Easy

      — Я не буду с тобой нежничать.       Он сказал ей это, когда она впервые взяла в руки меч. Она никогда не будет такой же сильной или быстрой, как он. Но то, с чем ей придётся столкнуться, то, что скребётся об избитые стены Каэр Морхена, тоже не будет её щадить. И зачастую они сильнее и быстрее него.       — Тогда, что насчёт тебя? — спросила она, не впечатлённая его словами. Он бы её понял, если бы так же валялся на спине, измазанный в грязи, с темнеющими на щеках синяками.       — Я умнее их, — ответил он, — и охереть какой везучий. Цири вздохнула и упёрлась руками в колени:       — Подожди, мне нужно немного...       Он наносит удар и наблюдает как она снова падает на землю. Её лунно-бледные волосы были настолько пропитаны грязью, что она могла бы сойти за кого угодно, за любую крестьянскую девочку в любой деревне любой части континента. В душе он сочувствовал ей, что она ей не была.       Какой-нибудь другой опекун мог бы заволноваться, увидев её там, на земле. Но он только сказал:       — Вставай, львёнок.       Её глаза распахнулись. Она встала, пошатываясь, и оскалила зубы:       — Я не львёнок.       — Нет? — спросил он, пока они кружили вокруг друг друга. Небо над ними было цвета серой гальки и грозилось бурей.       — Нет, — сказала она с раздражённым рыком, — Не львёнок.       — Тогда кто же ты?       Геральт, наверное, чувствовал себя виноватым за её порезы, ссадины и раненое маленькое сердечко. И, наверное, он был слишком мягок в первые дни их знакомства.       Новое место с этими странными залами, тысяча вещей, которые он запретил ей трогать, десяток дверей, которые ей не стоило открывать и слова, которые никогда нельзя произносить. Новые люди - такие же ведьмаки, как он. Хотя, конечно, не совсем. Не совсем как он. Они не мечтали о ней, пойманные уловкой судьбы. Они не страдали от разлуки с ней.       В каком-то смысле она, наверное, чувствовала то же самое. Его дитя-неожиданность.       Вот почему поначалу он позволял ей приходить к нему в кровать. С широко раскрытыми глазами, со сжимающимися руками и слезами на щеках, потому что кошмары, которые ей снились, были гораздо страшнее кошмаров крестьянских девчонок.       Tata Геральт, — дразнили ведьмаки.       Tata, — смеялись они, — не покатаешь нас верхом?       Tata, — шутили они, — не нарежешь ли ты нам хлеба?       Tata, — ворковали они, — не хочешь пожелать нам спокойной ночи?       В то время она была не такой самостоятельной. Не такой сильной. И хотя он пытался оттолкнуть её, но её голос, тихий и сломленный, но по-девичьи милый, однажды произнёс, слегка подрагивая:       — Tata, пожалуйста.       Это казалось правильным. Только он должен был заботиться о ней с самого начала. Даже когда он пытался сбежать на другой конец континента, чтобы этого избежать.       Он уступил. В те дни в Каэр Морхене было слишком холодно. Он развёл костёр и завернул её в меха, ещё тёплые от его собственного тела. Для себя же он соорудил логово из ткани, которую смог найти рядом с собой.       — Вернись, — прошептала она, когда до неё дошло, что он делал.       Он вернулся.       Бесшумно пробрался к ней, оставив расстояние между ними в шесть рук. В тот первый раз он едва ли отдохнул. Но стало легче, когда она прибежала к нему с мокрыми глазами, с колотящимся в груди сердцем. Он приучился освобождать место рядом с собой. Пока она не стала умолять его сократить расстояние, позволяя ему всё меньше и меньше отдаляться. Шесть рук. Потом четыре. Две.       Ветер бушевал, перекликаясь с хлеставшим изо всех сил дождём. Погода была точно такой, как и обещала гроза, нависшая над небом в тот день, когда они с Цири закончили тренировку.       Дверь со скрипом открылась. Фигура, что была на несколько голов ниже всех остальных в замке, прошла в комнату.       — Геральт, — прошептала она, — Ты здесь?       Не дождавшись ответа, она распахнула дверь и проскользнула внутрь, тихо закрыв её за собой.       Её глаза, большие и сияющие, и, к счастью, сухие, скользнули по его телу, от ног до головы, задержавшись на книге в его руках. Он давно погасил свечи - в лунном свете он видел достаточно хорошо, в отличие от неё.       Они с минуту таращились друг на друга, прежде чем он сказал:       — Ты уже слишком взрослая, чтобы приходить ко мне со своими кошмарами, Цирилла.       Он думает, что это достойная попытка, хоть и обречённая на провал. Сколько раз он уже это говорил? И какой был результат?       Она сказала то же, что и всегда, то, перед чем он не может устоять:       — Пожалуйста, Tata.       Ещё один пристальный взгляд. Желудок застрял в его горле, а кровь налилась в тех местах, где не должна. Красивая девочка с необыкновенно мутными глазами. Предназначенная ему. Принадлежащая ему.       Быстрым движением руки он откинул одеяло, освобождая для неё место. Плащ соскользнул с её плеч в ту же секунду, как она дёрнула за шнурок.       К своим семнадцати годам, Цири находилась в одном шаге от зрелой, сформированной женщины. Грудь, плотно прилегающая к ночнушке, и мягкие, округлые бёдра напоминали ему, что она давно переросла свою подростковую одежду. Но другой у неё не было.       Он уже давно привык обнимать её по ночам так, как ей нравилось. Именно она управляла им в эти моменты. На одном плече, как на подушке, улеглась её голова. Другая рука обвилась вокруг её талии, когда спина прижалась к его животу. После уговоров бедро Геральта оказалось между её ног. Она без нижнего белья, а он только в длинной рубашке что позволило почувствовать её горячую промежность своей кожей.       Он до сих пор помнил, как она впервые покачивалась на его бедре, доставляя себе удовольствие. Широко раскрытые глаза. Смущение. Желание. Решимость. (И его поражало до сих пор, как она могла так много повидать в жизни, но при этом так мало знать о ней.)       Геральт чувствовал себя пьяным, одурманенным, когда, шатаясь, поднялся с постели после того, как её дыхание выровнялось. Он тоже ощущал смущение и желание, когда стоял у двери в их комнату и трахал свой собственный кулак. Не прошло и минуты, как он кончил, задыхаясь и вздрагивая, едва не теряя сознание. После этого всякий раз, стоило ему закрыть глаза, на него устремлялся полный наслаждения взгляд Цири.       (Сколько раз с того случая он ходил в бордель, выбирал самую стройную и бледнокожую девушку и трахал её до тех пор, пока она не теряла сознание, не слабела под ведьмачьим напором и жёсткостью и, боги, как он не мог остановиться и оставался в ней даже после того, как она засыпала, но даже просыпаясь вместе с его шёпотом "Мой львёнок"... он всё ещё был внутри.)       Так было всегда: Цири находила удовольствие в его теле - его бедре, его пальцах, а Геральт ждал, пока она не заснёт, прежде чем провалиться в этот грех следом.       Однако. Большинство ночей они просто спят. В такие ночи стыд не сжирал его слишком сильно. Но если она просит, он не в силах отказать ей в чём-либо. Не здесь. Не в этой кровати и не в этих четырёх стенах его комнаты.       Не тогда, когда она так сладко его об этом упрашивает.       Он почувствовал запах того, что она собирается спросить, ещё до того, как она озвучила это вслух. Она увернулась от его бедра. Темнота была почти кромешной, но ей не понадобился свет, чтобы взять его руку и провести ей по своему животу. Трепет пробрал её до позвоночника, будто движение его руки, его прикосновение было для неё неожиданным.       Геральт не смог ей не помочь. Он обхватил пальцами подол её ночной рубашки и не успел подавить гортанный выдох, когда его сжатый кулак коснулся шелковистой кожи внутренней стороны ноги Цири. Он оставил его там - намного выше её коленей, но не достав до того места, где, он знал, она уже была влажной.       Каждый раз он пытался остановить её здесь, на этом моменте. Он не подначивал её, он пытался быть лучше, он...       — Пожалуйста? — спросила Цири. И он это сделал. Он не мог отказать ей. Никогда не мог. И теперь, когда он знал её голос в момент удовольствия с ним, Геральт подумал, что никогда не сможет.       Его руки не были созданы для нежности, но он старался изо всех сил, поглаживая её. Нежный в тех местах, к которым позволено прикоснуться только ему. Мягкий, как и её шёпот Tata.       — Вот так? — спросил Геральт. Его голос охрип. Цири лишь тихо ахнула и кивнула, стараясь двигать бёдрами под ритм его рук, — Да? — вопрос граничил с рычанием, — Тебе это нравится, не так ли?       — Да, — простонала она в подушку, — Да, пожалуйста, я...       — Я знаю, — он вжался в неё и облегчённо выдохнул. Потому что это слишком. То, как она извивалась, пробуждало в нём что-то чудовищное. Что-то ужасное, голодное, что могла дать только она, и чем больше она давала, тем больше он хотел.       — Ты постоянно думаешь об этом, правда? — спросил он горячим шёпотом на ухо, отчего Цири заскулила, впилась напряжёнными пальцами в его предплечье, — Постоянно хочешь забраться в мою постель, да? — и, больше для себя: "Какая безрассудная девочка".       Её бёдра напряглись. Когда она заговорила, её голос звучал одновременно мечтательно и рассудительно:       — Прости, я просто...мне это нужно, я не...я не знаю... мне некого больше попросить об этом, Tata.       Злобный рык вырвался из его рта прежде, чем он его остановил. Движимый инстинктом, он перевернул их тела, уложив Цири на живот. Она вскрикнула, но ведьмак успел заглушить звук, прижав Цири лицом к матрасу. Он боролся за крупицы оставшегося самоконтроля, но всё равно слышал тон своего голоса и наблюдал как тот пускает дрожь по её позвоночнику:       — Нет. Никого. Другого.       Что может дать ей кто-то, чего не может он? Это больше, чем узы древнего договора. Он весь - пульсирующее, разъярённое сердце зверя, защищающее то, что принадлежит ему. Девушка попыталась что-то сказать, но не смогла, прижатая его ладонью. Ему достаточно было одной руки, чтобы подтолкнуть её и поставить на колени.       — Ты заигрываешь с мальчиками в деревне, Цирилла?       — Нет, нет, я...       Она оборвала себя, застонав, когда его пальцы снова нашли её.       — Они не узнают, каково это, — пробормотал он, — Им не будет дела до того, как сделать тебе хорошо. Никогда.       Настала его очередь стонать. Она прижалась задом к его твёрдому члену, отчего тот вздрогнул. Всё, что удерживало их от контакта - это два тонких кусочка ткани. И её пальцы, задрав подол рубашки на ягодицы, исправили это.       Ещё один протяжный стон вырвался у него сквозь зубы. Она поразительно кругленькая, достаточно, чтобы Геральт её сжал и впился зубами.       — Tata, пожалуйста...       Она даже не знала, о чём просила его. Несмотря на это, он ввёл пальцы глубже, приоткрывая её тугую плоть. Геральт хрипло застонал и убрал руку.       — Так много влаги для такой маленькой девочки.       Для него всё конечно. Весь его самоконтроль, самоуважение, вся его вера в то, что он может быть лучше. Всё это исчезло, когда он скользнул своим возбуждением в липкую впадину её сомкнутых бёдер.       Цири задохнулась и всхлипнула, смущённая удовольствием, когда он начал двигаться между её ног, но не внутри. Раздался вдох, будто она хотела что-то сказать, но после...       Медленными, массирующими движениями он надавил на особенно чувствительное место. Глубоко, из самого нутра, толкаясь о его член, она застонала, ища то наслаждение, о котором не знала, то удовольствие, для которого она еще слишком юна, чтобы оно было ей понятным. Геральт почувствовал, что она кончила по короткому вскрику в постельное бельё, по дрожанию её ног, по тому, как она обмякла в его руках.       — Никого другого, — прошептал он, всё ещё скользя меж её бёдер, оттягивая неизбежное, — Когда ты... когда тебе будет нужно... ты придёшь ко мне, ты поняла?       Он снова приблизился к ней, к её распухшей выемке, но она увернулась от него. Когда она повернулась, её лицо светилось доверием, страхом, желанием и возбуждением, таким абсолютным, что оно почти затмило всё остальное.       — Я не могу...не могу снова...       Тонкие блестящие дорожки слёз стекали по её щекам. Геральт подумал о том, что хотел бы узнать их вкус.       — Ты можешь...       — Это больно...       Он схватил её сзади за шею:       — Ты сделаешь это.       Её протест, должно быть, наигранный, потому что она забилась в тисках его тела, как животное, ища удовольствия, которое он собирался ей дать, которое он заставит её принять. Она глотала воздух, хныкая и выкрикивая что-то бессвязное в роде "нет", "пожалуйста", "ещё".       — Прекрати, — Геральт ударил рукой, свободной от её тела, по стене. Это было грубо, но он держался за остатки благоразумия из последних сил, — Прекрати дёргаться, или я закончу то, что начал, прямо в тебе. Это то, чего ты добиваешься?       Никакого сопротивления. Только туго скрученное напряжение перед её надвигающимся оргазмом и словами "да, Tata, пожалуйста".       Толчок, второй, и он кончил в след за ней. Жидкость растеклась по её упругой ягодице и крепким бёдрам, слегка попав в нежную ложбинку, выставленной ему напоказ изгибом тела.       Геральт упал на кровать за Цири. Тишина должна была поглотить их, но вместо этого он слушал хриплое дыхание девушки, тяжёлые вдохи и выдохи, вызванные пережитым и усталостью.       — Ты никогда раньше этого не делал, — пробормотала она.       Ведьмак поднялся на колени, всё ещё оставаясь по обе стороны от её бёдер. Она обомлела и вжалась в подушку. Он и прежде был очарован ей, смотря на неё, сонливую, с мягким голосом, пускающую слюни в подушку, но это ни шло ни в какое сравнение с тем, что сейчас она не пыталась выскользнуть из-под него, а наоборот, только глубже вжималась в постель, позволяя его содержимому высохнуть на её теле. Он провёл рукой вверх и вниз по её спине ровными, успокаивающими движениями.       — Когда я была девчонкой, — начала она (и на мгновение, когда он замечает изгиб её доверчивой улыбки, он думает, что она всё ещё такая), — Мне говорили, что всё будет иначе. Что мужчины не будут... Я думала, что он будет внутри меня.       Он не успел одёрнуть свою расчетливость и сказал:       — Ты здесь слишком узкая, — Геральт опустил руку на её спину и провёл костяшкой пальца по её припухлости. Цири покрылась мурашками, — Тебе не нужно торопиться. Будь терпеливей.       Она хмыкнула.       — Терпение. Моя бабушка тоже так говорила. Что я пойму, когда вырасту. Но я уже выросла.       — Недостаточно, чтобы принять меня, — сказал он и усмехнулся, но тут же увидел, как ещё одна волна мурашек пробежалась по её телу.       — Тогда, когда будет достаточно, ты покажешь мне?       Рассвет на следующий день яркий, чистый и ясный, после вчерашней грозы. Геральту не требуется полноценный сон, поэтому он встал раньше Цири и занялся тем, чем занимался большинство дней в замке. Он приготовил завтрак и собрал оружие для спарринга. Но на завтрак она не явилась, а время до их тренировки тянулось мучительно медленно.       Он постучал в дверь её комнаты и открыл только после её мягкого "входи"       Обнаженная, в одних брюках, Цири крутилась возле зеркала, эффектно освещённая солнцем. Нежно розовые соски, ключицы, в которые хотелось впиться зубами, губы, выражающие задумчивость. Вид, которого он лишился вчера, потому что накинулся на неё, словно животное.       Он быстро захлопнул дверь, хмуро посмотрев на неё:       — Как ты поняла, что это я? Кто угодно мог...       — Твои шаги звучат не так, как у остальных, - ответила она, собирая волосы в хвост.       Только теперь он увидел, что она разглядывала в зеркале. Коллекцию синяков, усеивающих её кожу, словно созвездия. Ужас заставил его застыть на месте.       — Цирилла. Ты в порядке?       Она встретила его взгляд в зеркале.       — Ты сказал, что не будешь со мной нежничать.       Геральт не понимал, что ему с этим делать.       — Ты опоздала на тренировку, львёнок.       — Я не львёнок, — сказала она мрачно, — Больше нет.       Он задал ей тот же вопрос, что и накануне:       — Тогда кто же ты?       Цири пожала обнажёнными плечами:       — Ещё не знаю, Tata. Но я выясню.