Голоса

Единственный раз, когда Женя действительно волновалась перед разговором был около двух лет назад. Тогда она сообщила своим родителям, что переезжает в другой город, в другую республику, и начинает работать там, где ни отец, ни мать не хотели бы её видеть. Конечно, девушка должна быть нежной и утонченной, должна хранить семейный очаг, а не носится, как мужчина, сражаясь с огнём. Да и не существует даже профессии для таких, как она, не может женщина работать на такой «тяжёлой» работе. Этот разговор должен был сообщить все постфактум. Иначе – никак. Это был буквально побег. Сейчас над девушкой властвовало то же чувство. Учащённое сердцебиение, ком в горле и тревога, берущая верх. Титенок всегда был очень понимающим. Он был первым, с кем Женя познакомилась, начав работу. Ему тогда было лет двадцать, а у девушки должен был быть день рождения месяца через два. Николай был и другом, и отцом, и тем, кто мог выслушать и дать совет. Коля знал всю подноготную девушки, а ещё он знал, что эта гражданка влюблена в своего друга. Женатого друга. Они пообещали никогда в жизни не разговаривать на эту тему. Однако сейчас, когда сам факт её влюблённости раскрылся целой палате, об этом было невозможно молчать. — Ну? – Титенок повернулся к Евгении боком и принципиально начал смотреть ей прямо в глаза. — Я уже говорила про него, ты знаешь. – Девушка так же принципиально не поворачивала голову. — Ладно, тогда я сразу выскажу своё мнение. Будем честны. Да, да чёрт возьми! Вышло просто по-идиотски. И тот разговор в палате, и тот разговор в парке. – Женя вспомнила то, от чего пыталась закрыться около года. В июне после домашних посиделок у Ващука в честь его же дня рождения, когда все расходились, диспетчер попросила Таню Титенок проводить её до дома. Было достаточно поздно, да и сама Графиценко из-за хорошего расположения духа на тосты во время праздника не скупилась. По итогу, на дорогу домой Татьяна имела ношу в виде немного нетрезвой и, соответственно, болтливой подруги. Николай не мог просто так отпустить жену, поэтому он пошёл до дома Жени после того, как проводил любимую. Девушка и молодой человек шли к дому через маленький парк. Они разговаривали обо всём. Когда речь зашла о браке, Титенок бурно жестикулируя рассказывал о первых свиданиях, о том, как познакомился со своей женой. Вокруг царило умиротворение, будто сидишь и слушаешь байки отца или брата. Тогда, именно тогда язык девушки развязался. О да, милые рассказы друга, самое время сказать о влюблённости в своего женатого знакомого. Кажется, что до наступления тишины было около трёх осознанных предложений в которых девушка смогла рассказать и о чувствах, и о том, в какой момент она влюбилась. Тогда без обсуждений они вдвоём зареклись вообще не открывать эту тему. И вот сейчас они стоят в коридоре больницы и обсуждают это спустя столько времени. — А ещё глуп тот факт, что ты влюбилась в женатого человека! Это уму не постижимо! – Лицо Николая стало таким серьёзным, насколько могло, Женя видела его таким крайне редко. – Это омерзительно! Нужно уметь отличать безобидные человеческие слабости от пороков, уродующих душу! Жень, я, чужой человек, со стороны я не понимаю этого совсем. Ты можешь представить, что будет, если хоть кто-то узнает об этом? Ващук, Василий? Я просто не могу понять этого! Боже… Почему именно он? Зачем ты вообще… — Что? Что я сделала? – Евгения уперто взглянула прямо в глаза Титенка.– Ну конечно! Я же делаю специально всё! Абсолютно, ведь так? Всё это специально! Думаешь мне было приятно осознавать всё это? – Глаза девушки начали краснеть, сейчас, казалось, никто со стороны не понимает, что именно происходит. – Да, представляешь, это действительно мерзко! Мерзко – смотреть в глаза человеку, любить его за мелочи, за характер, за привычки и понимать, как это мерзко, низко и неправильно! – Девушка замолчала, оглядывая коридор мимолётом. Всё это время она старалась не привлекать внимания, и весь их разговор звучал как гневный шепот. Титенок не был уверен, что Графиценко видит хоть что-то. Её глаза были на мокром месте, и не было понятно: от обиды или от злости. — Я тошнотворна сама себе, но я ничего не могу поделать, и, поверь мне, — диспетчер дёрнула руку и ткнула пальцем в грудь своего друга, — если бы мне хватило сил и смелости, то я бы уже убила себя! Точка отчаяния наступила и слёзы, переполняющие глаза девушки, начали быстро скатывается по её щекам. Это было не только рыданием, это было ещё и выбросом эмоций. — Жень, иди сюда. — Николай был растерян. Он чувствовал себя ответственным за её слёзы. Мужчина обнял девушку настолько крепко, насколько им обоим было комфортно и не больно. — Женя. Жень, я выгляжу идиотом и знаю, что виноват. Я правда не хотел. — Я бы хотела сказать, что всё хорошо, но нет. Мне правда нужно было выговориться. И выплакаться. — Девушка похлопала Титенка по руке, показав, что он может уже отпустить её. — Я же всё ещё могу положиться на тебя. Прости, но я правда не передам полностью всех своих чувств. Я старалась скрыться от этого всего. Тогда я пришла домой и молчала. Я не включала телевизор, просто сидела на кухне и смотрела в окно, как ты уходишь. Я даже ни о чём не думала. Но сейчас легче, правда. — Девушка опять вспомнила тот день и свои чувства. Это произошло неожиданно. Она сидела за столом, слышала тиканье часов и гул своего сердца. Женя думала о Правике и Коле Титенке. Она сидела, тонущая в одиночестве и боли, разрываемая изнутри разнонаправленными чувствами. Резала себя мыслями, позволением. Графиценко решила улыбнуться. Вышло крайне натянуто, и они оба это поняли. — Мне правда жаль. Если ты хочешь ещё поговорить на эту тему, то я готов выслушать тебя всегда. И да, я не могу понять многого, но я не поменяю свое отношение к тебе. — Николай решительно взглянул в глаза девушки, положив свои руки ей на плечи и чуть встряхнув, утвердительно сказал, — Обещаю. — Спасибо.— На этот раз девушка показала свою искреннюю и честную улыбку. Она заметила, как многие потихоньку возвращались в палату. — Что б я делала без тебя, Совка. Пойдём уже в палату. — Девушка, не дожидаясь ответа, поплелась в сторону двери. Совкой Женя называла Николая редко. Ещё реже — при ком-то. Это была обычная дружеская кличка, построенная на схожести Коли с совёнком. В палате царила дружеская и тёплая атмосфера. Всё разговаривали о чем-то своём, стало будто спокойнее. Люда была теперь с ними, и это странным образом положительно влияло на всех присутствующих. Василий улыбался во все тридцать два, казалось, что он светился изнутри. Сейчас, когда все уже узнали последние новости о городе и обсудили всё, говорили о чем-то отдалённом: о счастье, о мире, о жизни… Евгения заметила ещё при входе, что под её койкой что-то лежит. И она знала, что. — Навіть не скажеш, що ми в Москві. Майже, як все наші посиденьки. — Ващук ударился в воспоминания. А действительно, добрая половина дружеских встреч была именно такой. Единственное отличие — это пожалуй то, что из всех жён тут была только Людмила. Обычно все собирались у кого-то дома, пили чай и рассказывали истории. Кто-то мог играть на гитаре, чаще всего звучали рабочие байки, которые всегда рассказывали мужья . Тишину размышлений разрушил звук чуть тронутых струн. Всё повернули головы в сторону, на койку, где сидела Графиценко. Она с трудолюбием пыталась настроить гитару, не сильно обращая внимание на окружающих. — Вот вам и «секретики»— присвистнув, сказал Титенок. — Сыграть вам? — Евгения с азартом и огоньком в глазах оглядела окружающих, зная, что в ситуации, в которой они оказались (На секундочку! Все в этой палате в абсолютно чужом городе, пусть это и столица страны. Они не знают, что с ними, и единственный человек, которого непонятно как пустили к ним, это Игнатенко.) — А давай! — подбадривающе произнëс Володя Правик, стоявший у двери. Он прошëл внутрь и сел на одну постель с Женей. — Секунду. — Диспетчер была немного смущена и растеряна. Она пыталась придумать, что лучше сыграть, и в какой-то момент встретилась взглядом с Николаем. Этот взгляд — осуждающе-смирившийся. Он смирился. Он смирился так же, как и она когда-то. Его взгляд говорил: «Я буду поддерживать тебя всегда, только не смей разрушать чужие судьбы, не вмешивайся». Да, он не понимал всего этого. Но он принял это, как обычную странность, вроде боязни пауков, которая бывает у людей. И Евгения понимала это. На задворках её сознания всегда держалась мысль, что где-то далеко-далеко, в других вселенных, возможно, в глупых фантастических мирах, всё случилось не вопреки всему, а как надо, и там все счастливы. Все и она. На душе стало легче. Графиценко улыбнулась, оглядела всех в комнате, остановилась на Правике, зная, что на неё пристально глядит Николай, и взяла первые аккорды. «Голос и струны Рифм и нот хоровод Уличным шумом Мой город мне подпоёт Ветер в карманах Свистом дополнит наш хор Мечта вместо плана И в мыслях — обрывки стихов… »