10 из 20

Лада была совершенно безумной особой. Сумасбродной, эгоистичной или сумасшедшей. С ней было страшно разговаривать: ее тон менялся от детского лепета до звериного рычания. Она проклинала Солнечные дни, заливаясь смехом, любила холод, но не переносила мороз; лизала сосульки, как маленький ребенок, и смаковала клевер и цветки сирени, представляя себя пчелой. Без особых на то причин, садилась на асфальт и играла в телефонные «примочки», принципиально не признавала стулья и устраивалась исключительно на полу или на столе. Друзья Лады были ей под стать: безумные, странные, чокнутые. И неоспоримо талантливые. Они собирались в чьей-нибудь комнате, наполняя ее болтовней, музыкой и беспорядком. Лада сидела на спинке дивана и писала черной ручкой о творившемся вокруг; двое парней через планшет рисовали драконов; третья играла на гитаре, ломая медиатор и ногти; еще две марали пол клеем, создавая из бумаги и оберток идеальный город; кто-то моделировал технику следующего поколения; кто-то бросался смятой бумагой. И над всем этим гремела музыка, и витал запах кофе, клея и компьютерной пыли. Они могли не расходиться по несколько дней. Лада писала. Много и от руки. А ночами перепечатывала красивым компьютерным шрифтом. У нее постоянно заканчивались бумага и чернила, вызывая взрыв мыслей в голове. Квартира девушки переливалась и скрипела, как хорошо отполированная тарелка. Это был ее способ «остаться в этом мире», способ бороться с перепадами настроения и роем мыслей. Лада старалась систематизировать. Училась логике и бух учету, училась математике. Нудная, муторная работа забивала ее буйное нутро интегралами, но ненадолго. Проходил месяц, и она срывалась, уносилась в пропахшие красками и кофе квартиры, писала, печатала, вырывала одну идею за другой, курила, не ела, не двигалась, молчала. Это была ее отдушина. * Лада врала, как Бог. Слушая ее, люди открывали рты, доверяя этой забавной девушке со строгими глазами. За бесцветным лицом билось непокорное безумие. С ней было страшно жить. Она впивалась в шею человека, рискнувшего остаться рядом, сжигала его волосы, пожирала его, оставляя лишь обглоданные кости. Лада была паразитом, вытягивающим соки. Эта девушка могла встать по утрам в майке и вытянутых на коленях штанах, растрепывая волосы еще сильнее, обливаясь кофе и щурясь на искусственный свет. Могла выскользнуть, закутавшись в простыни на занесенный снегом балкон. Или в одном белье делать зарядку. Она была мирной, пока вы не говорили ей «Доброе утро», и Лада не обнаруживала вас в СВОЕМ утре. После все превращалось в кошмар: она грубила, язвила и кидалась баночками с кремом. Вы никогда не могли знать, что с Ладой будет: она могла натянуть свитер и шапку и пойти писать в кафе; могла весь день провести у плиты, готовя для голодающих детей Африки. Или вечером заказать дорогое такси и кататься по городу, запивая свой смех шампанским из синей бутылки. Долго не выдерживал никто. У нее был друг. Большую часть времени он жил в Париже, где к людским странностям относились проще. Люц рисовал: гениально, живо, потрясающе. Лада его любила. Настолько, что ее мысли собирались в одну ровную систему и заставляли ее действовать правильно. Люц просто появлялся в квартире и оставался на неделю. Или на месяц. Номера телефонов друг друга они не знали. Она только один раз попросила его остаться, на что получила глухое: « Ты это «я люблю тебя» не говоришь, а бросаешь мне в лицо». Лада больше не говорила ничего. * Останься Люц с ней, безумства сбежали бы. Растерзали бы другого человека. Обычная. Слово Ладе не нравилось. Она не любила его писать и печатать. Быть нормальной было знакомо, и от этого она сбегала в комнаты-студии. Закутавшись в простыни, Лада курила. Люц ее фотографировал. - Тебе пора уходить. Она первый раз сама прогнала его. Это была, как раковая опухоль. Запущенная болезнь. Люц был тем самым Лекарством, тормозящим ее развитие. Но, если пить одно и то же лекарство, к нему привыкаешь. И оно перестает помогать. Терять Люца не хотелось. И Лада стала уменьшать дозы. Если вылечить... Если выздороветь... После таких болезней остаются инвалидами. Потерять свои мысли, потерять себя – чем не инвалид?! Лада поддерживала свое безумие всю жизнь.