* * *
Антон принимал в себе многое – не всё, конечно, но почти. Высокий рост, большие уши, аллергию на рис, родинку на кончике носа, бисексуальность, вьющиеся волосы, совиный образ жизни, страсть к украшениям, любовь к кислым конфетам, и прочая, и прочая. А вот участившиеся депрессивные эпизоды, которыми он раньше не страдал, в последнее время стали реально напрягать. Наверное, поэтому он так часто играл Пьеро. Или это не следствие, а причина? В образе грустного бледного мальчика Антон чувствовал себя собой. Можно было выпустить внутренних демонов и выкручивать страдания на полную, утрировать, хныкать – делать всё, что в жизни кажется неприемлемым. Ира-Мальвина всегда хваталась за это его состояние и уводила в нужное русло, разыгрывая строгую, педантичную девочку. Тем не менее они умудрялись веселить детей: при карапузах невозможно не улыбаться – те, хочешь не хочешь, сорвут чехлы с запылённых сердец. К тому же, в программу всегда входил какой-нибудь незамысловатый сюжет. Первым появлялся Антон-Пьеро и начинал в красках жаловаться детям, что он потерял Мальвину, а без неё стихи совсем-совсем не пишутся (тут к месту приходился интерактивчик, мол, помогите закончить стихотворение). Мальвина через некоторое время всё же появлялась (не без взываний к ней по типу «Сне-гу-роч-ка!»), отчитывала Пьеро за что-нибудь, а когда он совсем ударялся в страдания, смягчалась и утешала его. Этот момент особенно нравился Антону: хэппи-энд – тебя понимают, принимают и отвечают взаимностью. Словом, сказка. В жизни Антон ей совсем не верил. Так вот, стоя на холоде в одном тоненьком костюме и совсем не по-пьеровски докуривая сигарету, Антон мысленно готовится к худшему. Сейчас приедет друг Серёжи, окажется хреновым ведущим, Антону придётся тащить всё на себе, а он не умеет, праздник пойдёт наперекосяк, заказчик их проклянёт, дети расстроятся, агентство понесёт убытки, Антона уволят за непрофессионализм, и он будет депрессовать дома, драматично спиваясь и кляня свою никчёмную жизнь. Может, стихи писать начнёт. Круг вариантов развития событий узок, и каждый пропитан пессимизмом, так что будущего партнёра по сцене Антон заранее жалеет: Шастун не сахар. Скорее кислая конфета. Во двор выруливает ярко-розовая машина – умелец Серёжа сделал из своей старой тачки стильную красотку, потому что захотелось (отношение к жизни, к которому Антон стремится), – и это пятно позитива бесцеремонно рушит мрачный шастуновский мирок. — У-у-у, Шаст, да ты просто воплощение вселенской тоски, — присвистывает Серёжа, вылезая из машины. — Как тебя дети не боятся? — Иногда боятся, — вздыхает Антон, пожимая ему руку. — Просто они пока не умеют видеть дальше внешней оболочки, — раздаётся комментарий второго пассажира розового авто, и Антон* * *
Антон в шоке. Он с самого начала не питал ложных надежд (хотя как надежда может быть ложной?) на успех, потому что в шастуновской картине мира форс-мажоры априори не могут заканчиваться хорошо: на то они и форс-мажоры, чтобы всё портить. Однако Арсений привычные воззрения переворачивает с ног на голову. Во-первых, он настолько Мальвина, что аж страшно. Дети заглядывают ему в рот и участвуют в каждом конкурсе, потому что просто не могут ослушаться – и Антон вместе с ними. Во-вторых, он очаровательно улыбается. В-третьих, у него в голове какая-то невероятная планета: Арсений плетёт такие складные истории, что Шастун сам готов в них поверить. И в то, что Мальвина захворала, поэтому пришёл её брат Мелвино, который вообще-то живёт во Франции, но приехал ради дня рождения Артёма; и в то, что Мелвино сбежал от Карабаса задолго до сестры и прошёл через множество приключений, где так же фигурировал ключ (потому что он часть корня слова); и в то, что Мелвино уродился с голубыми волосами, но в отличие от Мальвины решил, что внимание надо завоёвывать не внешностью, а харизмой, поэтому перекрасился в тёмно-каштановый и уехал в Париж учиться актёрскому мастерству. В-четвёртых, с Антоном у них получается до странного органичный дуэт. Арсений сказал детям, что сбежал от Барабаса до того, как Пьеро попал в труппу, поэтому ему тоже интересно узнать грустного мальчика поближе. Антон в этот раз стенает и драматизирует с особым смаком: стоит начать, и Арсений сразу бросает всё, пригоняет ребят к нему, чтобы вместе устроить поддерживающий разговор и разобраться в причинах несчастья. Дети принимают участие на удивление охотно. Мелвино говорит простым языком и приправляет всё каламбурами, действо превращается в виртуозно завуалированную психотерапию. Собственно, умелое дёрганье за ниточки – и внимание детей-марионеток твоё. Антон, грешным делом, думает, что Мелвино слегка приврал: во Франции он учился не на актёра, а на кукловода. Ну и в-пятых: Антон безбожно залипает. Арсению так идёт доработанный костюм, добавляя шарма, всратые голуби так уморительно пялятся с носков, а голубые глаза (Арсения, не голубей) смотрят так светло и чисто, что Шастун время от времени забывает про роль и сидит разинув рот. Одна девочка даже смеряет его ревнивым взглядом и лезет к Арсению с каким-то вопросом, чтобы тот не обратил внимания на сомнительного поклонника. В какой-то момент Антону становится интересно, как долго Арсений так протянет. Шастун тоже не лыком шит – он, чёрт возьми, полгода работает аниматором и кое-на-что способен. Внутренняя Дюдюка коварно потирает ручки, только портить праздник Антон не собирается. Он всего лишь демонстративно берёт в руки укулеле (мандолин у бедных актёров не водится) и заунывным голосом объявляет: — Ребята, а помните ли вы мою песню? Ответом служит дружное «да», приятно почёсывая Антоново самолюбие. — Тогда давайте споём её вместе? Пошлём Мальвине привет: может быть, она услышит нас и быстрее выздоровеет! Дети радостно усаживаются в полукруг, пока Арсений встаёт позади и снисходительно складывает руки на груди. Во взгляде так и читается: «Ну давай, удиви». Антон берёт первые аккорды и начинает петь (на зимней сессии он с триумфом сдал вокал на четвёрку, хотя для этого пришлось несколько вечеров впахивать с сердобольным Егором Булаткиным, который этот зачёт давно получил автоматом). Дети тоненько подпевают на припевах. Антон ловит себя на том, что, привыкнув к новому имени, пару раз чуть не сбивается с «Мальвины» на «Мелвино» и мысленно благодарит песню за возможность размывать звуки: в такой сложно опростоволоситься. Правда, один раз на фразе «обожала меня одного» он вторую «а» всё-таки зажёвывает – и это вряд ли из-за имени. Арсений хлопает вместе с ребятами. Шастун раскланивается и хвалит малышей за отличное пение, в то время как самого Антона обуревает смущение. Голубые глаза внимательно наблюдают за ним, пока Антон тащит укулеле назад в кучку реквизита.* * *
— А вы знаете, что Мальвина – это женская форма имени Мелвин, которое в переводе с гэльского означает «гладкие брови»? — вворачивает неожиданный факт Арсений, когда они вдвоём умываются в гримёрке. — Есть также другая версия, латинская: от названия растения мальва. — Реально? — Ага. А на древнегерманском корень mālv’ значит «нежный». — Это вам подходит больше, чем «гладкие брови», — хмыкает Шастун и только потом понимает, что ляпнул комплимент. — Спасибо, — загадочно улыбается Арсений. — Я персонажу подбирал имя по такой же логике. М-да, с самооценкой у него проблем нет. У Антона времени на смывание грима уходит едва ли не больше, чем на его накладывание. Как всегда, с белыми разводами на щеках и взлохмаченными после парика волосами, которые от пота вьются вдвойне сильнее, он закидывает на плечо рюкзак и шарит по карманам в поисках сигарет. Пристальный взгляд Арсения он замечает не сразу. — Что, грим совсем плохо смылся? — неловко трёт щёку Антон. — Да нет, нормально, — возражает Арсений. — Просто вы даже без него похожи на Пьеро. — Заёбанный жизнью? — Скорее самим собой. Арсений мило улыбается и протягивает руку. Стас остался в восторге от их работы и уже успел предложить Арсению место в агентстве, на что тот вежливо ответил, что подумает (хотя это почти наверняка «нет»). Антон судорожно вытирает потную ладошку о штанину и пожимает тёплую руку. — Было приятно иметь с вами дело, — выдавливает он из себя. — Взаимно. Вы очень выразительно поёте, Пьеро. У Антона вспыхивают уши.* * *
Любого нормального человека влюблённость облагораживает. Настроение, там, улучшается, вдохновение прёт, хочется улыбаться, искать встречи… Антон нихрена не нормальный. Он сидит в комнате почти неделю, выползая лишь на пары и дважды отказываясь от работы. Серёжа быстро оставляет попытки достучаться до соседа, зная это его состояние. Ни причины, ни способа помочь он не добивается. Упоминает только, что собирается с Арсением на очередную тусовку; а Шастун сжимается на кровати в печальный комочек и самозабвенно предаётся страданиям. Он лежит под одеялом в наушниках и на репите слушает «Пьеро» КиШа (или группы КняZz, солист всё равно тот же). Наверное, пора с этим что-то делать. Антон видел себя в зеркале – с потерянной парой килограммов, синяками под глазами и бледным лицом. Той же ночью ему снился сон, где он не мог снять с себя маску грустного шута, потому что она вросла в кожу.Мрачный, угрюмый, другого не дано – Настоящий гений драмы, истинный Пьеро.
Антону бы привести себя в порядок, взяться за учёбу, в люди начать выходить; но эпизод затягивается. Давно так не было. Необъяснимая хандра давит на грудь, делает свинцовыми руки – «холод и апатия, твоё белое платье» по полной программе. Антон делает попытки залипать в телефоне, но тик-токи типа «признаки тревожного человека» лишь усугубляют положение. Так-то можно предположить, что это реакция на рутину. Или творческий кризис. Шастун с детства любил театр, хотел стать актёром (целился в комедию, что иронично), успешно закончил школу; потом поступил, куда хотел, переехал в большой город, нашёл работу без особого напряга. Всё шло гладко, без сильных потрясений. Антон как-то быстро вычислил жизненные закономерности и пользовался ими, когда было не лень. Однако жизнь без сучка и задоринки надоедает. И вот ты уже вместо следования рабочим схемам уныло сидишь и пялишь на разложенные перед тобой возможности. Возьми – пользуйся. Ты не глуп, справишься, всё реально. Но вместо этого ты заворачиваешься в плед и погружаешься в самобичевание, ведь другие так классно всё делают, а ты ничего не делаешь, а кому-то в сто раз хуже, следовательно, тебе грех жаловаться, соберись! Не зря, всё-таки, Грибоедов назвал пьесу «Горе от ума». Если ничего не происходит, начинается самокопание, сомнения, тоска, и люди отправляются искать себе приключений на жопу. Пресыщение – зло. Трагичность жизненного однообразия описана в тысячах книг, зато каким событием становится малейшее отклонение от привычки! Вечная погоня за эмоциями, вечная борьба с рутиной. Впрочем, индивиды бывают разные: кому-то и так нормально. Шастун явно не из их числа – иначе как объяснить непреодолимую тягу раздуть из мухи слона, стоило судьбе подкинуть в выцветший Антонов мир красивого парня? Дальше всё по классике: апатия, лежание в кровати, мрачная музыка, пару-тройку раз слёзы, накручивание себя, отказывающие в улыбке лицевые мышцы (ничего они не отказывают, просто так драматичнее), упадок сил, нежелание есть, пить, дрочить, мечтать, и только сон наше спасение. Арсений об Антоне, разумеется, забыл на следующий же день. Антон ему не ровня – просто ушастый лопух, который даже не может себя с постели соскрести. Арсений ни в коем случае не ответит на влюблённость взаимностью, это не обсуждается. Антон будет до конца дней своих вспоминать мягкий смех, тёплое рукопожатие и бездонные глаза-сапфиры. На этой метафоре дверь в комнату отворяется, и Антон слышит шаги. Через наушники доносится Серёжин голос: — Подожди в коридоре, я паспорт захвачу. И не обращай внимания на королеву драмы, он так уже несколько дней лежит. Антон незаметно тыкает в телефон, выключая музыку. Лёжа спиной к происходящему, он наконец-таки ощущает – смакует нахлынувшее предвкушение с нотками адреналина, изо всех сил прислушивается. Половицы тихонько скрипят. Кто-то подходит к кровати. — Арс, я всё. Идём? Подошедший – Арсений, видимо, – стоит ещё пару мгновений, после чего возвращается назад. Серёжа чем-то шуршит на том конце комнаты. Шаги обоих удаляются. Антон распахивает глаза сразу после того, как за визитёрами закрывается дверь. Сердце стучит заполошно, будто ему сделали «разряд». Антон кусает губы. О, это прекрасное чувство, когда ты не хочешь, чтобы тебя жалели, но ждёшь, когда пожалеют! Только люди почему-то делают так, как ты просил – и не трогают. Поразительная чёрствость. Антон беспокойно садится на кровати. Сна теперь ни в одном глазу, да и грусть кажется глупой. Хотя… Нет, нет, решительность надо хватать за хвост, пока есть хоть искорка. Если Антон сам себя за шкирку не вытащит, кто это сделает? Если сам не начнёт действовать, что изменится? Если не пойдёт навстречу миру, какой будет его жизнь? Правильно, так и продолжит булькать застойным болотом. Кому это надо? Никому не надо. Так что хвост пистолетом – и вперёд! Надо же, а ведь Арсению стоило всего лишь подышать на него. Вот она – целебная сила адреналина. Антон сползает с постели и топает к шкафу, намереваясь извлечь из него что-нибудь сногсшибательное. Затем долго намывается в душе: общага вечером пятницы полупустая, можно себе позволить. Подумав, Шастун сбривает отросшую щетину и пытается уложить волосы поприличнее, но кудри упорно живут своей жизнью. Впрочем, хрен с ними, симпатичные. Облачившись в парадное худи и джинсы, Антон берётся за телефон и пишет Серёже лаконичное:(Вы): Где сегодня тусовка? Мне туда можно?
Ответ не заставляет себя ждать.(Пироженка): Нужно, Шаст. Лови геолокацию
Всё-таки, зря Антон недооценивает соседа. Вряд ли он просто так забыл в комнате паспорт (нафига он ему вообще?) и припёр сюда Арсения. Если это не совпадение, то Шастуну пора поработать над своей аурой: слишком много манипуляторов вокруг развелось. Хотя, чего он хочет, раз ассоциирует себя с Пьеро – марионеткой по своей сути. Где-то в недрах метро Антон от скуки размышляет, как по-дурацки устроен человек. В одну секунду кажется, что ситуация пиздец, болезни прогрессируют, жизнь тлен, а в следующую выясняется, что нужно было просто выйти за дверь. Маленькой комнате не выдержать столько мыслей, вот они тебя и пожирают. А на улице – простор, есть куда их выпроводить. Если улицы ещё и новые, то вообще супер. Уныние лечат впечатлениями. Движение – жизнь. Улыбайся чаще, и чаща улыбнётся тебе. Кажется, Антону стоит перестать думать слоганами и начать уже им следовать, иначе на этих эмоциональных качелях его скоро укачает. Вечеринка проходит в каком-то лофте. Стоя перед входом в помещение, Антон нервно сглатывает: всё-таки, давно на тусовках не был. Броня из колец на пальцах придаёт уверенности, поэтому, дабы не дать себе передумать, Шастун быстро хватается за дверную ручку.* * *
— Тох, ты когда налакаться успел? — спрашивает Серёжа, видя пошатывающуюся каланчу, идущую прямиком к их дивану. Арсений отвлекается от разговора с сидящей рядом девушкой и тоже смотрит на Шастуна. — Как только пришёл, — буркает Антон, с неприязнью косясь на девушку. — Это Алёна, — прослеживает его взгляд Серёжа. — Моя одногруппница. Шастун неопределённо кивает. Что делать дальше, его затуманенный мозг не знает. Серёжа прокашливается, поднимается с дивана и обращается к девушке: — Алён, по-моему, танцпол нас заждался. Та пожимает плечами и соскальзывает с подлокотника, бросая с милой улыбкой: — Ещё поболтаем, Арсюш. Антон продолжает молчать, когда они уходят. Арсений вопрошающе выгибает бровь и кивает на место рядом с собой. — Присядете? Мне кажется, ноги вас долго не продержат. Антон плюхается возле него, чувствуя, как пылают щёки от алкоголя и стеснительности. — Что, решили прервать своё заточение? — Арсений, я ссыкую, — вдруг невпопад признаётся Антон. Хочется зажмуриться и прикрыть лицо руками, как в детстве, но так серьёзные разговоры не разговаривают. Их вообще на пьяную голову не разговаривают, но приходится чем-то жертвовать. Краем глаза видно, как Арсений подаётся чуть вперёд. — В таком случае, я готов предложить свою поддержку. Не, ну Мальвина в чистом виде. Будто они не на вписке, а на дипломатическом заседании. Но Антон чувствует, что условия игры лучше принять, поэтому продолжает: — Вы мне понравились сразу. Не жалеть, не жалеть, не жалеть. Он для того и поддал алкоголя, чтоб озвучивать наболевшее было не так страшно. Малодушно, да. Но ведь это можно назвать осознанным решением? — Вот как. Арсений смотрит на его теребящие кольца руки, чуть улыбаясь. — Вы такой… такой, — Антон очерчивает в воздухе что-то бесформенное, — а я… никакой. И я пойму, если вы не захотите общаться… Но я хочу. Попробовать. — Почему вы решили, что я не захочу общаться? — Потому что… ну, а как? — сникает Антон. — Понятно, — хмыкает Арсений. — Антон, вы же интересный молодой человек: остроумный, талантливый, привлекательный, харизматичный. Почему вы так в себе сомневаетесь? — На всякий случай, — бормочет Шастун. — Да и вы меня плохо знаете. — А вам бы хотелось, чтобы я знал вас лучше? — Ну типа. — И как тогда в этом поможет затворничество? Антон совсем вешает нос. Состояние трёхчасовой давности начинает понемногу возвращаться. — Эй, — уже ласковей произносит Арсений, кладя руку ему на плечо, — я вас ни за что не упрекаю. Сейчас ведь вы здесь – значит, сами пришли к каким-то выводам. Я рад, что мы встретились вновь. — А вы… хотели меня ещё увидеть после того дня? — Я буквально задолбал Серёжу расспросами, — усмехается Арсений. — Он мне не говорил, — удивлённо замечает Антон. — А вы интересовались? Шастун стыдливо опускает глаза. Не признаваться же, что он даже попытки разузнать про предмет своего воздыхания не сделал. — Вы мне тоже сразу понравились, — невзначай добавляет Арсений. Антон внутренне вздрагивает. Слышать такое… приятно, необычно. Он поворачивает голову к Арсению. Тот мягко ему улыбается, в глазах при этом пляшут бесята. — Можно вас поцеловать? — озвучивает Антон первое, что приходит на ум, и тут же ахуевает сам с себя. Арсений даже бровью не ведёт, хотя улыбка его слегка угасает. — Во-первых, вы пьяны, — с расстановкой произносит он. — Во-вторых, я шипупи. — Чего? — должно быть, лицо Антона очень комично вытягивается, потому что Арсений не сдерживается и прыскает. — Раньше третьего свидания не целуюсь, — поясняет он. — Это из «Гриффинов». — А-а, — всё ещё не соображая, чешет затылок Шастун. — Ну, раз вы вообще не против всего этого, то приглашаю вас на первое. — Что, вот так просто? — Хочу быть Пьеро, который вышел из френдзоны, — делится Антон. — Самоуверенно. Полагаю, Мальвина бы повыделывалась, но Мелвино, так и быть, даёт вам шанс. — О, — тупо реагирует Шастун. — Так куда вы меня поведёте? — улыбается Арсений, подперев кулаком подбородок. — Куда глаза глядят, — философски отвечает Антон и ловит трезвеющим взглядом смешинки, слетающие с чужих губ.* * *
Несмотря на догнавшее Шастуна утром похмелье, о назначенном свидании он не забывает. И вообще весь разговор с Арсением не забывает. Они протрепались ещё полночи, прерываясь на выходы Арсения потанцевать под любимые песни. Антон на такие подвиги раскрепощения не отважился, зато за Арсением наблюдал как проклятый. Такой завораживающий, пластичный, господи, охуенный. Шастун ощущал себя, как в тик-токовском звуке «танцуй для меня, моя принцесса» (хотя Антон убеждён, что танцевать для кого-то принцесса должна только по собственному желанию). А потом эта песня вдруг реально заиграла. Арсений, бросив на Антона таинственный взгляд, поднялся с дивана в очередной раз.Что со мной уже что-то не то Происходит какую неделю. Скажи, кто придумал тебя такой? Я никогда не видел такую фею.
Антон, в тон припеву, «сидел напротив в кресле» и едва не скулил от арсеньевской сексуальности. Тот, будто нарочно, извивался прямо перед ним, и Шастун готов был поклясться, что принцесса хочет. Алексей Толстой бы охренел, увидев такой номер своей Мальвины, а Пьеро бы вообще откинулся, но Антону всё нравилось. Ещё бы получить разрешение «дать волю пальцам своим», и можно с честью помирать. Так вот, наутро Шастун чувствует себя непонятно: как будто боялся-боялся укола, а потом пропустил момент, когда его сделали, не успел испугаться и теперь сидишь со сложным лицом в попытках осознать произошедшее. Зато оно произошло – вроде даже без потерь, – и это несомненный плюс. Написать Арсению на свежеполученный номер становится задачей повышенной сложности. Однако Антон, наученный опытом, не даёт себе долго думать и строчит сообщение с предложением прогуляться на этих выходных. Ответ приходит всего через пять минут: Антон радуется короткому «воскресенье?», как солнцу по весне, и пишет брутальное «супер, встречаемся в 18:00». Потом, правда, добавляет уже не такое брутальное «если это удобно, конечно». Отвечают ему двумя улыбающимися скобочками. Все следующие полтора дня Антон проводит в трепетном возбуждении, ни секунды не сидя на месте. Серёжа лишь снисходительно закатывает глаза со своей половины комнаты, хотя Антон пару раз ловил его на бурной переписке с кем-то и был готов биться об заклад, что видео шастуновских метаний исправно сливаются одному голубоглазому шпиону. Но в целом, Антон чувствует давно позабытую окрылённость. Та самая эмоция, которую испытываешь в ожидании какого-нибудь праздника и отсчитываешь минуты до заветного события. Энергия, тёкшая до этого вялым ручейком, теперь бьёт ключом – не разводным по голове, а золотым – по лени. Добить бы каламбуром про полено, но в жизни Антона и так многовато Буратино, поэтому хватит. Первое свидание проходит… не мимо, нет, просто Антон долго не может побороть неловкость, а Арсений упрямо продолжает обращаться к нему во втором лице множественного числа. Подбор ключиков друг к другу происходит со скрипом; тем не менее, замки́ щёлкают, и под конец обстановка разряжается. К автобусной остановке парни подваливают с ноющими от смеха щеками и светящимися глазами. Вокруг пусто, никто бы ничего лишнего не подумал, но Арсений чинно пожимает Антону руку и произносит лишь: — Что ж, первый этап пройден. Сегодняшний приз: переход на «ты». Если ты готов повышать ставки, то я свободен в среду после пяти. А потом запрыгивает в автобус и играет с Антоном в гляделки, пока двери не закрываются. Второе свидание действительно случается несколькими днями позже, когда Шастун взмыленный бежит к назначенному месту после работы и едва не бросается Арсению на шею, вычислив его в толпе у метро. Тот сам ему ласково улыбается и поправляет русую кудряшку, выбившуюся из-за ветра. В тот вечер Антон удостаивается права звать Арсения «Арс» и получает короткое, но нежное объятие. В третий раз нервы начинают пошаливать не на шутку. В эту встречу решено гулять в районе Арса, что не может не наводить на мысли о походе в гости. Все эти дни Арсений раскрывался перед Антоном очень осторожно, и такой жест – акт доверия, который стоит не проебать. Сергей Антоново состояние считывает, поэтому перед уходом соседа упирает руки в боки и говорит: — Арсений – сокровище. Если обидишь, уебу и даже не посмотрю, что нам ещё жить вместе. — Ты Мальвинин Артемон, что ли? — пытается отшутиться Антон, хотя ему становится не по себе. — Да ладно, Серёг, я постараюсь. Я, кажется, люблю. Матвиенко ещё пару мгновений хмурится, потом трескается в невольной улыбке, бросая: «Ой, да иди уже, Пьеро недоделанный».* * *
Воздух полнится ранневесенними запахами. Такой типичный аромат тающего снега, прошедшего дождя, тёплой земли и чего-то необъяснимого, но точно характеризующего весну. Сегодня солнце и голубое небо: определённо хороший знак. Арсений снова ждёт Шастуна у выхода из метро. Антон зависает, рассматривая подтянутую фигуру и залипательные коленки, потому что Арс безответственно расхаживает в узких рваных джинсах и расстёгнутой ветровке, а из головных уборов на нём только солнечные очки (что некстати, ибо Антону хочется утонуть в голубизне – во всех смыслах). — Ты чего так оделся, простудишься же, — журит его Антон, приобнимая в знак приветствия. — А мы снаружи ненадолго. Фраза Шастуна огорошивает, но не повергает в шок: он готовился, в конце концов. Именно в том смысле, в котором вы подумали. На всякий случай. Арсений ненавязчиво гладит Антона по руке и ведёт куда-то вправо. В Арсовом районе оказывается шикарный парк, где тот, согласно озвученной информации, бегает по утрам. Там, на одной из укромных тропинок, и завязывается разговор, которого Антон в равной степени боялся и ждал. — Слушай, Арс… — смущённо начинает он. — Я понимаю, что тема щекотливая и это вообще необязательно уточнять, но я всё-таки должен быть уверен. Ты… Если про отношения говорить, ты… — Пытаешься тактично спросить, гей ли я? — догадывается Арсений. — Антон, если бы я был натуралом, я бы не называл наши встречи свиданиями. — Ну да… Это, наверное, логично было, прости, — смущённо отводит взгляд Антон. Арс, тем не менее, останавливается и более серьёзным тоном возражает: — Эй, это важно для тебя. Я понимаю. Никому не хочется настроить себе надежд, а потом выяснить, что для партнёра это просто эксперимент. Мне тоже не всегда легко доверяться... — Я би, — вставляет Шастун, — и со своей стороны точно могу сказать, что это не эксперимент. — Я вижу, — улыбается Арс так тепло, что Антону хочется сейчас же эту улыбку сцеловать. — Ты так на меня смотришь, что сомневаться сложно. — Ну да, — потирает горящее ухо Шастун. — «Не нужна мне малина, не страшна мне ангина», всё такое… Короче. Люблю я тебя, Арс. Арсений так и застывает на полшага позади. Снимает очки и пронзительно смотрит в глаза, впервые без какого-либо кокетства. — Не рано? — Если что, я не жду от тебя ответных слов, — поспешно заверяет Антон. — Просто… Я себя знаю. И чувствую хорошо. Ты – не временное увлечение. — Мы знакомы чуть больше недели, разве можно утверждать? — Я и не загадываю на будущее. Говорю про то, что есть сейчас, а сейчас мне ужасно хочется тебя… тебя. — Отношения не только на этом строятся, — качает головой Арсений, хоть и немного краснеет. — Ну, не попробуем – не попробуем. — А если ничего не выйдет? Если я не смогу ответить тебе взаимностью в должной мере? — То я буду благодарен тебе хотя бы за попытку. И удерживать не стану. — Ты же тогда в депрессию скатишься, чудо, — невесело усмехается Арс. — Я уже понял, что с эмоциональностью у тебя не всё гладко. — Но я хочу стабилизироваться. — Для этого не я нужен, а психолог. — Ты нужен. И я ж не спорю. Только без тебя я до психолога дойду примерно через туеву хучу лет. — Мотивация нужна всем, да? — со вздохом сдаётся Арсений. — Ну, раз так… Ещё обсудим это. Давай свою руку. — Вот моё сердце! — торжественно сжимает его ладонь Антон, на что Арс с улыбкой закатывает глаза. Внутренний Пьеро Антона счастливо падает в обморок. А что? Романтизация в малых дозах не вредит. Скрытые рукавами пальцы остаются переплетёнными до самого дома Арсения.* * *
В гостях у Арса парни… пьют чай. Дружеский такой, церемонный, с разговорами о насущном. Тёмные желания выдают лишь нетерпеливое постукивание ногой по полу и частое облизывание губ. Антон весь изводится, наблюдая, как Арсений убирает со стола. Шастун так и не понимает: он должен сделать первый шаг, или надо дождаться знака? Тело всё зудит возбуждением, потому что без верхней одежды Арс распаляет вдвойне сильнее, а в домашней обстановке становится таким уютным, что его хочется сгрести в объятия и затискать умопомрачения. Главное, сам Арсений совершенно невозмутимо ставит чашки в посудомойку, словно его оттопыренная при этом задница никого здесь не интересует. Когда Арс всё-таки проводит Антона в спальню («чтобы показать невъебенную коллекцию винила»), Шастун таки смекает, что это намёк. В итоге, как только Арсений невинно облокачивается на стену возле стеллажа с пластинками, Антон уверенно приближается к нему (Арсу) вплотную и вперяется в бесстыжие глаза. Лишь сейчас он обращает внимание, что идеален-то Арсений не весь. Россыпи родинок, лучики мимических морщинок, едва заметный скол на переднем зубе – чем больше деталей видит Антон, тем больше плавится. Арс не кукла, «он не игрушка, он живой»: что может быть прекраснее этого? Горячее тело, которое Шастун сквозь ткань ощущает под ладонями, учащённо дышит и вздрагивает, стоит Антону наклониться ниже. — Какой ты высокий, боже, — сдавленно лепечет Арсений. — А ты по всем законам физики уже должен потянуться мне навстречу, — предъявляет Антон. — Может, физиологии? — Нет, физики. — И какой же это закон? — Тело, прижатое к стене, не сопротивляется. Арсений картинно приоткрывает рот: — Наглец! — А ты кончай ломаться, я тебе не мышка, чтоб играться. — Уже стишками разговариваешь, Пьеро, — фыркает Арс. — Так и быть, кончу, но только после тебя, — самодовольно ухмыляется он и наконец подаётся вперёд. Из-за приглушённого света – горит только торшер в углу комнаты – тактильные ощущения обостряются до предела. У Антона голова кружится от нежных прикосновений, вязкого, чувственного скольжения губ, невесомости поцелуев; чужие руки с мягким нажимом проводят по шее от плеч до затылка, зарываясь в пшеничную кудрявость волос. — С самого начала… мечтал… это сделать… — шепчет Арс между поцелуями и оттягивает Антоновы кудри. Тот судорожно выдыхает, млея от удовольствия. Арсений ловит его губы и скользит языком по зубам, проникая внутрь. Руки его ещё какое-то время находятся у Шастуна на затылке, затем плавно возвращаются вниз и обнимают за шею. Тело Арса по инерции прижимается ближе: он чуть выгибается в спине, чтобы Антон мог положить ладони на ягодицы. Тот мгновенно этим пользуется, мысленно прощаясь с едущей крышей. В таком тесном сплетении они хозяйничают друг у друга во рту до тех пор, пока Арсений не потирается пахом о чужое бедро. Арс сдавленно мычит и откидывает голову; Антон переходит поцелуями на линию челюсти, отчего мычание превращается в тихие постанывания. Кожа у обоих покрывается мурашками. Руки хаотично гладят всё, до чего дотягиваются. Арсений призывно дёргает Антона за худи, и вскоре то оказывается на полу заодно с Арсовой футболкой. Арс проходится языком по ключице и слегка прикусывает её, тут же зализывая. Антон мелко вздрагивает. Когда Арсений в очередной раз притирается пахом, Шастун касается тазовой косточки, дразняще водит большим пальцем по кромке джинсов; Арс громко выдыхает, невольно толкаясь вперёд. Антон решает его больше не мучить и накрывает ладонью чужой стояк, чувствуя горячую тяжесть в низу собственного живота. — Блять, ну сделай уже что-нибудь, — сквозь зубы шипит Арсений. Антон понятливо опускается на колени. Приспустив соблазнявшие его весь вечер джинсы, он приближается лицом к члену, пока скрытому тканью, раззадоривающе трётся о него носом, слегка опаляет горячим воздухом. Арсений возмущённо рычит; и кто тут теперь мышка? Минетчик из Антона всегда был довольно посредственный (да и опыт у него не то чтобы большой), однако Шастун старается изо всех сил. Лижет головку, щекочет языком уретру, задевает венки; полностью взять в рот не получается (Антон боится нечаянно зацепить зубами, и рвотный рефлекс никто не отменял), но Арсовы стоны и подбадривающее бормотание наверху придают уверенности. Сам Арс помогает рукой, направляя макушку Антона, цепляя и взлохмачивая кудри: один его фетиш теперь точно известен. — Шаст, Шаст, — тараторит Арсений, как раз когда у того начинает затекать челюсть. — Всё, давай на кровать. Пока Арс изящно плюхается поверх одеяла и окончательно стягивает одежду, Антон проделывает то же самое со своими джинсами: ширинка больно давит на стояк. Подумав, Антон снимает и боксёры – взгляд развалившегося на постели Арсения темнеет, кончик языка в предвкушении облизывает губы. Шастун забирается к Арсу и зависает над ним, опираясь на руки по обе стороны от его головы. — Чего стоим, кого ждём? — пыхтит тот: глаза блестят, грудь тяжело вздымается. Антону хочется сказать что-то. Он смотрит не на касающийся живота член, сочащийся смазкой, а в полную нетерпения синеву. В груди сладко тянет. — Ты охренеть какой красивый, Арс. Тот на секунду задерживает дыхание. В голубых озёрах – нежности до краёв. Арс дышит чаще, улыбается и притягивает Антона к себе за шею, впиваясь в губы. — Ты тоже, солнце, ты тоже... Минуты превращаются в тягучую реку. Рассудок фиксирует, что тело вздрагивает каждый раз, когда напряжённый член проезжается по чужой коже, что пальцы игриво дразнят соски, выбивая высокие стоны, что губы ласкают всё, везде и сразу – а кто кому, мозг уже не догоняет. В какой-то момент Антон оказывается снизу: Арс прокладывает дорожку поцелуев от ключиц до паха, потом сползает ниже и без предупреждения проводит языком по стволу – пошло, размашисто, не отрывая взгляд от лица напротив, так что Антон тонко скулит и рефлекторно выгибается в пояснице. Арсений сосёт умело: явно лучше, чем Шастун, и Антон остатками сознания обещает себе попрактиковаться. Благо, теперь есть на ком. Чувствуя, что уже вот-вот, Антон мягко отстраняет Арса, хрипит: — Погоди… Я щас… — А я говорил! — пеняет ему тот, загнанно дыша. — Как ты хочешь? Я растянут. — Я… тоже. — Что, монетку подбрасывать будем? — Подбрасывать – это хорошо, но лучше не монетку, — сверкает глазами Антон. — Если ты не против. Арсений смотрит как-то задумчиво, потом медленно наклоняется к самому уху и шепчет так, что у Антона мурашки бегут по коже: — Хочешь меня насадить и видеть, как я трахаю себя тобой? Лёгкий укус за мочку, щекотание её языком и втягивание в рот несколько раз. Антон давится воздухом, протяжно мыча. Надо запомнить зону: уши. Арсений выпрямляется и тянется в сторону тумбочки. На одеяло падают тюбик смазки и квадратик презерватива. Антон завороженно наблюдает, как Арс выдавливает вязкую субстанцию себе на ладонь и мажет ею между ягодиц – у Шастуна от одного этого зрелища член нетерпеливо дёргается. Арсений, видя такое внимание, довольно хмыкает и многозначительно кивает на презерватив. Антон спохватывается, рвёт упаковку и раскатывает резинку по стволу, пока Арс методично вводит в себя пальцы. Времени на это уходит немного: сочтя подготовку достаточной, Арсений седлает чужие бёдра и произносит: — Буду благодарен, если поможешь. Антон берётся за его член, обводит большим пальцем розовую головку; Арс рвано выдыхает, направляя чужой фаллос в себя. Антон хватает ртом воздух, чувствуя горячую тесноту, и тихо шипит, когда Арсений непроизвольно сжимается. — Прости… — бормочет тот и начинает насаживаться – сначала плавно, постепенно разгоняясь, потом быстрее и ритмичнее. Антон подхватывает темп, надрачивая Арсению; а когда, не сдержавшись, толкается тазом вверх, Арс вдруг вскрикивает, запрокидывая голову. — Всё хорошо? — пугается Шастун. — Да… Да, боже, продолжай… Антон подмахивает бёдрами ещё раз, и Арс звучно стонет, закатывая глаза от удовольствия. Подобрав угол, он ускоряется; Антон глядит на него, такого расхристанного, пьянящего, срывающего голос от наслаждения, и, сделав финальный толчок, кончает с оглушительным оргазмом – перед глазами пляшут звёздочки, на каждый сладкий спазм с губ срывается «А-рс». Арсений кончает следом, едва не падая вперёд: Антон додрачивает ему испачканными в сперме пальцами. Арс слезает с бёдер и бессильно опускается рядом, вытирая потный висок о подушку. Антон стягивает с себя презерватив, завязывает его и бросает куда-то на пол, решая подумать о чистоте позже. Затем поворачивает голову. Арсений делает то же самое, разморенно улыбается и подползает ближе. Мягко целует. — Я даже не знаю, что говорить, — хрипло признаётся Антон. — Это... Ого. — «Ах, не опишет и перо, какой восторг в груди Пьеро», — с иронией декламирует Арсений, кладя голову на эту самую грудь. — Ты был прав, пора выходить из образа. — Зато ты выяснил, что я не фарфоровый. — И отнюдь не деревянный. Получив мстительный тычок в бок, Антон тихо посмеивается, целует нос-кнопку и сжимает новоиспечённого парня в объятиях. Возможно, в сказку не верят те люди, у которых реальность и без неё – заебись.