Запрещено всем здравомыслящим (Сборник драбблов)

Бонни устало вздыхает, обводя взглядом помещение. Глаза щурятся от неприятного, слепящего света в кабинете, хотя за столько времени, проведённом здесь, ему казалось, что всё это не должно нервировать его ещё больше. Пальцы ритмично постукивают по лакированому покрытию рабочего стола, часы тикают в такт этому. Кроличьи уши опущены вниз, как и уголки пухлых, алых губ. Бета скучающе зевает, отстранённо глядя куда-то в угол кабинета. Рабочий день закончился уже довольно давно, но только не у него. Не то чтобы это было его желание — оставаться здесь ещё и на ночное дежурство, напротив — так просто сложилось. Интересно, на это повлиял дневной конфликт с начальством или это просто очередной выкидон с их стороны? Повышения нет уже чуть больше полугода, парень честно пытался пригрозить своим уходом из этого заведения, держащемся только на его многозначимом труде, однако их это ни капли не волновало. Вернее, правильнее будет сказать, они знали, что он просто не сможет этого сделать: деньги нужны не только ему, так что это не такая уж и редкая проблема. Бонни стискивает губу, заметно хмурясь, а вместе с этим и его зубы неприятно заскрипели под давлением всей той обиды, что скопилась в нём за то продолжительное время. Вырывает его из своеобразной комы только уже успевшая порядком надоеть трель будильника, с весьма заезженной мелодией на рингтоне. Пальцы тянутся к телефону, с первого раза свапая по экрану и отключая его. Взгляд сам метается по дисплею, останавливаясь на времени: 23:30. А это значит, что в здании сейчас никого нет, и ему придётся совершать первый обход по больнице. Недовольно скрежета зубами, он нехотя поднимается с кресла, рукой шарясь по тумбочке в поисках фонарика. Тусклый свет — верное оповещение о скорой разрядке. Чтож, придётся экономить, ибо запасных батареек у него точно нет. Руки неторопливо тянутся к двери, почти бесшумно открывая её и всё так же легко и грациозно выталкивая своё тело за пределы уютной комнаты. Бета томно выдыхает, поправляет фиолетовую рубашку, отряхивая её от скопившейся пыли. Уши стоят торчком, вслушиваясь в давящую тишину больницы. Ничего. Кроме гула диагностического оборудования, конечно. Первым на проверку идёт западное крыло на первом этаже — именно с этого места стоит начинать обход, как Бонни знал по собственному многолетнему опыту. Он неторопливыми шагами движется по коридору, лениво осматриваясь вокруг. Фонарик покоится у него в кармане, так как на первом и втором этажах свет ещё не отключили, и не отключат в ближайшее время (по крайней мере, часов до двух ночи точно). На нижних этажах можно и схалявить — палаты благополучно пройдены, ушастая морда даже не сунулась туда и глазом, ведь камеры здесь также временно не работают, да и честность его ночных похождений никто в здравом уме проверять не будет (если это не еблан, конечно). Шаг за шагом — первый этаж миновал, за ним — второй. Осталось самое сложное — третий и четвёртый. Никому и неясно, почему кролик никогда не сувался туда, однако он сам причину знал точно — сильная боязнь темноты. «Господинахуй, включите свет, ебланы!» — повторяющаяся мантра, слышимая его напарниками чуть ли не каждый день, когда они — конченные мудазвоны, запирали бету в тёмной подсобке, отбирая любое право на даже самый тусклый свет, который мог ему помочь не разрыдаться от безысходности в такой ситуации. И пускай его голос всегда спокоен, внутри он готов рвать и метать от приступа накатившей истерики. Оказывается, это так приятно — слышать, как кто-то ранимый мечется в агонии от очередной панической атаки, вызванной вот такой вот внеплановой вечеринкой. Только вот на вечеринках есть свет, в отличии от тёмной подсобки, чулана, подвала — да им без разницы, куда в следующий раз затащить бедного Бонни. Парень сглатывает образовавшийся комок неприязни и страха в горле, косясь в дверной проём третьего этажа. Настроение моментально улучшается, когда он замечает яркий свет хлипкой лампочки, висящей в коридоре. … А вот здесь ему уже и придётся проходить по палатам. Спустя минуты блуждания по этажу он вынуждает себя наконец зайти в пустовавшую палату, дабы присесть и отдохнуть на койке. К его величайшему удивлению, она уже была занята: разглядеть новобранца он толком не мог, потому что фигура была накрыта белым, больничным одеялом. Бета осторожно подходит к пациенту, ели борясь с сильным любопытством просто отодвинуть несчастную наволочку и осмотреть незнакомца. Рука дёргается, носик забавно морщится, а глаза метаются по раскинутому телу оппонента. С минуту он просто сидит, ничего не делая и даже не имея представления о дальнейших действиях. Облизывает сухие губы, пальцами отодвигает белоснежную ткань. Взору открывается бледное лицо с рыжими, отросшими до плеч волосами. Глаза рассмотреть бета не мог, ибо они были плотно закрыты. Бонни ловит себя на мысли, что это точно не один из тех, кого ему удавалось видеть. Неожиданно для себя, нос улавливает незнакомый, слабый запах, однако Бонни был готов поклясться, что если бы не являлся бетой, то с лёгкостью распознал бы лежащего перед ним альфу. Альфу. Альфу блять. Кролик дёргается от неожиданности, ибо за всю свою жизнь он ни разу не чувствовал подобных запахов. Он в принципе редко мог что-то чувствовать, тем более запах альфы — для него он чужд, а тут… Что-то другое. Что-то за гранью понимания. Что-то, что Бонни точно никогда не встречал. Запах дурманит, пьянит, вынуждает поддаться искушению и слегка наклониться к лежащему парню, осторожно ёрзая на простынях. Лицо алоглазого настолько близко к чужому, что он отчётливо может чувствовать горячее дыхание на губах. Как бы дико это не звучало, но Бонни нюхает. Нет, буквально обнюхивает пациента, не в силах оторваться от подчиняющего себе запаха. Полностью отдаваясь блаженству, Бонни и не замечает, как сильные, мужские руки притягивают его к себе, вынуждая издать тихий, пищащий звук. Голову прижимают к вздымающейся грудной клетке, пальцы сжимают фиолетовые волосы. Парень испуганно глядит в янтарные глаза напротив, не понимая, что от него хотят. Хищный оскал — всё, что он получает в ответ на своё недоумение. — Ну? Целовать будешь или нет? Что? Бонни итак хватило произошедшего, чтобы буквально налиться краской и стать пунцовым, а тут это… — Ч-чего? — единственное, что смог из себя выдавить перепуганный кролик, и то, дрожащим от волнения голоском. — Не придуривайся. Зачем ты тогда дышал мне в лицо? — только сейчас Бонни может разглядеть на голове пациента лисьи уши. Он качает головой, шепчет слова, на подобии «это не то, о чём ты подумал». На удивление, лис смеётся, отпуская голову кролика. — Верю, верю… Бонни весь дрожит, как осиновый лист, но всё равно находит в себе силы слезть с койки. За ним встал и сам янтарноглазый. Бонни неуверенно, с ноткой подозрительности сверлит взглядом парня, всё также держась от него в отдалении. Когда он понимает, что лис безобиден, то наконец успокаивается, лишь подрагивающие уши выдают недавний испуг. Лис кривит морду в широкой улыбке, игриво склоняет голову на бок. — Номер? — Мм… 564. Рыжеволосый говорит уверенно, даже слишком, что заставляет Бонни оттеснить все сомнения насчёт этого типа. — Ну… Тогда это не твоя палата. Ты должен быть на 4 этаже, ты в курсе? — бета вопросительно поднимает бровь, не спуская взгляда малиновых глаз с лиса. — Несомненно. Рука услужливо ложится на плечо кролика, слегка отодвигая. Парень быстро поворачивает дверную ручку, выпуская наружу лиса. Только сейчас он заметил, что окно в палату было открыто, поэтому поспешил незамедлительно закрыть его. … — А-а как тебя зовут? — неожиданно выпалил Бонни, видимо застав врасплох пациента, потому что его уши немедленно встали торчком, а сам он остановился на месте. — Можешь звать меня Фокси. — бросил лис через плечо, даже не обернувшись на голос. Они снова молча идут по лестнице, лишь Бонни пытался распрашивать Фокси, не понимая, что это противоречит его медицинской этике. — А ты альфа? — снова неожиданно, даже скорее для самого себя, спросил кролик. Они уже были на четвёртом этаже, поэтому позволили себе остановится возле очередной палаты. — Обижаешь… Бонни даже опешил. Он в недоумении смотрит на Фокси, не понимая, чем мог обидеть его. Кролик всем своим видом показывает желание спросить это, поэтому лис прерывает его мысли очередным заявлением, заставившим всё тело покрыться мурашками, а щёки запылать. — Я — Гамма. По твоему, я недостаточно сексуален для него? Бонни смущается ещё больше от того, что лис подходит ближе. Уши подрагивают, опускаются вниз, и только сейчас их обладатель замечает, насколько был маленьким по сравнению с лисом. Внезапно, Бонни одолевает очень сильная волна страха, о причине которой он даже не догадывался, однако взглянув на Фокси, уже стоявшим прямо возле него, он понял. Понял, насколько тупой, потому-что список пациентов, дабы убедится в отсутствие такого номера, как 564, он не взял. Дрожащие руки хватают фонарик, направляя его в сторону лжепациента, как бы говоря: «Не подходи ко мне!» Лис издаёт громкий смешок, учтиво отодвигая рукой направленный в его сторону фонарь. Морда скалится в непонятном оскале, глаза наполненны хищным блеском. Стыд от осознания того, что Бонни буквально «приставал» к своему пациенту, нарушая все возможные правила, быстро сменяется животным ужасом, когда перед ним разворачивается такая картина. Носом бета затягивает тоненькую струйку воздуха, с разочарованием замечая, что приятный, цветочный запах быстро сменился чем-то другим, страшным и неприятным. Он резко разворачивается, намереваясь бежать, но крепкая, мужская рука не даёт этого сделать, грубо хватаясь за рукав рубашки и дёргая так, что, кажется, слышен треск фиолетовой ткани. Парень всхлипывает: вещь то дорогая, ценная… Его разворачивают, заставляя лицезреть перед собой лицо гаммы. Буп! Свет погас.