Ангельский поток

Питтсбург, декабрь 2004 г. Брайан Кинни устал. Он всегда ненавидел Рождество, но в этом году больше обычного. Хотя курс лучевой терапии закончился несколько месяцев назад, Брайан все еще чувствовал последствия. Он тащил свою задницу домой, когда вечер в «Вуди» или «Вавилоне» был в самом разгаре. Привычная выносливость исчезла, Брайан больше не мог танцевать полночи, а утром идти на работу свежим и безупречным. Он больше не был идеальным. И Брайан ненавидел самодовольную рожу Гарднера Вэнса, когда тот говорил Брайану как он бледен, или отправлял пораньше домой. На хуй все это! Гарднер всего лишь пытался сохранить главенство, хотя Брайан был полноправным партнером в «Вангарде». Рак ударил не только физически и морально, но и профессионально. И он все еще пытался влиться в привычный ритм жизни. А еще он стал проявлять гораздо меньше терпимости к людям, чем до болезни, даже к своим друзьям. Обнаружил, что часто без причины срывается на Майкле, и не может долго терпеть Эммета и Теодора. Даже Линдси упрекнула его в плохом отношении и намекнула, что ему лучше привести себя в форму, иначе Гас подумает, что его отец старый Скрудж, и не только на Рождество. И секс… честно говоря, отстой. Пластиковый протез, вместо потерянного яйца на ощупь отличался от настоящего, и шрам чуть выше паха. Попробуй объяснить это какому-то траху, с которым ты вообще не хотел разговаривать! В половине случаев напрочь пропадала эрекция, если парень настойчиво интересовался этим. Блядь! Это было последнее, что ему нужно для укрепления уверенности в себе. Долгое время после диагностики и операции Брайан был импотентом, хотя никогда не произносил это слово вслух. Он понимал, что Майкл подозревал о чем-то, но они никогда не обсуждали это напрямую. Майкл был слишком трусливым, чтобы обсуждать что-то подобное с Брайаном. Вместо этого он пытался быть незаметным. Смешно! Однажды Майки в своей обычной неуклюжей манере предложил Брайану сходить к какому-то китайскому травнику, которого часто посещал Бен. — Бен говорит, — настаивал Майкл, — что его травы помогают сбалансировать вред лекарств и снизить вирусную нагрузку. — Это чушь собачья, Майки, — мрачно отмахивался Брайан. Его член не шевелился неделями, и он сомневался, что какой-то тошнотворный чай из дерьма яка вылечит то, что его беспокоило. — Это была всего лишь мысль, — пожал плечами Майкл сдаваясь без боя. А чуть позже ушел домой, оставив Брайана одного напиваться и размышлять. В конце концов, эрекция вернулась, но все было уже не то. Брайан всегда гордился своим сексуальным мастерством и количеством парней, которых мог трахнуть за ночь, но теперь чувствовал, что приходится себя заставлять. Он тащился в «Вавилон», напивался и танцевал без энтузиазма. Оглядываясь вокруг, видел парней намного моложе и энергичнее. Да, горячие парни все еще обращали на него внимание. И он все еще высматривал их и хотел. Хотел много горячих молодых парней. Но иногда это просто не стоило усилий. Брайан сомневался — сможет ли? А если трах сделает какой-то глупый комментарий, или спросит о шраме? Или поймет, что одно яйцо ощущается иначе, чем другое? «Господи», — думал Брайан, уткнувшись в Джек Дэниелс. Чаще всего он допивал заказанный напиток и уходил домой один. Брайану Кинни было тридцать три года, но чувствовал он себя столетним. *** Джастин Тейлор был счастлив вернуться домой на Рождество, но часть его хотела оказаться в каком-нибудь другом месте. Где угодно. Не то, чтобы он сильно скучал по Дартмуту. Проблема заключалась не в этом. Он был в списке декана, лучшим во всем классе, но это было то, чего ожидали родители. Потому что Джастин был идеальным сыном. Идеальным учеником. Идеальным парнем из загородного клуба WASP. За исключением того, что все это было ложью. Джастин не был идеален. Он ненавидел колледж и ненавидел свою специальность. Каждый раз, когда шел на один из бизнес-классов, крутило в животе. Половину первого курса он провел в лазарете, а не в общежитии. По крайней мере, так это выглядело. И теперь все почти закончено. Он — выпускник. Еще два семестра и финиш. Но что потом? Джастин вздрогнул. Мысль о том, чтобы провести остаток жизни в каком-то душном офисе, писать отчеты, встречаться с клиентами и притворяться, что он не ненавидит такую жизнь абсолютно и страстно, приводила его в отчаяние. И в животе снова начинало крутить. — Почему бы тебе не поговорить со своими родителями о том, что ты чувствуешь? — предлагал психолог. — Я не могу, — в сотый раз отнекивался Джастин. Он ходил к психологу по крайней мере раз в неделю, рассказывал о своем несчастье. Страхах. Ожиданиях родителей. И… — Ты намереваешься сказать им, что ты гей? — мягко поинтересовался психолог. — Я не смогу! — шептал Джастин. — Они не поймут. — Но ты сказал, что твоя мать уже знает, по-твоему. Может быть именно ей ты мог бы довериться. И тогда она возможно могла бы помочь отцу понять тебя. — Он никогда не поймет! — Джастин почти кричал. — Я же уже говорил! Я не могу сказать ему! Я… просто не могу. Джастин чувствовал себя самым большим трусом в мире. Когда-то он был уверен в том, чего хочет от жизни. Он хотел быть художником. У него был талант, он мечтал учиться в художественной школе и зарабатывать на жизнь тем, что на самом деле любил. Но позже непонятные чувства начали вырываться наружу. Ему нравились мужчины. Это одновременно и пугало, и волновало. Джастин пытался набраться смелости, и сходить Центр геев и лесбиянок на Либерти-авеню. Однажды они с Дафной проходили мимо. Джастин остановился и посмотрел на здание. Может быть, он бы вошел внутрь и взял брошюру. Или побеседовал с кем-то там. С тем, кто понимает его сомнения, кто поймет чувства, которые он испытывал. — Хочешь зайти? — Дафна переминалась с ноги на ногу. Она знала. И Джастин знал, что она знала, но они никогда не говорили об этом. Иногда Джастину казалось, что все в школе знают его сомнительный секрет, что все чувствовали, что Джастин Тейлор — педик. У него было мало друзей-парней, в основном общался с Дафной и ее подружками. Ходил с ними по магазинам, в Арт-клуб, даже ночевал в их домах. Да, все знали. Но никогда не произносили вслух. Пока Джастин не совершил ошибку, поддавшись импульсу в один неудачный день в начале выпускного года в Сент-Джеймс. Он и парень, в которого Джастин был влюблен — Крис — убирались в подсобке и дурачились. Джастин подрочил Крису, и тому, вроде как, понравилось. Это стало поворотным моментом. Может быть, они могли бы стать друзьями, как думал Джастин. Не бойфрендами, конечно — у Криса была девушка, он был натуралом и лучшим футболистом школы. Но Крис мог быть не против, чтобы Джастин время от времени появлялся рядом. Может быть, позволил бы Джастину заняться с ним сексом. Ничего особенного, просто иногда дрочить ему. Большего Джастин не хотел. Но после подсобки, Крис стал открыто нападать на Джастина. Он и его приятели преследовали его в школе: толкали, ставили подножки, сталкивали с лестницы и писали «педик» на шкафчике. Джастин боялся жаловаться, опасаясь, что директор Академии позвонит родителям и скажет, что их единственный сын — педик. В итоге Джастин ушел в себя. Покинул Арт-клуб и сосредоточился на учебе, чтобы получить высокие балы на экзаменах. Только в своей комнате, оставшись наедине с собой, он думал о красивых парнях. О прикосновениях. Поцелуях. Объятиях. О занятиях любовью. Это были всего лишь фантазии, но они были безопасными. Крису и его приятелям со временем надоело приставать к нему, и его оставили в покое. И в конце концов Джастин отказался от своей мечты стать художником. Вместо этого он поступил в колледж, выбранный отцом, изучать предмет, выбранный отцом и жить жизнью, которую тоже выбрал отец, полностью уверенный, что Джастин хотел именно этого. Другими словами, вся его жизнь — большая, жирная, гребаная ложь. Джастину Тейлору исполнилось двадцать два, но чувствовал он себя двенадцатилетним.