Не уходи. Я вырасту большим, из полного нуля взрасту великим, пусть скалятся насмешливые лики, с отныне досягаемых вершин. И пусть меня возненавидит свет, я выдержу любой плевок и камень. И как бы ни был я смертельно ранен, взяв за маяк твой ясный силуэт, я разрублю мечом кромешный мрак. Я выберусь живым и невредимым, я проложу свой путь сквозь снег и льдины, найду свою тропу в чужих мирах. Джио Россо
Человеческая память странная вещь. В момент эмоционального пика наше сознание, стремясь защитить сердце, будто покрывает завесой те или иные события, и в дальнейшем часто мы не можем вспомнить что-то важное, какой-то момент, слова, а возможно, и все происходящее в целом. Память укрыта надежным щитом того удивления, взрыва эмоций и оставляет только самое яркое и итог всего произошедшего. Итог, но не детали, не брошенные фразы, не важные мелочи, разве что ощущения, легкое покалывание в височной доле, сообщающее что мы что-то упускаем, безотчетно скрываем сами от себя. Многие дни Драко сражался с собственной памятью. Часами он вглядывался в потолок над постелью и безуспешно пытался воспроизвести все в мельчайших подробностях события того рокового дня, той последней встречи. Вспомнить слова, что говорил он, и те, что говорил ему Гарри... Гарри. Теперь Драко даже мысленно, даже во сне называл его только так, только по имени, не понимая, не помня толком почему, но было исключительно так — Гарри и никак иначе. Нет он помнил, конечно помнил что произошло. Свое удивление, унижение, страх, а потом... будто взрыв. Он помнил! Но желал помнить больше. Он хотел воссоздать до крупинки те минуты — все интонации, запахи, звуки. Звук его голоса, его дыхание, взгляды, движения... Его и свои. Но безжалостная память укрывала от него эти мелкие важнейшие крохи. А ведь в них наверняка было столько! Был ответ. Часами Драко балансировал на этом шатком подвесном мосту в закоулках своего разума, вот-вот порой уже ухватывая юркий кончик невыразимого, но снова и снова упускал. Тот день весь был, словно седой туман. Урывками восстанавливал он полную картину. Уже чётче складывались частицы полотна с момента, как он оказался в огромном, сияющем кабинете директора тюрьмы. С непривычки тогда он думал, что ослепнет, так ярок был для него обрушившийся свет этих хором. После бесконечной черноты глаза его с трудом, медленно привыкали к сиянию множества светильников и огня в камине. Какие-то слова, злые, надменные, но это все пустое, слова больше не могли его ранить, чужое высокомерие более не уязвляло. Слов он не помнил, не запомнил и лица, но отчетливо в память врезались руки. Эти руки протянули Драко увесистый конверт, руки с широкими ладонями положили поверх конверта еще и волшебную палочку. Драко тогда едва стоял на ногах, и руки протянули ему стакан воды. Он жадно выпил его и еще один, и еще. В камере поили раз в день и то на полплошки, вечная сухость во рту, потрескавшиеся губы… Гортань, отвыкшая давно от изобилия, сжалась, и он стал давиться, захлебываться, его чуть не вывернуло на этот дивный персидский ковер. Вода начала стекать по подбородку, по шее, по грубой робе с исчезнувшим номером. Злой недовольный окрик, голос и руки. Руки грубо усадили его в кресло и вновь подсунули конверт. И Драко, подчиняясь, так привычно теперь подчиняясь, с опаской раскрыл его. Он помнил, что вчитывался в слова, буквы, знаки, вглядывался в гербовые печати, в свою фотографию, читал, читал... Он не был еще безумен, тьма этих стен не поглотила его, не успела сломить в такой краткий срок его рассудок. Он понимал, что держит в руках. Жизнь! Он держал в руках Жизнь! Но не свою... и свою одновременно. Внутри конверта были официальные бумаги — дарственная на дом по адресу Гриммо, 12 со всем имуществом, включая магические артефакты и слуг. Еще один документ был допуском ко всем счетам и сбережениям, к банковской ячейке — ключ прилагался — и всему, что в ней. Все эти бумаги были оформлены на имя Арракиса* Блэка, чей паспорт, свежий, почти хрустящий, лежал тут же. Драко раскрыл темно-синие корочки и увидел свое лицо. Это был он, его дата рождения, его данные, только имя было иное. Драко Малфоя больше не существовало, был Арракис Блэк, наследник баснословного состояния Гарри Джеймса Поттера, его дома, его личных вещей, его слуг и даже... его палочки, что сиротливо лежала теперь на краю стола. Последний документ в конверте был помилованием. В нем говорилось о магии Фемиды, об обряде обмена жизнями и о том, что заключенный Драко Малфой отныне не является узником Азкабана, но и собой он быть не может. Он стал тем, кем назначил его освободитель... Он Арракис Блэк, получивший жизнь вместо Гарри Поттера. Что было дальше Драко тоже помнил не очень хорошо. Теплая мантия, огромная, форменная с чужого могучего плеча. Тьма лестниц. И снова яркий пронзительный свет и ветер. Ветер! Воздух! Бриз! Только тут он позволил себе поднять от земли глаза, вскинуть лицо навстречу надвигающемуся шторму и, словно заново учась использовать мышцы лица, улыбнулся. В руках он крепко сжимал волшебную палочку, она ластилась к ладони, грела, наполняла силой. Чужой нежной заботой, волшебством. Он чувствовал, чувствовал ее! Последний подарок — сила — прощальный вздох предыдущего владельца растопленным медом выкапывала в него. Золотым в цветочное. Золотой магией добра, самопожертвования в васильковую заледенелую кровь того, кто даже не понимал, чем это заслужил. Лодка. Шторм набирал силу, небо чернело на глазах, рассекаемое грозными молниями. Драко сидел на деревянной скамье в алой мантии аврората, прижимая к груди конверт с новой жизнью и истекающую чужой сумасшедшей любовью волшебную палочку Гарри Поттера. Все дальше и дальше уносили волны лодку от горького царства серых скал, все сильнее и сильнее билось тоскливо-набатное сердце в груди Драко, все меньше и меньше становился замок, пока не превратился в точку, а после в мираж. Он ступил на землю обетованную призраком в чужой шинели. У него не было при себе денег и мыслей в голове. Как пустой болванчик, будто контуженый, он шел и шел, так долго, так бесконечно долго шел не зная, не видя дороги... Шум, гвалт улиц пугали. Он отвык от людей, от жизни, от ее звуков. Наверняка он выглядел пугающе — немытый, всклокоченный, весь в порезах и огромной офицерской мантии, почти от подбородка до пят укрывавшей его целиком. Люди расступались перед ним, шарахались и пропускали вперед. Пустой безумный взгляд и губы, открывающиеся сами собой, словно молитву повторявшие одно и то же: «Я Арракис Блэк, у меня есть дом». Дом был. Крыльцо. Лестница. Плющ по стене. Занавески на окнах... Дом Поттера. Дом Блэка. Дом-пристанище. Дом-легенда. Теперь это его дом. Дом Драко! Те несколько первых недель, после того, как он полноправным хозяином переступил порог Гриммо, 12, не отличались разнообразием и чёткостью. Все эти мелочи сгинули в бесконечных часах, минутах... Он помнил, как его мыли, как кормили, как тела коснулась мягкая ткань. Помнил скрипучий, но добрый голос, мельтешение у ног, чье-то присутствие. А еще он помнил слова Гарри: «Ты не будешь нуждаться. Не будешь один». Он предусмотрел всё! Только потом, уже придя в себя, заново научившись спокойно размышлять, думать, анализировать, только потом Драко поймет, как чутко подготовил всё к его приходу в это место бывший хозяин дома. Раны зарубцевались, его долго и внимательно выхаживали — травяные настои, примочки, бальзамы. Жар спадал, лихорадка отступала. Тело восстанавливалось быстро — куриный бульон, не жирный, чтоб не мутило с непривычки, осторожно пастила, некрепкое вино, мягкое мясо, вываренное почти до волокон. Его обтирали, стригли, одевали, укутывали. Те дни слились в одно текучее ощущение трогательной заботы, уверенной, сильной магии, почтительной опеки. Только спустя две недели бредовой лихорадки, метаний в простынях и постоянных вскриков в ночи одним невероятно ярким утром Драко пришел в себя, очнулся и разглядел возле себя вначале острый подбородок, потом сухенькие цепкие лапки, огромные уши... Это был эльф. Старый, будто спекшийся изнутри, горбатый эльф. — Хозяин наконец-то пробудился, — услышал он скрежет голоса, и глаза эльфа увлажнились. — Святой Мерлин не зря даровал мне невыносимо долгую жизнь! Осуществились мои надежды. Господин истинный Блэк! — голос эльфа старчески дрогнул, и Драко почувствовал, как его руки коснулись хрупкие костлявые пальцы. — Я Кричер, сэр, я ваш преданный слуга. Я сделаю все как велено, все как оговаривалось. Поправляйтесь, сейчас будет завтрак. Драко шел на поправку быстро. Стараниями старого эльфа, будто познавшего вторую молодость, уже через месяц его новообретенный юный хозяин вполне мог сам передвигаться по дому, а следом за ним, так же почти невесомо, всегда следовал и сам Кричер. Выкормил, выходил, окружил заботой и редким подобострастием, он теперь часто, забывшись, звал своего господина не сэр, а мастер, как ребенка. — Мастер Блэк желает осмотреть дом? — спросил Драко эльф, когда тот окончательно окреп. И Драко кивнул. Все еще чувствуя себя словно во сне, он осматривал комнаты, старые гобелены, родовое древо, слушал истории своего верного слуги и постепенно привыкал к этим стенам, по всему выходило, что теперь родным для него, защищающим от всего. — Где комната Гарри? — спросил как-то Драко в одну из таких медленных экскурсий, и Кричер, сильнее опустив уши, провел его по коридору в самый конец галереи. — Благороднейший волшебник Поттер чаще всего ночевал в алой спальне, — распахнул эльф перед Драко дверь в небольшую комнату. — Тут все его вещи... — мялся Кричер у порога. — И сундук с артефактами, мастер Блэк, тоже тут. Реликвии... — с придыханием сказал эльф и бережно погладил небольшой ларец из серебра. — Все это теперь ваше. Драко не спеша осмотрел комнату. Ничего особенного. Обычная спальня. Чистая, комфортная, ничего лишнего, но и не спартанская. На столе пергаменты, перья, снитч на подставке. Никаких картин, фотографий, ничего особенно личного. В платяном шкафу, что раскрыл Драко, изучая обстановку, висело несколько простых мантий, аккуратно лежали стопки рубах и пара свитеров. Бывший владелец этой комнаты точно не был модником. Поверх рубах, небрежно сложенная, лежала легкая пижама. Разворачивая ее, Драко впервые за эти несколько месяцев по-настоящему улыбнулся: — Как это банально, Гарри, как по-детски, — тихо сказал он, разглядывая нелепых медвежат, повторяющихся глупым инфантильным узором, украшавшим ткань. Вид из окна был на площадь, по ней туда-сюда сновали люди, машины, бурлило движение. — Я буду спать теперь здесь, — сказал не оборачиваясь к эльфу Драко, и тот, почтительно склонясь, прижал руку к груди, — Как пожелает мастер Блэк, — елейно отозвался он и вмиг исчез. Драко смотрел в окно, смотрел в быстрый день, в циферблатную суету... Сколько лет пустоты, нелюбви, ненужности? Сколько лет ты тускнел незримо для всех, ждал? Надежда для сердца — почти что Бог. Сколько лет ты надеялся?.. На сколько лет ты приговорил меня нещадно помнить и думать лишь о тебе? Гарри... С того дня Драко перебрался в алую спальню. Он не поменял в ней ничего, не убрал вещей, не осматривал более содержимое комода и шкафов, только каждую ночь облачался в не по размеру короткую пижаму с медвежатами и пытался уснуть. Многие, многие ночи пытался уснуть... Но не спал. Однажды днем, таким же пустым и однообразным, как и все дни до этого, в дверь позвонили. Громко, коротко брянькнул колокольчик, разрывая привычную тишину дома. Драко был в гостиной, пытался читать, погруженный в умиротворяющее созерцание первого снега за окном, так рано в этот раз обсыпавшего улицы. Ноябрь завывал в трубах, хлестал ветром в стекла, беспокойно гудел снаружи. Расторопный эльф прошлепал к двери, его уверенные движения, отточенные руки — Драко привык к этому смешному старику. Послышался голос, и Драко почувствовал сквозняк из прихожей, огонь в камине дрогнул. — Здесь нет того, о ком вы спрашиваете, — услышал он непривычно недовольный, надменный голос своего эльфа. — У этого дома лишь один хозяин — Арракис Блэк и он теперь не принимает, — и снова чужой голос, и вот уже хлопок подветреной двери и обратное ворчание Кричера. — Кто это был? — спросил его Драко без особого интереса. — Прилипалы. Наверняка и попрошайки. Знаю я их! — фырчал недовольно эльф, почти свирепо сверкая щелками глаз, но при взгляде на хозяина тут же потеплел. — Я правильно поступил, сэр? Не думаю, что вам стоит общаться с теми… с теми, кто раньше... — Это был Уизли? — проницательно спросил Драко и отложил книгу в сторону. — Да, — брезгливо поморщился эльф. — Он и девчонка. Они оставили конверт. Драко протянул руку, и Кричер не сразу и явно нехотя вложил в нее послание. — Не стоит вам читать это, мастер, бросьте в огонь. Они не знают ничего! Они не понимали благороднейшего из волшебников. Их души черствы, как черный плебейский хлеб, которым они так любят набивать свои животы. Вам не пристало водиться с челядью. — Довольно, — устало выдохнул Драко. — Принеси лучше сюда плед, мне холодно. Едва эльф растворился в воздухе, Драко нетерпеливо вскрыл конверт. С некоторых пор он думал о том, что рано или поздно ему доведется столкнуться с кем-то из прошлого, с кем-то... из прошлого Гарри. Не сложно было додумать с кем именно. Записка была короткой, почерк аккуратный, женский: — «Я надеюсь, ты достойно и с умом распорядишься тем даром, что оставил тебе Гарри. Теперь вместо него ТЫ, а он не стал бы делать ничего дурного.» Драко хмыкнул и бросил письмо в огонь. Вместо него! Вместо него! Он должен жить вместо Гарри! Вечность носить в груди его обветренное сердце, залатать, заштопать судьбу собой. Драко попал в лимб. Он был в середине между адом и раем, был нигде, никто — неживется, неспится, неможется. — Ты получил что хотел. Я полон тобой как ядом... — тихо сказал Драко, глядя как истлевает в огне письмо Грейнджер. — Мастер Блэк, сэр, — послышался тихий голос эльфа рядом, — вам не стоит впадать в уныние. Благороднейший из волшебников этого бы не хотел, я знаю точно. Он желал вам только счастья, — Драко обернулся и присел на корточки, сравнявшись с Кричером. — Расскажи мне о нем немного, — попросил он и провел целый вечер слушая скрежет эльфа о кошмарах Гарри, о его делах и заботах, о простецких предпочтениях в еде, о его добром отношении к эльфам и любому, кто нуждался в помощи. О том, что порой тот сутками не спал и метался по дому, исступленно читал что-то, изучал и вновь блуждал, размышляя о чем-то неведомом Кричеру. А после, внимая каждому слову, Драко слушал и о том, как Гарри просил эльфа принять, когда настанет час, нового хозяина. Как долго и настойчиво тот давал указания, показывал документы и портрет, обещал домовику щедрую старость и говорил о том, что Кричер будет доволен служить ТАКОМУ человеку. — Он был прав во всем... — вздыхал эльф. — Он просил не оставлять вас одного. Сказал, что вы будете больны и вернее всего расстроены, может, рассержены. Что он всё подготовил, но не уверен, что всё сложится, и чтобы я был готов ко всему! Но главное, он настаивал, что самое главное — это забота о вас, мастер Блэк. Он говорил только об этом. Обновил дом, всё сделал, чтобы вам было хорошо. Здесь, в ВАШЕМ доме. В канун рождества Драко впервые за последние почти пять месяцев решился покинуть дом, выйти ненадолго на улицу. Его преданный домовик не раз говорил, что хозяин, даже по аристократичным меркам, нездорово бледен, что ему не стоит затворничать, он юн и богат, и может, должен вернуться в свет, покорить его, а может, и посеять дикий овес своей мужественности. — Дому не помешала бы женская рука, мастер Блэк, — брюзжал эльф. — У нас ведь есть даже бальная комната! Эх... Знали бы вы какие приемы видали эти стены. — Оставь это, старик, — отмахивался от него Драко. — Я не ищу общества и уж тем более матримониального. Он и впрямь не хотел никого видеть, ни с кем говорить, он все еще не чувствовал себя свободным. Освобожденным - да, но не свободным. Теперь его клетка была иного рода, но он даже не пытался покинуть ее, не хотел этого. Возврата к прошлому быть не могло, смешно было бы представить, что он теперь, забыв обо всем, кинется в пучину обычной жизни, развлечений, что он мог бы досыта есть, пачкать губы вином, давать туры в мэрии, надевать бархат и отвешивать поклоны светским дамам. Это внешне он был свежим юношей, красавцем, гибким станом, высоким ростом, ухоженным и будто утомленным. Вечно залегшие от бессонницы тени под чарующими холодными глазами делали его облик романтичным, тонкие губы, острый взгляд — все это выглядело бы, наверно, привлекательным для постороннего взора, непроницательного, поверхностного взора. На деле же внутри этой приятной оболочки жил старик. Не желающий, не мечтающий, испуганный и пустой. Этот старец укрылся в своем бастионе и ему хватало общества дряхлого слуги и… И призрака, что следовал за ним по пятам. Драко никогда теперь не был один, ни дня, ни минуты. Всегда рядом, всегда — в дуновении ветра из распахнутого окна, в качнувшейся портьере, в звоне посуды с кухни, в удобном кресле у камина, в самом огне очага — везде, везде ОН! Бесстрашный, сумасшедший, непонятный, неузнанный, раздражающий, совершенно обычный и единственный в своем роде. Тот, кто не оставил почти ничего после себя, но оставил абсолютно всё! Тот, кто за всю жизнь едва ли сказал Драко больше сотни слов, но говоривший теперь ему так много. Тот, кого он сам полжизни ненавидел, и тот, кто, зная это, все равно безрассудно любил, отчаянно, преданно, молчаливо. Тот, кто, идя на верную гибель, просил лишь об одном — назвать его по имени. И Драко называл! Звал его каждый раз, стоило дотронуться до острого пера на письменном столе, до баночки с мылом из черного тмина, до колючего свитера затасканно-серого или найдя в книге заломанный уголок. «Гарри...» — тут же произносил Драко, вновь и вновь вспоминая тот жалобный шепот, последнее, что он слышал: «Пожалуйста...» Как сильно, как долго, как безнадежно нужно любить кого-то, чтобы вместо него занять место в аду? Драко мало что знал о любви. Родители любили его — отец как мог, но смыслом жизни великолепного Люциуса Малфоя все же была не семья, а власть, положение, деньги. Мать любила как умела, как была научена любить — строго, порой чопорно, так, как было принято в семье Блэк — не ласково, а с достоинством прежде всего. Друзья? А были ли они? Подружки? Какие там подружки, когда мир был в огне! Драко не знал любви, ни к себе, ни в себе. Сердце его молчало, скупо реагировало на похвалу и любезность, немного загоралось азартом никчемных побед, сжималось от ужаса и трусости чаще всего, но любить... Нет. Кого ему было любить? Когда? За что? И вот теперь он знал, что был любим. Был! Все это время был любим, страстно желанен, восторженно, тайно, отчаянно любим тем, на кого сам он всегда смотрел лишь с презрением. Теперь Драко жил с этим знанием, тем выдохом правды, обожженный. И сердце его — нет, это не чувство, а привкус, не прикосновение, а синяк, бег с переломанными ногами, навсегда поселившаяся скользкая тоска по тому, чего даже не было, не могло быть! Но сердце его сжималось каждый раз, как он произносил: «Гарри», а делал он теперь это постоянно, по несколько десятков раз за день. Гарри... Гарри... Гарри! Будто это могло что-то изменить, заврачевать, успокоить, но нет, конечно нет. Гарри... Гарри... Гарри — ураган и бойня, его кошмар, его инквизитор, его палач! Рождественские улицы — гимны, остролист, корица, венки, клюква в сахаре, омела, гирлянды, смех, детский гомон, игрушки. Все разом, без предупреждения, стоило лишь сойти с крыльца. Драко, робея, прошел по площади, спрятав лицо поглубже в шарф. Столько бесноватого счастья, разгула, столько искрящегося жизнелюбия вокруг. Ему было не по себе среди этого благолепия, не вызывало улыбки, теплоты, но... Он совершенно необъяснимо хотел купить ель. Хотел выбрать праздничное дерево сам, хотел украсить его. Драко казалось, он чувствовал, что должен это сделать, это было странной необходимостью. Откуда она взялась? Зачем? Детская вера в чудо? Отголосок наивности? Загадать желание и тогда... Он купил на базаре пушистую разлапистую елку, душистую, высокую, и на обратном пути подумал, что стоит зайти в сувенирную лавку и, может, купить еще что-то и для его эльфа. Старик любил зефир, часто тайком, как дитя крадучись, будто бы Драко был против, таскал белые облачка из буфета. Почему бы не купить старому ворчуну банку воздушного лакомства? В лавке ожидаемо было шумно, многолюдно, ярко, ванильно. Полки ломились от цветных фантиков, блесток, шоколада, мелких игрушек и леденцов. Драко съежился и, стараясь никого не задеть и не привлекать внимания, несмело прошел вдоль рядов с конфетами. Разнообразие впечатляло. Руки сами потянулись к кулечкам с лакрицей — маленькая слабость маленького Драко... Но тут он увидел витрину с шоколадными лягушками. С большинства упаковок на него смотрело улыбающееся лицо его призрака! Мир не забыл своего героя. Драко не знал, что придумало министерство в качестве легенды об отсутствии Гарри Поттера. Что они сочинили? Не знал и не хотел знать, но видимо снова что-то героическое и прославленное! Гарри улыбался широко, ясно, улыбался живой, игривый. Старая фотография... «Ты искал радость даже в мелочах...» Горечь подступила к горлу, знакомая лапа сжала ненужное сердце, сиреневый ангел тоски обнял Драко в самой середине рождественской ярмарки. Он скупил все, все до одной! Пятьдесят улыбающихся призраков! Вернувшись домой, оставив ель, даже не распакованную, в прихожей, он разложил все пятьдесят коробочек на полу в гостиной и больше часа просто смотрел. Смотрел и смотрел на раз за разом улыбающегося Гарри, на его чудесное лицо, на его веселые глаза, губы, волосы... А потом он с яростью, со злобой, с диким ревом бил чертовы коробки кулаком. Каждую! В труху! Сминал до крошек, до измельчения, до сбитых костяшек. Он бил эту улыбку, эти глаза, губы, волосы... Бил до крови, бил и выл. Обессилено рухнул в эту горку раздавленного картона и шоколада, уткнулся лицом в сладкое подмигивающее месиво и зарыдал, громко, некрасиво, дьявольски истошно, так истерично, что перепуганный Кричер долго тряс его плечи, пытаясь оттянуть от этой кучи избитого шоколада и в итоге несколько раз ударил своего хозяина по щекам, не сильно, но отрезвляюще. С всхлипом и глухим стоном буквально отползал Драко в угол и позже, измотанный, словно пьяный, обессиленный, на едва сгибающихся ногах он ушел в свою спальню, забыв и о Рождестве, и об оставленной у входной двери елке, о желании порадовать Кричера, обо всем. Он спал той ночью как убитый, без снов и видений, без своего призрака и не шепча его имя. А когда проснулся первым делом сел писать письмо в Академию авроров.*** …бобы… …вода... …ночь? день?.. …чайка… …нечем дышать... …вполголоса... …нечего ждать… …солнце не греет... …снег не тает... …чтобы небо не обрушилось... …на моем лице... …шорох... плач... …тише... молчать... …лето касалось озябших ног... …помнишь?.. еще помнишь? …стены давят от серого.... …сыро... стены можно лизать... …но если где-то осталась еще листва... …ты помнишь шелест?.. …как я выжил?.. …тобою... я выжил тобою... …солнце вставало из моря... …касалось твоих плеч... …я помню... …десертная ложечка... …твои ноги, омытые водой... …гладкие камни, беломраморные... …хлопок... волосы как хлопок... …смирение... …душистый молочай... брызги малины, стройные кипарисы, тонкая лоза, гибкая, желтые кувшинки, сердце иволги... …я помню... …я хотел бы умереть в тот день... …дыхание ветра... речной жемчуг... …цикады свили гнездо в груди... …край камышей... …беззвучность... нет еще тише... …блеклая вечность... …я помню... …мой номер... …12418...