10 из 20

Валерия любила черный цвет. Глубокий, ровный, безупречный. Она сознательно игнорировала яркие принты, блеск и стразы: лишь черная ткань. Шерстяная, льняная, шелковая. Трикотаж, микрофибра, хлопок. Начиная от чулок и заканчивая зимней курткой – только черный, одного классического оттенка. У Валерии было красивое обручальное кольцо: золотое с сияющим черным сапфиром. И яркие, сумасшедшие рыжие волосы. Настоящая ирландка, огненная бестия. Лера и была огнем: диким ярким пламенем; лесным пожаром или каминным теплом - зависело от погоды. Она не была огоньком свечи, которое обманчиво безобидно, но обжигает, стоит задуматься. Лера была чистым открытым пламенем. Когда было весело – она сияла искрами; когда скучно – таилась в тлеющих углях; она злилась - и все вокруг обращалось в обломки и пепел. С ней нельзя было надолго оставаться в одной комнате: огонь сжигал кислород, и вы задыхались. С ней было опасно играть, страшно оставаться и смертельно злить. Крот черное тоже любил. Обожал. Носил. И Валерию любил скорее за ее образ – бесподобно темный. Рыжие волосы его раздражали. Он был водителем. Обычным рабочим, гонявшим машины из города в город. Крот был больше похож на воду: принимал любую форму, медленно перетекал. Он мог бы попробовать стать цунами, но получалось только закипать и чуть бурлить, когда Лера накалялась слишком сильно. Крот был ее барьером между жизнью разрушением. Тушил искры, летящие от ее волос. Это была гармония, идеальный союз. Он ее любил, она его с трудом переносила. Они скандалили так, что из окон вылетали тостеры и чайники, билось стекло у серванта, срывались полки и шторы. Валерия орала так, что каждый сосед знал, что Крот ничтожество и тряпка; он хлестал ее по щекам, оскорбляя сильнее любых слов. Один удар, второй. Третий срывался – Лера начинала кидаться техникой или посудой. И, наконец, громко хлопнув дверью убегала. Она заходила в дом друзей, в чью семью была влюблена по уши. Садилась в темной прихожей и глотала слезы, утробно всхлипывая. Ее неизменно находила Ласка – девушка терпеливая и жалостливая. Ей стоило бы за Крота отхлестать Леру по щекам, отучая от самодурства, но Ласка лишь выключала во всем доме свет и садилась на лестницу, вслушиваясь в сбивчивую речь. Несколько часов спустя дверь открывалась, и Крот, взяв жену за руку, уводил ее домой. Ласка закрывала дверь на ключ. Они молчали 2 дня. Первый день она сжигала вину, он топил обиду; второй она рассеивала пепел, он вспоминал, что любит ее. На следующий день, они не вспоминали о скандале, по умолчанию; чинили полки и вешали новые шторы. * Лера ездила в командировки и оценивала дома. В этот раз был Ерфурт. В одном пустом заброшенном саду, где даже анютины глазки давно затянула расянка, а голландский виноград задушил вездесущий вьюнок, на дикой растрепанной клумбе цвела роза. Белоснежная, как будто из бумаги сделанная и приколотая к очередному сорняку юным озорником. Она цвела и стоило начать лепесткам соцветия желтеть и опадать, как рядом расцветал новый, еще ярче сияющий на фоне умирающего брата. Сад находился в доме, выставленном на продажу. Остановившись у белой розы, Лада закурила; осматривая запущенные клумбы, незаметно для себя стряхивала пепел на белоснежный бутон. Окурок полетел к нежному стеблю. Не так много времени понадобилось девушке, чтобы понять, что в этом городе нет, того что нужно. Готовясь к отъезду, ей вспомнился белый цветок. Торопливо она пошла в сад, каждую минуту поглядываю на часы, боясь опоздать. Но хрупкий цветок, сожженный тлеющим пеплом, опал, не успев укрыть еще нежный молодой. Этот совсем еще слабый бутон был сорван игривым ветром, принявшим цветок за снежный комок и мечтавшим летом поиграть в зиму. Задумчиво Лада шла обратно, задумчиво молчала в такси, пока водитель не задал с усмешкой. - Что-то забыли?! - Да нет. Скажите, а вам нравится белый цвет?! -Маркий цвет. Непрактичный! - Вы правы. Непрактичный. * На черном не видно пятен. На Лере пятен тоже видно не было. По-настоящему не видно, раз Крот до сих пор терпел ее рядом с собой. Лера затянула пояс потуже, оглядывая мокрую улицу. В конце концов, терпеть ее никто другой не будет; останется одна – спалит весь город. А найти другого человека, похожего на воду, сложно; сложнее, чем выносить ее. Валерия подняла воротник. Тряхнула волосами, рассеивая вокруг себя искры, тут же тухнущие на мокром асфальте. И свернула в сторону дома.