TwichHub

      Серёжа зажимает его в углу, заслоняет кудрявой башкой лампу, и Вова задается вопросом, когда этот пиздюк стал таким. Огромным, с широким разворотом плеч, щетиной на подбородке, что колола шею, обжигала чувствительную до невозможности кожу, вырывая из глотки хриплые выдохи. Или всему виной цепкие, большие ладони, которые плотно удерживали за задницу, сминали бёдра сквозь ткань трещащих от такого напора джинсов, в которые Пешков лезет мозолистой ладонью, обхватывает член сквозь бельё и щемит в самый угол — не сбежать.       Вова попытки предпринимает, когда упирается ладонями в широкую грудь и гневно шипит, требуя отпустить его. Только где он и где возмужавший за столь краткий срок Пешков? Очевидно, на разных уровнях. Настолько разных, что смирение наступает быстрее, чем ожидалось. Семенюк запрокидывает голову, открывая доверчиво шею, подставляясь губы и зубы, что смыкаются капканом, оставляют едва заметные следы-вмятинки , что сойдут уже совсем скоро. Засосы предусмотрительно не оставляет, как и синяки от крепкой хватки. Знает, что делает. Знает, что нельзя. Но в то же время границ совершенно не видит, страх совсем потерял. Вова вздыхает тяжко, пихает Серёжу в плечо, привлекая к себе внимание.       — Один раз. Первый и последний.       Тот усмехается довольно, щурит глаза и мычит что-то согласно. Вова ловит себя на мысли, что пиздит ему Серёжа сейчас. Он попытается повторить, попытается зажать и получить своё, потому что Семенюк капитулирует, когда в принципе дозволяет это, когда разворачивается лицом к стене и тут же чувствует прикосновения к животу и груди, когда ощущает сквозь одежду крепкий стояк, упирающийся ему аккурат в задницу. Вова капитулирует, когда выдыхает шумно и подаётся бёдрами навстречу, когда ловит ухом короткий вздох на грани со стоном.

***

      Серёжа ебет жестко, въезжая членом в едва растянутую задницу на всю длину, жарко дышит в шею и что-то пиздит прямо в ухо, опаляя дыханием покрасневшую скулу. Целует скупо в неё же, зарывается носом в высветленные пряди и двигается быстро, сбивчиво, не давая привыкнуть к единому ритму. Какой уж тут ритм, если Семенюк то и дело опускается с мысков кроссовок на ступни, соскальзывает с члена и хрипит. Хрипит в ладонь влажную серёжину и жмурит глаза до боли, когда тот пригибается, обхватывает пальцами собственный член и вновь толкается членом внутрь, скользит крупной головкой по дырке — дразнит, гнида кучерявая, не даёт кончить по-человечески, изматывает, превращая в чувствительное и плывущее нечто с дрожащими ногами. Он и держится-то почти ровно, наверное, лишь благодаря рукам Пешкова и его члену глубоко внутри.       От оргазма почти выворачивает, пробивает на слёзы в уголках глаз и стон какой-то беспомощный в губы склонившегося к нему ниже Пешкова. Поцелуй ленивый, неспешный и без языка, зато касания к лицу обжигающе жаркие, ощущаются едва ли не сильнее, чем продолжающиеся фрикции внутри разморенного тела, пока Серёжа продолжает долбить его нутро, догоняя оргазм. Прикосновения ласковые, утирающие с глаз солёные капли — почти забота, от которой хочется отрешиться, но сил нет.       Не тогда, когда дыхание Серёжи сбивается окончательно, и он вжимает Вову в стену, как дешёвую блядь, давит на шею и двигается быстро, вырывая из Семенюка хриплые стоны, пока не вжимается тесно-тесно, пыхтит и кончает. Вова чувствует лишь переполненность, лёгкий дискомфорт сзади и то, как из задницы по ногам течёт горячая сперма. Пешков подаётся бёдрами назад, выходит под аккомпанемент хлюпанья влажного и роняет голову кудрявую на плечо Вовы, дышит шумно, утирает о ткань толстовки пот, шмыгает носом. Семенюк на это лишь вздыхает тяжко, запускает пальцы ободряюще в кудри тяжёлые:       — Никак не можешь забыть их?       Серёжа мычит согласно, целует коротко в шею без какого-либо намека на пошлость. Даже подтягивает его джинсы сам и возится с ширинкой, Вова где-то на грани сознания благодарен, ибо собственные пальцы дрожат, едва ли поддаются контролю.       — Не парься, Серёг, всё наладится. И больше не еби меня без предупреждения.       — Понял, шеф, — Пешков усмехается весело и наконец отстраняется. Под ним жарко до невозможности, почти как в бане. — В следующий раз обязательно предупрежу и…       Поток пиздабольства прекращается после подзатыльника смачного и нелепого сережиного ворчания, мол, это несправедливо. Вова иного мнения на этот счёт.