Крик. Истошный и отчаянный крик.
Его не отпускали те события.
Часть 1
26 марта 2022 г. в 19:33
— Представьтесь, пожалуйста. — журналист улыбнулся, держа микрофон. Что только так было им нужно от врачей разных квалификаций в конце смены, было неясно. Кажется, он смазливо упомянул что-то вроде «для заметки в газете о работе всех сфер города», но навряд ли в эту чушь кто-то поверит.
— Мое имя Мэтт Уолст, я судебно-медицинский эксперт, а это Нил Сандерсон — травматолог, мой коллега.
— Вы… Давно работаете вместе?
— Я получаю здесь второе образование и прохожу практику. Замещаю патологоанатома, мистера Сэйта, с сентября. Вот уже восемь месяцев как. — ответил Сандерсон сухо, поправляя синюю форму, которая по законам перфекционизма, была идеально чистой в начале дня.
— Мы не поладили с самого начала, врать не буду. Отвратительные отношения были, — Мэтт криво усмехнулся, отведя глаза.
Отвратительные — ничего не сказать. Нил, идеалист, трудоголик до мозга костей, с затертым синдромом отличника, просто на дух не переносил местного судебного эксперта, который мог не протереть с внешней стороны колбы, попросить что-то сделать санитара, зашить иначе. Дело доходило, бывало, даже до драк, о чем красноречиво говорили два небольших шрама на скуле Мэтта, которые были оставлены скальпелем Сандерсона.
Волосы ещё были ощутимо сырыми, когда он постучался в дверь. В конце концов, молиться стоило за того, кто предложил привязал к моргам душевые.
Он даже не знал, как будет добираться потом домой. Нил жил в откровенных ебенях от морга, зато недалеко от местной частной травматологии, куда перевёлся. Вызвать такси? Возможно. Идти пешком ночью, в целом, тоже будет неплохо, только вот на часах уже восемь вечера, на плече сумка с документами, а в телефоне хорошие фотографии со вскрытия, чтобы продолжить работу уже дома, подливая в стакан энергетик и, скорее всего, несколько десятков капель виски.
Они идиоты, оба. Один объективно имеет садистские наклонности, другой пассивный мазохист. Между ними — короткая и грубая интрижка. Для Мэтта то было лишь возможностью справиться с полным одиночеством, для Нила — способ выместить на ком-то гнев, чтобы постепенно все больше смягчаться.
Время неумолимо переворачивало календарные страницы, заставляя и своих подданных, людей, предаваться изменениям под своим влиянием. Нил все больше и больше осознавал, что внутренний мир его непоколебимо стремился к изменениям. Может осознание этого приходило относительно быстро, но вот принятие — нет. Его порядок рушился вместе с жизнью, а смягчение характера усугублялось приступами агрессии.
Травматолога невзлюбили с его первого прихода в морг: жить он не давал не только себе, но и окружающим, лишая даже малейших поблажек. Авторитет завоевал лишь парой действий во время конфликта с санитаром, которого провозил лицом по раковине с отходами за то, что тот не убрал до конца рабочее место. Кто после этого Сандерсоном восторгался, кто - возненавидел ещё больше.
Волосы мокрыми были не только у Мэтта — травмат только покинул душ и перевязал бедра полотенцем, когда в дверь раздался стук. Признаться, он был любителем высоких температур, а потому стены и зеркало в ванной комнате покрылись капельками воды, образовавшейся от былого пара, а кожа его прямо-таки горела.
Нил цокает языком и с тяжестью вздыхает. Черт, кого нелёгкая занесла, а…
Стоило бы одеться, но травмату предпочтительнее стало испытать удачу относительно личности прибывшего, а потому он неспешным шагом подошел к двери и заглянул в глазок.
Несколько секунд колебаний, очередной вздох, что ныне содержал еле распознаваемые нотки грусти, и Нил открывает дверь.
— По людям соскучился, что ли? Трупы плохой компанией являются, да? — он смотрит на Мэтта и выжидает его ответа, постукивая с тем пальцами по стене.
— Ну если ты осмелишься назвать себя человеком на все сто, то тогда можно и так сказать. Ты из Ада вылез, в котле варился? — Мэтт же, кажется, напротив, несмотря на мерзлячую породу предпочитал сугубо воду прохладную, потому от вида травматолога невольно скрипнул зубами — Трупы хотя бы не пытаются задавить тебя весом и интеллектом, знаешь, — судмед поднял голову чуть вверх, перехватив лямку сумки.
Нил фыркнул брезгливо, однако в ту же секунду сделал пару шагов назад от порога квартиры, вроде как приглашая сим движением своего вечернего гостя пройти. Казалось, его раздражало в Мэтте буквально все: крашенные волосы, длинная челка, короткие, но крашенные в черный ногти, тонкие кольца, болезненная худоба, оттенок глаз и просто то, как он дышит. Но Мэтт и усом не вел, продолжая маячить перед глазами травматолога, даже получая иной раз грубость в свой адрес.
— Ага, месяц назад еще себе котелок там забронировал, попросил, чтобы прованских трав и перчика острого побольше положили, — съязвил травмат, никак не изменил выражения лица. Разве что схмуртл чуть брови к переносице. — Оставался бы тогда с ними, раз тебе так приятно их общество, — продолжил он, пожав плечами, и одарил судмеда оценивающим взглядом, задержан внимание на влажных волосах. — Что, из какого водоёма вылез, русалочка?
— Ой, да не язвительно с порога, дорогой к о л л е г а, — Уолст фыркнул, после чего поджал губы в ухмылке — Ну с душевой морга, а что? —
Наступает тишина, которая быстро прекращается смешком Нила, сопровождаемым улыбкой, но Нил тут же ушел вглубь светлой и просторной квартирки. Он занял место на диване в весьма расслабленной позе и смотрел неотрывно на гостя. Вокруг было удивительно чисто, почти идеальный порядок, если не считать кровать в спальне, которая не была заправлена.
— Коллега? Хорошо, — травмат вновь фыркнул, — Ну и что тогда принесло вас ко мне, коллега? — казалось, он дышал язвительностью, что с каждым выдохом воздух становится ядовитым или кислым.
— Пфффф, слушай, без угроз. Мне не нужны проблемы в виде ни моего, ни твоего трупа, есть я человечину не ем, так что поубавь взмахи крыльев, — Мэтт в ответ фыркнул и весело закатил глаза, после чего скинул ветровку и повесил её на вешалку. — У тебя не будет если что разменять мне на такси?
Повисла короткая пауза, Мэтт провел костяшкой пальца по губе.
— Судя по всему меня привело желание помереть, — вполне бесстыдно хохотнул судмед.
— Ну, наверное, будет, — травмат пожал плечами и опустил глаза в пол. По прошествии нескольких мгновений, он поднял насмешливый взгляд обратно на Мэтта. — Что, побыв пару минут, уже хочешь свалить от меня? Понятно... Помереть? Слушай, я тебя убивать не собираюсь, так что забудь про свои мечтания. Выбирай другое желание.
— Я просто спрашиваю, потому что планов ночевать у тебя пока что у меня нет, — Мэтт же просто пожал плечами, но пройти ближе пока не решался, потому лишь поправил несколько раз волосы, будто суетясь.
— Ой, да кто тебя знает. Хотя… Ладно, брось, у меня нет к тебе ни претензий, ни желаний, расслабься, — он обнял себя за плечи, впившись пальцами в кожу.
— Ох, вот оно как… Разменяю, куда деваться, — Нил поднялся с дивана и удалился на короткую минуту в свою комнату за чистыми вещами. — Ну, раз ни претензий, ни желаний нет, так может тогда прямо сейчас домой и поедешь? — спросил он с наигранным равнодушием и выглянул из комнаты, пребывая пока в одних только домашних клетчатых штанах.
— Хей, да ну ты издеваешься что ли? Почему я должен с тебя обязательно что-то требовать? — вякнул в ответ Мэтт, поежившись и отведя глаза. — Я похож на того, кто будет качать права? — но, признаться, с их знакомства вполне был похож, учитывая порядочные склоки «ангела жизни» и «ангела смерти». — Штаны, кстати, прикольные, —
Травмат довольно усмехнулся и юркнул обратно в комнату, пряча за ее стенами появившуюся вновь мягкую улыбку.
И все же улыбаться вот так, да еще и в присутствии когда-то до чёртиков на куличиках бесившего судмеда… Непривычно. А потому Нил все же в проявлении эмоций ощущал себя относительно скованным и еще вынужден был бороться с идиотской установкой в голове «не терять марки серьезности».
— Ты похож на того, кто без всяких на то причин ввалился в мой дом, — проговорил он на усталом выдохе, по привычке воспользовался одеколоном, что отдавал древесными нотками, и вернулся на прежнее место к дивану, уже натянув на себя футболку. Все же перед гостем ходить с голым торсом не шибко прилично. Однако, стоит еще учитывать, каким именно гостем…
— Но ты меня сам пустил, не забывай, — Мэтт чуть нахмурился, опешив, после чего чуть покачнулся назад, но все же соизволил подойти и сесть рядом, поджав одну ногу.
— Угу, спасибо, — тихо и как-то небрежно буркнул он в ответ. — Ну, так объяснишь нормально: что делать собираешься?
— Ничего, Нил, ей богу. Просто посидеть, может, пообщаться, ну… Мы знакомы почти год в конце концов, почему нет? — но, кажется, у них не было точек соприкосновения вообще, кроме только того, что травмат мог позволить себе больше в присутствии судмеда, судмед же сбивал банальное одиночество даже столь сомнительными способами, буквально идя в некомфортную зону.
Брови травмата дернулись в некотором проявлении нервов, когда Мэтт опустился на диван подле него.
Да, позволить он в присутствии Уолста и правда мог себе в разы больше обычного. Взять, к примеру, хотя бы один его рабочий день, когда обед превратился… в весьма чувственное мероприятие. Никто тогда ничего не узнал, да и случай тот они не вспоминали, будто бы трахаются они почти что на рабочем месте каждый день, и каждый день у Нила можно найти в сумке смазку и презервативы. Проще было сделать вид, что ничего не произошло, когда смена Нила закончилась, а Мэтта еще не началась.
Нил ушел в коридор и вернулся уже с несколькими мелкими купюрами в ладони. Он встал перед судмедом и, с беспокойнейшим лицом смотря на него, протянул бумажки.
— Тебе же этого хватит? — звучит до тошноты сухо.
— Да, но… — Мэтт посмотрел вниз, на купюры, после чего вздохнул — Нет, я, конечно, могу смыться и сейчас, если ты хочешь, — конечно, хоть выражение лица Сандерсона и не давало никакой агрессии, но на Мэтта даже спокойствие его просто давило. Прогоняет?
Мэтт потянулся к сумке и протянул в ответ уже крупную купюру, забрав размен.
Нил принял купюру из рук Уолста, покрутил ее, будто бы вещь эта была ему в новизну, и положил ее на колено Мэтта, после чего прошел на кухню, которая находилась в другом углу зала.
— Тебе чай сделать? — все так же безэмоционально спрашивает он, оглядывая стенки холодильника, опустив массивные плечи и наклонив голову так, что на лоб упало несколько русых локонов.
Но Мэтт, впрочем, не видел проблемы кроме как положить купюру обратно на стол и подняться, чтобы пойти за Нилом, едва заметно пошатываясь. О, нет, ему даже не было плохо, только вот все вокруг казалось ломаным, туманным, неправильным. В глазах будто плыло, а в горле стояла горечь от не самого приятного начала вечера.
— Ну… Я не откажусь. Может, помочь чем, в конце концов? — Мэтт как бы невзначай прижался к Сандерсону сбоку и провел рукой по ткани мягкой футболки так, что его холодные пальцы были прекрасно ощутимы на теплой коже спины Нила. Травмат вынужден вздрогнуть. Он чуть не роняет картонную коробку, но быстро берет себя в руки, каким бы неожиданным не было это действие со стороны Мэтта.
— Нет, — отрезает Нил и будто пытается закрыться от окружения этой фразой. И за этим видом полной уверенности и непоколебимости явно скрывалось что-то вроде: «Оставь меня в покое, я не знаю, как с тобой себя вести». — Я сам все сделаю. Просто скажи, какой чай.
Но все же привлечь его внимание было важно. Может, если немного покапать на нервы, то Нил немного подтает? В конце концов его сильная тревожность последнее время очень очевидна.
— Просто зелёный, с тремя ложками сахара, —
Однако травмат продолжал испытывать, пожалуй, самого себя. Как бы он сам не признавался себе, но процесс отказывания от своих убеждений все же требовал еще некоторого времени. Все в нем ломалось и трескалось, как лёд по весне, заходили под некрасивыми углами на друг друга, словно льдины, противоречащие друг другу чувства.
— Как только такой сладкий чай пить можно? — высказался он недовольно, явно желая тем самым отвести внимание от своего смятения. А видно ли оно вообще было Мэтту? Господи, как вообще он сейчас выглядел со стороны?
Травмат чертыхается себе под нос и выполняет просьбу Мэтта, закидывая в кружку чайный пакетик, а за ним и указанные ложки сахара. Даже с горкой.
— Прости, это банальные нужды организма в виде сахара, — промурчал все также Мэтт, следя за движениями и действиями Нила. Только вот тому была деталь эта очевидна: жрет сладкое постоянно, чтобы меньше спать и восполнять серотонин хотя бы на тысячные доли, конечно.
В ответ на просьбу Мэтт лишь отошёл в сторону и сел за стол, положив руки на колени.
За окном еще было светло, желтое солнце заливало всю кухню, постепенно рыжея на горизонте. Пришлось сощуриться, чтобы светлые длинные ресницы прикрыли глаза. Парень сидел, ссутулившись, смотря в одну точку и сложив тонкие недлинные пальцы с проступающими белыми жилами и синеватыми венами.
— Так может я тебе сразу сахарницу поставлю? Ложку чайную или столовую? — на сей раз травмат улыбнулся и вполне искренне усмехнулся.
Нил поставил чайник на плиту, с минуту молча посмотрел на его серую поверхность, после чего повернулся к Мэтту и сел на стул рядом с ним. Повисло относительно неловкое молчание.
— Да нет, не надо, спасибо, — Мэтт же решил проявить напротив больше внимания, потому он положил руку на бедро Нила, фыркнул и вновь напустил скромную улыбку.
— У тебя сегодня повышенная потребность меня трогать? — Нил положил свою руку рядом и посмотрел совершенно непроницаемым твердым взглядом обыкновенно голубых глаз, которые, кажется, теперь стали серыми и недобро блестели, как сталь.
— Ну надо же как-то тебя слегка озадачить, — Мэтт тут же переключился на его руку, положив свою ладонь сверху.
— И зачем тебе озадачивать меня? — спрашивает травмат, неотрывно смотря в голубую радужку напротив.
— Чтобы не сидел с кислой миной. Наверное, конечно, стоило бы тебя хотя бы просто спросить, как прошла вчера смена, но ты же знаешь, что мы не ищем лёгких путей. — Не знаю. У меня ощущение, словно я вообще никогда не учился общаться и просто даже не знаю, о чем обыкновенно говорят люди. Обсуждают других? Политику? — Мэтт неловко посмеялся, потерев затылок, после чего все же подсел чуточку ближе.
Нил продолжал держать глаза закрытыми. Он сжал в пальцах ткань одежды Мэтта и не спешил отпускать, из-за чего появлялся риск появления мятых линий на ней. Уж слишком сильно уцепился. Нил коротко проводит носом по коже судмеда и, приблизившись к ней ближе губами, обдает горячим дыханием.
— Надо было тебя все-таки добить тогда, — шёпотом проговаривает травматолог и оставляет на шее влажный след поцелуя, что неожиданно выходит нежным, несмотря на откровенно грубое напоминание о стычке.
Открыть глаза Нила заставляет свист чайника. Звук был противным и явно действовал на нервы, но вот мужчина отстраняться не спешил.
— Я выключу? — чуть громче спрашивает он.
— Да-да, конечно.
Нил разжимает ткань на спине судмеда и, выпрямляясь, отстраняется от него. Он встает из-за стола и с малой охотой делает пару шажков к плите. Свист прекращается.
— Да, — хотел поначалу съязвить, мол, «если не жмотишь», но все же не решился. И уже действительно не столько из-за страха, сколько от понимания, что от одного неверного вздоха Сандерсон опять заледенеет, станет острым на язык и не только на язык…
Меньше минуты отведенного времени и перед Мэттом уже стоит чашка чая.
Нил некоторое время тормозит со своими дальнейшими действиями, но по итогу опускается обратно на свое место, кладя сложенные в замок ладони на стеклянный белый стол.
Казалось, что вокруг давит все. Светло-бежевые обои, белый гарнитур, белая плитка, белые полотенца — все светлое, как в хирургичке. Давит на них, которые живым существом выбивались из мертвой обстановки дома травматолога: растрепанные влажные волосы, слишком неофициальная одежда, которая вдобавок была мятой, слишком неоднозначные и пустые взгляды друг на друга лишь с вопросом «что ты хочешь?».
— Спасибо большое, — сказал в ответ Мэтт, после чего взял чашку в руки, поставив локти на стол, а сам аккуратно прижался боком к Нилу, снова обхватив его мягко хвостом и прижавшись плечом к его плечу
Слова благодарности Нил оставил безответными. Он лишь смотрел на поверхность стола перед собой и прерывисто дышал. Он просто все никак не мог осознать ситуацию до конца. Никаких сдвигов в его душе никто не вызывал еще с юности, справедливости ради надо было сказать — Мэтт тоже. Просто никто не пытался столь настойчиво досаждать, открыто подкатывать, терпеть его гнев, который пугал нормальных людей. Всего лишь падала маска, разбиваясь о безразличность к довольно серьезной угрозе. Мэтт просто ломал одним своим присутствием в его жизни уклад вот уже тридцати пяти лет. Это злило до скрипа в зубах, но ярость не загоралась, словно бы он был зол на одного себя и зализывал раны, скрывая нарушенный покой.
Мужчина облизал и прикусил нижнюю губу. Как же сложно ломать самого себя.
Он перекидывает руку Уолсту через плечо и прижимает к себе на глубоком выдохе, подпирая второй рукой голову.
— Не боишься, что отравить мог? — на губах вздрагивает улыбка. А ведь и правда мог. И даже один раз попытался, только вот Мэтт на обеде не стал допивать когда-то кофе.
— Спасибо большое, — сказал в ответ Мэтт, после чего взял чашку в руки, поставив локти на стол, а сам аккуратно прижался боком к Нилу, обнял его одной рукой и положил голову на плечо, спокойно прихлебывая чай.
— Ну… Честно? Просто все равно, — конечно знал, но будто это страдание его ломало. Отношениями это называть было нельзя, они почти не находили общий язык, Нил шантажировал, Мэтт спокойно поддавался, провоцировал, а по итогу они просто спали, поскольку даже поговорить им было особо порой не о чем. О работе — тошно. Нил во снах только и видит, как вставлять в кости спицы, а Мэтт — как работать с отвратительно гнилыми трупами, с детьми, с убитыми и так далее.
— Да ладно? — удивлённым голосом спросил Нил, но на лице эта эмоция почти никак не отразилась: физиономия травмата передавала разве что пребывание в своих раздумьях, от которых сегодняшним вечером откреститься было сложновато. — У меня скоро правда сложится ощущение, что ты ходишь ко мне намеренно и только с одной целью — поскорее сдохнуть. И, кажется, от моих рук.
И, по сути, это было почти что чистой правдой. Просто более сухо выраженной, без обстоятельств и расклада личности самого Мэтта, который, как заметно, постоянно занимался пассивным самоповреждением: очень часто крепкий кофе, сейчас вот уже почти неделя без еды, за исключением какого-то чая да молока, постоянное царапанье лица, шеи, колен, ногтей, о чем говорили характерные кровоподтёки или царапины, а под глазами виднелись не столько синяки, сколько фиолетовые сосуды.
— Молчание выступает за знак согласия, ты же в курсе? — задал травмат вопрос, после которого негромко фыркнул.
Нил все же положил сухие грубоватые пальцы на щеки Мэтта, поглаживая кожу почти монотонно, без даже намека на какие-то чувства. Скользнули по скуле, за ухом, вниз к челюсти и шеи.
— Я хотел бы услышать ответ на свой вопрос, — Нил говорит даже как-то отстраненно, но заминает эту деталь тем, что утыкается носом в тёмные волосы, хмурит брови, отстраняется на несколько сантиметров и оставляет поцелуй сухих искусанных губ на виске.
— Не знаю. Я бы ответил, если бы знал. Может да, может нет. Мне жить не слишком много осталось, да и просто не боюсь умереть, хоть и не прям стремлюсь. Под машины, как видишь, не кидаюсь, — хотя, будь бы возможность, он бы предпочёл, верно, умереть.
Почему? Ответ был скрыт от Нила, да и навряд ли тот его когда-то узнал бы. А если бы узнал, то навряд ли посочувствовал. Конечно, по каким-то чертам было уловимо, что в жизни что-то произошло, оставило мощный отпечаток. Только вот ответ не примитивный: нет, не умирали родственники, друзья, ни травля в школе. Всего лишь неподобающее воспитание, которое сделало его бесхребетным и безвольным, не нашедшим место в жизни, и, как следствие, саморазрушение. Таких Нил не любил, стержень не позволял.
Потому и говорить не о чем.
Мэтт прислоняется лбом к щеке Нила и аккуратно кусает за шею, едва касаясь кожи зубами.
— Сойдусь на том, что ты уже приготовился к окончанию своей жизни, не шибко хочешь его менять и в принципе от этого мира грешного заебался.
Нил смотрит на Мэтта в ответ, но снова ничего не говорит, а значит, что против ничего не имеет. Выпрямляется, водит по спине рукой и находится с ухмылкой на лице.
— Можно сказать и так, — Мэтт переложил обе руки Нилу на бедро, как бы сидя в полуоборот к травмата, а сам легонько боднул его в голову. Судмед снова аккуратно укусил его, целуя, оставляя след, от которого вскоре ничего и не останется. Он бесстрастен и совсем не собственник, в отличие от Нила, который был фанатом укусов и яркого клеймо от его губ где-нибудь на видном месте.
Мэтт, впрочем, против и не был, лишь подлезая ближе и положив ногу поперёк ног травмата, вытянулся вперед. Ему и приятно было такое внимание, пусть и откровенно неотесанное, неловкое. Одиночество сводит с ума, снижает уважение к себе, повышая терпение до болезненного. Потому что человек в своём уме даже разговаривать с тем, кто всадил в него нож по рукоять даже не стал, а этот, кажется, расцветал под окропленными кровью руками.
Он аккуратно кусает Нила за губы, слегка назойливо касаясь их зубами и медленно, но крепко сжимает чужое плечо.
Каким же все-таки все казалось неправильным. Точно ли это его жизнь? Что он сотворил с ней? К какой точке привел себя? Насколько она правильна и следует ли бежать с нее к другой точке, что, может, располагается совершенно в ином направлении и очень далеко? Сможет ли увести от наступивших проблем и несостыковок собственного разума в беззаботное место?
Не называется ли эта точка «прошлое»?
Нил кусает собственные губы, будто начиная испытывать неприсущие в подобных ситуациях нервы, и, запустив руку под футболку младшего, стал водить ладонью по линии позвоночника.
А на деле, все эти проблемы просто-напросто принёс с собой Мэтт, да и только. Может, если он умрёт и исчезнет из его жизни как по щелчку пальцев, то что-нибудь снова наладится в единый мощный механизм, работающий безошибочно и точно. Конечно, не все, но большая часть, разумеется.
Мэтт перекинул ногу через его бёдра, упершись коленом в стул, а сам приподнялся, чтобы быть повыше Нила. Уолст запустил пальцы в русые волосы, целуя в ответ. Он даже не открывал глаза, будто бы извиняясь за все, что вообще сделал.
Он провёл руками по щетине, поглаживая аккуратно и почти невесомо щеки травмата, целуя в ответ.
Может так бы оно и случилось. Может в некоторых уголках разума Нил и желал такого развития событий, чтобы предполагаемый источник проблем просто исчез. Но к чему это приведет?
По шее и плечам проходят мурашки, когда парень запускает ладони в его волосы. Нет, сейчас точно он его никуда отпускать из этого момента не собирается. Наоборот, прижмет к себе покрепче и будет держать подле себя. Дыхание, прикосновения, поцелуи — он не сможет отказаться от этого прямо сейчас.
Осознание это врезается в мысли и заставляет громко и с недовольством выдохнуть — лишь бы это не спугнуло Мэтта. Мужчина придерживает решившего забраться малость повыше и поближе Мэтта за спину. Пальцы сжимались, и ногти оттого врезались в кожу и оставляли на ней легкие царапинки.
Нил и сам предпочитал держать глаза закрытыми, но уже скорее от стыда или иного неудобного чувства перед собой. Однако сейчас он приподнял голову и уставился полуприкрытыми серо-зелёными глазами на Мэтта, решив подождать его следующих действий.
Обстановку, увы, совсем ничего не смягчало. Ни алкоголь, ни внешний шум, ни даже, может, громкие соседи. Тишина, а её следовало бы как-то заполнить, ведь иначе каждый вдох и выдох, каждое действие, шорох даже рубашки травматолога, которую аккуратно начал расстегивать Мэтт, отдавались резко в уши, лишь делая ощущения болезненно-острыми. Будто бы каждый звук капал на мозги, не давая нормально соображать, раздражая, разрывая мысли в клочья. И даже мощная смесь ощущений от тёплых пальцев, царапин, общего стыда и глубокой покорности не заглушали этот шум. Или, во всяком случае, так казалось судмеду, чьи ощущения накалились, чтобы улавливать малейшие изменения, словно бы он был в опасности, а адреналин хлестал в голову.
Несколько секунд Нил так и сидел недвижимо, лишь смотря на него и прислушиваясь к его и своему собственному дыханию. Но потом его рука спустилась к ребрам Мэтта, а от них уже скользнула вверх, остановившись почти на лопатках.
— Чай допивать не будешь? — вторгается Нил в начавшую обостряться и заставлявшую сердце учащать ритм атмосферу неуместной фразой.
Мужчина перекладывает вторую руку на бедро Мэтта, недолго гладит его, иногда сжимая посильнее, и перекладывает руку обратно на спину.
Убедившись, что судмед держится за него плюс-минус уверенно, Нил, оставив последний перед этих поцелуй на его губах, поднимается со стула.
В ушах раздается трепетание сердца. Взволнованное, пытающееся оставить в тайне свой страх о грядущем.
Мэтту ничего не оставалось кроме как обхватить Нила руками за плечи, чтобы не упасть. Сам же он прижался ближе, время от времени поглядывая на самого Нила обеспокоенным взглядом.
— Да нет… Позже, пожалуй, —
— Позже он будет остывшим, так что его лучше будет вылить, — травмат совсем тихо фыркает, на секунду утыкается в черную макушку, но, все же оценивая массу своего груза, решает побыстрее дойти до спальни.
Нил опускает его на кровать и некоторое время упирается в покрывало ладонями, выжидая, пока Мэтт слезет окончательно.
Брови Сандерсона вновь дрогнули и оказались у переносицы. Господи, что он делает…
Да, слезть было труднее, чем залезть. Во всяком случае сначала пришлось нащупать ногами поверхность кровати, потом кое как встать, отпустить Нила, и только потом уже присесть.
Как известно, даже кошки хуже с деревьев слезают, нежели туда залезают.
Травмат, как бы в мыслях не трепетал в сомнениях, медлить не стал и занял место на кровати вслед за Мэттом, прижав согнутыми коленями его бедра.
Рваное дыхание, мужчина нервно облизывает нижнюю губу. Он притягивает Уолста к себе за футболку, требовательно целует и по окончании поцелуя толкает его в грудь, заставляя упасть на кровать.
Судмед же поначалу снова цепляется за его плечи и шею, оставляя неощутимые царапины от тупых неровных ногтей и практически вися на руках у Нила, тщедушно держась на одной лишь ткани футболки.
После чего с шумным обрывистым выдохом от лёгкого удара падает на кровать и сдувает чёлку с лица и тихо, неловко смеётся.
Нил молча смотрит на торс Мэтта и тянется рукой к его футболке, которую уже было стал стягивать вверх, но резко останавливается. Мужчина поднимает глаза на Мэтта. На губах появляется неровная усмешка, после чего он переключается на ремень, который, к сожалению или счастью был отчасти из неплотной резинки, которая могла быть очень на руку…буквально.
— Надеюсь, ты не будешь против, — после этих слов Нил выпрямляется и начинает расстегивать ремень судмеда, после чего намеренно медленно тянет его на себя, вытаскивая из шлевок.
— Я не… Нет, — впрочем, господи, пусть делает, что хочет. Он не готов к таким поворотам, но в том и была соль, что от лёгкого испуга сводило низ живота, а дыхание становилось чуть реже, лишь заставляя мозг сильнее затуманиться
Травмат начинает елозить и, с целью удобств в дальнейших действиях, подбирается выше, зажимая коленями теперь уже талию Мэтта. Мужчина накручивает ремень на одну руку, другой же резко дёргает за оставшийся конец — раздается негромкий свист.
Нил усмехается и, стянув с руки незамысловатый аксессуар, кладет его на кровать подле головы Мэтта, где лежало скомканное одеяло. Стащив с него футболку, которая была очевидно больше на несколько размеров, он аккуратно ее складывает и откидывает на изголовье. Затем травмат хватает запястья судмеда и, подтягивая одну руку к себе, оставляет на ее внутренней стороне несколько поцелуев, что довершаются укусом.
Нил заводит руки Мэтта за голову, придерживая их вместе, и хватает в руку лямку.
Несколько тугих оборотов, чтобы ремень крепко приник к коже. Тут и пригодились вставки из резины, которые позволили затянуть и запястья, и "шлейку" вокруг выступа на изголовье. Язычок проскальзывает в последний прокол на ремне. Нил довольно улыбается и, тяжело дыша, смотрит на него из-под полуприкрытых век.
Было невозможно понять, колышет ли что-нибудь Сандерсона изнутри. Может, совсем ничего, а может снова острое щекочущее желание выместить что-то на ком-то. И ему необязательно при этом даже кого-то избивать: достаточно было заметить горящий в сумерках огонек прежде тусклых глаз. Он мог считать это за помесь страсти и, может, страха или желания, но на деле это всего лишь был живой свет глаз, каким обладают обычные нормальные люди. И то подтверждало худое тело, выступающие косточки таза и ребра, вены, выступившие под бледно-сероватой кожей из-за натяжения ремня.
Судмед лишь устраивается поудобнее, чтобы Нил в случае чего просто-напросто его не придавил, когда будет вставать, ведь за предметами первой необходимости, которые на этот раз точно не были в сумке у Сандерсона, кому-то со свободными руками придется идти. Он положил голову меж рук, чуть запрокинув ее и смотря в стену. Конечно, острые ощущения заставляли чувствовать себя лучше, несмотря на то, что он не больше, чем кукла со светлыми ресницами.
— Черт бы тебя побрал, такого красивого… — выдыхает он шепотом, почти что рыча, но, похоже, все же вошел в раж, потому это прозвучало с примесью ненависти и обиды, только вот адресата никто не указал.
Нет, он не был обыкновенным садистом, который ударился в связывание. Но, оставшись совсем без эмоций, он жадно выпивает до дна чужие. Заставляет других доходить до предела, а страх, как известно, самый энергоемкий. Как и страсть.
Нил быстро стягивает с самого себя футболку и складывает рядом, после чего отводит внимание штанам судмеда, которые стягивает все в той же спешке. Сердце продолжало стучать глухим звуком в ушах, будто бы задавая ритм, против которого невозможно сопротивляться.
— Месяца четыре назад ты был прямо противоположного мнения, — судмед лишь тихо усмехнулся в ответ, чуть закатив глаза и что-то промурлыкав. Нил же опускается ближе, а дыхание его становится ощутимее, но слабее. Руку же он положил на плечо Мэтту, ниже локтя, большим пальцем упершись точно между мышц и попав, кажется, в кость.
— Четыре месяца назад были четыре месяца назад. Все что было тогда, теперь иначе. Или тебя этот факт не устраивает? — Нил поднял глаза на Мэтта и сжал плечо того сильнее, вероятно, на этот раз до ощутимой боли.
Мэтт прикусил нижнюю губу, подняв глаза на Нила и слегка опустил взгляд. Он дёрнулся было в попытке потянуться руками, забыв о их недееспособности, потому лишь вздохнул и закрыл глаза, шумно выдохнув. Даже ноги не поднять, ей богу.
Нил подался чуть назад и опустился к телу судмеда на присогнутых руках. Травматолог ненадолго тормозит и, положив ладонь на ребра Уолста, смотрит на него с полминуты.
Одну ногу Мэтт закинул на бедро травмата, касаясь коленом его бока, а сам снова потянул за ремень руками. Да, действительно, порядочный минус: сам-то толком ничего и не сделаешь, лежи и пять в потолок.
— Я думаю, что ты уже достаточно от моих рук получил, — с долей раздражения вздыхает Нил, но адресует эту эмоцию скорее себе. Себе прошлому за вечные проявления безосновной агрессии и себе нынешнему за ежеминутные метания мыслей. В очередной раз он задает себе вопрос: насколько правильно поступает сейчас?
Но вопрос этот звучит в голове совсем-совсем далеко, потому как разум мужчины по большей части занят другими, живыми и острыми чувствами, что из-за этого кажутся такими новыми и свежими. Испытывал ли он нечто подобное раньше?
Нил прикрывает глаза и все не может отстать от мягкой и светлой кожи Мэтта, а потому целует его в солнечное сплетение и уже после этого кладет руку тому на спину и приподнимает с кровати.
Травмат опускает Мэтта обратно и кладет руку на его голень, что была ныне близко к его телу.
— Ты же не против связанных рук? — Нил осторожно царапает кожу судмеда и снова накидывает на лицо усмешку, слегка оскаливаясь. Глаза его блестели, как и губы, которые он то и дело облизывал, не то нервно, не то в предвкушении.
— Оставь свою жалость для слабаков, — рассмеялся Мэтт, закинув теперь уже вторую ногу, чтобы хоть как-то проявлять инициативу, раз пелена с глаз хоть чуть-чуть спала, вернув его в более осознанное состояние. А ресурс у него действительно огромный, да и боли он не боялся. Подтянутые мышцы? Царапины? Укусы? Порезы? Не вопрос, только ей богу, не ломай ничего.
— С чего бы мне к тебе жалость проявлять? — спрашивает травмат устало на выдохе, на долю секунды прикрывает глаза и вновь внимательно смотрит на Мэтта, буквально вытаскивая взглядом из него что-то понятное ему одному.
Мужчина стягивает с себя домашние штаны, как бы в мыслях не хотел, чтобы эти дело повернул Мэтт, и опускается к его груди. Возможно, руки ему завязать стоило чуть позже.
Нил, подобравшись к лицу, берет Мэтта под затылок, закапываясь в мягких гладких от краски волосах.
— Ну, раз жалость не нужна, тогда что? Что тебе нужно?
— Её отсутствие.
Да, конечно, каждое живое существо в какой-то мере нуждалось в конце концов в тепле и заботе, бесспорно. Но это были просто не тем отношения, которые это предусматривали, да и начал все это Мэтт тоже далеко не за тем, чтобы построить что-нибудь здоровое и адекватное.
Было бы чистым выламыванием их обоих, если бы по итогу они стали действительно хорошими партнёрами, но мысля объективно: ни тот, ни другой на то не способны.
Так что такой исход был бы жалким.
Травмат закатывает глаза и вздыхает, заслышав ответ судмеда на его вопрос, и пока что не предпринимает более попыток продолжать этот мини-разговор. В чем смысл это делать? Они ведь… оба оказались здесь по зову страсти, по причине низшего желания удовлетворить свои потребности. Сексуальные связи без особой поддержки романтических чувств. Ну, разве что мимолетные комплименты в адрес партнера.
Отвратительная блядская привязанность.
Мужчина отпускает подбородок Мэтта и кладет ладонь на его ключицу, ровно посередине. Короткое ласковое поглаживание, после которого Нил оставляет только горячее прикосновение подушечки большого пальца, который он держал на все той же ключице, разве что теперь давил им на кожу сильнее.
Травмат медленно, иногда надавливая сильнее, проводит пальцем от груди до самого низа живота Мэтта, заигрывая, как кошка с мышкой.
Мэтт запрокинул голову, бессильно смотря в стену за собой, время от времени делая глубокий вдох и прогибаясь, будто бы пытаясь уйти от столь настойчивых и дразнящих прикосновений. Когда пальцы травмата опустились ниже рёбер, через солнечное сплетение, он, кажется, издал урчание, близкое к тихому гортанному стону.
Все же хотелось понаблюдать за своей жертвой перед долгожданным «обедом».
Нил неровно дышит и смотрит на успевшие растрепаться черные волосы судмеда. Словно оставшиеся после холодной ночи в костре угольки, уже успевшие остыть под утро и пасть жертвой утренней влажности.
Травмат прикрывает глаза и издает полурык-полустон, после которого ухватывает Мэтта за бок и склоняется к его шее. Дыхание стало совсем поверхностным, которое даже не давало достаточно воздуха, чтобы дышать, а лишь похоже на трепетание, нервное и рваное. Волосы упали на лицо и закрыли один глаз, прикрывая горящие и порозовевшие щеки.
Но через несколько мгновений Нила уже рядом не оказалось, как и его дыхания на полу прохладной коже судмеда. Благо, конечно, в сумке он больше ни смазки, ни презервативов не носил, но в любом случае дойти до шкафа было необходимо. Он отодвинул зеркальную дверцу и покопался в вещах, так как столь… Своеобразные предметы предпочитал хранить далеко от чужих глаз. В конце концов, даже покупая их, он был почти что вдрызг пьяный, ведь трезвым идти не хотело бы смелости, как ещё и определяться с маркой и прочими бонусами в виде банальных запахов, ей Богу.
Мэтт чуть подтянулся выше, чтобы лопатки, шея и голова оказались на нескольких подушках, а руки не затекали столь сильно.
Ноги едва ощутимо, но сводило, как и всю нижнюю часть тела с конечностями. Приятное чувство граничило с болью или напряжением, но он так и не понял, что именно, предпочитая смотреть за бликами света на белом потолке, а потом и вовсе закрыть глаза.
Из этого состояния выдернуло мягкое прикосновение сухих подушечек пальцев к внутренней стороне бедра, которое заставило плечи задрожать, как и запястья. Затем движения травматолога стали чуть увереннее, проходясь по коже с лёгким напором, сжимая кожу, после чего он обхватил тонкое бедро рукой, на что послышался тихий выдох со стороны Мэтта.
Снова и снова, по нарастающей, это заставляло ноги почти что отниматься, под рёбрами будто бы побежали мурашки, а мышцы спины даже начало сводить от напряжения.
Нил подсел поближе и потянул лёгкое тело на себя, подхватив его под поясницу. Он ощутимо сбавил темп, а лицо стало более спокойным и сосредоточенным, нежели насмешливым. Конечно, это была лишь мимолетная задумчивость, машинальные движения рукой успокаивали, но Мэтт не сомневался, что спокойствие закончится после растяжки, ровно тогда, когда прелюдия перейдёт в секс, буквально говоря — в чистую агрессию.
Глаза он не открывал, хотя говорить о полном доверии не приходилось. У Нила оно и вовсе было нулевым.
Хотя, справедливости ради, что может сделать человек, который проявляет столь слабую реакцию на то, что обычных людей заставляет вести себя раскрепощеннее, делать тяжёлые вдохи и выдохи, словно в дешёвой порнухе? Не все, да, но… Представления Нила явно отличались от картины, которую он наблюдал: Уолст не предпринимал попыток высвободить руки, почти не дергался, лишь только время от времени сгибал ноги сильнее и поджимал губы, опираясь сугубо на ощущения и позволяя Нилу все сделать самому.
Нил наклонился вперёд, оказавшись над судмедом, и провёл руками с дельтовидных мышц плеч вниз, по рёбрам, впиваясь пальцами, чтобы их пересчитать полностью, ниже, к тазу, где красовался беловатый шрам с неровным контуром от шва. То были последствия несдержанности самого Нила. Мэтт тогда осмелился испортить документы, которые травматолог ровным красивым подчерком писал почти всю ночь. Месть за порезы на щеке обошлись тем, что лезвие оказалось на этот раз в плоти намного глубже.
Казалось, в ушах он снова услышал вскрик, хриплый выдох, видел суженные зрачки Уолста, который несмотря на опасность вжался в белый халат и плечо Нила, чтобы не рухнуть от лёгкого шока на пол. Ранение было не страшным и неглубоким, хоть и очень болезненным, потому с перевязкой и зашиванием Нил прекрасно справился и сам в силу отличных навыков.
Заявление Мэтт и не подумал писать.
Казалось, что и сейчас он почти что спит, но нет: едва Нил поднял его ноги выше, вжимаясь сильнее в бёдра и вошёл, полуприкрыв дрогнувшие веки, а темноволосый все же потянул за ремень, опомнившись. Он обхватил ногами Нила, скрестив лодыжки на уровне поясницы Сандерсона и приоткрыл глаза. Небольшой бутылек был предварительно отброшен в сторону за ненадобностью более.
Сандерсон приник носом к едва заметным шрамам на чужой щеке, тем временем как Мэтт чуть ожил он горячего дыхания и подался ближе, целуя его. Губы были сухими и искусанными, но напор Нила делал своё дело, когда он медленно, растягивая удовольствие, кусал губы Мэтта, приподнимая его под спину, заставляя заломить руки.
Обыкновенно партнёры говорят во время соития, но даже сейчас они оба молчали, лишь шумно дыша друг другу в шеи.
Мэтт помотал головой, когда массивная ладонь вжала запястья в подушку, а на спине травматолога остро проступили мышцы. По телу пробежало тепло, а бёдра и живот слабо пульсировали. Нил стал снова набирать обороты, действуя куда более резко, давя, сжимая, вбиваясь в чужое тело, а сам не то тихо стонал, не то едва слышно рычал, жмурясь. Он все ещё слишком много думает над процессом, над поведением каждого, оставляя все больше отметин на шее Мэтта, чьи ноги сильно дрожали.
Неожиданно раздался тихий, но звонкий щелчок пряжки ремня, когда игла вышла из отверстия, а Нил потянул за свободный конец, ослабляя петлю. Несколько неловких движений и тонкие запястья оказались уже свободны, хоть и все ещё покрыты заметными следами от ногтей Нила и грубой кожи предмета. По плечам растеклась горячая боль, когда кровь прилила к затекшим мышцам.
Холодные подушечки пальцев беспорядочно касались разгоряченной кожи Сандерсона, заставляя его сильнее прогнуть спину, пока руки Мэтта переплелись на его затылке.
Кончики пальцев без труда запутались в русых волосах, а каждый новый толчок лишь сильнее вжимал Уолста в твёрдую поверхность кровати, выбивая прерывистые выдохи и дрожь ниже колен. Он кусал губы, жмурился, делая глубокие вдохи, хватался за плечи, царапал тупыми ногтями остро выступающие позвонки шеи Нила. Тот лишь в унисон шумно и хрипло дышал, стиснув зубы, но не закрывал глаз. Русые волосы растрепались и спадали со лба.
Их губы снова грубо соприкоснулись, когда Нил дернул Мэтта сильнее под себя, наваливаясь вперед. Ощутимые укусы до крови были противно болезненными, как и царапины на крепких плечах травматолога, который, кажется, чувствовал себя загнанным собою же в угол. Нет, ни один из них не назовет это отношениями секса или расчета ради, но и чем-то большим это назвать было невозможно.
— У меня иной раз складывается ощущение, что я трахаю труп. — он громко и с шумом выдохнул, глаза блестели, кажется, недовольством, а руки дрожали от нарастающего напряжения.
— Тебе почти что не кажется, — Мэтт запрокинул голову, сильнее прижав Нила к себе ногами и выгнул спину, втянув воздух сквозь зубы. Мягкие пушистые волосы, которые стали даже слегка кудрявыми от влаги, беспорядочно лежали на подушке.
Нил положил руки на прохладные бедра, впиваясь в них ногтями, и провел вверх.
Мертвая тварь, с холодными руками и ногами, сухими щеками, губами, он просто был готов шипеть, рвать и метать от злобы на то, что в том будто давно не было жизни. От того, что противные черные тени, без которых Мэтт не ходил даже дома, растерлись по лицу, от того, что ногти того были окрашены в черный. Неправильный, наивный, слишком безынициативный и бесстрастный, он издевался над Нилом, который выбивал себе место под солнцем годами, просто своим существованием. Тупым, ненужным абсолютно никому, даже себе.
Мэтт обхватил Нила руками, впиваясь в лопатки пальцами до побеления костяшек и прижимаясь своей грудью к его груди. Он поначалу зашипел, тихо, едва приоткрыв рот, после чего тело пробила крупная дрожь.