НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ НАЗАД
— Это нормально, она опасается за свою жизнь и карьеру. Я бы тоже опасался, — мой голос спокойный. Я не удивлён поступку Авы, наоборот: как её вообще хватило на такое долгое время? Жить в вечном напряжении невозможно, но она пытается. — Я оскорблён, если быть честным, — Разумовский поднёс стакан с жидкостью к губам. — Я могу её защитить даже от дюжины подобных Стрелкову и его гневу. — Чтобы защитить её, у тебя должна быть неприкосновенность от властей. У тебя этого нет. — Я могу купить защиту. — Говоришь ровно так же, как и те, с кем ты боролся, — я оглядел его. — Не прячься, желтоглазый. Чего тебе? — Всё не могу понять: чего он в ней нашёл, — в голосе Птицы презрение. — Знаешь, она мне в начале понравилась, но сейчас… — закатив глаза, отпил из стакана. — Надоело её присутствие рядом, не понимаю, почему он так волнуется. — Ты просто не знаешь, каково это — любить. — Каждый выражает любовь так, как может, — улыбнувшись, поставил стакан на подлокотник. — Я люблю так, — от его слов меня передёрнуло. — Не умеешь. — Говорю же: как могу, так и люблю, — Птица усмехнулся, осматривая меня. — Ты часть Серёжи, значит, её тоже любишь. — Отрицать не стану: возможно, — парень положил локти на колени, нагибаясь. — И этот факт на руку тебе не играет. Если произойдёт страшная ситуация, и ему придётся выбирать: ты или она — кого он выберет? — Даже если не меня, это ничего не значит. Я сам могу себя спасти. — А если не сможешь? — Значит, судьба у меня такая, — я резко поднялся. — Проваливай, иначе выброшу из окна. — Он умрёт. — Ава поймёт, — быть честным, сейчас я не сильно соображал в своих действиях и словах. Слишком устал. Мне безумно хочется спать, но смыкать глаза рядом с возможно опасным объектом, не хотелось. — Ты ей так и скажешь? — посмотрев на него скучающим взглядом, отвернулся. Таблетки, что пил Разумовский ранее, больше не помогают. От них никакого эффекта: «витаминки» вызвали привыкание. — Что произошло? — Серёжа проморгался: его глаза вновь обрели голубой цвет. — Сам знаешь, — взяв свой стакан, допил остатки и плеснул немного добавки. — Он появляется всё чаще и чаще. Не к добру. — Нужно заключить с Алтаном мирный договор. — Связаться с ним? Хороший вариант будет через Аву. Он её услышит. — А если с ней что-то случится? — Алтан считает её другом, не думаю, что он позволит плохому случиться, — рыжий тяжело вздохнул, беря в руки стакан. — Мне страшно, — я резко повернулся к другу и оглядел его. — Если Птица что-то вытворит, и Ави пострадает. Что мне тогда делать? — отпив из своего стакана, вновь опустился на кресло рядом. — Не знаю. Для неё важна преданность. Если он что-то устроит, не думаю, что она сможет понять тебя. Предательство есть предательство. Кто бы тобой не управлял, это будет сделано твоими руками, — мои слова как нож по сердцу, но лучше так, чем кормить его ложными надеждами. — Самым лучшим вариантом будет покинуть Петербург, — Разумовский посмотрел на меня. В его глазах всё ещё пылает надежда, несмотря на все слова. — Без неё. — Как мне жить без неё? Он привязан к ней: к её доброте, заботе, любви, голосу. Разумовский сам привязал себя к Асаевой, когда почувствовал первую в жизни взаимность. Эта любовь убьёт их обоих: рано или поздно. Они погибнут за счёт тьмы друг друга. Не знаю, каких демонов скрывает Ава, но они у неё есть. Прошлое никогда не оставит никого из нас. Когда-то оно постучит в наши двери и заставит в спешке собирать чемоданы. Привязанность Серёжи к Аве не позволит собрать вещи. Он останется ради неё, потому что Асаева не побежит от проблем. Она примет их в объятия, даже если будет риск погибнуть. Разумовский же пойдёт за ней следом. Ему не хватит сил спасти самого себя, пока он будет пытаться спасти её. — Как жил раньше, — я сделал глоток немного горькой жидкости и посмотрел ему в глаза. — У тебя всегда будут враги. Пока вы вместе, ей всегда будет угрожать опасность, — сделав вдох, продолжил, тем самым признаваясь не только ему, но и самому себе. — Она мне как младшая сестра. Я её тоже люблю, а потому обязан отпустить. Ава мой друг. Мы даже чем-то похожи. Не знаю, насколько сильно я люблю, но, если Птица направит на неё ствол, я буду до последнего вздоха защищать её своей грудью. Преданностью за преданность: я всегда буду отплачивать ей за доброту. Только благодаря Аве мы ходим по земле, а не сидим в колонии строгого режима. За мои многочисленные грехи мне положена казнь. Я ведь был наёмником: убивал людей и не людей за деньги. Я инсценировал собственную смерть, чтобы сбежать из страны. Фактически предал клятву родине. — Если мои решения могут сохранить ей жизнь, я поступлю так, как будет нужно. Всегда буду поступать именно так. Иногда, чтобы быть счастливым или сделать другого счастливым, нужно отпустить человека. Не тяни еë вслед за собой в могилу. Мы не можем умереть своей смертью. С нашими врагами мы умрём раньше, чем старость постучит к нам в двери. — Мне просто взять и бросить её сейчас? — осушив стакан, поставил его на столик и откинулся на спинку стула. Ему не нравились мои слова. — Разговор — вот оно, лучшее решение. Просто поговори с ней. Возможно, я не прав, и есть другое решение. Моё более быстрое и простое. — Непростое. — Я знаю, но оно позволит нам не волноваться за неё лишний раз. — Чувства не исчезнут через неделю. Твои — возможно, мои — не знаю. Ты мне предлагаешь так просто выбросить её из своей жизни? — Для её же блага. — Я не знаю, что мне тебе на это ответить, — Разумовский поднялся, мои слова его не устроили. — Я просто, — кажется, он запнулся. — У меня слов нет, чтобы прокомментировать твою идею. — Ты отказываешься? — Да, я отказываюсь, — Серёжа посмотрел на меня взглядом, от которого по коже пробежали мурашки. — Я не могу просто взять и бросить её. Не могу просто взять и уйти. Она этого не заслуживает. — Нужно было думать об этом раньше, — я поднял голову, встречаясь со взглядом, полным ненависти и страха. — Ты одурманил её. Это было твоим решением, ты сам позволил вам сблизиться. Будь добр, хоть раз не быть таким высокомерным и подумай о ней. — Я о ней и думаю! — его спокойный голос сорвался на крик. — Всё, что я делаю, я делаю ради неё. Каждый мой поступок полностью обдуман! Я только и делаю, что думаю о ней! Только о ней. И о тебе, — последние слова были намного тише предыдущих. — Ты оттягиваешь неизбежное, — отведя взгляд, я тяжело вздохнул. — Рано или поздно вам придётся разойтись. Мы все из разных миров. — Не напоминай мне об этом, — голубые глаза расслабились, в них больше не было чего-то злого. — Я знаю. Каждый день об этом думаю. Следующий день обычным разговором не обошёлся. Птица вновь пытался как-либо задеть меня, но особых эмоций он у меня не вызвал. Не могу понять, зачем он это делает. Чтобы что? Обидеть? Оскорбить? Ответа я не знал, как и Серёжа. После каждого прихода Птицы он выглядел уставшим, нагруженным и нервным. Почти сразу парень спешил в постель: почти полный контроль над его телом и отсутствие Авы вогнали Разумовского в апатию.СЕЙЧАС
— Я просто с тобой разговариваю, ничего такого я не сделал, — желтоглазого даже не смущала рана на шее. Ему было всё равно. — Таблетки будут к завтрашнему вечеру, — судорожно прошептала Асаева, подходя к окну. Вид сумасшедшего Разумовского выбил её из колеи. — Попрошу Алтана. Надеюсь, он поможет. — А если нет? — брезгливо вытер карандаш о чужую футболку. — Не знаю, — голос тихий, поникший. — Что происходит? — голубые глаза в страхе оглядели меня. Это был Серёжа. Наш Серёжа. — Олег? — его голос дрожал, выдавая волнение. Я отошёл от него и бросил карандаш на стол. — Что произошло? — Ничего особенного, — выдохнул, подходя к Аве. — Думаешь, я не прав по отношению к вам? — Прав, только ничего не исправить, — девушка грустно посмотрела на меня. — Нас исправит только могила. — Ты рассказал ей? — он всё понял. — Да, — я отошёл в сторону, поворачиваясь к другу. — Каждое слово. — Чёрт, — Разумовский запустил правую ладонь в волосы, прочёсывая их. — Всё нормально, — Ава улыбнулась. Фальшивая улыбка была, мягко говоря, хреновой. Её мои слова хоть и задели в какой-то степени, но она со мной правдива: я вижу это во взгляде. — Нам нужно к Алтану. Попробую с ним договориться. — Нам нужен мирный договор, иначе так и будем бегать. Зная характер Дагбаева, он не остановится, — ухмыльнувшись, посмотрел на подругу. — У них это семейное. Плюс у нас на хвосте Вадим. — Вы знакомы? — Да. Мне тогда лет двадцать пять было. Может, чуть больше или меньше. Я в то время был наёмником, — картинки в моей голове снова спешно забегали, возвращая в те события. — По итогу операции оказалось, что он не в нашей команде. — Предал? — У наёмников нет чёткого слова «предательство». Каждый сам за себя. Он просто выбрал положение выгоднее. — И всё? — И всё. — По тебе и не скажешь, что ты способен простить предательство, — хмыкнул Разумовский, он пытался разредить обстановку. — Не способен, — по венам до сих пор бежала горячая кровь. Мне требовался холодный душ и хороший сон, чтобы смыть всё напряжение, что окутало меня за эти дни. — Я свяжусь с Алтаном и организую вам встречу, а ты... — она посмотрела на меня. — Договорись насчёт лекарства. Если не получится, пойду я. — Ты с нами не пойдёшь? — Не пойду. Это не моя битва, — Асаева права. Это не её война. — Возможно, прозвучит грубо, но не думаю, что в данном разговоре Алтана устроит моё присутствуе. Это всё, — покрутив пальцем в воздухе, изобразила круг, после продолжая: — Ваша вина, — на подобные слова, я уверен, её подтолкнул наш разговор. — Если бы ты не решил поиграть в смену личности, он бы не устроил кучу терактов. Всё началось с вас. Точнее с детства, но это если прям совсем углубиться. — Ты права, — к моему удивлению Серёжа со словами Авы согласился. — Значит, решили, — я покинул их. Самое время для отдыха. Я устал. Ничего особо страшного Птица не делает, лишь капает мне на мозг своими грязными словами. Надеясь смыть с себя наши разговоры, включил горячую воду. Встав под струи, ощутил, как по телу стали бежать дорожки воды, согревая. Кипяток стал обжигать кожу, оставляя покраснения. Я простоял под таким напором ещё полминуты и, затем, покрутив вентиль, заменил горячую воду прохладной. Подставляя лицо под струи, прикрыл глаза, делая глубокий вдох. Все противные мысли наконец оставили меня. Покидая душевую, встал перед зеркалом. Моё лицо уставшее, этот факт выдавал пустой взгляд и синяки под глазами. Борода немного разрослась, но это можно исправить. На скуле было небольшое пятнышко — след от ожога в Сирии. Некоторые шрамы на моём теле как раз оттуда, в тот день нас накрыли, и выбраться удалось лишь мне. Другие же шрамы были после драки с Вишневским. От некоторых безобразных участков кожи по сей день по телу пробегали мурашки. Приведя бороду в порядок, вытерся полотенцем. Волосы лежали в разные стороны, но это не имело значения: причешусь позже. Переодевшись в чистые вещи, выключил свет и вернулся в гостиную. По пути я постучал в дверь комнаты Разумовского и приоткрыл её. Серёжа и Ава спали: он прижимался к ней, уткнувшись носом в шею, а она, обнимая его за шею, прижималась в ответ. Решив, что обо всём поговорим утром, закрыл дверь. В гостиной, на столике лежала одинокая бумажка, а рядом карандаш, которым я почти убил Разумовского. На записке был написан адрес и время: почерк Авы. Она позвонила Дагбаеву и, похоже, договорилась. Завтра, в шесть вечера мы будем договариваться с Алтаном. Мы будем пытаться выторговать себе спокойную жизнь. Вопрос лишь в том, что же он попросит в замен.