Откуда берутся взрослые

             Утро понедельника начинается для Намджуна с короткой пробежки — привычный для альфы способ не только взбодриться, но и держать себя в относительно подтянутой форме. Свежий воздух ранней весны напитан промозглой сыростью, прячась от которой нестерпимо хочется ниже натянуть на голову капюшон ветровки, спрятать озябшие пальцы рук за растянутыми манжетами рукавов, а ещё лучше — скорее вернуться в тепло. Шурша подошвами стоптанных кроссовок по асфальту узкой тротуарной дорожки, Намджун ленивой трусцой пробегает небольшое расстояние, обогнув кругом соседские участки, чтобы очень скоро вернуться к собственному дому и скрыться за входной дверью.       Умилительная детская пухлость предательски не покидает альфу за годы взросления. Наверное, лучшим решением было бы записаться в тренажерный зал или дополнительно посещать спортивные секции в школе, но увлеченный учебой Намджун считает непозволительной роскошью так бездумно тратить время. Выпускные экзамены сдавать уже через три месяца, и все усилия брошены на тщательную подготовку. Альфа займется своим внешним видом после того, как получит на руки результаты тестов, а силы и выносливости ему и так не занимать. Мечтая получить на экзаменах максимально высокие баллы, которые откроют двери заветной столичной академии, Намджун стряхивает с ног кроссовки и направляется в ванную комнату, по пути стягивая чуть увлажнившуюся на спине и в области подмышек футболку.       Прохладные струи душа остужают разгоряченное пробежкой тело и смывают в водосток остатки ночного сна. Под тихую дробь капель воды Намджун легко представляет свое безоблачное будущее. Сейчас, в редкие минуты абсолютного покоя, можно немного помечтать о просторных аудиториях академии и комнатах казармы, в одну из которых Намджун заселится уже в конце этого лета. Альфа мысленно перемещается в недалекое будущее и словно наяву посещает увлекательные лекции с семинарами и проходит ежедневную физическую подготовку. Прикрыв глаза, вслушивается в тишину библиотеки, нарушаемое лишь редкими перешептываниями учащихся да шуршанием книжных страниц, а после утомительного дня посещает с однокурсниками уютную кофейню, чтобы выпить чашечку кофе со свежей выпечкой и пощеголять перед юными омегами новенькой курсантской формой.       — Эй, толстый! Давай вылезай из душа! Не один тут живешь! — раздается из-за запертой двери возмущенный вопль младшего брата.       — Я не толстый. Просто у меня телосложение крупное, — привычно утешая себя, бурчит уязвленный Намджун.       Он с тяжелым вздохом выключает воду и выбирается из душевой кабинки. Под непрекращающиеся требования немедленно освободить ванную комнату, вытирается полотенцем и напяливает домашние футболку со штанами. Мимоходом потрепав по волосам раскрасневшегося от недовольства брата, который злобно зыркнув скрывается в ванной, Намджун вальяжно спускается по лестнице на первый этаж и проходит на кухню к уже завтракающим родителям.       — С добрым утром, мой медвежонок, — нараспев тянет папа и ставит перед альфой тарелку с завтраком.       Детское семейное прозвище Намджуну не нравится. Оно словно намекает, что альфа для своих семнадцати с половиной лет имеет довольно внушительные формы, хоть этот факт его совсем не волнует.       — Как дела в школе? — коротко поприветствовав сына, мимоходом интересуется отец, не отрываясь от прочтения новостной ленты, что открыта в его телефоне.       — По результатам промежуточного тестирования снова занял первое место, — со сдержанной гордостью в голосе отвечает Намджун.       Услышав ответ, глава семьи Ким лишь коротко кивает, считая, что отличная учеба — это не повод для радости, а прямая обязанность старшего сына. Зато сидящий рядом за столом папа тянется рукой, чтобы провести ладонью по высветленным намджуновым волосам. Подобный похвальный жест более уместен для детей, но альфа не спорит и уж тем более не собирается возмущаться.       Утро — идеальное время для семейных бесед, и возможность родителям позаботиться о детях, а детям показать в ответ любовь и уважение к родителям. Чуть позже все разойдутся по делам: отец — на службу, дети — в школу, папа займется нескончаемыми домашними делами. И только в отведенные на завтрак полчаса все домочадцы могут почувствовать себя единой семьей.       Бегло пролистав новости, отец откладывает в сторону телефон и чуть хмурит брови, увидев непривычно светлую шевелюру сына.       — Ты перекрасил волосы? Когда успел?       — В субботу, — с настороженной улыбкой отвечает Намджун, ничуть не удивленный, что перемены в его внешнем виде оставались незамеченными все выходные. Отец служит в полиции и занимает высокую должность прежде всего потому, что посвящает работе гораздо больше времени, чем многие его коллеги.       — Я надеюсь, что это, — отец указывает на волосы альфы, — не станет проблемой. Не все учителя одобряют подобное, и мне не хотелось бы, чтобы твой эксперимент повлиял на успеваемость в школе.       — В моей школе нет строгих правил и указаний, как и кто должен выглядеть. Никаких проблем у меня не будет, — заверяет Намджун, но отец неодобрительно качает головой.       — Не нравится мне всё это…       — А вот мне нравится, — вступает в разговор папа. — Намджуну очень к лицу светлые волосы. К тому же он подросток, а подростки любят подчеркивать свою индивидуальность, меняя имидж.       — Индивидуальность подчеркивается только выкрашенными лохмами? — стоит на своем отец. — Других способов нет?       — Но когда, если не сейчас, Намджун сможет поэксперементировать с прической? — всплескивает руками папа. — Через полгода наш сын станет курсантом.       — Наверное, ты прав. Главное, чтобы подобное своеволие не привело к пирсингу или татуировкам, а волосы в случае чего можно сбрить, — поразмыслив, неохотно соглашается с мнением мужа глава семьи и переводит разговор на другую тему.       Окончание завтрака протекает для Намджуна привычно. Так же, как и недолгие сборы — одежда заранее подготовлена и сложен с вечера рюкзак. По пути в школу тоже не происходит ничего интересного или неожиданного, но очутившись внутри старинного кирпичного здания, Намджун почему-то начинает немного волноваться.       Тревожное чувство растекается по телу и щекотно трепещет в животе. Что-то новое, ещё неизведанное, но очевидно манящее словно разлито в воздухе. Намджун крутит по сторонам головой и глубоко дышит, но шлейф запаха ускользает, теряется в просторном вестибюле среди толпы учащихся, каждый из которых торопится пройти в нужный класс.       В последний раз глубоко вздохнув, Намджун чуть подкидывает висящий за спиной рюкзак, поправляя сползшие с плеч лямки, и проходит вглубь здания. Он минует вестибюль и пару лестничных пролётов, поднимается на второй этаж и ненадолго задерживается у широкого стенда с яркой надписью «Гордость школы». Найдя среди вывешенных фото свое изображение и довольно ухмыльнувшись, Намджун преодолевает оставшийся путь до кабинета литературы и усаживается за партой.       Гомон одноклассников, бурно обменивающихся впечатлениями о прошедших выходных, стихает, когда по коридору проносится громкая трель звонка. Два кем-то пущенных бумажных самолетика сталкиваются в полёте и с тихим шелестом падают на пол. Намджун достает общую тетрадь с пеналом и аккуратно вешает рюкзак на приделанный сбоку парты крючок. Откидывается на стуле и складывает перед собой руки, сцепляя пальцы в замок.       Учитель задерживается, и Намджун лениво смотрит на дверь, ожидая его появления.

***

      — Доброе утро, Пак Чимин.       Едва заметив шагнувшего в кабинет омегу, грузный бета лет пятидесяти медленно поднимается с кресла и чуть морщится, пытаясь незаметно для пришедшего растереть ноющую поясницу. Чимин отвечает сдержанно-официальной улыбкой и протягивает раскрытую ладонь для приветственного рукопожатия с директором школы.       — Очень рад снова увидеть вас. Очень, — бета энергично трясет чиминову руку, тем самым выражая радость от новой встречи, и с непонятной для омеги откровенностью, делится своими волнениями. — По правде говоря, я немного переживал, что за выходные вы могли изменить своё решение. Или же получили более заманчивое предложение. Сами понимаете, как сложно найти учителя в разгар учебного года.       — Вам не стоило переживать, директор Ли. Я не только ответственно отношусь к работе, но и соблюдаю все договоренности, — вкрадчивым голосом сообщает Чимин. — Даже те, что были заключены лишь в устной форме.       — Трудовой контракт подпишем через две недели, — заверяет бета, мгновенно понимая намёк нового учителя. — Поймите правильно, я ничуть не сомневаюсь в вашем профессионализме, но бюрократические формальности связывают мне руки. Бухгалтерия не сможет зарегистрировать договор раньше, чем пройдет испытательный срок. Может, оно и к лучшему: за это время вы сможете познакомиться с учениками и вольетесь в коллектив, а я чуть лучше узнаю вас, чтобы принять взвешенное окончательное решение.       От последней услышанной фразы у Чимина нервно дергается щека, и он настороженно смотрит на ясно улыбающегося бету. Омеге меньше всего на свете хочется «вливаться» в учительский коллектив и сближаться с коллегами — одного раза вполне хватило. Предложение директора «получше узнать» тоже не вызывает доверия.       — Директор Ли…       — Можете называть меня Сонук, — перебивает бета.       — Спасибо, но я настаиваю на формальном общении, — Чимин отвергает любезное предложение и возвращается к интересующему вопросу. — Директор Ли, я могу получить документацию, которую вел предыдущий учитель?       — Конечно. Одну минуточку.       Немного погрустневший, но при этом ставший более серьезным бета оборачивается к письменному столу и берет в руки лежащую на самом краю тощую папку, которую незамедлительно передает омеге.       — Здесь нет учебного плана, — бегло пролистав немногочисленные листы, говорит Чимин и вопросительно смотрит на директора, надеясь получить объяснения.       — Наверное, предыдущий учитель забыл его распечатать. Или учебный план на последний триместр хранится в другой папке.       «Или его вообще не существует, потому что прошлый учитель сбежал из этой школы с радостными визгами и ему дела не было, как станет выкручиваться тот, кому не повезет очутиться на его месте», — скрипнув от злости зубами, размышляет Чимин.       — Но даже если мы его не найдем, то уверен, что вас не затруднит составить новый, — показательно бодрым голосом говорит директор Ли, но его речь прерывает трель звонка. Бета смотрит на наручные часы, как видимо, сверяя время, а после жестом указывает омеге на дверь.       — Начался урок. Если не против, я провожу вас до класса.       — Какого? — изумленно распахивает глаза Чимин.       — Вашего. Сейчас по расписанию урок литературы у выпускного класса.       — Я не могу вот так запросто провести занятие, — начинает немного паниковать омега. — Сперва мне надо узнать, на какой теме остановились дети, подготовить учебный материал и собрать необходимый реквизит…       — Чимин, прошу, перестаньте, — директор кладет руку на плечо разволновавшегося омеги. — Никто не ждёт от вас идеальный открытый урок. Сегодня первый рабочий день, так проведите его с пользой: познакомьтесь с учениками, расскажите им что-нибудь интересное, наладьте контакт с детьми, ведь учитель — это прежде всего наставник и старший друг, а знания усваиваются гораздо лучше в доброжелательной атмосфере. Я уверен, что вы, как педагог с высокой квалификацией, найдёте, о чём поговорить с учениками, а документация… Успеете её оформить чуть позже.       Чимин по понятным причинам не спорит. Он тоже уверен, что у него будет время и на составление учебного плана, и на написание характеристик, и на классное руководство с ведением литературного кружка. Омега обязательно всё успеет, например, если завтра прихватит из дома подушку с одеялом и на ближайшие пару месяцев переедет жить в школу, отвлекаясь от работы лишь на несколько часов сна.       Шагая рядом с директором по опустевшим коридорам, Чимин старается никак не выдать раздражения. Он погружен в себя, но выходит из безрадостных мыслей, когда замечает идущего им навстречу паренька. Небрежная одежда школьника — заляпанная краской черная толстовка и драные на коленях джинсы — вызывает в строгой учительской душе Пака не меньше негодования, чем тот факт, что ученик, несмотря на прозвучавший звонок, всё еще не на уроке.       Увидев перед собой директора, школьник притормаживает движение и пытается незаметно улизнуть в сторону лестницы, но его останавливает громкий оклик.       — Чон Чонгук!       Тяжело вздохнув и потерев рукавом толстовки чуть покрасневший нос, Чонгук покорно идёт к поманившему пальцем директору.       — Опять опаздываешь, молодой человек? — спрашивает бета, на что школьник неопределенно пожимает плечами. — Что случилось в этот раз? Не услышал будильник? Долго искал тетрадку с домашним заданием?       — В школу я пришел вовремя, — Чонгук без малейшего опасения смотрит прямо в глаза. — Просто решил покурить перед уроком.       От правдивого ответа у Чимина отвисает челюсть, а директор Ли неодобрительно качает головой.       — Чонгук, передай, пожалуйста, Чон Чонсоку, что я буду рад видеть его в своем кабинете. Кажется, нам необходимо снова побеседовать о твоем воспитании.       — Я обязательно передам, — клятвенно обещает школьник, ничуть не смущенный вызовом родителей в школу. На его лице вместо ожидаемого огорчения расплывается озорная улыбка. — Только хочу предупредить: батя уже взрослый и больше вас не боится.       — Иди на урок, — сдержанным тоном завершает разговор директор Ли, и Чонгук торопится в нужный класс.       — Какой милый ученик, — сквозь зубы цедит Чимин, провожая взглядом убегающего альфу.       — Да, неплохой. Чонгук очень отзывчивый и хорошо учится, хоть поведение оставляет желать лучшего, — внезапно говорит директор Ли и глубоко вздыхает. — Несчастный ребенок с непростой судьбой, родители которого знатно подпортили мне жизнь.       Он, словно забыв, куда и зачем направлялся, берёт Пака под локоть и утягивает к окну. В школьном коридоре раздаются звуки их последних шагов, а после наползает тишина, нарушаемая лишь монотонным голосом какого-то учителя, доносящийся из-за закрытой двери кабинета, напротив которого остановились бета с омегой.       — Я стал руководить этой школой около двадцати лет назад, — начинает свой рассказ директор Ли. — Мне тогда было тридцать лет, я был молод, не лишен амбиций и думал, что директорское кресло — это недолгий этап, очередная ступень карьерной лестницы. Я считал, что заслуживаю гораздо большего и рано или поздно буду работать в комитете по образованию, а может быть даже в Министерстве. Но через два года моего руководства в школе появился новый ученик — шестнадцатилетний омега по имени Джонгук. Родители Джонгука погибли при пожаре, органы опеки отдали подростка на воспитание его родному дяде. Так омега оказался в моей школе и в тот же день встретил своего истинного альфу — такого же шестнадцатилетнего ученика Чон Чонсока.       — Отца Чонгука? — на всякий случай уточняет Чимин, проверяя, правильно ли он всё понимает. Рассказ директора, поначалу показавшийся скучным, расцветает яркими красками при упоминании об истинной паре. — Чонсок и Джонгук — это родители школьника, с которым мы только что разговаривали?       — Всё верно, — кивает директор Ли. Заметив в глазах омеги нездоровый блеск, он сердито хмурит брови. — Истинность — вовсе не сказка о беззаветной любви, как её часто подают публике журналисты и восхваляют писатели. Это одержимость, которую можно сравнить с болезнью. Подобная зависимость ломает и толкает на неосмотрительные поступки даже взрослых и вполне здравомыслящих людей, что уж говорить о подростках, у которых и без истинности бушуют гормоны. Родители альфы и опекун омеги догадывались, какую опасность несет истинность. Они хотели оградить детей от общения, решили разлучить ради их же безопасности… И не успели. В один недобрый день Чонсок с Джонгуком сбежали из школы и пропали.       — Полиция быстро их нашла?       — Через восемь месяцев. На другом конце страны, — отвечает директор Ли. — Как они смогли удрать настолько далеко и каким образом им удавалось подрабатывать и при этом не попадаться — уму непостижимо. Когда их нашли, Чонсок был на грани истощения, Джонгук — с огромным животом. Опекун омеги пришел в ужас. Насколько мне известно, он был не особо рад даже свалившемуся на его голову племяннику. Воспитывать беременного подростка он точно не собирался. Кто знает, какая дальше была бы судьба у этой пары, если бы не вмешались родители Чонсока. Они оформили опеку над омегой, договорились со мной, чтобы ребята экстерном закончили школу, организовали им свадьбу и подарили дом. Двое детей поиграли во взрослые отношения и завели собственного ребенка. А я остался виноватым.       — Я не думаю, что в произошедшем была ваша вина, — со всей искренностью говорит Чимин, пораженный услышанной историей.       — Но подростки сбежали именно из школы, — разводит руками директор. — И встретились они в стенах учебного заведения. Разумеется, мою вину не смог бы доказать даже самый строгий прокурор, но негласно ответственность за судьбу этой истинной пары переложили на мои плечи; и каждый раз, когда на повышение выдвигалась моя кандидатура, обязательно находились недоброжелатели, которые напоминали всем об этой истории, как о моем профессиональном провале.       Чимин ничего не говорит. Он неотрывно смотрит в окно, за которым усилившийся ветер качает ещё голые ветви деревьев. Первые капли орошают стекло с внешней стороны и скатываются вниз, оставляя за собой водяные дорожки, а поверхность редких луж покрывается морщинистой рябью. Дождливый пейзаж ранней весны навевает тоску и ворошит в душе тревожные вспоминания. Так же, как это делает рассказ беты.       — Мы живём отнюдь не в идеальном мире, Чимин, — прерывает затянувшееся молчание директор Ли. — Мы можем быть сколь угодно добрыми, отзывчивыми и ответственными, но это не гарантирует, что рядом не окажутся люди, которые воспользуются нашими слабостями. Конкуренты припоминали мне моё бессилие, ведь как бы я ни желал, я не в состоянии изменить судьбу Чонсока и уже покойного Джонгука. В вашем случае воспользовались чувствами.       Ладонь беты опускается на омежье плечо. Жест понимания и дружеской поддержки, от которой сжавшему губы Чимину становится хоть чуточку, но легче.       — Я знаю, как легко люди могут разрушить чужую судьбу, — завершает разговор директор Ли. — Я понимаю, как вам сейчас непросто, и поэтому даю новый шанс. Пожалуйста, не подведите меня.       Слова директора внушают доверие и зажигают в душе надежду. Чимин твердо уверен, что он сумеет начать карьеру с чистого листа, обязательно оправдает все ожидания директора, и пускай не в этом году, но в следующем точно получит замечательную характеристику, которая откроет ему двери в другие, более статусные учебные заведения.       Все планы рушатся, едва Чимин заходит в класс, в котором должен пройти его первый в этой школе урок.       Вместе с гулом голосов учащихся, развеселившихся из-за долгого отсутствия учителя, на омегу обрушивается поток смешанных запахов, среди которых четко угадывается один. Он дурманит голову, утягивает в невидимый водоворот чувств. Сердце Чимина словно замирает, чтобы спустя миг вновь начать свой ход, но уже не для него самого, а для альфы, который сидит за первой партой и неотрывно смотрит, как видимо, ощущая те же сладостно-болезненные эмоции. Чимин не испытывал раньше ничего хотя бы отдаленно похожего — подобное суждено испытать лишь редким счастливчикам, — но безошибочно понимает, что с ним произошло.       «Истинность — вовсе не сказка о беззаветной любви» десять минут назад рассказывал омеге директор Ли. Чимин понимает, что роковая встреча окончательно разрушит его надломленную директором Каном судьбу.       — Здравствуйте, меня зовут учитель Пак. С сегодняшнего дня и до выпускных экзаменов я буду вести у вас уроки литературы, — сухо представляется Чимин классу, притихшему с его появлением. — Открываем тетради и начинаем конспектировать. Данная тема не является обязательной, но вопросы по ней могут попасться в выпускном тестировании. Итак, поэт восемнадцатого века, Дон Вонджи.       Стараясь не смотреть по сторонам, Чимин стремглав подходит к доске и хватает дрожащими руками толстый маркер. Непозволительно долго возится с туго сидящим колпачком, а после выводит размашистым почерком имя поэта и даты его жизни.       — Дон Вонджи родился в семье городского чиновника и был третьим ребенком.       Чимин почти не задумываясь рассказывает вызубренный наизусть урок, пишет на доске всё новые и новые значимые даты, одновременно борясь с искушением оглянуться, чтобы ещё раз встретиться со взглядом удивительно теплых, карих глаз. Чимин стоит спиной, но почти физически ощущает этот внимательный взгляд, и единственное что остается — молиться всем известным богам, чтобы школьник не выдал их общую тайну.       — Известность Дон Вонджи принесла написанная им в возрасте двадцати пяти лет поэма, название которой…       Чимин не умолкает ни на минуту, словно если наступит тишина, то весь класс услышит, как бешено бьётся о рёбра его сердце. Лоб покрывается испариной, и омега смахивает тыльной стороной ладони покатившуюся вниз каплю. Самоконтроль требует неимоверных усилий, и всё же омега один-единственный раз поворачивает назад голову. Он старается не пялиться по сторонам, убеждает сам себя, что ему всего лишь нужна губка, чтобы стереть ставшие уже ненужными записи. Задуманное дело на практике оказывается невыполнимым, и омега, вместо того, чтобы осмотреть учительский стол, упирается взглядом в сидящего напротив старшеклассника.       Стряхивая наваждение, Чимин быстро отворачивается и с силой зажмуривает глаза, но под веками отпечатывается образ альфы.       — Дон Вонджи подарил миру сотни стихотворений и десятки поэм. Его баллады особенно значимы в развитии лирической литературы нашей страны.       Чимин продолжает вести урок, исписывает доску датами и названиями произведений, а сам в голове прокручивает манящий образ. Альфа кажется невероятно красивым. Карие глаза и смуглая кожа привлекательно контрастируют с осветленными, почти белыми волосами. Даже из-за парты видно, насколько он высокого роста, гораздо крупнее своих ровесников. Мощная шея и широкие плечи вызывают нервный трепет. Из-за юного возраста его телосложение кажется немного рыхлым, но Чимин твёрдо уверен — когда альфа станет взрослым, щенячья пухлость сменится рельефностью крепких мышц. Настоящий великан, словно вышедший из сказаний о воинах давно ушедших веков.       — Учитель Пак, а когда было опубликовано первое произведение поэта Дона? — внезапно раздается беззаботный омежий голосок.       Общаться с учениками, стоя к ним спиной — неприлично, и Чимин с неохотой поворачивается лицом к классу. Он пытается отыскать среди учащихся того, кто задал вопрос, но искоса поглядывает на альфу, который замечает украдкой брошенные в его сторону взгляды и вытирает под партой вспотевшие ладони о школьные брюки.       — Впервые стихотворение Вонджи было опубликовано в тысяча семьсот семьдесят восьмом году в еженедельном издании «Омежий журнал», — отвечает Чимин и быстро поворачивается обратно к доске.       Невинный жест альфы выглядит как приглашение, и омега внутренне скулит от желания забраться к альфе на ручки. К черту урок и набившие оскомину биографии писателей. Плевать на работу, карьеру и искалеченную психику всего класса. Чимин не силён в точных науках, но понимает, что даже профессоры столичного университета не смогут рассчитать степень охуевания учеников от вида учителя, который пытается оседлать бёдра их одноклассника.       Время тянется мучительно медленно. Выдержка тает, как снег под весенним солнцем. Чимин то и дело поглядывает на часы, отсчитывая последние минуты урока, и завершает лекцию.       — Дон Вонджи прожил весьма долгую для его современников жизнь и оставил яркий след в литературе. Умер от туберкулеза или, как называли болезнь раньше, чахотки в возрасте шестидесяти семи лет и был похоронен в своем родном городе, — Чимин затравленным взглядом обводит класс и вымученно улыбается, обращаясь к школьникам. — Если у вас возникли вопросы, то я с радостью на них отвечу.       Как и следовало ожидать, вопросов ни у кого не возникает. Ученики, готовясь покинуть класс, убирают ручки в пеналы и закрывают тетради. С задних парт раздаются звуки раскрываемых «молний» на рюкзаках и первые, еще несмелые перешептывания. Чимин нервно притопывает каблуком, собираясь покинуть класс, как только прозвенит звонок, и тут начинает медленно подниматься альфа. Тот самый альфа.       — Учитель Пак, вы тоже почувствовали это?       Альфа возвышается над партой, словно гора. Закрывает тенью омегу, и тот чувствует себя загнанным в ловушку зверьком.       «Молчи! Не говори ни слова!» — мысленно вопит Чимин, но школьник не слышит его немой мольбы.       — Вы тоже поняли, что мы — истинные?       Вокруг стихают все звуки. Альфа терпеливо ждет ответа, а другие школьники беззастенчиво пялятся то на одноклассника, то на нового учителя, уши и лицо которого вспыхивают алой краской.       — Урок закончен. Можете быть свободны, — торопливо оповещает Чимин и, не дожидаясь звонка с урока, первым выскакивает за дверь.       Он быстро, почти бегом, несется по пустынному коридору, на ходу вспоминая, где учительская уборная. Нужно немедленно оказаться в одиночестве и спокойствии, ополоснуть лицо ледяной водой и привести себя в чувство. Чимин спасается бегством и не оглядывается на раздающийся за спиной просящий возглас.       — Учитель Пак, пожалуйста, давайте поговорим!

***

      Альфа приходит домой сразу после уроков. Бросает рюкзак в угол почти пустой прихожей и присаживается на корточки, чтобы распутать на ботинках туго завязанные шнурки.       — Хосок? Это ты пришел?       Услышав раздавшийся голос, Хосок невольно вздрагивает — несколько месяцев недостаточно, чтобы привыкнуть к присутствию родителей в доме в самый разгар дня. Раньше папа в обеденное время встречался с друзьями или, помогая своему мужу, проводил время в офисе и выполнял мелкие, не требующие особых навыков поручения. Альфа всю осознанную жизнь видел родителей лишь по утрам и — что бывало не каждый день — во время ужина; но теперь папа, лишенный и развлечений, и необременительной работы, всё чаще ошивается дома, чему Хосок совсем не рад.       Папа выходит из кухни, вытирая руки о вафельное полотенце. В длинном халате, с прической, собранной на затылке в пучок, омега выглядит по-домашнему мило, но Хосока не волнует его внешний вид.       — Обед будет готов через полчаса, — говорит омега.       — Спасибо, я пообедал в школе.       Хосок, пряча взгляд, обходит папу и идет к лестнице. Привычное с детства жилище за последнее время растеряло уют родительского дома. Оно выглядит непривычно пустынным, а в коридорах от каждого шороха раздается гулкое эхо. Многие крупные вещи уже перевезены в столицу. Вместе с ними были отправлены картины, высокие напольные вазы и живые цветы, которыми так гордится папа. Старший брат уже вовсю обустраивает их новую просторную квартиру и ежедневно сбрасывает фотоотчёты, чтобы показать результаты своих усилий и выслушать ряд указаний.       Альфа обреченно-равнодушен ко всему, что связано с переездом. Он не верит рассказам родителей, что в столице их семья будет жить в радости и комфорте и сумеет организовать новый, успешный бизнес. Всё, что дорого Хосоку, все его увлечения, надежды и тайные мечты находятся в этом городе. В столице его ждут только навязанные обязательства и ненавистная учёба в заранее выбранном родителями университете.       Хосок поднимается на второй этаж и заходит в свою спальню. Плотно закрывает дверь и быстро переодевается из школьного костюма в темно-синие джинсы и светлый пуловер. Искоса поглядывает на стоящий в углу комнаты кейс для гитары. На глянцевой поверхности жесткого футляра белым пятном отражается противоположная стена комнаты, металлический замочек призывно поблескивает, словно торопит поскорее его открыть. При виде казалось бы простого кейса у Хосока от предвкушения начинает ныть жаждущее движений тело.       Папа появляется в комнате, заходит без стука и старательно игнорирует возмущенный взгляд Хосока.       — В пятницу наш мэр проведёт благотворительный вечер. Его организовала администрация города. Ожидается фуршет с небольшим концертом, и наша семья есть в списке приглашенных гостей, — сообщает омега с мягкой улыбкой, за которой тщательно скрывается гордость. — Мне хотелось бы, чтобы ты тоже побывал на этом вечере вместе со мной и отцом.       Омега присаживается на краешек кровати, и Хосок чувствует возрастающее раздражение. К счастью, все вещи были сложены заранее, но лишнего времени почти нет. Альфа не хочет опаздывать на тренировку из-за пустой болтовни.       — В пятницу после уроков я поеду на экскурсию, — пытается отвертеться Хосок. — В краеведческом музее открылась выставка живописи. Я не успею вовремя добраться до дома нашего мэра.       — Сразу после экскурсии вызовешь такси, — находит выход омега. — А даже если немного задержишься — не беда. Большая редкость, когда все гости собираются к назначенному времени. Ты будешь не единственным, кто опоздает.       — Хорошо. Я приеду к вам, как только освобожусь, — не спорит альфа, думая, что на этом разговор сразу закончится, но ошибается.       — Мы с отцом подумали, что было бы очень мило перед отъездом познакомить тебя со всем высшим обществом нашего города, — мечтательно прищурившись, продолжает щебетать папа. — Показать, что несмотря на поражение, мы не сломлены. Пускай все увидят, что семья Чон держится вместе и не поддается унынию.       Омега продолжает делиться с сыном ожиданиями о предстоящем вечере. Перечисляет имена высокопоставленных гостей, к которым обязательно будет нужно подойти лично, и недолго сокрушается, что отец как всегда сделает внушительное пожертвование, а деньги сейчас нужны им самим. Хосок его почти не слушает. Он неотрывно смотрит на гитарный кейс, в очередной раз радуясь своей предусмотрительности, но из молчаливого созерцания его выводит папино предложение:       — Не хочешь выступить на концерте?       Альфа чувствует, как по спине ползет предательский холодок.       — Зачем? — сдержанно интересуется он, пытаясь не выдать усиливающегося страха.       — На вечере будет много выступлений. Почему бы и тебе не показать музыкальный номер. Сыграешь для нас какую-нибудь композицию, — омега оценивающе осматривает кейс, а после брезгливо морщит нос. — Плохая идея. Бренчанием на гитаре никого не удивишь. Вот если бы ты мог играть на фортепиано…       — Пап, я опаздываю на занятие, — прерывает рассуждения омеги Хосок. — Как бы ты ни относился к моему «бренчанию», мне нравятся уроки музыки.       — Конечно, иди.       Хосок подхватывает толстый пластиковый футляр за блестящую ручку и выходит из комнаты. Папа бесшумной тенью провожает до самой двери, и Хосоку, как и бывало раньше, становится тоскливо до тошноты. Словно папа начал о чем-то догадываться, и очень скоро длящаяся несколько лет ложь выплывет наружу. Быстро напялив кроссовки и махнув на прощание рукой, Хосок выскакивает из дома и лишь очутившись на улице делает глубокий вдох. Кажется, на этот раз обошлось, и альфу почти не беспокоит, что будет дальше. Он живет одним днём, потому что уверен — дальше ничего хорошего точно не будет.       Хосок быстро добирается до остановки и садится в нужный автобус. За мутным из-за капель дождя окном проплывают дома и редко стоящие магазинчики. Спустя немного времени автобус въезжает в центр города, недолго колесит по улице, останавливается и с тихим шипением распахивает двери, но Хосок не спешит выходить на остановке, рядом с которой якобы проживает выдуманный для родителей учитель музыки. Он едет дальше.       Альфа выходит из автобуса через полчаса, когда тот останавливается напротив трехэтажного здания с яркой вывеской «Школа современных танцев». Удобнее перехватив ручку кейса и нервно оглядевшись по сторонам, взбегает по ступеням и скрывается за широкими стеклянными дверьми. Просторный вестибюль щеголяет мозаичным полом и развешанными на стенах фотографиями с выступлений танцевальных групп. Хосок почти не смотрит по сторонам. Он идет хорошо известным путем в раздевалку, что отведена классу, в котором проходят занятия группы Хосока.       — А вот и наш гитарист пришёл.       Переодевающиеся альфы встречают Хосока радостными возгласами, и тот ярко улыбается им в ответ. Ни для кого не является секретом, что родители Чона считают «пляски» увлечением плебеев, зато терпимо относятся к музыке. Этим в тайне пользуется альфа, чтобы без лишних подозрений отлучаться из дома для «уроков игры на гитаре», а выделенными на частного учителя деньгами оплачивает групповые занятия в школе танцев.       Остановившись напротив своего шкафчика, Хосок кладет на низкую скамейку футляр и недолго возится с замком. Откидывает крышку, но вынимает из кейса вовсе не гитару, а широкие штаны с просторной футболкой и сменную спортивную обувь.       Из танцевального зала доносятся первые биты включенной музыки, и Хосок спешит на их звук, чтобы отпустить себя в свободный полет уличных танцев.