***
Утро редко бывает добрым, и конкретно это, ознаменовывающее начало понедельника, полностью подтверждает правило. — Чонгу-у-ук! — раздается из-за стены оглушительный бас. — Пора вставать! В школу опоздаешь! Разбуженный криком отца альфа глубоко вздыхает и трёт кулаками заспанные глаза. Он с кряхтением потягивается и ногой сбрасывает с себя тяжелое одеяло, но тут же натягивает его обратно до самого подбородка. В комнате почему-то холодно, и сырой воздух моментально охватывает тело, вызывая мелкую дрожь. Чтобы не растерять остатки тепла, Чонгук осторожно высовывает из-под одеяла руку и тянется к прикроватной тумбе, на которой лежат две с вечера подготовленные толстовки. Чуть поразмыслив, какую он наденет сегодня — серую, с навсегда въевшимся пятном от машинного масла в области живота; или черную, рукава которой забрызганы мелкими каплями белой фасадной краски, — Чонгук останавливает свой выбор на черной и утягивает ее под одеяло, чтобы после недолгого копошения встать с кровати тепло одетым. Подтянув выше пижамные штаны и сунув ноги в розовые пушистые тапочки в виде ушастых кроликов, альфа беглым взглядом скользит по стене своей комнаты, которая обклеена плакатами с изображением рок-групп, скрывающие дыры и потертости на посеревших от времени старых обоях. Находит глазами и улыбается черно-белой фотографии, что приколота булавкой к стене поверх постеров. — Привет, пап. Чонгук подходит ближе. С легкой грустью смотрит на молодого омегу, родное лицо которого они с отцом теперь могут увидеть только на фотографиях. Альфа легонько проводит кончиками пальцев по траурной черной ленте в нижнем правом уголке снимка, но вздрагивает от неожиданности и спешит на выход из спальни, когда из соседней комнаты раздается повторный крик: — Чонгук! Так ты проснулся или нет? Дом семьи Чон совсем небольшой. Одноэтажный. С прилегающим к строению низеньким сарайчиком, который глава семьи переоборудовал в гараж-мастерскую. С двумя спальнями и совмещенной кухней-гостиной, в которой альфа и находит отца, как только выходит из своей комнаты, отодвинув сухо прошелестевшую под рукой бамбуковую шторку, уже много лет заменяющую дверь. Хлопочущий у плиты старший альфа, отвлекаясь от приготовления завтрака, оглядывается на сына и ясно улыбается ему, но Чонгука этим утром мало радует запах жареного бекона и беззаботное настроение отца. — Батя, ты нафига окна нараспашку открыл? — усаживаясь за стол, спрашивает Чонгук. — Холод собачий! — Готовлюсь к ревизии дома. Страховой агент должен к нам приехать через пару часов, — звучит незамедлительный ответ. — Если я смогу доказать, что теплоизоляция стен пришла в негодность, то страховая компания выплатит мне неплохие денежки на ремонт. Сможем не только купить краску, чтобы докрасить фасад дома, но и тебе на новые кроссовки с джинсами останется. — О, спасибо, — от души благодарит Чонгук отца. — Не за что, — добродушно улыбается тот и тут же наставительно добавляет. — Я же твой отец, а родители всегда найдут способ порадовать своего ребенка. Альфа снова отворачивается к плите, чтобы перевернуть шипящие на сковороде кусочки поджаренной свинины и выключить протяжно засвистевший чайник, а Чонгук, потерев ладонью кончик замерзшего носа, с восхищением глядит на отца. Тот, словно не замечая ворвавшийся в дом холод, стоит одетым лишь в широкие спортивные штаны, а с мокрых после принятого душа волос непрерывно срываются тяжелые капли воды, чтобы исчезнуть в ворсистой мягкости наброшенного на плечи узкого полотенца. Чонгук по праву гордится своим отцом, ведь тот еще совсем молодой, высокий и широкоплечий, с умеренно подкачанным и разукрашенным татуировками телом. На спине отца выбит злобно оскалившийся волк, на груди — две широко разинувшие пасти змеи, которые соприкасаются хвостами где-то в области солнечного сплетения. Но больше всего альфе нравится рисунок сердца на правом предплечье отца, в центре которого написано имя любимого омеги — того, кто был истинным и подарил жизнь самому Чонгуку. — Прикури мне сигарету, а то руки заняты, — отвлекает от молчаливого созерцания просьба старшего альфы, который успел залить кипятком насыпанный в кружки быстрорастворимый кофе, разложил по тарелкам бекон и теперь воюет с прилипшей к сковороде яичницей. Скрипнув расшатанным стулом, Чонгук встает из-за стола и подходит ближе к отцу. Берет со столешницы кухонной тумбы распечатанную пачку и достает сигарету, которую раскуривает от огонька дешевой пластиковой зажигалки. Благодарно кивнув, отец подхватывает губами протянутую сигарету и жадно пыхтит ею, выпуская через нос струи густого дыма, а Чонгук, немного подумав, достает из пачки ещё одну, теперь уже для себя. С трудом разыскав затерявшуюся среди пачек рамена, банок с консервированным тунцом и упаковок пива жестяную пепельницу — три дня назад отец получил зарплату и сейчас на кухне царит гастрономическое изобилие, — Чонгук берет ее в руки и возвращается на свое привычное за обеденным столом место, чтобы закурить, задумчиво пуская к потолку колечки дыма. — Не кури на голодный желудок. Это вредно, — сцепив зубы, чтобы случайно не выронить зажженную сигарету, цедит старший альфа. Чонгук широко улыбается, услышав совет. Иногда в отце просыпается потрясающе заботливый родитель… — А впрочем, делай что хочешь, взрослый уже. … который снова крепко засыпает спустя несколько секунд. Закончив с приготовлением завтрака, старший альфа гордо ставит на стол перед сыном тарелку и кружку кофе. Растрепывает ладонью чонгукову шапку черных, чуть вьющихся волос и коротко чмокает в макушку. — Ешь быстрее, а то остынет. Чонгука дважды просить не надо. Он делает несколько частых, но глубоких затяжек, докуривая сигарету, тушит окурок в пепельнице и хватает столовые приборы. Под одобрительным взглядом отца, который садится напротив, низко склоняется над тарелкой, быстро поглощая незатейливый завтрак. — Какой ты у меня уже большой вырос, — открыто умиляется старший альфа. Чонгук, опасаясь поперхнуться, согласно мычит с набитым ртом и делает осторожный глоток кофе. Замечая, что чужая сигарета так же окончательно истлела, толкает рукой пепельницу, которая, скользнув по столешнице, останавливается рядом с тарелкой отца, но тот, игнорируя жест сына, раздавливает почти потухший огонек о поверхность стола и щелчком пальцев отправляет смятый фильтр в стоящее у мойки мусорное ведро. Естественно, не попадает, и окурок, ударившись о бок пластикового ведра, отскакивает в сторону и замирает рядом с пятном от засохшего кетчупа. Немного левее от этого пятна белеют крошки от нечаянно рассыпанных чипсов. А еще на полу виднеются брызги газировки, которые уже успели потемнеть от слоя прилипшей к ним пыли. Беспорядок в доме привычен не только для Чонгука, но именно в это утро отец, придирчиво осмотрев все вокруг, неодобрительно качает головой. — Когда вернешься из школы, вымой посуду и пол. — А ты? — возмущенно вскидывается Чонгук, которого совсем не прельщает перспектива в одиночку драить полы. — А я буду занят, — разводит руками отец. — После того, как улажу все дела со страховой компанией, я договорился встретиться в баре с моим давним школьным другом. Мы не виделись уже лет пять, и отказываться от этой встречи я не собираюсь. — Может, просто расстелем ковер? — пытается отыскать компромисс Чонгук. Оба альфы оценивающе смотрят на свернутый в тугой рулон огромный палас, который стоит прислоненным к стене в дальнем углу комнаты. — Нет, ковер расстилать не будем, — с явным сожалением в голосе, принимает окончательное решение глава семьи. — Выглядит он дерьмово, даже хуже, чем не мытые полы, а завтра к нам припрутся люди из органов опеки, и поэтому ты, Чонгук, должен будешь навести чистоту в доме. Не хочу, чтобы мне опять выговаривали, какой я плохой отец, который растит ребенка в антисанитарных условиях. И почему к нашей семье прицепились эти чертовы бюрократы? — Они от нечего делать придираются, — озвучивает предположение Чонгук, который тоже понятия не имеет, почему их вполне благополучная семья находится под особым контролем. — Я много раз им объяснял, что у нас всё хорошо, — всё больше распаляется старший альфа, с трудом сдерживая рвущееся наружу негодование. — Разве того, что я уже сделал, им недостаточно? Я купил этот чудесный дом, ращу замечательного сына… — Вообще-то этот дом вам с папой дедушки подарили на свадьбу, — фыркает от смеха Чонгук. — И они его не купили, а взяли в ипотеку на двадцать пять лет. До сих пор, как дебилы, каждый месяц в банк деньги носят. — Это неважно! — прерывает сына старший альфа. — Главное, что я обеспечиваю тебя всем необходимым. Или тебе чего-то не хватает? — Всего мне хватает, — заверяет Чонгук. — А если ты мне ещё немного денег дашь, то будет вообще замечательно. — Зачем тебе деньги? — настораживается отец. — Ну… на личные расходы. — Еда в буфете, пиво в холодильнике, сигареты и презервативы можешь взять в тумбочке у моей кровати. Какие ещё у тебя могут быть личные расходы? Чонгук тяжело вздыхает и отводит в сторону взгляд. — Если ты нашел симпатичного омежку и хочешь его порадовать подарком, то сам зарабатывай на это деньги, а не клянчи их у старика-отца. — Бать, какой ты старик? Тебе всего тридцать три года. — Вот именно. Мне тридцать три года, и я прекрасно понимаю, чем это может закончиться. Сначала ты попросишь деньги якобы на мороженое, потом — на поход в кино, а после окажется, что всё скопленное было спущено на косяк. — Я дурью не балуюсь, — обиженным голосом тянет Чонгук, надеясь разжалобить отца, но тот остается непреклонен. — Сынок, ты же альфа! Добытчик! Как ты потом собираешься обеспечивать свою семью, если сейчас не способен заработать даже несколько жалких купюр? Бери пример с меня и не будь бездельником. Чонгук ни разу не бездельник, да и вообще, несмотря на юный возраст, считает себя очень даже неплохим добытчиком. Например, он умеет весьма жалобно выглядеть перед работниками служб социальной опеки, чтобы те направили в его школу нужные бумаги для выдачи талонов на бесплатное питание и в придачу снабдили необходимой канцелярией; но не настолько плачевно, чтобы эти же самые работники упекли его в интернат для несовершеннолетних. Чонгук считает, что для своего возраста он умеет очень многое, но мыть в одиночку полы всё же жуть как неохота, и поэтому он предпринимает попытку получить от этого мало радостного занятия хоть какую-то пользу. — Бать, а если я во всём доме приберусь, ты мне за это заплатишь? — поймав недоуменный взгляд отца, объясняет, загибая пальцы: — Ну, так делают во многих семьях. Родители платят детям за хорошие отметки в школе, за выполненные домашние дела, за примерное поведение… — Чонгук, — перебивая рассуждения сына, укоризненно басит старший альфа. — Мы же одна семья. Самое последнее дело наживаться на родственниках и требовать с них деньги. Ты и омеге своему счет выставлять будешь за всё, что сделал для него? — пристыженный сын отрицательно мотает опущенной головой. — Вот и со мной не торгуйся. Вечером быстренько уберешься и можешь отдыхать. К ужину меня не жди, я вернусь поздно. После встречи с другом надо будет заскочить к Джисону. Ты же помнишь старину Джисона? Всех многочисленных родительских друзей Чонгук вряд ли сможет запомнить и выучить, даже если ему предоставят их полный список, но расстраивать отца своей невнимательностью он не хочет и поэтому вполне бодро отвечает: — Конечно же, помню! Дядя Джисон — мой любимый дядя! — Это странно, — задумчиво трет подбородок пальцами старший альфа, — учитывая, что Джисон последний раз приходил к нам в гости, когда тебе ещё пяти лет не было. Ну, неважно. Просто я хотел тебя предупредить, что вернусь домой очень поздно, потому что у машины Джи опять забарахлил двигатель, и мы вдвоем будем его перебирать. Недоброе утро начинает окрашиваться в яркие радостные тона. Альфа внимательно смотрит на отца, складывая в уме всю полученную информацию. Сначала отец выпьет в баре, потом будет зависать черт знает где, ремонтируя двигатель чужой машины, что тоже вряд ли обойдется без алкоголя. И это значит, что мотоцикл отца вечером будет в полном чонгуковом распоряжении! Чонгук от предвкушения закусывает нижнюю губу и смотрит на стоящий в гостиной облупившийся сервант, за мутными стеклами которого хранятся украшенные рожками два шлема и драгоценные ключи. Мотоцикл старшего альфы чаще всего стоит разобранным — древний драндулет нуждается в постоянном ремонте, — но именно сейчас тот редкий случай, когда он на ходу. Отец появится дома лишь глубокой ночью, и поэтому этот вечер для Чонгука будет наполнен ветром и оглушающим ревом двигателя, быстрой ездой, что так похожа на полет, и… — Снова тронешь мою ласточку, и я откручу тебе яйца, — по одному лишь устремленному на сервант взгляду альфа безошибочно читает мысли своего сына. — Даже не мечтай о мотоцикле, а лучше иди собираться в школу, чтобы твой классный руководитель снова не надоедал мне звонками и тупыми вопросами из серии «а где сейчас находится ваш сын» и «когда он научится вовремя приходить на первый урок». Утро снова становится серым и унылым. Чонгук вылезает из-за кухонного стола и плетется в свою комнату. Он меняет пижамные штаны на рваные на коленях джинсы. Скидывает тапочки и напяливает носки — на левую ногу черный, а на правую — зеленый, потому что второй черный носок найти не удается, — после чего обувается в громоздкие ботинки с толстой тракторной подошвой. Наобум закинув в рюкзак несколько учебников с тетрадями и пенал, выходит из спальни. Чонгук ненадолго задерживается у входной двери, чтобы надеть поверх толстовки легкую ветровку и пригладить рукой нерасчесанные волосы, и уже собирается выйти из дома, как его окликает отец. — Чонгук, кажется, ты кое-что забыл. Старший альфа с улыбкой смотрит на сына и широко разводит руки, и Чонгук, позабыв про все невзгоды паршивого утра, спешит к нему навстречу, чтобы утонуть в крепких родительских объятиях. — Мы с папой тебя любим, сынок. — Я вас тоже очень сильно люблю.Глава 1
8 апреля 2022 г. в 22:36
— Я поднимаю эту чашку чая, чтобы выпить за долгожданное трудоустройство нашего дорогого Пак Чимина, — торжественно провозглашает омега и чокается фарфоровым бочком своей чашки с той, которая принадлежит сидящему напротив другу.
Омега, которому был адресован прозвучавший тост, нервным движением руки поправляет съехавшие на кончик носа очки в круглой оправе и недовольно кривится, но всё же чуть приподнимает в ответ свой чай.
— Было бы чему радоваться, Юнги, — ворчит себе под нос Пак, объясняя причину отсутствия энтузиазма. — Новая школа и в подметки не годится лицею, где я работал ещё полгода назад.
— Но это лучше, чем полное отсутствие работы, — резонно подмечает до этого хранивший молчание омега, в квартире которого собрались трое добрых университетских друзей.
— Лучше, Тэхён! Значительно лучше, — с надрывом в голосе соглашается Чимин, — учитывая, какие рекомендации написал директор Кан перед тем, как вышвырнуть меня на улицу из своего лицея.
— Может быть, прошлой осенью тебе следовало сосредоточиться на учебном плане, а не крутить любовь со своим начальником? — не скрывая добродушного ехидства, как бы ненароком интересуется Юнги, подворачивая рукава своей белой офисной рубашки. — Я, конечно, далек от педагогики, но что-то мне подсказывает, что учителя должны вкладывать в головы учеников необходимые знания, а не усердно отсасывать директору школы.
— Ты просто душка, Юнги, — Чимин, не впечатленный чужим остроумием, недовольно морщится, продолжая вяло ковырять десертной ложечкой лежащий перед ним на блюдце кусочек торта. — Спасибо, что напомнил.
— Но он прав. Если бы ты не начал роман с директором, то, возможно, до сих пор работал бы в лицее, — меланхоличным, почти отстраненным голосом произносит Тэхён и тут же, словно спохватываясь и извиняясь за некстати озвученное мнение, гладит сникшего Чимина по плечу и быстро добавляет: — Но это в любом случае никак не оправдывает мерзкий поступок подлеца Кана.
— Да знаю я всё. Теперь понимаю, как облажался. Просто… — Пак внезапно запинается и закрывает ладонями лицо. — Господи, каким же я был идиотом! Четыре года, четыре чертовых года я работал, как проклятый! Менял школы, с каждым разом устраиваясь в более высокорейтинговые учебные заведения. Сгребал на себя все, какие только возможно, дополнительные нагрузки в виде классного руководства и ведения факультативов. Перерабатывал по пятнадцать часов в неделю!
С каждым произнесенным словом голос омеги звучит всё отчаяннее, пока не переходит в открытое самобичевание.
— Кто из учителей готов организовать творческий вечер? Пак Чимин готов! — не унимается омега. Несмотря на полугодичную давность, крах карьеры он по-прежнему переживает очень болезненно. — Кто согласен на свой страх и риск повести толпу мало управляемой ребятни в туристический поход? Пак Чимин согласен! Кто будет сопровождать учащихся во время посещения музея? Пак Чимин, конечно, кто же ещё! Я рисовал грёбаные стенгазеты и писал сценарии к нахрен никому не сдавшимся театральным постановкам. Подготавливал детей, а потом ездил с ними на конкурсы чтецов поэзии. А помимо этого посещал курсы по повышению квалификации и занимался репетиторством, чтобы набрать нужные отзывы от благодарных родителей. Все мои ученики, которые были заинтересованы в учебе, получали неизменно высокие баллы на выпускных тестах. Тяжелым трудом я добился, выгрыз право считаться отличным педагогом. Только благодаря собственным усилиям смог устроиться в лучший лицей города… и спустил все свои успехи коту под хвост, раздвинув ноги перед мудаком-Каном!
— Полгода назад ты называл Кана другим словом. Любимым, кажется, — хитро прищуривается Юнги и тут же охает, получив под столом весьма ощутимый пинок от Тэхёна.
— А кто он, если не мудак? — с искренним негодованием в голосе спрашивает Чимин. — В учительском коллективе лицея царила не самая дружелюбная атмосфера. Никаких личных бесед, никаких обсуждений и разговоров, если только это не касалось рабочих вопросов. А директор Кан был со мной так внимателен и мягок. Помогал. Поддерживал. Его ухаживания вскружили мне голову! Как я мог отказаться от романа? Откуда мне было знать, что этот чертов мудак не только давным-давно окольцован, так ещё и готовится стать отцом?
— Мы с Юнги так за тебя радовались, — печально вздыхает Тэхён. Неудача друга воспринимается как личная трагедия. Как ещё один камень на шее, который утягивает в глубину разочарования и недоверия к альфам. — Когда ты рассказывал нам о Кане, мы правда думали, что у вас настоящая любовь. Было здорово втроем мечтать, как после свадьбы ты переедешь жить к мужу, а после вы станете родителями двух очаровательных карапузов и заведете собаку лабрадора.
— Я правда в это верил. И ошибся, — беспомощно разводит руками Чимин. — Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что Кан вёл себя очень подозрительно. Например, он никогда не приезжал ко мне по выходным, и мы редко выбирались на прогулки. Я должен был насторожиться, но как будто ослеп от любви.
— Лучше бы ты от любви потерял дар речи, — перебивает Юнги. — Тогда не стал бы трепаться в учительской о романе с директором.
— Я не трепался, а рассказал по секрету одному коллеге. Единственному, с которым смог сдружиться. Я думал, что мы приятели. Откуда мне было знать, что он распустит обо мне сплетни по всему лицею? — Чимин прикладывает ладони к покрасневшим щекам, чтобы немного остудить раскрасневшуюся кожу.
— Сначала по всему лицею, потом по всей округе, — снова вздыхает Тэхён. — Пока о романе не узнал беременный супруг Кана.
— Если бы вы только слышали, что он мне кричал. При других учителях. При учениках!
— Несложно догадаться, — невесело хмыкает Юнги.
— Я был уверен, что работая в лицее смогу достигнуть новых высот, искренне рассчитывал на помощь любимого альфы, — продолжает сетовать Чимин. — А в итоге директор Кан вышвырнул меня на улицу пинком под зад, напоследок дав такую характеристику, что я своим дипломом теперь могу только задницу подтереть. Я своими же руками разрушил всё, что создавал неимоверным трудом долгие четыре года.
— В этом и заключается твоя основная проблема, Чимин, — хмурится Юнги и залпом допивает остатки уже остывшего чая. Он коротко благодарит Тэхёна за новую порцию горячего напитка, которым хозяин квартиры заботливо наполняет опустевшую чашечку, и снова обращается к сникшему другу. — Ты постоянно ищешь того, кто сможет поддержать и станет надежной опорой. Но тебе этого не надо. Всё, что ты задумал и о чём мечтаешь, ты можешь добиться сам.
— Зато ты у нас просто «мистер самостоятельность», — кисло улыбается в ответ Чимин.
— Спасибо. Я стараюсь, — с наигранной кротостью потупляет взгляд Юнги.
— И как успехи? Похвастаешься? — прожевав кусочек торта, интересуется Тэхён, которому хочется сменить тему беседы и больше не мучить Чимина обмусоливанием его несостоявшейся семейной жизни. — Сокджин мне рассказывал, что ты уже почти выкупил бизнес Чонов.
— Ну, дата сделки ещё не ясна, поэтому я не стал бы утверждать, что семейка Чонов у меня на крючке, — не желая раньше времени радоваться победе, отмахивается от чужих предположений Юнги. Он тянет за узел галстука, ослабляя тугую петлю. — Но, кажется, мое предложение их заинтересовало.
— Ещё бы это им было не интересно, — хмыкает Чимин. — Они практически банкроты.
— Так и должно быть, Мини, — широко улыбается в ответ Юнги. — Наш город слишком тесен. Для Чонов в нем места нет.
— А с их сетью ресторанов что будешь делать?
— Они мне не нужны, — с охотой объясняет Юнги. — Как только договор будет подписан, все позакрываю, чтобы уже через пару лет люди даже названия их вспомнить не смогли. Но мне необходимы торговые помещения, которые сейчас принадлежат семье Чон. Все, до единого.
— И тот дом, который ты нам показывал, тоже? — тихим голосом спрашивает Тэхён.
— Это не просто дом. Это моё родовое гнездо, которое три сотни лет принадлежало роду Мин, а Чоны его отняли, пользуясь своими связями.
— Юнги заточил на врага зубки, — Чимин не упускает случая поддеть друга в отместку за его недавний сарказм. — Боюсь-боюсь.
— Насколько я знаю, твоим родителям выплатили за этот дом очень хорошие деньги, — справедливости ради говорит Тэхён.
— Так и я не собираюсь оставлять Чонов ни с чем, — пожимает плечами Мин. — Пускай продадут мне свой бизнес и валят на все четыре стороны, потому что спокойно жить здесь я им больше не позволю. Это справедливо: сначала Чоны разорили мою семью, а теперь я разорю их.
Юнги делает глубокий вдох, выравнивая сбившееся дыхание, и обводит взглядом чужую комнату. Привычный ослепительно белый интерьер неприятно напоминает стерильность больничных операционных. Здесь нет развешанных на стенах фотографий или репродукций картин. Полки стеллажа пусты, а все вещи надежно убраны за высокие дверцы платяного шкафа. Нет живых цветов в пузатых горшках, а в вазах не стоят букеты. Девственная чистота помещения не нарушается небрежно брошенным на подлокотник кресла халатом или случайно уроненным на пол ярким фантиком. Если бы Юнги не знал, что Тэхён обитает здесь уже почти год, то мог бы подумать, что эта квартира пустует в ожидании своих жильцов.
— А как твои дела, Тэхён? — нарушает затянувшееся молчание Чимин, и омега, к которому он обратился, чуть вздрагивает от неожиданности.
— У меня? Всё по-прежнему, — Тэхён улыбается той неловкой улыбкой, когда хочет скрыть смущение. — Сокджин заботится обо мне, не даёт окончательно раскиснуть. Потихоньку готовимся к свадьбе, — омега вздыхает и отводит взгляд. — Мне нравятся эти приятные хлопоты.
— Ты когда из дома последний раз выходил, чтобы прогуляться? — задает прямой вопрос Юнги, настроение которого становится всё более мрачным.
— Позавчера мы ездили с Сокджином в свадебный салон, чтобы определиться с фасонами костюмов. А вот насчет прогуляться… — Тэхён сосредоточенно поджимает губы и закатывает к потолку глаза, изо всех сил пытаясь вспомнить из событий последних дней хоть что-то отдаленно напоминающее прогулку. Омега тянется рукой, чтобы поправить заколку в виде розы на своих осветленных, практически белых волосах, и, найдя в этом простом жесте необходимую подсказку, расплывается в счастливой улыбке. — На прошлой неделе я ходил в парикмахерскую, чтобы подкрасить корни и освежить цвет волос. Это считается?
— Вполне, — хмуро отзывается Юнги и хлопает себя по коленкам. — Да что мы всё чай пьём, как школьники? Тэхён, может найдешь, что покрепче?
— Кажется, у меня есть бутылочка неплохого вина, — игриво подмигивает омега.
Он выходит из-за стола и направляется в сторону кухни, чтобы отыскать в холодильнике нужную бутылку и достать из буфета три высоких бокала, а оставшиеся в гостиной омеги молча обмениваются многозначительными взглядами.
С трагедии прошел почти год, но Тэхёну не становится легче.