Ради тебя, вместо тебя, с тобой...

Не уходи. Пока ты здесь, со мной, я не боюсь ни холода, ни жара, я не боюсь отравленных кинжалов, и кубков с заколдованной водой. Я не боюсь. Пусть весь земной народ заточит пики и пойдёт в атаку, я кинусь смело в пламенную драку, не затаюсь у запертых ворот... Джио Россо

      Остров был окутан туманом и беспрестанным гулом ветра, гуляющим в бесчисленных пещерах, что таились в этих вековых скалах. Здесь было холодно. Всегда холодно и всегда шторм. Несмотря на то, что в Британии вовсю бушевало знойное лето, здесь, на этом отдаленном альбионе печали царил вечный озноб и хлад, и унять мгновенно возникшую дрожь было невозможно, не стоило и пытаться.       Гарри Поттер это знал, знал, увы, не понаслышке и потому даже не старался укрыться в мантии, в ее воротнике или собственных согревающих чарах. Он знал — тут это не сработает!       Лодка причалила у небольших старых мостков, скрипнула уключина под мозолистой рукой сопровождавшего его аврора. Ноги Гарри омыл ледяной прилив, под подошвами хрустнул гравий.       — Ворота там! — махнул рукой аврор и стал привязывать лодку к столбу, всем видом давая понять, что сам дальше не пойдет. Гарри коротко кивнул — желающих посетить эти стены по доброй воле было немного, если были вообще.       Азкабан! Даже слово это вызывало леденящую оторопь и желание встряхнуть плечами. Кроме гула от скал, бьющихся об них волн и кричащих над ними чаек ничего больше слышно не было. Ни звука. Мертвая тишина. Гиблое место. Воздух пропитан тоской и смертью. Мыслями о ней, о страданиях, о потерянных надеждах на свет. Порывы ветра трепали края мантии, спутывали волосы, обдавали ладони холодными брызгами. Гарри шел к воротам медленно, ступая осторожно меж острых глыб, но шаг его был решительным, ведь он сам себе с каждым проделанным дюймом отрезал пути к отступлению. Уже перед самой стеной он поднял голову вверх, в низкое сизое небо — ни луча, ни проблеска, только темные тени над самыми пиками замка, те самые рваные силуэты всевидящих стражников этой обители скорби. Неприступные стены, черная гладкость их камней и огромные устрашающие ворота, перед которыми замер Гарри, возможно, в последний раз вдыхая воздух свободы.       Небольшая дверь, впаянная в врата, приоткрылась будто сама собою, и Гарри Поттер, не знавший молитв и слов утешения, уверенно шагнул внутрь.       Темная фигура, почти до бровей укутанная в черный плащ, пропустила его в застенки тюрьмы, силуэт этот качнулся будто удивленно, но не проронив ни звука, развернулся тут же к Гарри спиной и пошел вперед, по вымощенной все теми же серыми камнями дороге к замку. Высокий страж в капюшоне двигался плавно, словно и не шел, а призраком парил над землей... и все же это был человек, осязаемый, мрачный, как и весь пейзаж вокруг. Широкая спина выделялась четким треугольником, тому способствовали еще и известные Гарри по картинам шипастые эполеты — отличительный знак всех стражников Азкабана. Тюремщик. Сухой, безмолвный, безликий. Говорили, что те, кто служит в Азкабане, не задерживались здесь более трех лет, не в силах вынести нечеловеческие страдания, что таили в себе эти казематы. Даже специально подготовленные для этой работы авроры обязаны были по истечении выделенного срока покидать эту службу, этот остров, чтобы не пополнить ряды волшебников, лишившихся здесь ума. Такое чужеродное слово в этих краях — волшебство! Не было здесь ничего волшебного, магического, завораживающего. Только густая тьма, беспрерывный гул и стенания, не слышные, но будто осязаемые, накопленные столетиями, хоть режь стилетом, украшающим форму стражей. Безумие рваться сюда в конвой, безумие день за днем нести свой долг, исполнять то, от чего любой простой человек давно бы свихнулся, но служба эта была и не для любых. Стражу выбирали из особых людей, не просто стойких и отчаянных, нет, этого добра в аврорате было не счесть. В Азкабан брали не отчаянных, а отчаявшихся. Раненых, опустившихся и опустивших руки, не владеющих штурвалом своей судьбы. Здесь они находили приют, дело по себе, познавали причастность к общему мнимому благу, здесь получали звание и прибыль — растили достаток на полынье чужой боли, а покинув остров, начинали, быть может, ценить и свою, казалось бы, никчемную жизнь. Их был целый отдельный корпус, у них была своя программа подготовки, свой устав, своя форма и оружие, свои задания и выслуга. Не секретное подразделение, но желающих вникать и знать о нем что-либо было наперечет. Гарри Поттер подготовился. Он знал. Знал и теперь молчал — говорить было запрещено, знал и шел медленно — любое резкое движение могли расценить как попытку диверсии, знал и не смотрел — любопытство тут было не в почете. Серые камни, серый воздух, черная спина впереди, украшенная по плечам шипами — вот и все, что позволил себе окинуть взглядом Гарри, пока шел по недлинному проходу от ворот к самому зданию.       Ошибочно было надеяться, что, попав внутрь, он согреется хоть чуть — нет, что снаружи, что внутри холод, из губ его то и дело вылетало облачко пара, а по стенам замка ползла кружевом изморозь. Возможно, и кровь в жилах остывала здесь, переставая качать горячее сердце, горячее-горячее сердце Гарри! Ведь именно оно привело его в это страшное место. Горящее сердце и горстка надежд.       Темнота и коридоры, шорохи, скрип дверей, одна за другой захлопывающихся за спиной — это все, что запомнил он, следуя за темным силуэтом, как он знал, к начальнику стражи, к директору тюрьмы. Какая дикость, что у всего этого есть руководство, будто у обычного социального места, своя бюрократия, свои бумажки... Разве можно было помыслить тут хоть что-то обычное, деловое, человеческое?! Насмешка. Гарри ухмыльнулся, он знал, что его ждет — очередной разговор, очередное НО! Очередная попытка остановить. Он выслушал это все уже не раз и не два от друзей, от министров, от главы аврората, от собственного отражения в зеркале — остановись, безумец, остановись! Но все они не знали главного! Не знали, что он давно уже был в этих стенах, в этих или подобных им, он уже много лет заперт за семью замками, осужден сам собою и отбывал свое наказание и свой собственный срок. Ему уже давно было не страшно.       Ожидаемо начальник тюрьмы, горячась, снова и снова объяснял Гарри то, что тот и сам прекрасно знал, уговаривал, как и многие другие до него, шипел что-то устрашающее, разумное, но раз за разом натыкался на бесстрастное лицо обреченного человека, на пустые глаза, без интереса внимающие этой сцене. Гарри вынул из внутреннего кармана заветную бумагу и скользящим движением подсунул ее главе стражи.       — Подписывайте, — это было первое и последнее слово, что он произнес, войдя в этот, не в пример другим помещениям, сильно отапливаемый и хорошо освещенный кабинет.       Злой, резкий росчерк, ножевой взгляд,       — Сдайте палочку, любое оружие, другие бумаги, если имеются при вас, кроме тех, что понадобятся в случае... — он не договорил и поморщился, не брезгливо, но остро досадно и, будто сдувшись, протянул листок Гарри. — Сынок, ты хорошо подумал? — голос был уже совсем другой, мягкий, тревожный и… не понимающий. Как и все голоса до этого. Они все, все НЕ ПОНИМАЛИ!       Гарри кивнул и, сложив бумагу вдвое, сунул ее обратно в карман, выложил на стол перед главой тюрьмы свою палочку и запечатанный конверт с именем — тем самым именем, что высечено на его сердце серебром: Драко Малфой.       — Я искренне надеюсь, что через час ты все это заберешь сам, — громко выдохнул директор тюрьмы и одним движением сбросил все в выдвижной ящик своего стола. — Саллен тебя отведет.       Гарри снова кивнул и вышел. В коридоре его ждал все тот же закутанный в плащ силуэт. Они недолго петляли по плохо освещенным лестницам, поднимаясь все выше и выше, пока не остановились у широкой железной двери.       — Держитесь левой стороны, — услышал Гарри глухой сиплый голос своего сопровождающего и вздрогнул, в первый раз за все это время холодок пробежал у него по загривку.       Замки, замки, засовы, один, другой, еще одна дверь, клетка. Гарри было страшно и… И радостно! Он сжал кулаки и старался дышать ровно, оставалось немного, и он увидит ЕГО!       Наконец одолев все запоры и преграды, они вошли в темный, будто бесконечный коридор, в середине которого мерцали пара газовых рожков, и сколько хватало глаз виделись ямы в стенах по правую сторону этого туннеля, выемки, закрытые решетками от сводчатого потолка до земляного пола. Воздух был сырой и затхлый, так пахло в склепах — гниение, плесень, смрад немытых тел, густой, приторный запах уже запекшейся крови. Пахло животным ужасом и безумием. И снова эта тишина, невозможная, невообразимая тишина и холод.       Гарри едва исполнилось восемнадцать, и такого леденящего ужаса, что вызывали эти застенки, он не испытывал никогда, несмотря на всю обширность своих былых злоключений. Едва подавив в себе рвотный рефлекс, он медленно следовал за стражником, как тот и велел, стараясь прибиться левее и озираясь в сторону клеток, обманчиво казавшихся пустыми. Ни звука, ни шороха, кроме скребущихся вдоль прутьев крыс, не было ни единого признака жизни, будто все здесь было уже давно мертво. Старая смерть. Тихая. Обессиленная. Ни единого колебания воздуха... Но вдруг послышался резкий лязг, грохот, и к одной из решеток припала тень — ворох тряпья, даже не тело, и сухая, будто обломленная ветвь пораженного дерева, рука метнулась сквозь решетку в сторону Гарри.       — Пить... — взорвал тишину чей-то хрип. — Воды... — шелестел мертвецкий голос из самой преисподней.       Страж впереди Гарри остановился, и в полутьме сверкнула тонкая, короткая трость с округлым увесистым набалдашником, Гарри даже успел различить на нем эмблему аврората. Этот набалдашник тяжело опустился на вцепившиеся в решетку пальцы, и вместо хрипа тут же раздался тихий вскрик, а потом скулеж. Гарри вздрогнул и вжался в стену, он не увидел, но готов был поклясться, что сухие пальцы, только что протянутые к нему, теперь были переломаны. К горлу подступила новая волна тошноты, и отчаянно захотелось кричать, кричать, разорвать этот бесчувственный силуэт. Человек ли ты? Человек ли ты?! Но сил не было, не было ничего, он не мог никому ничем помочь, ничего изменить. Никогда не мог.       Стражник спокойно шел дальше, и Гарри, собрав всю оставшуюся волю в кулак, стал догонять его следом. Ему казалось, что они шли уже целую вечность, хотя едва ли прошла и пара минут. Больше попыток привлечь его внимание не было, весь коридор снова погрузился в тишину, а Гарри на горло стал давить воротник рубахи, и он дернул его, раскрывая несколько пуговиц разом. Лучше смерть, лучше смерть...       Тюремщик остановился. Он откинул полу плаща и облокотился о стену напротив одной из клеток-ям. Своей карающей тростью он указал Гарри на решетку, и тот замер на полушаге, понимая, что они прибыли на место. Сердце пропустило удар. Ладони вспотели, он закусил губу и не смог шевельнуться, не мог заставить себя подойти ближе.       — Заключенный 12418, встаньте, — негромко скомандовал страж, и Гарри услышал словно через вату лязг цепи, ее оглушительный медленный волок по каменному полу камеры и приглушенный, далекий как весна лающий смех! Этот смех вывел его из оцепенения, так, будто и его сейчас ударили тростью, он лишился последних крупиц самообладания и контроля, потому что в этом человеческом скрежете, в этом ржаво-хриплом звуке он УЗНАЛ! Узнал былой огненный хвост задорного лиса, беспечного когда-то насмешника, едкого вруна и нахала. Даже так, даже здесь УЗНАЛ этот задушенный смешок — эхо, почти сгинувшее эхо былой надменной дерзости.       Гарри рванулся к решетке и вжался в нее будто намертво, он вцепился в ледяные грубые прутья, отчаянно шаря в темноте глазами, пытаясь разглядеть, вырвать хоть что-то.       — Свет! — рявкнул он несдержанно, и словно по щелчку в глубине каземата, в этой зловонной яме мигнул огонек — стражник небрежно махнул рукой и деланно отвернулся.       Сколько раз Гарри Поттер смотрел в глаза судьбе? Смотрел в бездну? Смотрел в лицо смерти? Разве это был страх? Ужас? Боль? Отчаянье? Нет!!! Все это было ничто в сравнении с тем, что он увидел сейчас, ничто в сравнении с тем, что почувствовал теперь, глядя в глаза того, кто всегда был его путеводной звездой, а стал живым мертвецом. И тишина вмиг стала значимой, она стала общей, стала роковой. Потому что как в долю, неисчислимую долю секунды, Гарри узнал того, кто сидел на цепи у стены напротив него, так и тот, без сомнений, узнал его и теперь молчанием убивал.       Гарри узнал бы его из тысяч, из миллиона, из всех на земле, любого, везде, узнал бы когда угодно!       Когда он видел его в последний раз? А в первый? Худощавого, остроносого, прилизанного выскочку с холеной, никогда не знавшей труда ладошкой, протянутой так надменно и пафосно, и позже... Высокого, чуть ссутулившего плечи, с впалыми щеками, но по-прежнему венценосно-статного, запуганного до смерти, с бегающими глазами по всему залу суда и едва сдержавшего вскрик после объявления приговора — пятнадцать лет Азкабана! Гарри тогда застыл на своем месте, застыл и не мог шевельнуться все время, что зачитывали суровые цифры, все те растянувшиеся на века мгновения, что побледневший подсудимый на деревянных ногах встал и проследовал за конвоиром, чтобы сгинуть, возможно, да что там возможно, наверняка, навсегда из мира живых, из общего будущего, из света, из воздуха. Навсегда! Навсегда! «Лучше смерть, лучше смерть...» — прочитал Гарри тогда в загнанном, растерянном, не верящем взгляде Драко, вскользь брошенном в обрадованную таким вердиктом толпу. Все были довольны, все ликовали — очередной предатель, приспешник тьмы получил по заслугам. Все были рады и успокоены свершившимся возмездием, все... кроме Гарри. Для него в ту минуту тоже зачитали приговор, тот же самый, если не хуже.       Бороться! Да, это была первая шальная, глупая, самонадеянная мысль. Бороться! Ведь он Гарри Поттер черт возьми, должны же его послушать, должны понять, пойти на уступки. За прошедшие несколько месяцев после этого скоропалительного безжалостного суда Гарри обил немало порогов, тайно просил, умолял, пытался выгрызть если не свободу, то хоть послабление... Но увы, железные меха правосудия не знали обратного отсчета — будь ты хоть сам восставший Годрик. Слово дано. Резолюция зачитана. Магия Фемиды свершилась — нерушимая, твердая, карающая длань сжала тонкое белое горло своей жертвы, и пути назад нет. Это было просто невозможно. Так говорили ему все, каждый, к кому обращался Гарри Поттер в своем желании обмануть судьбу и систему. Не-воз-мож-но! Он слышал эти слова день за днем, из раза в раз, минута за минутой, все это время стараясь не думать, что пока он бьется рыбой об неумолимый лед, там, в остробашенных камнях, отвыкают от солнца глаза, которым нет равных на этой земле, каждую минуту каждого дня они становятся все дальше от него и все прозрачнее. И когда тьма безысходности обступила Гарри, казалось, со всех сторон, помощь пришла откуда он совсем не ждал.       Он не стал выяснять, как проныра Забини, по сути школьник, едва, как и они все, переступивший черту совершеннолетия, откуда этот черный дрозд узнал, о чем так радеет Гарри Поттер в своих пока бестолковых попытках найти лазейку в магических законах и хоть как-то облегчить судьбу бывшего сокурсника. Кто его знает, как расходятся слухи и до чьих ушей они в итоге доходят, но именно Блейз тогда прислал ему письмо, а позже на строго засекреченной встрече в забытой богом деревушке на границе Лондона поведал Гарри единственный возможный способ, помимо побега и штурма, покинуть узнику Азкабан. И это тоже было не-воз-мож-но! Открывая ему эту темную брешь в законах магического правосудия, Блейз смеялся, понимая всю тщету своих слов. Никто никогда не согласился бы сделать ЭТО! Не пошел бы на такое пусть и ради самого близкого человека, не говоря уж о...       А дальше было уже проще. Зная, что искать и где, Гарри без труда нашел нужные книги и записи и, вооруженный информацией, уже не с пустыми речами шел в аврорат, в министерство, а потом, спустя многие-многие часы пререкательств, в Азкабан.       Долгий, тернистый, темный путь привел его к этой решетке, к этой яме и этому человеку, сидящему на холодной земле на цепи, словно пёс. В свете тускло мерцающей синим сферы, вызванной стражем, Гарри увидел вытянутые вперед длинные ноги в коричневой грязной робе, нашивку с номером на впалой груди, ободранные рукава, открывающие ожог на предплечье, уродливый, в струпьях, незаживающий развод в том месте, где когда-то чернела метка, худое запястье и истончившиеся пальцы, грязные, чудовищно, невыносимо прекрасные даже теперь. И лицо. Это был он, конечно же, Он! Все еще Он! Только еще острее, еще белее, еще злее, чем когда-либо. Черные тени под глазами, скулы, одни скулы, нос, подбородок, кости, милые, драгоценные кости и прорезь сухого рта. Это был ОН, но он больше не был красив, не был мужчиной, не был снежным ленивым барсом, белоснежной волной, легкой и нежной, как долгожданный прилив. Кости. Так быстро всего лишь кости и цепь на них. Три месяца. Три месяца как три столетия. На его лице Гарри заметил шрамы, порезы — все щеки и шея, линия челюсти, все было исполосовано кровавыми подтеками, и свежими, и запекшимися, и уже зарубцевавшимися. Чем мог он здесь скрести свое лицо, снимая с него не только клочками наросшую щетину, но и кожу до крови, до мягкой, еще розовой, еще ТОЙ плоти. Камнем? Ногтями? Глиной? Гарри на миг прикрыл глаза, вызывая в памяти сверкающую улыбку, белоснежный тугой воротничок, зеленый шарф, дивную кожу, будто прозрачную, всю в голубых прожилках, пьяные губы, красные от сладкого хмельного ягодного пунша и где-то вдали музыка и запах натертого воском паркета...       Цепь лязгнула и проехалась по полу. Выдох, в этой тишине такой громкий и надсадный, почти старческий. Цепь волоклась по камням, а узник медленно шел свои три шага к решетке.       — От тебя нет покоя нигде, — сухие, едва слышные слова и голос... не его голос... голос мертвеца — скрежет металла об металл, но суть, смысл сказанного будто живая вода, будто колокольчик из прошлого. Насмешник!       — Что отец? — взметнулся затравленный взгляд не на Гарри, нет, мимо, на стражника.       — Казнили, — тихо ответил Гарри, отмирая, и подошел ближе, впритык к решетке, вцепился в прутья в каких-то дюймах от узника 12418.       — А мама? — еще тише спросил тот, все еще не смотря на своего визитера.       — Лишили магии и сослали куда-то, — ответил Гарри и еще сильнее, до боли сжал железную преграду.       — Люто, — сухо ответил Малфой. — Принес? — наконец-то посмотрел он на Гарри, немного качнувшись, и цепь снова лязгнула по земле.       — Что принес? — тихо-тихо, едва шевеля губами спросил тот.       — Не знаю... — дернул плечами Малфой. — Пирожок? — и треснувший уголок губ чуть приподнялся. — Пирожок — брюху дружок.       Наверное, Гарри даже могло бы показаться это смешным, этот странный разговор, этот вопрос, нелепое слово «пирожок»... Но ничего смешного не было, не было ничего человеческого в этом всем, тут не было места слову «пирожок».       — Послушай, — оглянувшись на тюремщика, тихо сказал Гарри, — у меня не очень много времени...       — Зато у меня полно, — хмыкнул Малфой и, будто выдохнув устало весь воздух из груди, сел у решетки на землю, видимо, не было сил стоять, не было сил держаться прямо.       — Скажи... — Гарри тоже сел на корточки и, робея, но на этот кратчайший, заветный, вымученный долгими ночами метаний миг позабыв о стражнике и времени, выдохнул: — Скажи, Драко... — он легко коснулся просунутыми чрез решетку пальцами ветхого тряпья на руке Малфоя, — ты... ты когда-нибудь что-то чувствовал ко мне? — и тот дернулся как от удара хлыста, цепь громко грохотнула рядом с согнутой ногой. — Ты любишь меня? — выпалил Гарри и сжал пальцы на истлевающей руке, что тут же отдернулась как от ожога.       — Ты умалишенный? — процедил сквозь сиплый кашель Малфой.       — Нет. Нет, скажи. Скажи хоть раз правду. Это важнее всего. Сейчас скажи мне. Хоть когда-нибудь, хоть что-то... — Гарри продолжал тянуть руку к ускользающему запястью. — Ты чувствовал ко мне хоть что-то? Чувствуешь?       Драко резко дернулся, вцепился в решетку с остервенелой злостью, прижался лицом к железу, шало бегая глазами по замершей маске лица Гарри.       — О, да... — тихо прошипел он и облизал почти несуществующие губы. — Я испытываю очень сильные чувства к тебе... Поттер! — и просунул ладонь сквозь прорезь в клетке, но тут же, в мгновение ока, по железу и в миллиметре от дрогнувших пальцев просвистел набалдашник трости стража. Звук вышел оглушающим, резким, безжалостным. Ладонь юрко увернулась от удара, едва успев избежать излома, а Гарри взметнулся дикой рысью к надсмотрщику, истошно гаркнув на весь коридор:       — Не смей!!! — и отбросил его ударом в плечо. — Не подходи!!! У меня есть приказ! Не смей! — страж зло сплюнул на грязный пол и отвернулся, убирая свою тонкую трость за спину. — Так что? — живо метнулся обратно к решетке и уже громко спросил Гарри. — Скажи мне, ну же, скажи!       Драко откинул голову к стене и напряженно подтянул ближе к себе цепь.       — Ты такой жалкий... — прошелестел он, чуть прикрыв глаза и изогнув рот в попытке улыбнуться.       — Жалкий, пускай. Я знаю, я жалок, но скажи. Все равно скажи. Мне надо знать, надо услышать это! — рвался вперед Поттер, сжигая себя изнутри, сжигая всего, дотла, без остатка.       — Хорошо, — устало отозвался Малфой. — Я чувствую к тебе и очень сильно... — он посмотрел обреченно, по-настоящему устало, по-старчески, будто на надоедливую муху. — Я тебя ненавижу, Поттер. Доволен? Ты этого хотел? Кретин сумасшедший...       — Да, — мягко улыбнувшись кивнул тот. — Спасибо. Я... Я хотел именного этого, — и он встал, бросив на Драко ласковый взгляд, теплый...благодарный, от которого у того странно защемило в душе, что-то было такое в этом взгляде... Что-то такое, чего Драко не хотел понимать и видеть, не хотел знать, что таит эта обреченная улыбка, до краев наполненная светлой тоской и такой истовой печалью, что впору завыть. — Саллен! — громко позвал Гарри стражника и, повернувшись к нему лицом, вынул из кармана сложенный лист бумаги. — Ознакомьтесь и приступайте, — твердо сказал он и стал снимать мантию.       Страж ловко выхватил бумагу из рук Гарри и с минуту читал ее содержимое. На миг повисла пауза, стражник скинул с головы капюшон и удивленно и даже растерянно уставился на Гарри.       — Вы уверены, сэр? — резко спросил он, вцепляясь холодными глазами в пустое лицо Поттера.       — Да, выполняйте, — строго отозвался тот и отошел от решетки на несколько шагов.       — Что ты там задумал? — вдруг опасливо взвился Малфой. — Что тебе от меня нужно?! — почти жалобно спросил он. — Все не уймешься? Чего ты хочешь?! Чего?!! — он вцепился в прутья клетки и дернул их, в глазах его так явно плескался страх и та самая неприкрытая ничем, усиленная стократ ненависть. — Оставь меня в покое, слышишь? Ты меня слышишь, Поттер? — хрипло рявкал Драко, но выходило все равно жалобно. Ему было страшно и этого было не скрыть, не спрятать, как раньше, за насмешку или грубость, нечем ему было прикрыться, некуда спрятаться от этой свалившейся на него неизвестности, непонятности, непредсказуемости старого врага, пришедшего вот так вдруг... Драко, подтянувшись о решетку, встал, было заметно, как он старался держаться прямо, не дрожать, но губы тряслись, глаза расширились в немом ужасе, а ноги едва держали.       — Заключенный 12418, в соответствие с приказом, подписанным и утвержденным главами аврората и Министерства магии и на основании магического договора обмена жизнями, скрепленного по доброй воле и не извлекая никакой выгоды Гарри Джеймсом Поттером, с данного момента и без даты окончания с использованием клятвы Фемиды вышеуказанным Гарри Джеймсом Поттером вы объявляетесь свободным, — как только последнее слово зачитанного вслух стражем документа было произнесено, цепь на ноге Малфоя засветилась ярким золотистым отблеском, и, громко щелкнув, оковы раскрылись, а решетка ямы со скрежетом отворилась. Драко замер в середине своей камеры, весь дрожа и потеряв голос, он шевелил губами, но слова не выходили — он не понял, что произошло, не понял ни слова, ничего, ничего не понял, кроме того, что на щиколотке больше нет боли...       — Выходи, — услышал будто со дна колодца Драко голос стражника, но не смог шевельнуться. Все происходящее казалось ему сном, мороком — почему бы и нет? Он просто помутился рассудком в этих стенах, как и многие тысячи до него утратил способность отличать реальность от видений. Морок, обман, он просто спит...       — Драко, — нежный, так нелепо, неуместно нежный голос Поттера, и его теплые руки тянут не сильно, но настойчиво за собой, вперед, наружу, на… свободу?! Драко вцепился, наверно, до боли, до грязных отметин в кожу на руке Поттера, он сжал, сжал его ладонь сильнее, еще сильнее, чтобы почувствовать, понять, что это не сон, не мираж, что он, Драко Малфой не рехнулся от темноты, голода, мороза и одиночества. — Пойдем, пойдем... — ласково зовет его Поттер и медленно, шаг за шагом, будто через туман и кисель мыслей все-таки выводит Драко в коридор, но сам...       Сам неспешно отпускает его руки, нехотя, словно оберегая и продлевая этот момент близости, но все же отпускает и отступает в глубь ямы, опускает безвольно плечи, и Драко, обернувшись, вскрикивает, ловит свой всхлип озаренного ужаса ладонью, зажимает себе рот, но, не в силах отвернуться, смотрит, как одежда Гарри на глазах растворяется, трансформируется в коричневую робу, на груди которой, в середине этого грубого рубища вышит номер — 12418, а по полу будто змея уже ползет цепь. Сразу находя свою жертву, словно кусая ее, она сжимает свои безжалостные железные челюсти на лодыжке Гарри. Решетка тоже тут же захлопывается, и теперь Малфой стоит в коридоре, а Поттер в камере.       Медленно, очень медленно и больно до Драко начинает доходить суть происходящего, только суть, не смысл, не детали, не обмысливание, а суть, и суть проста — он свободен! Не ясно как, зачем, неизвестно, что ждет его за этими стенами, но магия свершилась, он видел это своими глазами — Поттер добровольно занял его место...       Мыслей и чувств разом было так много, что Драко не мог оценить свое положение, не мог что-то додумать, проанализировать, он был будто в дурмане, голова кружилась.       — Заключенный 12418, — строго произнес стражник, и Драко обернулся, но тут же понял, что теперь обращались так не к нему, — займите свое место и ознакомьтесь с правилами и расписанием. Доска висит над нарами.       Гарри покорно посмотрел в сторону небольшой прибитой к стене таблички, содержимое которой Драко знал наизусть: «Тишина — всегда. Еда — 13.00. Отбой — 21.00. Прогулка раз в шесть месяцев. Лекарей нет. Визитов нет. Любое нарушение правил, порядка и расписания карается…» и так далее.       Драко, озираясь на стражника, несмело подошел к решетке.       — Зачем? — спросил он тихо, видя, что конвойный, видимо, не против и не препятствует. — Ты рехнулся? Ты же сдохнешь здесь, Поттер! — истерично бегал Драко глазами по сгорбленной фигуре, скованной теперь цепью.       — Я сдох уже давно, — улыбнулся тот, страшно так улыбнулся, бессмысленно, пусто. — И рехнулся тоже не первый год, — добавил он. — Ты иди, — кивнул Гарри в сторону стражника. — У директора тюрьмы тебе выдадут все необходимое, я оставил все там. Документы на новое имя, дом, ключ от ячейки... Ты не будешь нуждаться, не будешь один.       Драко стоял как вкопанный, он слышал, что говорит Поттер, понимал эти слова, но разве такое можно было уложить в сознании? Не только свобода, но и вся жизнь в придачу, состояние, имя, крыша. Он безумец! Или это какое-то невероятное коварство, невиданная подлость, что непременно всплывет, стоит только Драко поверить... Поверить?!       — И что взамен? — почти прохрипел Малфой, метая в лицо Гарри молнии подозрительности, неверия и вновь вспыхнувшего страха. Ловушка! Обман! Издевка! Поманить лучом надежды, а потом... Что потом, он не знал, но не мог всерьез принять на веру эти благие бредни. — Так что? Что ты хочешь взамен?! — шипел он, вжимая лицо в ледяные прутья.       Гарри, все так же мягко улыбаясь, тоже подошел к решетке и положил свои ладони поверх скрюченных на прутьях грязных пальцев Драко.       — Все хорошо, — легонько погладил он его запястья. — Все хорошо, Драко, успокойся. Тебе нечего больше бояться, слышишь? — Гарри смотрел на него, смотрел прямо в глаза, смотрел ТАК, что Драко вдруг понял!.. От удивления и почти испуга зрачки его расширились, он отшатнулся и сбросил руки Гарри со своих.       — Назови меня по имени перед тем, как уйдешь, — будто после внезапного удара спрятал руки за спину Гарри. — Один раз...       Драко все пятился и пятился от решетки, от ямы, от безумца Поттера, от его кричащих глаз. Шаг, еще, еще один, там уже и стена, и страж. Не может быть! Не может этого быть! Не может!       Гарри опустил голову, волосы скрыли его лицо, лязгнула цепь по камням.       — Идем, — негромко позвал страж и положил Драко на плечо руку. — Тебя ждут в приемной.       — Пожалуйста... — прошептал Гарри и все-таки посмотрел напоследок на Малфоя, и тот, шумно сглотнув, все еще не до конца веря и сознавая происходящее, уже начав следовать за рукой стражника, сказал:       — Прощай... Прощай, Гарри... — и еще успел увидеть, как глаза заключенного 12418 блеснули счастьем.