Здесь нет ничего святого

#Альберт Бан# "Я никому не отдам тебя, лучик", - эти слова Альберт сказал Минджу когда-то давно. Они были совсем юные, а в её глазах он видел целую вселенную, которой хотел принадлежать всегда. Он любил её больше жизни. Нет, он любит её больше жизни. Любит так, как никогда не любил Ли Юну, которая в последствии взяла его фамилию и подарила сына. Не его сына. Он помнит до сих пор как она ползала у него в ногах, умоляя не трогать её кобеля. Альберт не мог с позором кинуть эту шлюху из-за того, что был полностью под влиянием её отца, но вот с недоделанным Ромео ему разрешили разобраться. Это было первое убийство Бана. Он с таким удовольствием продырявил башку любовничка своей жены, что никогда потом не почувствовал и грамма вины. Юна ненавидела его, в прочем, как и он её. Брак по расчёту самая ужасная вещь, придуманная человеком. Этот брак принёс в его жизнь только тонну ненависти ко всему миру, и обида, что копилась ещё в приюте, разрослась до глобальных размеров. Альберт иногда думает, что будь сейчас Минджу с ним, не было бы его империи, потому что она грела его словно солнце, затмевая собой злость, скопившуюся в чёрствой душе. Она сдерживала монстра, живущего у него внутри. Её не стало. Её больше нет и никогда не будет. Мужчина помнит тот момент, когда узнал о её смерти. Этот момент он не забудет до конца своих дней, потому что тогда начался отчёт его существования. Больше он ни дня не жил, ведь Минджу не было нигде на свете. И, если раньше он успокаивал себя мыслями, что они живут на одной планете, дышат одним воздухом, то теперь это убеждение рассыпалось прахом. Её прахом. Когда Альберт загнал её муженька алкаша в угол, он не подумал, что взять их мальчика в бордель не самое лучшее решение для мести. У Сынмина её глаза, её нрав, её способность не уметь ненавидеть. Минджу ведь не ненавидела Альберта, когда однажды они столкнулись в городе уже будучи родителями. Она тогда вежливо поздоровалась и улыбнулась ему, словно они просто старые друзья. Она не отвернулась, не притворилась незнакомкой, она просто улыбнулась. Ким Минджу была ангелом - его первая и последняя любовь. Её сын такой же. Сынмин отражение матери, которое Бан видит каждый раз в чужих карамельных глазах. В нём он видит свою Минджу. Сходит с ума под притяжением этих глаз, но избавляться от сумасшествия не хочет. Ему бы этого мальчишку убрать подальше от борделя и дело с концом, но тогда, ему кажется, он потеряет даже этот призрак Минджу. Он не посмеет потерять. Именно поэтому он снова приходит к мальчишке, чтобы просто заглянуть в своё прошлое. - Мистер Бан, что происходит? - спрашивает опешивший Феликс, когда видит его в спальне Сынмина и Авейры. Доктор тоже здесь как и хозяйка этих апартаментов. Альберту похуй на них, его интересует только испуганный мальчишка у окна. Его интересуют грустные карамельные глаза, что смотрят с тревогой на мужчину. - Мистер Бан? - снова пробует Феликс, но мужчина отмахивается от него как от назойливой мухи. Он просто идёт к окну, останавливаясь в метре от Сынмина. Краем глаза замечает, что девушка делает попытку ринуться к ним, но Феликс перехватывает её за талию, не позволяя вмешаться. Этой курице несказанно повезло, что Феликс здесь! Женщина безумно бесит Альберта уже давно, но у Чана она на счету. Сын постоянно говорит, что эта проститутка знает своё дело. Возможно, Альберт не спорит, но она так вульгарна, что тошнит. Как это пёстрое нечто может привлечь внимание? Бана всегда привлекала простота. Минджу была простой, открытой, милой. Минджу была светом. - Твои глаза... - начинает Альберт, пока приближается совсем вплотную к мальчику, пугая его сильнее: - в этих глазах твоя сила. Это её глаза. - Мамины...у меня мамины глаза, - дрожащим голосом бормочет парень, не скрывая страха. Да, он боится. Боится, но сейчас нечего бояться. Альберт не станет его трогать. Пока нет. Да и потом вряд ли сможет, потому что мальчик единственный след Минджу на земле. Единственное напоминание, что она жила. - Отец! Альберт после этого выкрика резко оборачивается к двери, где показывается взволнованный Чан. Как он вообще его нашёл? Но это не важно, важно то, что после говорит сын. - Что-то произошло у Минхо и Саны! Похоже, Минхо ранен! - Какого хуя!? Я отправил их не на войну, а забрать результаты экспертизы! - звереет мужчина. Ничего нормально сделать не могут! Что могло произойти, если это было обычное поручение? Альберт выжидающе смотрит на сына, но тот только плечами пожимает. Блядь! - В кабинет, это разговор не для лишних ушей! - командует старший Бан, последний раз оглядываясь на мальчишку у окна. Он видит ужас в карамельных глазах. Видит то, что увидел в глазах Минджу, когда сообщил ей о своей помолвке. Он помнит. Сейчас воспоминание возвращается как обухом по голове, потому что Сынмин отзеркаливает тот взгляд. Когда Альберт шагает по коридору к своему кабинету, он думает о том, что допустить Минхо к мальчишке было ошибкой. Он же знал, что Сынмин сын Минджу, так почему так сглупил? Почему забыл о её всепрощении и глупой вере в людей? Почему позволил названному сыну утонуть в омуте, в котором когда-то утонул сам Альберт? Думал, что преподаст урок? Преподал себе. Его властолюбие желало подчинить этих двоих, убить чувства Минхо, заставить Сынмина ненавидеть надзирателя. Он проиграл. Что же, он разберётся с ними, но пока у него есть проблемы поважнее. Сейчас его больше волнует подонок, что устроил хаос в его империи и случившееся с Минхо и Саной. #Ким Сынмин# Когда Сынмин узнаёт о ранении Минхо, ему едва удаётся сохранить самообладание и не заплакать перед Альбертом Баном. Он не знает, насколько ранение серьёзное, потому что ему никто ничего не объясняет, но чётко понимает, что надежда на скорую свободу снова ускользает. После, конечно, приходит известие, что надзиратель всего лишь получил пулю в ногу, но тревога почему-то не отпускает. Сынмин много думает о случившемся, пропадает аппетит, часто случаются приступы странной апатии. "Это стресс, потому что всё могло провалиться." - вдалбливает себе в голову Ким, стараясь убедить в этом своё сердце паршивое, и жалость, и добрый нрав, и глупое беспокойство о том, кто этого не заслуживает. Минхо определённо не заслуживает этого беспокойства. Минхо заслужил только пулю в голову, а не в ногу. Заслужил, чтобы никто его не жалел. Только убеждать себя в этом одно, а вот действительно так думать другое. Натура Сынмина не позволяет ненавидеть даже такого человека как Минхо. Воспоминания о их первой встрече больше не вызывают злость, только горечь. Сынмин начинает ненавидеть себя, потому что надзирателя больше не может. А самое главное, он не понимает, что с ним происходит. - Я очень плохой человек. - говорит он Авейре на третью ночь после новости о ранении Минхо. Они просто лежат на одной кровати, и он так же просто говорит. Женщина же хмурится, внимательным взглядом окидывая его лицо. Меж бровей у неё образуется складка морщинок, так бывает, когда она расстроена или злится. Сынмин знает, что сейчас она скажет, но он останется при своём мнении. - И с чего ты это взял, глупый? - строго спрашивает Авейра, но с какой-то лаской в голосе, словно она старшая сестра Сынмина или мама. Он бы хотел, чтобы она была его сестрой. Такая красивая и заботливая. - Я...просто... - Вот видишь, у тебя нет внятного ответа. Не нужно говорить о себе плохо, малыш. - шепчет Авейра с ласковой улыбкой, не позволяя ему ещё что-то сказать. Он и не говорит. Он дарит ей ответную улыбку и прикасается пальцами к немного взъерошенным прядям её ярких, мягких волос - у него самого всегда была жёсткая шевелюра. Сынмину не нравится трогать свои волосы, ему нравится играть с её длинными и алыми, словно кровь. Ему вообще нравится, когда Авейра засыпает рядом с ним, потому что с ней спокойнее. С ней он не боится даже сумасшедшего Альберта Бана, который последнее время вызывает в Сынмине ужас. Самое страшное, что остановить его никто не сможет, если он захочет что-то сделать с парнем. В принципе, пусть. Зато Сынмин сможет подобраться к Бану, сделать его уязвимым, тогда Минхо не нужно будет рисковать жизнью. Он и так ведь ранен. Надзиратель говорил, что время поджимает, но теперь ему это время нужно ещё и на восстановление. Сколько они потеряют? Сынмин мог бы пока попробовать свою идею с Баном. Он, правда, может, но кто ему позволит? Опять в штыки воспримут. Минхо и Авейра просто два сгустка беспокойства, будто Сынмин маленький ребёнок. Так не честно. Ещё, наверное, не честно ни разу не придти к Минхо за всё время после ранения. Если бы ранили Сынмина, надзиратель крутился бы рядом. Парнишка почему-то уверен в этом. Хоть один раз он должен сходить к Минхо. Не днём, нет. Днём будет подозрительно, ведь на них и так обращают достаточно внимания. Минхо тоже последнее время приходил по ночам, чтобы просто поговорить. Не пугал как когда-то, а только смотрел как брошенный щенок на жестокого хозяина и говорил. Он говорил ни о чём и обо всём одновременно. Сынмину казалось, что надзиратель просто хочет отдать все свои воспоминания ему. Хочет, чтобы Ким его запомнил. А парнишка и так помнит: как звучит голос Минхо помнит; какая красивая, отрицать бессмысленно, у него улыбка; как он щурит глаза, когда улыбается; как называет его по-глупому - мышонок. Сынмину кажется, что этот его Минхо совсем не тот, который был тогда в подвале. Этот мягкий по отношению к парнишке и какой-то нерешительный. Этого Сынмину жаль. Да, возможно, из-за совсем юного возраста розовые очки до сих пор при нём, но парень верит, что надзиратель искренне хочет помочь. Эта глупая наивность и приводит Сынмина к знакомой двери на третьем этаже посреди ночи. Сердце сумасшедшими толчками бьётся в грудной клетке, а в ушах шумит. Сынмин искренне не понимает, почему это с ним происходит. Он просто старается ни о чём не думать, когда тихо стучится и отступает на несколько шагов назад, замирая в ожидании. Он ждёт хотя бы какой-то звук из спальни надзирателя, сгорая от страха и предвкушения одновременно. "Пожалуйста, не открывай!" - бьётся в голове одна единственная адекватная мысль. Руки цепляются за край ночной рубашки небесно-голубого цвета, которую ему подарил Сони. Нестерпимо хочется сбежать подальше отсюда и никогда больше не возвращаться, но цель поставлена увидеть, осведомиться о здоровье, а потом можно вернуться в безопасность своей спальни. Это ненадолго. В противном случае, Сынмин, в виду своего характера, будет корить себя за равнодушие. Он не знает, когда может наступить последняя встреча. Возможно, сейчас - в этот момент. Судьба любит подкидывать сюрпризы, иногда так больно пиная, что Сынмин после едва может подняться. Сейчас эта судьба клеймила паренька привязанностью надзирателя и, только сердце перестало сжиматься от страха при виде него, всё на грани разрушиться. Не то, чтобы Сынмина разбила бы потеря Минхо, но они ведь в одной команде, что подразумевает автоматически беспокойство друг о друге. В прочем, так старается думать сам Сынмин. Старается убедить себя, что его состояние связано с волнением о их планах, о Минхо как о союзнике. Да, только так и может быть. Ничего личного. - Мышонок? Сынмин вздрагивает от внезапно прозвучавшего в ночной тишине мягкого голоса. Он так погряз в своих мыслях, что даже не заметил как открылась дверь. И только теперь он понял, что забыл все слова, которые хотел сказать. Он просто уставился на надзирателя как баран на новые ворота, отмечая как устало и болезненно тот выглядит. Как в груди что-то ноет при виде такого Минхо. Особенно, когда бледное лицо озаряет улыбка, не смотря на состояние. - Проходи, пока никто тебя не заметил. Я сам хотел навестить вас, но... - мужчина указывает на повязку на ноге выше колена: -...я сейчас не совсем в форме. Меня, конечно, подлатали, но нужно немного времени восстановиться. - Это значит, что мы отложим наши планы? - робко спрашивает Сынмин, снова решив предложить свою кандидатуру в качестве приманки. За спиной захлопывается дверь, когда он проходит в спальню мужчины. Появляется ощущение, что он находится в ловушке, потому что взгляд Минхо становится тяжёлым. Кажется, он понимает, к чему ведёт Сынмин. Этот взгляд заставляет ёжиться, мурашками отпечатываясь на теле. А может, это из-за открытого окна? Ветер сегодня сильный. - Это совсем небольшая задержка. Я справлюсь. - чеканит надзиратель каждое слово, видимо, пытаясь закончить разговор, но Сынмин не был бы Сынмином, если бы просто закрыл рот. Нет, он не осмелел в конец и не стал прежним Сынмином, который был до "Красной розы", но и этого мужчину он больше не боится. В нём присутствует страх, он не спорит, только это совершенно другой страх, распознать который парень иногда сам не может. Единственное, что он может с точностью сказать, больше это не боязнь Ли Минхо. - Ты не справишься в таком виде, а ждать нет времени. Я бы мог помочь, Минхо. Я...Он так смотрит на меня. Я знаю, что он желает меня, потому что я похож на маму. Я могу окончательно свести его с ума и... - Нет! - рявкает надзиратель, заставляя Сынмина замолкнуть и вздрогнуть от неожиданности. В спальне накаляется что-то, словно в электрической лампочке. Минхо закрывает окно, отчего становится труднее дышать, но так  их никто не услышит. Сынмин вжимается в стену, у которой стоял, когда надзиратель приближается вплотную к нему. Мужчина хромает и на его лице читается усталость, но даже так он выглядит грозным хищником, по сравнению с Сынмином. Он кладет руки на талию парню, и кожа на месте соприкосновения покрывается мурашками, потому что пальцы Минхо холодные. У Сынмина самого внутри всё холодеет от почерневшего взгляда надзирателя. Он хочет уйти, чтобы не натворить глупостей, ведь между ними всё на грани. Сынмин почти не чувствует эту грань. Он чувствует опасность, исходящую от мужчины напротив. Самое ужасное, что Сынмин не может оттолкнуть. Даже когда чужие руки прижимают к некогда ненавистному человеку ещё теснее, а тёплое дыхание ощущается на губах, парень просто замирает. А внутри обида на самого себя обжигает органы, заставляя горящие щёки окропить тёплыми слезами. Ещё немного и этот внутренний пожар сожжёт его до тла. - Нет, мышонок. Я не допущу, чтобы ты строил глазки старому козлу. Тогда я просто убью его. Я боюсь сорваться, но в таком случае знаю, что не выдержу. Ты не моя собственность, но я ничего не могу с собой поделать. Я не отдам тебя ему, наверное, из-за своего эгоизма. Потому что... - Минхо резко прерывает щелестящую речь, осторожно касаясь губами мокрой щеки. Его горячее дыхание щекочет кожу,  а новые слезинки выпархивают из глаз паренька. Сынмин кладёт ладошки на чужую грудь с целью оттолкнуть, но так ничего и не предпринимает, потому что Минхо целует его по-настоящему - обезоруживает. Сынмин думает, что гибнет, но всё равно позволяет Минхо зайти так далеко. Если станет сопротивляться, не факт, что надзиратель остановится. Парень прекрасно знает, что здесь его слово не имеет веса. "Не хочешь - заставим" - девиз "Красной розы". Но Сынмин боится не насилия со стороны надзирателя, больше нет. Сынмин боится своих ощущений, которые ему дарит этот поцелуй. Парня никогда ещё не целовали так, словно он воздух, который так необходим. Ему ещё никогда не было так больно, когда его целовали. Ли Минхо придётся исчезнуть из его жизни, возможно, исчезнуть из жизни вообще. Этот мужчина никогда не станет частью его будущего. Сынмина сейчас целует обречённый человек. Сынмин целует обречённого человека. Он сам обречён, потому что каждое прикосновение плавит кожу и заставляет сердце замирать, не позволяет сбежать. - Я люблю тебя, мышонок. Вот причина, почему я не позволю тебе подставиться. - шёпотом произносит надзиратель, едва отрываясь от чужих губ. И каждое слово как удар током для маленького, глупого Сынмина. Он начинает плакать, снова коря себя за слабость. Чувствует, как Минхо осторожно целует его щёки и глаза; чувствует успокаивающие поглаживания на спине; чувствует, что они заваливаются на кровать, но не помнит как дошёл до этой кровати. Сынмин в таком состоянии, что ему нужно хоть что-то сделать, чтобы не сойти с ума. Ему кто-то нужен. Истерика поглощает его и так расшатанное сознание, диктуя свои правила. Это можно сравнить с наркотическим опьянением, когда всё вокруг словно в тумане. Когда каждое прикосновение, каждый поцелуй, каждая ласка как глоток воды после продолжительной засухи. Дрожащие руки цепляются в края футболки надзирателя, когда тот пытается её снять. - Что, мышонок? - спрашивает мужчина, не понимающим взглядом впиваясь в посоловевшие глаза Сынмина: - не снимать? - Я сам, можно? Паренёк не узнаёт в этом хриплом шёпоте свой голос, но его сейчас это не интересует. Его интересует согласие Минхо, которое он даёт неуверенным кивком головы. Наверное, Сынмин жалок. И пальцы не слушаются, ткань не поддаётся, но надзиратель помогает ему, сразу после снова затягивая в поцелуй, не позволяя себя рассмотреть. И не нужно. Сынмин руками исследует подтянутое тело, чувствуя как под его прикосновениями напрягается Минхо. И снова калейдоскоп поцелуев, поглаживаний и объятий, в которых парень теряется. Сознание картинками пестрит где-то в мыслях, пытаясь вырвать своего носителя из странного забвения. Кажется, что его чем-то опоили. Кажется, психика просто уже не выдержала постоянного напряжения, и таким способом Сынмин пытается избавиться от этого. Ему жарко, душно, иногда голова совсем отключается, оставляя всё на ощущения. И всё так по-новому, будто парня больше никто никогда не ласкал. В прочем, так никто. У него, конечно, были девушки, но близость случилась только с Минхо. Точнее, с ЛиНоу, потому что настоящий Ли Минхо не монстр. Тогда в подвале был его первый раз с ЛиНоу. Тогда было ужасно страшно и больно. Сейчас он растворяется в ощущениях, выгибаясь как шлюха под чужими губами. Разум отключается, блокируя ужасные воспоминания и вообще размывая реальность. Он приходит в себя только когда его пробивает вспышка боли от проникновения члена Минхо в его тело. Сынмин хнычет и пытается отползти от мужчины, но тот удерживает его на месте. - Прости, малыш, прости. Потерпи, расслабься, сейчас всё пройдёт, мышонок. Не бойся меня. Не бойся, любимый. - горячо шепчет надзиратель, заглядывая в испуганные глаза Сынмина, нежно поглаживая его по волосам. Паренёк старается прислушаться, но расслабиться не получается. Он чувствует себя грязным, и это заставляет снова заплакать. Он же так хотел смерти Минхо, так ненавидел его, а теперь как последняя сука принимает его член! Получается, Сынмин предал самого себя. Получается... - Эй, ты чего? Так больно? Блядь, прости меня, я больше не трону тебя, не плачь. Если ты не хочешь, я никогда больше не прикоснусь к тебе, мышонок. "Я никогда больше не прикоснусь к тебе, мышонок." - взрывается фейерверком в голове Сынмина, и он хватает за плечи Минхо, который пытается отстраниться. Слова, что предшествовали этому, почему-то меркнут по сравнению с этой фразой. Если надзиратель сейчас откажется от него после того, что между ними было, Сынмин окончательно сойдёт с ума. Он и так уже. Он сам не знает, что ему нужно. Не знает, почему ужасно горько от происходящего и одновременно так всё горит внутри от предвкушения чего-то нового. В низу живота становится жарко, когда Минхо поддаётся рукам Сынмина и снова прижимается к нему, толкаясь первый раз внутри парня. Первый стон, больше похожий на скулёж, срывается с губ, но тут же заглушается поцелуем. С этой секунды Сынмин теряет себя, сосредотачиваясь только на нарастающем удовольствии где-то внизу, где их тела соединяются. Боли больше нет, есть лишь небольшие отголоски её, но парень не обращает на неё внимания. Ему так хорошо, что ускользает последнее чувство неправильного. Он игнорирует всё, что может вернуть его к реальности. Сынмин выстанывает имя Минхо каждый раз, когда темнеет в глазах, а в ушах появляется какой-то шум от особенно глубоких фрикций. Парню так очень нравится. Ещё ему нравится тело надзирателя, которое он исследует руками и губами. Теперь он знает, что у Минхо есть шрам на животе, который он оглаживает пальцами; есть милая родинка на плече, к которой Сынмин периодически прикасается губами; от надзирателя приятно пахнет цветочным гелем для душа, поэтому становится необходимым утыкаться лицом ему в шею. Сынмину кажется, что это не просто секс, это что-то большее. Это какое-то утешение для двоих изорванных и измученных сердец. Не любовь, по крайней мере, для Сынмина, необходимость. Возможно, ему осталось не так много, потому что в этом месте надеяться на долгую и счастливую жизнь не стоит, а близость с Минхо хоть на время заставит почувствовать себя по-настоящему живым. Почему-то никого другого Сынмин для этой роли не рассматривает - только ненавистного надзирателя. Возможно, ещё Сони, потому что он милый, но тогда Минхо обозлится и, скорее всего, причинит вред белке. Сынмин и так достаточно чувствует вину, не хватает добавить ещё один пункт в папке "я виноват...". И не хочется совсем с Джисоном перейти черту. Не хочется целовать Джисона как сейчас Минхо; не хочется выгибаться под Сони как сейчас под Минхо; не хочется почти взорваться от удовольствия на пике с Сони, а не с Минхо. Не хочется... - Жалеешь? - спрашивает Минхо, немного приподнимаясь, чтобы взглянуть на чужое лицо. Они лежат бок о бок на кровати со смятым и перепачканным их семенем постельным. Сынмин отрицательно мотает головой, позволяя надзирателю себя поцеловать. Они только закончили, теперь парень чувствует, что ему нужно сходить в душ, чтобы смыть с ягодиц и бёдер чужую сперму. И он действительно не жалеет. Скорее всего, если выдастся возможность, он хотел бы повторить. А ещё после секса в голову лезут всякие глупости, но озвучит он только одну, потому что другие слишком неуместны. - Котик. - говорит паренёк тихо, ловя на себе недоумённый взгляд, поэтому приходится объяснить: - если я мышонок, то ты котик. - Я хочу тебя съесть, так что да, я котик. - шутит Минхо, а потом не сильно прикусывает Сынмина за шею. Это щекотно и глупо, так что паренёк смеётся. Он слышит в ответ смех Минхо, и ему нравится. Это похоже на колокольчик, так звонко и красиво. Безалаберно, если вспомнить о том, что они в борделе, и кто-то может услышать. Сынмину почему-то всё равно, пусть слышат. Он хочет хоть на мгновение притвориться нормальным. Хоть на мгновение представить, что они с Минхо познакомились при других обстоятельствах, и ему не нужно оправдывать себя за только что произошедшее. - Я бы хотел думать, что у нас что-то получится. Знаешь, мышонок, я хотел бы как все стандартные пары жить с тобой, просыпаться с тобой по утрам, завести котёнка. Это было бы охуенно. Я бы показал тебе, что взаправду умею любить. - говорит Минхо, будто читает мысли парня. Сынмин садится на кровати, стараясь не думать о том, что сказал мужчина. Это слишком. Взгляд цепляется за окровавленную повязку на ноге надзирателя и ему жаль. Как они не подумали о ранении? Идиоты! - Не нужно было напрягаться, у тебя кровотечение открылось. - легонько кивает на раненую ногу надзирателя Сынмин, а потом осторожно прикасается пальчиками к алым разводам на белых бинтах, встречаясь с рукой мужчины, которая переплетается с его. Он игнорирует слёзы, что жгут глаза и готовы вот вот сорваться вниз. Когда он уже перестанет плакать? Когда станет свободным? Когда Минхо исполнит своё обещание? - Всё хорошо, мышонок. Это всего лишь небольшая рана, которая не требует беспокойства. Прорвёмся. Мы же сильные с тобой, да? - мужчина целует дрожащее плечо Сынмина так нежно, что становится невыносимо: - я быстро поправлюсь, а потом сделаю всё, чтобы ты снова стал свободным. Я знаю, что виноват, мышонок. То, что ты позволил прикоснуться к себе, награда для меня. Ты сделал меня счастливым, теперь я должен отплатить. Я верну тебе потерянную жизнь, малыш. "Ценой своей жизни?" - мысленно спрашивает Сынмин, но вслух ничего не говорит. Не хочет нагнетать ещё больше. Вместо этого он валит Минхо обратно на кровать и устраивается головой на его груди. Чувствует как мужчина его обнимает, тесно прижимая к себе. Чувствует как становится тепло в чужих руках, но дрожь в теле не отступает, потому что она не от холода. - Сейчас немножко полежим и пойдём помоемся, да? - Да, мышонок, конечно. И Сынмину почему-то не хочется, чтобы вся эта иллюзия нормальности испарилась с приходом утра. Он слышит стук сердца Минхо и очень боится, что однажды перестанет его слышать. Он понимает, что в любом случае, эти тупые отношения обречены, да и не хотел бы он на воле иметь такие воспоминания под боком, но надзиратель не заслуживает смерти. Такой тёплый и красивый должен жить где-то в уютной квартирке с кем-то заботливым и любящим, завести котёнка, стать наконец-то счастливым. Сынмина в этом мирке быть не может. Сынмину бы после забыть всё это как страшный кошмар, уехать куда-нибудь и выкинуть прошлое за ненадобностью. А пока он прижимается к Минхо, целует его родинку на плече и боится, что не сможет забыть эту родинку.