запах его волос, прикрывая глаза. Лухан чувствует теплую ладонь на своих руках и буквально слышит улыбку Бэкхена. - Да... Только холодная... Спасибо... - выдыхает Лу и поворачивает к себе Бена лицом. Тот смотрит на него во все глаза, а Лухан улыбается. Ярко и тепло, будто щурясь от солнца. Жаркого и летнего, которого так не хватало в этой сырой квартирке с легким ароматом плесени и ментолового дыма. Бэк хочет пошутить, что его готовка не стоит таких благодарностей, но вместо этого он мягко скользит по спине юноши ладонями и пробирается под худи, поглаживая кончиками пальцев поясницу. - Теплый... - Лухан дышит солнцем Бэкхена, вынуждая жаться все ближе, дышать все чаще, сомневаться и не верить. А потом трепетать, когда тонкие холодные губы находят еще немного тепла и целуют с такой отчаянной нежностью, что больно и грешно думать о чем-то кроме светлой макушки и горячего языка. Лухан с легкостью подхватывает Бэкхена и тот, освобождая руки из-под его худи, обнимает парня за шею, едва чувствительно касаясь губами острых скул. Они смотрят друг на друга долго и томительно, не решаясь сделать следующий шаг, боясь спугнуть и не поймать солнечный лучик на стене...но в один момент просто срабатывает выключатель. Лухан никогда не верил, что так бывает, но тут все происходит так, словно после нарастающего гула ударных начинает играть резкий и такой ожидаемый припев, вызывающий ухмылку и желание вопить во всю мощь легких. Они целуются так жадно, болезненно и грубо, сталкиваются зубами и лижут друг друга в губы, что вскоре у Лу начинают дрожать колени и он, не выдержав, опускает Бена на столешницу, сжимает пальцами его подбородок и выпивает дыхание, горячее, сладкое, глубокое и неторопливое. Бэкхен вплетает пальцы в волосы Лухана, теряется где-то между первым и двадцатым поцелуем, доверчиво отдает свое тепло этому мальчику с выжженной пшеничной челкой и орехово-молочными глазами. Худи летит в сторону, и пока Лу возится с рубашкой Бена, тот резко царапает сильные плечи, ведет по рукам аккуратными ноготками и податливо выдыхает, когда губы Лу, согревшиеся от его поцелуев, касаются груди там, где сердце. - Хочу... - выдыхает Бэкхен, когда влажные поцелуи обжигают низ живота. Лу слегка покусывает белую кожу, скользит по ней языком и стягивает с юноши брюки, шепча: - Не холодно? От этого шепота щемит где-то глубоко внутри и Бен качает головой, проводя подушечкой пальца по тонким губам Лухана и чувствуя, как тот с благоговением касается его пальцев, на миг задерживая дыхание. Бэкхен и раньше слышал, что его пальцы восхитительны, но сам чувствует он это именно сейчас, видя, как темнеют глаза Лу, опьяненного им. Лухан проводит носом от колена к бедру, греет нежную кожу, улыбается и тихо смеется, потираясь щекой о полувозбужденный член своего гостя, словно маленький котенок, которого положили на колени, не обделив случайной лаской. Бену неудобно лежать на холодной столешнице, болит спина, но он с жадностью перебирает эти немягкие волосы своего нового знакомого, жмурясь от прикосновений горячего языка к головке через ткань. Лухан останавливается лишь тогда, когда Бэк ноет и шире раздвигает ноги. Тогда Лу стягивает с него боксеры и медленно скользит языком от самого основания, касаясь каждой вены, играя с крайней плотью и поглаживая любовника прохладными пальцами между ног. - Мало... - выдыхает Бэкхен и вскрикивает, когда горячая теснота слишком резко окутывает его член. От контраста этого жара и холодных пальцев сносит крышу и он, держась одной рукой за столешницу, а другой за волосы любовника, начинает плавно приподнимать бедра, всхлипывая и выстанывая «мало...мало...». Ему настолько мало Лухана, что когда сухие грубоватые пальцы проникают в его тело, слегка поглаживая стенки, парень жалобно ерзает, протяжно застонав на всю квартиру. Лухан отстраняется и касается губами его живота. - Можно? - Лухан... Я хочу тебя... - шепчет Бен и притягивает к себе любовника, помогая проникать в себя. От члена Лу нестерпимо горячо, боль проходит электрическим разрядом по организму, но когда тот плавно ведет бедрами, изучая Бэка, находя тот угол проникновения, который заставляет Бэкхена до хруста прогибаться в спине и кричать, он приподнимается и касается губами его губ: - Еще. Лухан думает, что Бен имеет опыт в тиклинге, когда тот проводит, надавливая, пальцами по его ребрам, а затем мягко касается самыми подушечками. У Лухана от щекотки поджимаются пальцы на ногах и он рычит, чувствуя новый прилив жара в паху, рычит, несмотря на больное горло, несмотря на то, что голос от этого совсем пропадет. Бэкхен плавит нервы, обжигает кожу, он убивает его своим теплом, заставляя таять нечто совсем глубокое и темное, то, что замерзло десяток лет назад, а то и больше. Это слегка болезненно, но Лу вдыхает свое солнце, ловит губами его лучи на нежной коже и кусает, кусает так, чтобы удостовериться, что все не сон, не очередная игра обкуренного воображения. Но Бэкхен рядом, он горячий и жаждущий. Он закидывает ногу на плечо любовника и Лухан касается губами колена, прикрывая глаза. Они двигаются плавно, ловят вздохи друг друга, не торопятся, чувствуют каждый удар сердца о ребра, каждый сдавленный стон, каждую каплю пота, каждый шепот. В какой-то момент Бену становится похуй на все — на холодный стол, открытое окно, на то, что в квартире пахнет сыростью, на то, что он, собственно, знает Лухана лишь несколько часов. Он кусает губы и всхлипывает, стонет, не скрывая голоса, и сходит с ума от неторопливых движений члена внутри. Лу потирает головкой там, где «о, Боже, лишь не останавливайся», он облизывает губы и медленно гладит прохладными пальцами влажный от смазки член Бэка. - Лу... - М? - шепчет он, раскрывая огромные глаза и тая от сладких, словно клубничный щербет, стонов любовника. - Кончи в меня... - бормочет Бэкхен, приподнимаясь и прижимая к себе китайца. Тот рычит, слыша его просьбы, опускает ногу с плеча и подтягивает к себе за талию, прогибая в спине. Развратной мелодией в кухне звучат шлепки влажных тел, за окном по-прежнему дождь, крупный и искрящийся в свете луны. Они рычат и судорожно стонут, выцарапывая друг на друге свои символы желания, позволяя осени затопить сознание и душу, согреваясь губами и дыша рвано, нервно и испуганно. Лухан кончает первым. Он ловит поцелуй Бэкхена, на краю сознания думая, что сгорел, рассыпался пеплом по застывшему полу своей жалкой квартирки. Потому что это слишком. Бэкхен кричит под ним, чувствуя в себе сперму Лу и резкие движения сильных пальцев на члене. Он до боли выгибает спину, вцепляется в сильные плечи и поджимает пальцы на ногах, судорожно всхлипывая и чувствуя, как сперма толчками выплескивается в прохладную ладонь Лухана. Они не могут дышать. Легкие скованы железными прутьями, разорвать которые может помочь лишь сигаретный дым. Не выходя из любовника, Лу дотягивается до лежащей рядом пачки сигарет и достает две, одну сжимая губами, а другую поднося к губам Бэка. Он щелкает зажигалкой и глубоко затягивается, чувствуя, как сердце возвращается в обычный режим работы. Наклонившись, он прижимается табачным светлячком к сигарете Бена и дарит ему еще один поцелуй, на этот раз сигаретный. Бэкхен приподнимается на локтях, обнимая любовника ногами и улыбаясь от того, что тот не торопится размыкать контакт. Он смотрит на пшеничную челку, потемневшие от страсти глаза и влажную шею. И шепчет: - Ты светишься, знаешь? Лухан вздрагивает, наклоняется, прижимаясь лбом к груди любовника. И улыбается. Когда на улице во всю идет снег, а парочки спешат на свидания в канун Рождества, Лухан и Бэкхен сидят на диване в гостиной, накрывшись огромным пледом и целуясь. Их квартира давно перестала пахнуть сыростью. Теперь она пахнет кимчи, моющим средством, обойным клеем и Бэкхеном. Пол давно перестал быть ледяным. Давно перестало быть ледяным и сердце Лу. Его растопили губы со вкусом ментола, так же, как и его собственные, только любимые. На голове Лухана красуются оленьи рожки, а Бен одет в красный колпак Санты. Лухан думает, что ледяная осень закончилась горячей зимой, зимой рядом с собственным, живым и дышащим генератором. Его солнце имеет восхитительные пальцы, зацелованные губы и шоколадные глаза, в которых Лухан видит свое отражение. Он касается татуировки под ухом Бэкхена и шепчет: - Тепло...