Здесь нет ничего святого

#Ли Минхо# Минхо не хочет причинять Сынмину вред, поэтому у него нет выбора. Он понимает, что в этой игре не будет победителей и проигравших. Точнее, для него исход один - ничего хорошего. Если посмеет ослушаться мистера Бана, то явно не доживёт даже до темноты. Если возьмёт Сынмина, тот его ещё сильнее возненавидит. Но вариант, в котором он гибнет, и Киму не предвещает радужного конца. Этот мужчина за спиной вряд ли пощадит паренька. Не в его правилах давать вторые шансы и бросаться снисходительностью. Минхо из двух зол выбирает меньшее. Старается изо всех сил вернуть непослушному телу самообладание, когда сжимает дрожащую чужую руку своей. Сказать не может, насколько ему жаль. Может только смотреть в эти карамельные глаза, в которых слёз целое море отчаяния. Сынмин боится. Сейчас никто не сможет ему помочь, если только чудо. Надзиратель, например, давно не верит в чудеса. - Не бойся меня. - шепчет он тихо, склоняясь совсем близко к лицу Кима. Валит вяло сопротивляющегося парня на кровать, чтобы у того не было возможности вырваться. Молит всех богов о покорности Сынмина, ведь в противном случае ему не поздоровится. Минхо не хочет даже думать о том, что его мышонка отдадут кому-то другому для надругательств. А может, другим. Ли помнит девчонку, которую пустили по кругу пятеро мужиков за непослушание. Вроде, это были какие-то там друзья Бана. А девушку Минхо так и не узнал как звали, она покончила с собой на следующий день. "Ты не можешь умереть." - думает надзиратель, руками оглаживая хрупкие плечи. Сынмина бьёт крупная дрожь, но он не рвётся из чужих рук. Он послушно лежит на кровати, зажмурив свои невероятные глаза, и хнычет едва слышно. Ли слышит это. Слышит как этому мальчику страшно и больно. Слышит и сделать ничего не может. У Минхо трещины по сердцу, а у Сынмина губы солёные от слёз. Даже так самые желанные и пленительные. Даже так, если парень не отвечает на поцелуи и жмурится ещё сильнее, словно где-то в темноте под веками спасение. Минхо молит, чтобы что-нибудь произошло. Что угодно, что заставило бы их остановиться. Заставило бы мистера Бана прервать свою игру. Хоть, блядь, падение метеорита, только бы всё прекратилось. Не прекратится. Минхо чувствует на себе тяжёлый взгляд мужчины, которого он считает отцом, но старается не смотреть на него. Надзиратель знает, что Бан давно всё понял, иначе не устроил бы сейчас это испытание. И ежу понятно, что он проверяет Минхо на верность. И только Минхо во всём этом виноват. Только он из-за своего неумения скрыть эмоции касательно Кима. Когда-то удавалось держать каменное лицо и никто не мог его прочитать. Так было. С появлением Сынмина всё изменилось. С появлением Сынмина надзиратель будто перестал контролировать сам себя. Никогда не чувствовал себя так уязвимо. Первый раз за столько лет такое смятение. А может, первый раз за всю жизнь. С Авейрой не так было. Ли желал её невообразимо сильно, но не решался на безумства ради этого. Спустил привязанность на тормозах и она сошла на нет. С Сынмином, он чувствует, так не получится. Ради этого паренька надзиратель готов терпеть что угодно. Готов даже предать людей, которые стали для него семьёй. Сейчас, конечно, придётся ещё подчиняться и играть по правилам борделя, если Минхо не хочет сдохнуть и оставить мышонка на произвол судьбы. Удар стоит нанести, когда никто его не ожидает. Внезапность здесь должна преобладать, чтобы овчинка стоила выделки. Старшего Бана сложно застать врасплох, и надзиратель понимает, на что идёт, но иначе уже не может. Он слишком сильно в Сынмине - до самых молекул. - Он хороший мальчик. Правда, Минхо? - напоминает о себе мистер Бан, когда надзиратель растворяется в своих мыслях, практически забывая о наблюдателе: - милый мальчик. Уверен, он станет в своё время жемчужиной моего борделя. - Возможно, но не сейчас. - отвечает Минхо, прикрывая глаза, чтобы не выйти из-под контроля. Он прекрасно понимает, что мужчина провоцирует. - Да, не сейчас. Сейчас просто возьми его наконец-то! Хочу посмотреть, смогу ли я подороже продать этого ангелочка. Знаешь, такие нравятся многим похотливым толстосумам, а мне нужно привлечь их внимание. Так чем наш Сынмин не приманка? Минхо на это ничего не отвечает, только хмыкает и вновь впивается поцелуем в дрожащие губы. Возможно, немного грубо, потому что злость внутри бурлит как лава в жерле вулкана. Его будто на части рвёт от бешенства и бессилия. "Не отдам! Никому никогда не отдам!" - думает он, яростью затеняя разум. Разрывает футболку на, полуживом от страха, Сынмине, подавляя сопротивление, что оказывает парень. Он слишком слаб по сравнению с надзирателем. Маленький беспомощный мышонок. Но не глупый, потому что больше не пытается обрести свободу, затихая под Минхо, покорно принимая его ласки и едва слышно всхлипывая. Дрожит, плачет, но не сопротивляется. Не сопротивляется, когда надзиратель лишает его оставшейся одежды; не сопротивляется, когда чужие руки и губы рисуют на его коже своеобразные рисунки прикосновений; не сопротивляется, когда Ли осторожно раздвигает его ноги, гладит бёдра и ягодицы, вводит первый палец внутрь. Сынмин только начинает скулить сильнее и сжимается весь, немного отклоняясь в сторону, скорее всего, чтобы избавиться от чужих пальцев. Надзиратель не позволяет, перехватывая парнишку за бедро и двигая ближе к себе. - Успокойся, иначе я сделаю тебе больно. - предупреждает Ли, стараясь звучать как можно мягче. Уговаривает себя не думать об этом теле, что так соблазнительно, потому что действительно на грани срыва. Минхо чувствует как собственное возбуждение неприятно упирается в ткань джинс. Он до чёрных точек перед глазами хочет просто поставить Сынмина раком и трахнуть не сдерживаясь, но не может позволить себе такую вольность. Никогда не посмеет больше так, как тогда в подвале. Вместо того, чтобы грубо и без церемоний взять, надзиратель аккуратно растягивает парня, боясь причинить вред. Использует лубрикат, чтобы свести боль к минимуму. Это поможет хотя бы физически, но никак не морально. Морально две души сейчас умирают. Минхо умирает практически буквально, когда он заполняет Кима собой, чувствуя насколько он внутри тесный и горячий. Насколько он потрясающий. Только горько. Горько видеть эти карамельные глаза, в которых тухнут все звёзды и желание жить - снова всё сначала. Минхо бессилен против этого. Минхо ничего не может сделать, чтобы всё быстрее закончилось. Он только прижимает своего мальчика ближе к себе, делая первый толчок на пробу. Сынмин издаёт протестующий болезненный стон, руками упираясь в крепкую чужую грудь. Минхо замирает. Пытается поймать чужой взгляд, но парень смотрит будто сквозь него. - Мне жаль, мышонок. - шевелит Минхо губами, но вслух не говорит, потому что они не одни в спальне. Он вообще не уверен, что Сынмин видит его лицо из-за пелены слёз, но ему важно сказать. Он сам держится, чтобы не заплакать. Держится изо всех сил, чтобы не показать слабость, и начинает толкаться в такое желанное тело. Он не сразу понимает, что щекочет его щёку, сползая вниз к скулам. А потом первая капелька влаги падает на любимый носик, смешиваясь с чужими слезами. Всё же не сдержался. Понимает, что проебал любую возможность получить хоть немного доверия. И ведь в тот момент, когда Сынмин практически перестал шарахаться от него. Когда Сынмин перестал считать надзирателя монстром. Они не успевают закончить, когда дверь распахнулась на всю, глухо ударяясь о стену. Влетевший в спальню парень из охраны не обращает внимание на пару на кровати, сразу впиваясь испуганным взглядом в Бана. Минхо, пока выдаётся возможность, хватает одеяло и прикрывает им Сынмина. Почему-то трясёт только от мысли, что его увидят таким. - Снова ЧП, господин Бан! - сообщает вошедший, а потом уточняет: - в подвале! Мужчина подскакивает с дивана, словно сел на иглу. Его и так тёмные глаза чернеют от злости. - Что же это такое, блядь!? Почему здесь столько охраны, но происшествие за происшествием!? Я поувольняю вас всех на хуй! Минхо, одевайся и вниз! И Бан исчезает. Так быстро вылетает вслед за охранником, будто действительно исчезает. Только сейчас Сынмин рвётся из объятий надзирателя, пытается отползти, руками отталкивает его от себя. Минхо и не держит. Минхо просто отпускает и сам старается держать дистанцию. Больно колет где-то на уровне груди. Пытка сейчас поднять взгляд и встретиться с чужим. Ли знает, что он там увидит - презрение. Практически всю жизнь видит это в глазах других. Если ещё и Сынмин будет смотреть на него с презрением, он совсем закончится как человек. Останется только тень когда-то человека. И весь страх рвётся наружу тёплыми слезами. Он плачет так как не плакал с тех пор, когда не стало мамы и папы. Плачет не сдерживая рыданий и ненавидит себя за это. А ещё за то, что Сынмин видит это. - Минхо... Надзиратель вздрагивает, когда чувствует лёгкое прикосновения тёплых пальцев к своему предплечью. Ему приходится поднять голову, чтобы поймать взгляд Сынмина. И в заплаканных глазах нет презрения, там жалость и страх. - Минхо, иди. В подвале Авейра. Ли восхищается этим мальчиком. Он только пережил стресс, а всё волнуется о Авейре. Надзиратель немного тоже, но больше его волнует сам Сынмин. Только Сынмин. - А ты, мышонок? - Я буду в порядке. #Авейра# - Пусти меня! - кричу я, пока этот тупорылый мужлан Томас тащит меня в подвал. Я вырываюсь, кричу и цепляюсь за всё, что попадает под руку. Я не должна оставлять Мини. Нет, только не с этими двумя монстрами! Точнее, одним - Баном старшим. Только ЛиНоу тоже не белый и пушистый. ЛиНоу собака на службе у хозяина и он обязан подчиняться. Он до конца убьёт Мини, если сейчас изнасилует его. Нет никого кто мог бы помочь Сынмину. Я тоже не помощник, но так просто сдаться не могу. - Закрой уже ебало и иди! - рявкает на меня мужчина. Он с силой пихает меня в знакомый полумрак подвала, но я рвусь назад. Естественно, безуспешно. Телохранитель Бана отвешивает мне оплеуху, отчего я падаю на лестнице, скатываясь мячиком вниз. Совсем недавно едва зажившая рана на затылке снова режет болью. Уверена, без открывшегося кровотечения тоже не обошлось - по шее вниз течёт тёплая жидкость. Блядь! Томас снова хватает меня за шиворот и встряхивает как мешок картошки, чтобы поднять на ноги. - Иди, блядь! Мне ничего не остаётся, кроме как подчиниться. Всё равно мне с ним не справиться. Не справиться с этим животным, не помочь Мини - ничего не сделать. Я здесь никто. От бессилия щёки окропляют злые слёзы. Хочется кричать. Хочется взорвать к чертям это ебучее здание вместе со всеми козлами, что Бану жопу лижут! Бесчеловечные твари! Живодёры! - Хорошо проведи время, мадам всем дам! - ржёт телохранитель, едва мы достигаем камер, и подталкивает меня в сырое вонючее помещение. Дверь за мной закрывается и я остаюсь одна в темноте. На ощупь достигаю стены и присаживаюсь на пол рядом с ней, обнимая руками колени. Иглы страха вонзаются в кожу, потому что слишком свежи воспоминания последнего моего пребывания здесь. Тело трясёт, а мысли мешаются в голове. Сижу как дура в тёмном подвале и пытаюсь найти первый звоночек, который даст отсылку к происходящему на данный момент. Когда всё началось? Для меня, ясно, семь лет назад, но беды одна за другой стали валиться на мою голову с появлением здесь Сынмина. Когда моя привязанность к нему стала слишком осязаема. Жалею ли я? Никогда! Как я могу жалеть о том, что в моей жизни теперь есть смысл? Жить ради кого-то намного лучше, чем жить просто потому что. Жить, а не существовать. А ещё и Хёнджин с Чанбином. Эти двое тоже внесли хаоса в мой мир. Оба ворвались без стука и разрешения. А я до сих пор понять не могу, кто они для меня? Один любовник, второй подельник? Или... Мои разбросанные мысли прерывает какой-то шум и хрип, а потом удар о дверь. Я замираю от испуга. Сильнее вжимаюсь лопатками в стену и зажимаю рот рукой, чтобы не издать и звука. За дверью снова кто-то захрипел, но вскоре затих. Наступила тишина. А затем я услышала удаляющиеся шаги. Томас уходит? Тогда, что это был за хрип? Ему стало плохо? Я, преодолевая страх, осторожно подползаю к двери. Через небольшие щелки, пропускающие немного света в помещение, пытаюсь разглядеть что-нибудь в коридоре. Ничего. Я смогла увидеть только небольшой участок стены напротив камеры. Моё врождённое любопытство не разрешает сдаться, поэтому я отползаю чуть в сторону, чтобы найти щелку побольше. Рука угождает во что-то вязкое, разлитое прямо под дверью. Фу! Спешно вытираю руку о платье, морщась от отвращения. Вещь не жалко, она и так безнадежно испорчена. К тому же, я всё равно не покупаю вещи, этим занимаются люди Бана. Поднимаюсь на ноги, бросая своё бесполезное занятие. В коридоре тихо, поэтому вряд ли я там что-то увижу. Зато позади вдруг раздаётся шуршание, а потом я слышу как кто-то маленький перебегает из одного угла помещения в другой. "Крыса!" - мелькает в голове. Мой визг заполняет пустые тёмные коридоры, эхом возвращаясь ко мне. Ненавижу крыс! В панике я бросаюсь к двери. - Эй, ты ещё здесь? Помоги мне! Тут крысы, пересади меня хотя бы в другое место! - пытаюсь я докричаться до Томаса, но ответом мне служит тишина. Ушёл. Я начинаю плакать от страха. Нога угождает в эту лужу на полу, я поскальзываюсь. Прекрасно, теперь я ещё и в какой-то вязкой хуйне! Крыса снова даёт о себе знать шорохом где-то в темноте. Снова верещу белугой, прислоняясь к двери как можно теснее. Лужа на полу не кажется уже такой мерзкой. Во всяком случае, крысу я боюсь больше. Чьи-то приближающиеся шаги будто второе дыхание авторизуют, и я подскакиваю на ноги. - Томас, это ты? Ты ещё не ушёл? Слава богу! - даже с облегчением говорю я. Честное слово, сейчас я была рада присутствию даже этого урода. Кого угодно, только бы меня убрали от крысы. - Бляха муха! Что здесь?... Это не Томас. Это кто-то другой и он явно озадачен. Что там такое? Что он мог увидеть в коридоре подвала? - Эй, уберите хотя бы крысу! - решаю я напомнить о себе, потому что боюсь снова остаться наедине с грызуном. Грязные ногти царапают деревянную дверь. Плохо соображаю из-за паники. В голове только мысли о том, что я хочу оказаться по ту сторону. - Ты там давно? Слышала что-нибудь? - спрашивает у меня властный голос с хрипотцой. Я никогда раньше не слышала этот голос. - Меня недавно привёл Томас. Слышала как он уходил и крысу. Пожалуйста, уберите эту крысу. - уже едва не плачу я. Вообще не понимаю, что от меня требуют. Что я здесь могла слышать? В этом грязном вонючем месте представлений не бывает. Только пытки. - Значит, слышала как он уходил? - как-то насмешливо произносит мой собеседник, а потом раздаётся звук открывающего затвора. Наконец-то! Когда дверь поддаётся, я пулей вылетаю в коридор, но крик ужаса срывается с моих губ. Вязкая лужа - кровь. Я вся в крови! На полу её предостаточно, а источник лежит практически под дверью - Томас. Горло мужчины перерезано, а на лице застыл страх и изумление. Он лежит лицом к камере, а мутный взгляд вперился как раз туда, где я только что сидела. Осознание приходит медленно, но всё же приходит. Я слышала убийцу, а хрипел действительно телохранитель Бана. Он умирал. А потом я сидела в его крови. Я... Мои внутренности будто наизнанку выворачивает и рвота рвётся наружу. Я сгибаюсь пополам у холодной стены, выблёвывая всё содержимое желудка. Мне плохо настолько, что ноги едва держат. Только бы не захлебнуться в собственной рвоте и слезах. Только бы унять истерику. - Жива? - спрашивает меня всё тот же мужчина. Я просто киваю, потому что мой голос сейчас вряд ли мне подчиняется, и обращаю внимание на него. Действительно, первый раз вижу этого человека. Сразу вспоминаю Чонина, потому что у них одинаковый разрез глаз и это хитрое выражение лица. Невольно приходит сравнение с лисой. Только у нашего Нини не такой резкий взгляд, словно тебя читают насквозь. От этого взгляда мурашки по спине. - Свидетель из тебя, конечно, никакой, но я обязан тебя допросить. Вперёд, наверх! Успокоишься и я тобой займусь, а пока разберусь со жмуриком. Он говорит так, будто тут просто жука раздавили, а не человека убили. Не грубит и не толкает, но я понимаю, что с ним шутки плохи. Скорее всего, этот мужчина один из ищеек Бана старшего. Я не спорю и прохожу по коридору в сторону выхода. Впрочем, спорить и не хочется, потому что я рада свалить отсюда. Оборачиваюсь лишь один раз, когда слышу шаги за спиной - мужчина следует за мной. - Иди, Ариэль, это всего лишь я. Не бойся, не кусаюсь.