По дорогам разрушенного мира

Мы сидим на заброшенной автозаправке, и кажется, что мира за пределами этих стен не существует: снаружи неистово мечется песчаная буря. Её злобный свист и горячее дыхание просачиваются через заколоченное окно, обсыпая песчинками заваленный бумагами стол. Смазанный удар в запертую дверь заставляет дёрнуться, при этом боковым зрением замечаю, как ладонь Джошуа обхватывает рукоять Кольта. Но ничего не происходит: это ветер стучится, требуя впустить, обнажиться и позволить принести себя в жертву горячим радиоактивным пескам. Когда укрываешься от песчаной бури на поверхности, первое время всегда так: неожиданные громкие звуки пугают, ведь под покровом природного возмущения может прятаться куда более непредсказуемая угроза — человек. Затем наступает привыкание, и даже самые внезапные порывы воспринимаются как нечто фоновое. Взгляд тем временем лениво блуждает по комнатушке, некогда служившей офисом. Всё здесь покрыто толстым слоем пыли, от которой периодически тянет чихать и кашлять. Света лампочки, что болтается на обмотанном изолентой проводе, хватает, чтобы полностью оглядеть временное убежище. Заваленный теперь уже бесполезной макулатурой письменный стол; стул с ободранной обивкой, через дырки в которой выглядывает гниющий поролон; шкаф с разбитой стеклянной дверцей. В который раз становится любопытно: зачем мародёры постоянно разбивают стекло? Это сакральный ритуал или же сам процесс приносит им некое удовольствие? Открываю рот, чтобы спросить, что думает на этот счёт Джошуа — но судя по размеренному дыханию, тот вовсю дрыхнет, устроившись поудобнее в своём спальнике. Непроизвольно улыбаюсь: умом понимаю, что спящий человек — зрелище вполне обыденное, однако при виде расслабленного и безмятежного Джошуа на душе каждый раз становится тепло. Вроде как нужно взять с него пример, но уставшее после долгого перехода тело кажется отлитым из титана, и я просто не могу пошевелиться. Впрочем, к раскрытому рюкзаку руку протягиваю — очень уж пить хочется, а в сетчатом кармашке соблазнительно поблескивает бок наполненной бутылки. Прислонившись спиной к украшенной выцветшими рекламными плакатами стене, чувствую приятную прохладу. Глотая чистую воду, вновь любуюсь спящим возлюбленным, чьё изуродованное ожогами лицо мне милее любой холёной мордашки. В голове вновь крутятся одни и те же мысли: правильно ли я поступила, уговорив его покинуть Зайон? На дне живописного каньона, не тронутого радиацией, Джошуа Грэхем был окружён почитанием и искренней любовью, а что могу дать ему я? Извечные скитания, перестрелки и бесконечное взаимодействие с миром, который он так хотел оставить в прошлом. Мысли о том, что не любовь, а эгоизм заставил меня отнять у Джошуа спокойную жизнь, вгрызаются в разум — безжалостно, больно. Хочется повернуть время вспять, чтобы, отметив победу над Белоногими, раствориться в ночи — и стать для любимого человека воспоминанием, которое никогда не причинит ему вреда. Это было бы справедливым поступком. Правильным. Но я так не могу. Остаётся лишь надеяться, что он сумеет прос... — Дана? Почему ты ещё не спишь? Речь Джошуа Грэхема, наполненная добротой, пробуждает жгучую ненависть к собственной слабости. Сдерживать её выше моих сил — я проигрываю, и глаза начинает предательски щипать. Его объятия дарят тепло, а успокаивающие слова отгоняют дурные мысли. Джошуа спрашивает, что случилось. Испытывая страх быть не понятной, я рассказываю ему всё — ведь между теми, кто любит, не должно существовать недомолвок. В ответ Джошуа... смеётся? Нет, серьёзно? Говорит, что сам сделал такой выбор, полностью осознавая последствия. Что моё появление в Зайоне — есть воля Божья... ой, ну всё, началось! Джошуа рассуждает в своём духе — о Боге и неисповедимости путей Его. В этот раз я не перебиваю. Забравшись в спальник так, что только нос торчит, слушаю его голос — такой спокойный и уверенный. Плохие мысли потихоньку рассеиваются, уступая место навалившейся тут же усталости. Я отчаянно хочу верить Джошуа — и я верю. Во всяком случае, очень-очень стараюсь. Чувствуя, как тяжелеют веки, закрываю глаза. И нет для меня ничего слаще, чем засыпать под рассуждения о Господе — не потому что они скучны, но потому что наполняют сердце умиротворением... ...А где-то там, снаружи, воет радиоактивный ветер, отрезая нас от мира и оставляя наедине с собственными мыслями...