От трёх месяцев до шести

— Скажи, что он здесь не при чем, или я выйду из игры, — Трусова хлопает дверью номера, стоит Марку зайти к ней. Она и так держалась весь вечер — какая польза в разборках при свидетелях? — Я выйду из игры, обещаю. — О ком ты? — ну вот, пожалуйста, начал играть в невинность. Глаза только эти хитрющие выдают с головой. Да что б тебя, Кондратюк, ведь такое было дело. Такое дело. — Я о Жене и Коляде, — нет нужды говорить, что она уже раскусила его блеф, — он цепляется за него разве что по инерции. Всё же понимает прекрасно. С ней любому блефовать — только время тратить. А его она и без того знает лучше, чем саму себя. — Ты всех нас сюда выдернул, чтобы поиметь мужика, который имеет твоего парня? — Бывшего парня, — поправляет Марк, и надо признать — он умеет держать оборону. Спокойствие на его лице не может поколебать никакая грубость. Остается лишь представлять, как его передёргивает внутри от её слов. — Итак? — Саша нетерпеливо стучит каблуком туфли, и от этого звука Круэлла шарахается к креслу, в котором уже затаилась Тина. — Он не при чем, — обещает Марк, и тут же поправляет самого себя: — Скажем так, причина не только в нём. Саша закатывает глаза — лишь бы не выступили эти предательские слёзы. Почему сейчас? Ну почему именно сейчас? — Ты помнишь, наше первое дело? — продолжает Марк. Он упорно не хочет признавать свою вину — наоборот, кажется, что всем видом своим он пытается внушить ей одну-единственную, очень простую мысль. Не переставай мне верить. — Мы договорились вести игру так, словно нам… — …нечего терять, — заканчивает за него Саша, и Марк кивает. — Я кое-что потерял, — напоминает он. — Кое-кого. Поэтому я здесь. — И теперь у нас две цели, — заключает Трусова. — Ну, а когда придется выбирать — что делать будешь, Кондратюк? Напоминаю — Женя на одиннадцать равных частей не делится. — Если всё пойдет по плану, выбор не мне придется делать, — обещает Марк. Не переставай мне верить. Не переставай мне верить. А что ей ещё было делать, кроме как поверить ему? Она кивает, и тогда Марк позволяет себе первую и последнюю слабость. — Как он выглядит? — спрашивает он, и Саша всматривается в его сосредоточенное, приготовившееся к удару лицу — и вспоминает лицо другое, которое она увидела час назад, увидела и сразу узнала. Лицо светлое, без единого мазка загара, спокойное и вместе с тем выбивающееся из толпы, не позволяющее себя не заметить, с рыжей мальчишеской чёлкой, от которой его голубые глаза, казалось, горели ещё ярче в смутных сочинских сумерках. — Он чудесный, — признается Саша тихо, и Марк не отворачивается и не прячется от неё, когда его хватает на одно только такое же тихое: — Спасибо. * * * Сам того не подозревая, Самарин дарит Марку драгоценные минуты наедине с Женей, пока отвлекает Коляду байками о ценном содержимом своей бесценной посылки. Марк наблюдает из тени. Отмечает, как уложены у Жени волосы, как ткань сшитой на заказ рубашки обтягивает плечи. Отмечает складку между бровей и опустившиеся уголки губ — приметы напряженной смены в больнице. Марк смотрел бы на него и смотрел, но еще Марк больше не может ждать. — Я уже думал в розыск объявить, ты на полминуты… — торопливо приветствует Женя, но стоит ему обернуться и увидеть Марка, радость на его лице застывает гримасой почти отчаянной. — Здравствуй, Женя, — Марк улыбается своей самой широкой улыбкой, игнорируя неестественно громкий стук собственного сердца. — Что ты тут делаешь? — голос Жени опускается на пару тонов ниже. Он не напуган, нет — просто он совершенно не хочет видеть его здесь, и не собирается этого скрывать. Марк комично разводит руками. С Женей так играть, конечно, бесполезно — он хорошо знает все его, Марка, уловки по отвлечению чужого внимания. Знает, что Марк только хочет казаться клоуном, работает на давно заношенный образ. Знает, что Марк вовсе не такой — и веры ему из-за этого нет и быть не может. — Я вышел. — Вышел? — Из тюрьмы? — «не вздумай присесть» шипит Семененко, но Марк, не обращая внимания, шумно валится на соседний стул, с хитрым прищуром наблюдает за тем, как Женя отдергивает со стола руку, лишь бы не коснуться случайно его руки. — Помнишь, я пошел за сигаретами и не вернулся? Ты должен был заметить. Женя недовольно вздергивает подбородком. Шутки про тюрьму ему, значит, не нравятся — ладно, у Марка еще много есть разных шуток. — Кольцо больше не носишь? — непринужденно уточняет он, будто это — последнее, что представляет для него интерес. Будто это вовсе не первое, на что он обратил внимание этим вечером. Кольца были единственным его подарком, который Марк не украл, а купил. Купил почти сразу после их знакомства — потому что Марк понял всё почти сразу. Не зря же Самарин всегда считал его самым сообразительным из своих учеников. Когда они встречаются в первый раз, Женя для Марка — вызов. У Семененко есть удивительное качество, качество, владеет которым он будто бы против своей воли. Сколько бы ни было с ним человек в одной комнате, в ней на самом деле есть только он один — и все остальные, обеспечивающие наполнение пространства. Он притягивает к себе — и вместе с тем совершенно не выносит повышенного внимания. Для Марка это непростая и увлекательная задача — затянуть его в разговор, заставить принять себя на равных. Опутать, заинтриговать, завести. Всё, что случается дальше, — это просто потеря контроля. Когда Марк понимает, что произошло, отступать уже некуда. Другого как Женя он уже не встретит. Другого ему уже и не нужно. Тогда он покупает кольца, и еще очень долго носит их с собой повсюду — как талисман, как напоминание о совсем другой, новой и еще почти неузнанной стороне своей жизни. Он ждет подходящего момента, всё больше убеждая себя в том, что момент этот невозможен. Всё заканчивается тем, что Женя сам случайно находит их в заднем кармане его брюк — и ровным, ничего не выражающим тоном уточняет, можно ли его поздравить. — Ты мне скажи, — почти воинственно огрызается Марк, совсем уже не веря в то, что когда-то эта идея могла показаться ему такой удачной. Когда Женя сокращает расстояние между ними, Марк впервые за всё проведенное вместе время видит в его глазах страх. — Какой же ты, — начинает Женя, на выдохе, и выдохом же заканчивает свою невысказанную мысль. Он берёт ладонь Марка в свою, а когда отпускает, ровная полоска металла чуть холодит безымянный палец его, Марка, правой руки. Теперь всё не так. — Я его выбросил, — наверное, Женя хотел бы, чтобы это прозвучало злорадно — но получается просто очень печально. — Я что, обещал тебя дождаться? Марк, ради Бога, уходи. — Что, Коляда? Эй, — бросает Марк в спину официанту, — виски и… еще виски. — Марк, — в голосе Семененко — предупреждение. То ли «не лезь в мою жизнь», то ли «не лезь, а то убьет». — Я приехал за тобой, — объявляет Марк с пафосом. — Хочу, чтобы мы снова были вместе. — Ты вор и лжец, — это даже не упрёк, так — напоминание о причинах, которые можно было бы указать в суде при некрасивом, но стремительном разводе. — Я врал только по поводу воровства, но больше не буду. — Воровать? — уточняет Женя, прекрасно зная, что услышит в ответ. — Врать. — Не хочу жить с человеком, который разбирается в таких тонкостях. — Человек, с которым ты живешь сейчас, преуспел и в том, и в другом, — похоже, Женя не собирается удостаивать ответом эти кажущиеся пустым трёпом обвинения, поэтому Марк считает себя в полном праве продолжить нападение: — Ты с ним счастлив? И получает за это короткое, веское: — Я с ним не плачу, Марк. Марк думает, что и удар в сердце не мог бы причинить столько боли, сколько способны причинить несколько слов — а Женя, перехватив инициативу, не думает останавливаться. — Люди, у которых ты воруешь, компенсируют потери страховкой. А мне как теперь наверстать упущенное? Я оставил Москву после того, что случилось. Разве вернешь потерянные пять лет, Марк? — Потому и не нужно ждать ещё пять. — Ты так ничего и не понял, — отрезает Женя. — Хорошо, — Марк чувствует, как начинает раздражаться, теряет преимущество в споре. Он упускает эмоции, и против собственной воли скороговоркой выпаливает: — Ты меня больше не любишь, и всё такое. Ну и живи, с кем хочешь. Только не с ним. Впервые за весь их разговор Женя вдруг расслабляется, откидывается на спинку стула. Они оба знают — он почти победил. — Я не шучу, Жень. — А кто смеётся, Марк? Я же знаю — глупые советы по поводу моей личной жизни основаны на твоём собственном интересе. — Но это не доказывает, что я не прав. — Уходи, — велит, не просит, Женя. — Сейчас же. — Я сам решу, что мне делать. — И что же? У Михаила Коляды — питерский выговор (у Жени такой же), голос холодный, но без надменности, интонация пустая, почти глухая, будто ему ни до чего нет дела, потому что ему всё уже давно известно. — Наверстать упущенное, — так, словно нет на свете вещи более очевидной, объявляет Марк. Он смеряет Коляду долгим взглядом, который по замыслу должен быть исполнен внутреннего превосходства — усиливающегося, когда Женя представляет его как: — Это мой бывший, — не больше, но и не меньше. — Марк Кондратюк, — цивилизованное рукопожатие всё ещё принято в этих отдаленных краях родины, даже между аферистом и мошенником. Марк поднимается из-за стола, уступая Михаилу место — ну что за ирония. — Прости за опоздание, — стоит Коляде обратить всё своё внимание на Женю, он едва заметно преображается — и на правах хозяина положения наклоняется, чтобы поцеловать того в щёку. — Гость попросил об услуге. — Ничего, — Женя демонстративно накрывает его ладонь своей. — Марк заметил меня, когда проходил мимо ресторана. — Надо же. — Вот совпадение, — восклицает Марк, стараясь прозвучать как можно более глупо. — Из всех баров в целом мире… — цедит Коляда. Теперь его очередь разглядывать — и похоже, то, что он видит, не вызывает у него никаких опасений. — Вы недавно вышли из тюрьмы, не так ли? Как вам на свободе? — Всё так изменилось. — Верно, — соглашается Коляда, и на этом разговор считает для себя оконченным. — Что же. Не думаю, что в ближайшее время мы снова увидим вас, Марк. — Кто знает, — беззаботно поправляет Кондратюк. — Я знаю всё, что происходит в моих отелях, — с едва заметным нажимом на «всё» напоминает Коляда. — Тогда мне лучше вернуть полотенца? — Марк искренне задумывается о том, сколько гостиничных полотенец они уже извели за эти две недели в Сочи, учитывая, что Трусова предпочитала успокаивать нервы, устраивая своим пяти собакам ванны буквально каждый вечер. — Их можете забрать, — легко соглашается Коляда, и Марк ясно слышит подразумеваемое продолжение: «в обмен на то, что я забрал у тебя». Когда Марк выходит из ресторана, его буквально бьёт в затылок саднящей тревогой наблюдающей за ним Камилы. Она не оставляет его весь вечер, пока он гуляет по набережной — делает вид, что ему срочно необходимо проветрить голову. Умница, девочка. Теперь все фигуры расставлены на свои места. Осталось только начать партию. * * * Жизнь останавливается, стоит Макару опустить паяльник на подставку. Он даже не успевает полюбоваться результатом собственного труда. Гаснет свет, выключается телевизор, задушено хрипит захлебнувшийся воздушными потоками кондиционер. Макар сразу понимает — дело дрянь. И это ему не нравится. Это ему категорически не нравится. * * * — Завтра можете заниматься своими делами, — на последнем вечернем собрании Марк передает инициативу Саше. Сам он, почти не вслушиваясь, рассеянно вспоминает о вчерашнем уничтожении старого казино Алиева. Дима в числе приглашенных гостей выделялся на трибуне кричащим костюмом с искрой, осознанно затмевая всех главных действующих лиц. Позади Коляды безуспешно укрывался от камер Семененко, но его ладонь в самый нужный момент всегда оказывалась на плече Михаила. Марк видел всё это, потому что сумел пробиться в первый ряд зрителей (Камила стояла левее и поодаль). Когда с нажатием кнопки все обернулись на взрыв, их с Женей взгляды столкнулись — но тот только демонстративно надел солнцезащитные очки. — Сбор в 5:30 в гриме и костюмах, — проходит по плану Саша. — В 7:05 Самарин получает посылку, Валиева забирает коды. Все должны быть на исходных. В 7:30 закрываем Аделию. Дальше у нас ровно полчаса на то, чтобы вырубить электричество, пока она не задохнулась. После отключения… — но тут дверь в номер распахивается, и прежде, чем все успевают обернуться на источник шума, Макар, отряхиваясь от налипшей на спортивный костюм грязи, объявляет: — Распределяйте места в самолете. Мы в полном дерьме. * * * — Его понимает кто-нибудь? — громким шепотом интересуется Камила, и Андрей вежливо обещает: — Я потом тебе объясню, — хотя вряд ли он вообще способен объяснить что-то простыми словами. — Мы можем… — начинает Марк, но Саша немедленно возражает: — До завтра? — и спорить тут действительно не о чем. — Можно взять пинч, — предлагает Андрей, и Макар отрывается наконец от полотенца, которым старательно и немножко нервно пытается отчистить уже давно вымытые части тела. Они явно вступают в какой-то молчаливый, недоступный чужому пониманию диалог, когда Марк встревает с закономерным вопросом: — Что за пинч? — Генератор, способный вырубить любую электросистему, — поясняет Макар, а Андрей подхватывает: — Как взрыв бомбы, только без бомбы. Электромагнитный импульс… — … отключающий все источники питания в округе, — заканчивают они нестройным хором. — Надолго? — немедленно включается Трусова. — Секунд на 30. — Можно обесточить целый город? — удивляется Самарин. — Скажем… — Сочи? — Макар фыркает. — Вполне. — Но у нас в стране только один пинч такой мощности, — аккуратно напоминает ему Андрей. Когда они возвращаются из Новороссийска, у Алиева сдают нервы, у Аделии — подозрение на перелом руки, а у Камилы — острый приступ уязвленной гордости. — Хорошо погуляли? — интересуется Трусова в лифте, разгрызая мармеладного мишку. Она успевает сунуть одного Мозалёву, и тот послушно его съедает прежде, чем объявить Марку: — У нас проблемы. Ты теперь в списке. Как только войдешь в казино — окажешься под наблюдением. — Это плохо, — вздыхает Марк. На самом деле это, конечно, просто замечательно. Это совершенно предсказуемо, это так, как и должно было случиться. Партия вот-вот перейдет в эндшпиль. — Самарин, выключи эту муть, — требует Трусова, но Самарин, увлеченно следящий за развитием событий в 142-й серии Великолепного века, только отмахивается от неё. — Выключу, когда досмотрю. — Саш! — Трусова кидает в Самарина мармеладкой, и тот всё-таки переходит на беззвучный режим, примирительно соглашаясь: — Ну всё, всё. — Ты знаешь причину? — Трусова поворачивается к нему, и Марк, отводя взгляд, заявляет: — Нет. — Как же, — не выдерживает Камила, впервые за эти дни заставляя всех обратить на себя внимание, — он встречался с парнем Коляды. Два дня назад у них вышла ссора. — На удивление Марка она только поджимает губы: — Да. Я за тобой следила. — А кто тебя просил? — Я, Марк, — Трусова вздыхает. — Подозревала, что без Жени ты не успокоишься. — Кто такой Женя? — не понимает Алиев. — Мой парень. — Бывший, — без паузы добавляет Саша. — Женя тоже здесь? — вот теперь и Самарин включается в разговор. — Я не знала, хватит ли у тебя сил, — поясняет Саша. — Не хватило. Ты вне игры. — Это невозможно, — возмущается Дима, но на его возмущение у Трусовой — козырь из козырей. — Тогда отменяем операцию. Он ставит под удар нас всех. — Это не тебе решать, — пробует протестовать Марк, за что Тина, улавливая нарастающее раздражение хозяйки, со всей дури врезается ему в лодыжку — для неё это максимальное проявление недовольства. — Теперь мне, — Саша делает глубокий вдох, продолжает с разочарованием: — Ты поставил его выше нас. А я тебя предупреждала. — Это мое дело, — напоминает Марк. — Уже нет. — Постой-ка, — Дима, успевший за время их перебранки откупорить бутылку виски, делает большой глоток из граненого стакана. — Кто тогда вскроет хранилище? Саша протягивает пакет с мармеладками Камиле. — Ты сумеешь? — спрашивает она тоном, не предполагающим отказа — но Ками смотрит только на Марка. Она вспоминает надпись на визитке, которую он подбросил ей в метро, и которую она с тех пор почему-то так и не решилась выкинуть. «Классно дёрнула». Значит, сумеет? — Пожалуй, — сдаётся она, и Трусова хлопает в ладоши. — Отлично. Сообщи остальным об изменениях в плане. Спектакль начнется ровно в семь. — Женя связался с Колядой? — по-прежнему не верит Самарин, когда Саша в окружении собак и с Камилой под руку покидает, наконец, номер. — Он для него высоковат. * * * В ожидании, пока Самарин отпустит Коляду, Ками прокручивает в голове указания Саши. Освободи руки. Не трогай очки. Смотри на клиента. Не смотри вниз — подумает, что ты врёшь. Не смотри наверх — подумает, что ты ничего не знаешь. Не произноси семь слов, когда можно обойтись четырьмя. Не переминайся с ноги на ногу. Будь особой, но как все, забавной, но не смешной. Ты должна нравиться, но забываться, как только уйдешь. — Глубокий вдох, — теплый голос Мозалёва в наушнике не оставляет её одну. — Всё нормально. Ты прирожденная актриса. Только не проколись. Твой выход. — Михаил Сергеевич? — не торопливо, но уверенно Ками нагоняет его, недрогнувшей рукой протягивает визитку. — Государственная комиссия по азартным играм, найдется пара минут? Коляда проводит по бумаге большим пальцем, будто одним только прикосновением может отличить подделку от подлинника. — Для вас сколько угодно, — заключает он наконец, хорошо скрывая недовольство из-за очередной задержки. — Спасибо, — Ками улыбается — вежливо и незначительно. — Вы не проводите меня в пятый зал? По дороге она в нескольких предложениях излагает ему наспех заученную биографию Щербаковой. — Список её правонарушений, — подытоживает Камила воодушевлено, довольная, что ничего не забыла, — длиннее моего… — она осекается, когда Андрей шумно давится воздухом, неловко пробует замять тему: — длинный, в общем. — Если она та, кем её считают… — не заметил, или только сделал вид? — Вы в комиссии давно? — уточняет он, и Ками, не готовая к такому вопросу, произносит первое, что приходит в голову: — Около полутора лет. — Знакомы с Сергеем Дудаковым? В ухо ударяет ворох щелчков. Ками отчетливо представляет, как Андрей набрасывается на клавиатуру — и пару секунд спустя облегченно сообщает ей, а она повторяет за ним слово в слово: — Он уволился год назад. Коляда удовлетворенно кивает. — Продолжим этот разговор в конференц-зале, — велит он помощнику, когда тот подводит к ним Аню. Камила знает — Андрей с Сашей сейчас наблюдают за ними через камеру по её правую руку. Камила знает — игра началась. * * * Женя замечает его, когда подается назад, чтобы снять и отдать швейцару плащ. Получается ни туда и ни сюда — он путается в рукавах, когда подходит к Марку, и чуть не рвет ткань, когда обеими ладонями толкает того в грудь. — Нет, Марк, — велит он, но тот не отступает. Почему он никогда не отступает? — Жень… — Прошу тебя, уходи, — сейчас главное не дать ему начать говорить. Жене невыносимо его слушать, слушать и знать, что он не может верить ни единому слову. — Всего минута, — просит Марк, и тогда Женя всё-таки не выдерживает. — С меня хватит! — взрывается он, и Марк дергается, словно угадывает его боль. — Не могу больше. Женя отворачивается — раз Марк не хочет уходить, значит, проще уйти самому. Снова сбежать — как сбежал из Москвы, из опечатанной квартиры, от совместными усилиями обустроенного быта, от вместе подобранных вещей, от подарков его, наверняка ворованных. От его глаз. От его «Жень», от спотыкания на раскатистой, с трудом преодолеваемой «р». От обещаний Трусовой подарить им на новый год собаку. От кольца на безымянном пальце, от планов на будущее, от какого-либо призрака будущего, которому уже не бывать. Марк хватает его за локоть — обжигающим, леденящим прикосновением. — Постой, — просит он, — Жень, постой, остановись. — Что ты опять задумал? — требует признаться Женя. — Что? Только не говори, будто приехал за мной. Ты здесь из-за нового дела, — он всё-таки проговаривается — глупо, глупо давать ему такое преимущество. Лучше, чтобы он и дальше ни о чем не догадывался. Главное, чтобы Марк не понял — если он позовёт его, Женя пойдёт за ним. Но только если будет знать, что он здесь не ради денег. Поэтому, когда Женя ничего не получает в ответ, он позволяет себе нанести завершающий удар. — Что бы ни случилось, мы с тобой больше не будем вместе, — он ставит диагноз с профессиональной безжалостностью — но без какого-либо намёка на деликатность. Марк отходит на шаг назад. Что я наделал, думает вдруг Женя. Что же мы наделали? На лице Марка застывает искусственная улыбка. Он никогда не улыбался так — ему. Так не по-настоящему. Значит, это и правда конец. — Я просто хотел попрощаться, — не то сдаётся, не то снова врёт он, и Женя собирает в себе последние силы, чтобы твёрдо ответить на это: — Прощай. — Прощай, — повторяет Марк эхом. А потом, поддавшись неясному отчаянию, притягивает Женю к себе. Он готов к тому, что за порывом последует поцелуй, но вместо этого Марк в последнюю секунду словно меняет решение и только мажет губами по его щеке. — Будь счастлив, — просит он, отпуская его, и уходит, не оглядываясь. * * * Когда десять минут спустя Марк получает по лицу, ему кажется, ничего другого он и не заслужил. В это время Трусова делает Самарину искусственное дыхание — и это определенно лучший момент их вечера. * * * — Неужели ты и вправду поверила, что я выйду из игры? — Марк протягивает Камиле ладонь, когда та, завидев его, поскальзывается и падает обратно в лифт. — Ты не доверял мне? — слабо возмущается она, но позволяет помочь ей подняться. — Теперь доверяю, — напоминает Марк. Он не мог ошибиться в Камиле, и знает — даже обидевшись, она не станет держать на него обиды. — Как ты сюда попал? — недоумевает Валиева. — Погоди, а Саша знает? Вы же поссорились? — Ну… — Марк честно пытается отыскать воспоминание о том, ссорились ли они когда-нибудь с Сашей в этой жизни. Честно, но безуспешно. Камила наконец смеется — нервно, и вместе с тем облегченно. — Не может быть, — качает головой она. — И какого черта вы устроили мне это испытание? — Чтобы веселее было, — улыбается Марк. — Нам пора. Взявшись за руки, они с Камилой синхронно отталкиваются — и проваливаются в пустоту. * * * — Ничего сексуальнее я ещё не видел, — признается Самарин когда, выслушав лекцию о необходимости всегда брать с собой запасные батарейки, Марк открывает дверь хранилища. — И чего вы так долго? — недовольно интересуется Аделия, вытирая бинтами перепачканное сажей лицо. — Саша, пора, — командует Андрей, и Трусова набирает единственный номер в два часа назад купленном телефоне. — Михаил Сергеевич? — любезничает она, пока Мозалёв с компанией на мониторе наблюдают за тем, как Коляда отпускает локоть Жени, за который буквально вытащил того из сходящей с ума толпы на арене. — Кто это? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, спрашивает Коляда, и Саша вспыхивает радостным удовольствием. — Та, кто вас сейчас грабит. Женя находит её три минуты спустя — ушёл сам или отправили восвояси? Трусова вдохновенно, с чувством продолжает плести всякую ерунду — больше импровизирует, чем следует заранее составленному плану. — … будете мешать, мы взорвем всё. Вы можете потерять 80 миллионов тайно, либо 160 миллионов на глазах у всех. Привет, — добавляет она одними губами уже Жене и прикрывает микрофон на смартфоне узкой ладошкой. — Ну и где Марк? — подрастеряв за вечер врожденную вежливость, сразу же переходит к делу Семененко. — В полном порядке, — обещает Саша, хотя «в полном» — это всё же преувеличение с её стороны. — Просил, чтобы ты поднялся наверх и включил в телевизор. Женя уже ушёл однажды, потому что не мог смириться с тем, что никто ему ничего не говорил. Это опасно, очень опасно для Марка — вновь ставить его в такое положение, но должен же он понимать, что и зачем делает? Саше хочется в это верить. Саше хочется, чтобы всё закончилось хорошо. — Всё нормально, Жень, — обещает она, и возвращается к брошенному разговору — довольно восклицает: — Замечательно. Тогда вот как мы поступим. * * * Марк утирает кровь на разбитой губе рукавом пиджака, но этого Женя не увидит. Он застанет только самый финал партии — два последних хода, которые им предстоит совершить в коридоре. Остальное не важно. С остальным Марк и сам может справиться. — На ринге бой тоже продолжается? — спокойно интересуется он, и, кажется, это его показное спокойствие всё-таки задевает Коляду за живое. — Поднимите его, — цедит он с презрением, и когда Марк оказывается на ногах, спрашивает: — Ты замешан? — И в чем еще я могу быть замешан? — Сформулирую по-другому, — соглашается Коляда. — Ты приложил к этому руку. — Я понятия не имею, о чем ты, — убедительно, но не до конца сообщает Марк. Ему нужно, чтобы Михаил продержался в этом состоянии недоверия достаточно долго — пока не будет нанесён удар. Его смеряют взглядом, полным откровенной ненависти. — Хорошо, — наконец соглашается Коляда. — Выведите его. Марк дожидается, пока они выходят из помещения; находит взглядом камеру; отмечает, что она работает. Пора. — Миш, а что стряслось? — развязно переспрашивает он. — Тебя что, ограбили? Повисает неприятная, почти что взрывоопасная тишина. — Я дам тебе еще один шанс, — четко, с очерченными паузами проговаривает Михаил. — Где мои деньги? — А если я скажу, что найду твои деньги, — предлагает Марк, — в обмен на Женю? Что ты ответишь? Он не мог ошибиться. И хотя Женя этого не заслуживает, это никак не меняет того факта, что Марк никогда не ошибается в людях. * * * Женя опускается на диван. Экран гаснет сам — трансляцию с камер наблюдения отключили сразу же, показав ровно то, что он должен был увидеть. Его вечер начинается с «о чем ты думаешь?», начинается со вранья; он смотрит Мише в глаза и говорит «о тебе», надеясь, что тот никогда не узнает правду, — а заканчивается плоским изображением на сорокадюймовом экране и чужим голосом, произносящим «я соглашусь». Сейчас — самый правильный момент, чтобы почувствовать ненависть. К Марку, который подстроил эту ситуацию, подстроил безжалостно, беспринципно и попросту жестоко; к Мише, который дал ответ, не раздумывая ни секунды. Ни единой секунды. Женя врач, он знает, сколько времени занимает анализ информации в человеческом мозге, сколько времени уходит на ответную реакцию. Миша мог ответить так быстро только потому, что заранее знал, каким будет вопрос — и заранее всё для себя решил. Жене стоило бы возненавидеть их, но он чувствует только опустошение и усталость. У него была очень длинная неделя. Да и последние годы выдались черти какие, если уж быть с самим собой до конца откровенным. Он уже один раз начал всё с нуля, этим не напугаешь. А здесь он явно услышал и узнал достаточно. Можно было уходить. Двери лифта открываются, и как в неудачном, не окупившемся в прокате фильме Миша стоит прямо напротив. Миша аналитик, он стратег, он умеет читать противника, и он сразу всё понимает. Миша совершает только одну ошибку — не даёт ему уйти молча. Когда Женя обходит его, стараясь не задеть плечом, он делает последнюю попытку, он произносит: — Жень, — аккуратно, будто не хочет спугнуть, но вместе с тем с достаточным напором, чтобы Женя отшатнулся в сторону. В этом напоре — Мишино убеждение, что ещё можно вернуть всё как было, Мишина убежденность в собственной правоте. — Уж кому, а тебе известно, — вскидывается Женя более раздраженно, чем ему самому хотелось бы, — в твоих отелях кто-то всегда наблюдает. Это не самый тяжелый разрыв в его жизни, да что уж там — даже не самый неожиданный. Были ли они вообще по-настоящему вместе, или это было с самого начала одной только иллюзией, так необходимой им обоим? Теперь время иллюзий прошло. Его настоящая жизнь — его настоящие чувства, от которых он так долго бежал — требуют всего его внимания. Женя спешит на улицу, Женя ускоряет шаг — и вырывается из стерильной прохлады беспрерывно кондиционируемого помещения в обволакивающий морок южной ночи. Он делает глубокий вдох, ведёт головой — и замечает силуэты в самом конце улицы. Он срывается на бег, кажется, раньше, чем решение окончательно формируется в его голове. — Подождите! — окликает Женя, но понимая, что его не слышат, кричит уже в полную силу: — Стойте! Стойте! Это мой… Он спотыкается, не зная, как верно закончить фразу — возможно, поэтому Марк продолжает стоять к нему спиной. Марк ощутимо вздрагивает, когда в воздухе повисает это незавершенное «мой», и привычным, родным движением чуть вжимает голову в плечи, будто опасается — это ему только лишь послышалось, будто верит — стоит ему обернуться, и Жени позади не окажется. — Марк, — просит Женя, и тогда Кондратюк заставляет себя расправить спину и повернуться — с напускным спокойствием, которое может кого угодно ввести в заблуждение. Кого угодно, но только не Семененко. — Жень, — мягко откликается он, одним только голосом не давая сократить расстояние между ними. Оставляя возможность отступить. Разрешая отказаться от него. — Я же говорил тебе — я знаю, что мне делать. — А я — нет, — позволяет себе признаться Женя. Они не успевают сказать друг другу ничего важного, но Женя надеется, что Марк его поймёт. Что Марк всё ещё его понимает. Веское «идём» вырывает из пустоты, в которой — никого, кроме них двоих, но Женя всё же подаётся вперёд, касается ладонью плеча Марка. — Надолго? Губы Марка дергаются, на долю секунды лицо расчерчивает ухмылка — неверие в ней сочетается с предчувствием новой встречи. — От трех месяцев до шести, — успевает произнести он прежде, чем тяжелая рука охранника, опустившись на взлохмаченную голову, проталкивает его в кажущуюся беспросветной темноту полицейской машины. * * * Заметив приближение Марка, Саша комкает пропитавшуюся жиром бумажку из-под сэндвича, отбрасывает её с ленивым пренебрежением и, не целясь, попадает в мусорный бак. Надето на ней что-то невообразимое — узкие брюки, кожаный пиджак в мелкую рябь и пальто, больше походящее на плащ суперзлодея. И всё это — в чёрном цвете, тон в тон коллекционной Волге. Наряд Марк комментировать не решается, но вот выбор машины пропустить не может. — Получила 13 миллионов, а за мной приехала на этой развалюхе? — достаточно строго у него всё равно не выходит, и Марк прекращает сопротивляться — улыбается ей так широко, чтобы она точно знала, что сама по себе дороже всех ожидающих его 13 миллионов. — Всё на шмотки потратила, — отмахивается Трусова, и не делает ничего, чтобы привести в порядок взбитую ветром копну красным выкрашенных волос. Вдвоем они пытаются отыскать самый короткий путь между рядами автомобилей сотрудников тюрьмы, и Марк негромко интересуется: — Где они? — Слева, в серебристом седане, — Саша даже головой в их сторону не ведёт, и Марк решает не проверять. В седане — значит, в седане. Сейчас ей виднее. А он подумает об этом позже. — Я прихватила твоё добро, ты не против? Марк опускается на заднее сидение. В сумраке салона на лице Семененко ни одной эмоции, но стоит Марку закрыть дверь, Женя одним протяженным, мягким движением придвигается к нему. — Не уверен, что это моё, — бормочет Марк, когда Женя, пользуясь разницей в росте, наклоняется к нему и коротко целует в губы. — Привет. — Здравствуй, — строго отвечает Женя, но Марку известны все градации его строгости, и даже когда Женя не улыбается, ему известно, где эту улыбку искать. А тот тем временем всё также серьезно продолжает: — Нужно найти Саше парня. — Новых знакомств в тюрьме не завёл? — подыгрывает Трусова, заводя мотор. Марк жмурится, буквально заставляя себя поверить в то, что всё это правда происходит сейчас с ним. Женя понимающе сжимает его ладонь, и тогда Марка вдруг прошибает воспоминанием. — Ты же сказал, что выбросил кольцо? — уточняет он, но, даже пойманному на обмане, Жене не изменяет выражение лица. — Сказал, — спокойно соглашается он, и лишь чуть ведёт плечами, словно отказывается понимать, что такого важного Марк увидел в этой незначительной мелочи. — Ты лжец, — заключает Марк, не обвиняя, на что Женя, не возражая, лишь напоминает ему: — А ты вор. И им обоим этого абсолютно достаточно.