По дорогам разрушенного мира

Сырой ветер гоняет над головой крупные снежинки. Пушистые и обманчиво-безобидные, они пропитаны радиацией – угрозой незримой, но привычной настолько, что показатели пип-боя проверяются на автомате. В конце концов, радиация так же естественна, как снегопад на Восточном побережье. Где-то под нами увязают в кашеобразном снегу тощие лапы облезлых дворняг. Я слышу порыкивание, лай и иногда скулёж. Интересно, сколько их там? Задавшись этим вопросом, я двигаюсь к железной перекладине строительных лесов настолько тихо, насколько это возможно. Не вставая, просовываю голову между холодными перекрещенными прутьями и, обхватив их руками, подаюсь вперёд. Плечо сдавливает перебинтованная ладонь. Джошуа тянет меня обратно. — Не привлекай внимание. По правде говоря, это действительно меньшее, чего сейчас хочется. Отстранившись, я прижимаюсь затылком к бронежилету и, расслабленно свесив ноги с влажной доски, закрываю глаза. Сидеть на них довольно холодно, но и вставать не тянет. Судя по шорохам, собачья стая ещё рыскает под нами, в то время как слева, на площади перед входом в Даймонд-сити, становится всё многолюднее. — Уверена, что не хочешь встретить Рождество в городе? Подхватив под мышки, Джошуа оттаскивает меня к спальному мешку, спрятанному в темноте двух с половиной неразрушенных стен многоквартирного дома. Не удержавшись, громко фыркаю: сам говорил о незаметности, а теперь тащит меня словно мешок с уникальными сокровищами... ну или с пюре из тошки, рёбрышками яо-гая, сахарными бомбами, наливными яблоками и бутылкой ядер-колы. — Не хочу. На спальнике лежать куда приятнее, нежели морозить зад на мокрых досках. Джошуа устраивается напротив. В углу меж двух стен с почерневшими обрывками обоев он похож на хозяина уютной квартиры, и ощущение это не портят ни бинты, ни ржавые разводы под потолком, который может обвалиться в любую минуту. А возможно, он уцелеет. Пустошь – это один большой риск, особенно когда нет возможности вернуться в безопасное высокотехнологичное гнёздышко. Но нам и здесь неплохо. Охрана Даймонд-сити и высота третьего этажа защищают от дряни, что бродит внизу, а тёмное небо пусть и посыпает радиоактивным снегом, однако не терзает нас ни пронизывающим ветром, ни пробирающим до костей холодом. Джошуа зажигает керосиновую лампу, и трепещущее пламя свечи отбрасывает на стены длинные причудливые тени, которые, шевелясь, напоминают гостей из потустороннего мира. — Сколько времени? - Джошуа вопросительно смотрит на меня, так как сам он часов не носит. Чтобы ответить на вопрос, приходится включить подсветку пип-боя и невольно зажмуриться: яркий свет с непривычки очень уж ослепителен. — Двадцать три пятьдесят. Снизу доносятся радостные крики. Кто-то начинает стрелять, но, судя по разносящимся по окрестностями фразам, – в воздух. Шум нарастает с каждой секундой, и в конце концов стая дворняг улепётывает прочь. Размяв затёкшие руки и ноги, я тянусь к стоящему рядом со спальником рюкзаку, но, едва начав развязывать его, невольно замираю. Почему-то не получается отвести взгляд от поблескивающей в свете лампы игрушечной ёлочки, украшенной разноцветными пластмассовыми шариками и пёстрой звездой. В какой-то момент встрепенувшись, я перебираю вещи – и, разумеется, искомое обнаруживается на самом дне. Скотч, ножницы и – главное – обрывок мишуры. Когда-то сиреневой, а ныне сиренево-серебристой в тех местах, где слезла краска. Повесить скромное украшение на стену таким образом, чтобы стоящая между спальниками лампа подсвечивала его снизу, совсем не сложно. — Думаешь, действительно стало красивее? — расстегнув потёртую и кое-где драную, но всё равно тёплую куртку, Джошуа скептически смотрит на мишуру. — Думаю, — убрав ножницы и скотч обратно в рюкзак, проверяю, сколько осталось времени. Рождество наступит через пять минут. — ...Всё равно мы не сделали бы лучше. Сначала долго возились с рейдерами, затем с прибежавшими на звук собаками. Зато теперь можно быть точно уверенными в том, что Рождество охранникам Даймонд-сити никто не испортит. — И всё-таки жаль, что ты отказываешься признавать незыблемую истину: оберегая невинных от опасностей, ты исполняешь волю Господа, отца и защитника каждого из нас. В канун Рождества Христова мне особенно отрадно видеть, что ты продолжаешь хранить веру в правое дело, пусть и не до конца понимаешь суть этой веры. — Не бубни, а. Расстегнув куртку и засунув руку под горловину толстовки, я сжимаю в ладони висящее на шнурке обручальное кольцо, которое два с половиной года назад надел на мой палец Джошуа. Много чего случилось за это время: хорошего и плохого, грустного и весёлого. Мы обвенчались, исколесили большую часть страны, узнали много нового об окружающем мире и о нас самих. Там, внизу, радуются светлому празднику люди, но нам не нужно находиться среди них. Шумные голоса, пьяные бессмысленные речи, резкие движения пребывающих под кайфом соседствуют с крепкими отцовскими объятиями, задорным смехом взрослых и детей, робкими поцелуями возлюбленных и тихой грустью стариков. Даймонд-сити готовится отмечать один из величайших праздников довоенного мира, память о котором сохранилась и до наших дней. Три минуты. Из Даймонд-сити рвутся в небо красочные фейерверки, и это согревает мне сердце. Люди заслужили немного радости и чувства сплочённости. Смогут ли они его удержать – это уже другой вопрос. Две минуты. Там, внизу, царит радостный гомон. В нашем же укромном уголке уютно и тихо. Когда-то мы были легендами, и мне это нравилось – да и Джошуа тоже, хоть он и не сознается. Теперь же не хочется ни славы, ни почестей – просто быть вместе и делать то, что по нашему мнению правильно. Одна минута. ...А погода продолжает радовать. Снегопад наконец прекращается, и становится совсем хорошо. В какой-то степени это даже символично: ночь дарит Массачусетсу тепло, мы же – странники, одежда которых запачкана кровью рейдеров и дворняг – дарим спокойствие. Полночь. Взрывы фейерверков, счастливые выкрики, разноцветные отблески – всё сливается в радостный шум, громкость и искренность которого согревает сердце. И пока люди развлекаются и поздравляют друг друга, мы тихо целуемся рядом с маленькой ёлочкой, украшенной пластмассовыми шарами. ...А тем временем приближается новый, 2285 год.