Крепкая рука, острое лезвие

      Стройная женская фигура в чёрном идёт по полуосвещённому коридору. Каменные, обтёсанные стены пещеры находятся в причудливом сочетании с изящной орнаментальной деревянной отделкой и бумажными перегородками: когда-то ассасины-монахи, бежавшие с юго-востока, привезли свои архитектурные традиции в эти северные горы, пряча свой монастырь от глаз других. Природные своды на удивление гармонично сочетаются с ремесленным мастерством.       Высокая незнакомка доходит до самого освещённого места — конца коридора, где уже открытая кем-то дверь ведёт на один из множества балконов. Она уверенно выходит на него, не боясь потревожить уже находящегося там члена ордена. Солнечный свет падает на её оливковую кожу, а взору жёлтых глаз открывается вид на туманные горы: пики их вершин засыпаны снегом, на склонах растут вечнозелёные хвойные растения, стволы которых изогнуты тяжёлыми условиями местности.       — Доброе утро, Шау, — темноволосая эльфийка опускается рядом с молодым мужчиной. Полы её чёрной шёлковой монашеской рясы, словно вода, растекаются по гладкому деревянному полу балкона.       Монах медленно поворачивает голову на своё имя, бросая безразличный взгляд зелёных глаз через плечо. Его бледная кожа кажется практически белой из-за холодного дневного освещения. По фарфоровой на вид плоти тёмными полосами-трещинами расходятся паутины шрамов, самые явные из которых расчерчивают лицо наискось, уродуя явно некогда прекрасные черты лица: острые, правильные, будто рукотворные. Брюнет кажется похожим на разбитую и склеенную множество раз куклу.       — Доброе утро, мастер Чи, — человек, одетый в чёрную хлопковую одежду, продолжает своё утреннее занятие — написание отчёта о прошлой миссии. Шау вернулся сегодня ночью, поэтому решил нелюбимую письменную рутину оставить на утро.       — Разве ты не должен был сдать отчёт о своей работе ещё по прибытию? — женщина длинными пальцами вытаскивает курительную трубку из-за тканевого пояса, — Твой мастер был бы недоволен, — следом она достаёт небольшую коробочку, откуда при открытии чувствуется ореховый запах табака, заправляет трубку и, щелчком пальцев, прижигает, вызывая тление. Синий дым тонкой струйкой начинает подниматься к каменному навесу.       — Был бы, если бы не был мёртв, — Шау самодовольно приподнимает уголки губ. Он выпотрошил этого садиста своими собственными руками год назад.       — Справедливо.       — Ты меня искала?       — Да, — женщина выдыхает густые клубы дыма, смешанного с паром, — В этом месяце не хватает рук…       — Я понял, — брюнет на секунду недовольно хмурится. Его и так хриплый голос сейчас совсем напомнил сухой скрежет наждачки.       — Прости. Так положено, — желтые глаза с сожалением смотрят на собеседника. Шау Кай давно перешагнул через ранг мастера, несмотря на юный для этого возраст: в свои 23 он достиг практически совершенства в боевой технике и превзошёл своего наставника, ещё и устроив показательную казнь. Однако, ввиду того самого возраста, совет монастыря ещё не готов его пускать в свои ряды, утверждая, что Шау не будет хватать опыта и рассудительности для принятия решений.       Поэтому ассасин находится сейчас в неком подвешенном состоянии: он более не клинок своей руки, но и не полноценный хозяин. Грубо говоря, он обменял подчинение одному мастеру, на подчинение всему совету, пока тот не решит его принять к себе.       — Вот всё, что тебе понадобится, — изящная женская рука с хлопком опускает на чайный столик папку с бумагами, — Здесь информация о цели, её распорядок дня, а так же планы на неделю. Советую поторопиться, иначе она вскоре покинет Невервинтер и тебе придется разбираться дальше уже самостоятельно.       Шау Кай мысленно отмечает, что только до самого Невервинтера ему придётся добираться дней шесть, и это если двигаться ещё и ночью. Издевательство. Как долго лежал этот заказ? Неужели не нашлось какого-нибудь клинка на эту работу? Естественно, он не будет это высказывать вслух, дисциплина не позволяет, но внутри все уже начинало медленно закипать. Последние пару месяцев оставили под его глазами тёмные круги, а тело иногда работало только благодаря вбитым до автоматизма действиям.       — Шау, я сегодня говорила с советом, — вдруг нарушает повисшую тишину эльфийка, — Боюсь, ситуация затянется. Они хотят подождать, когда тебе хотя-бы станет 30.       — Хорошо, — брюнет берет папку, а взамен неё кладёт только что законченный отчёт. Конечно ему неприятно это слышать. Ещё целых 7 лет? Шау не для этого с себя семь потов сгонял и перерабатывал многие годы, чтобы глупо терять время. Почему-то для совета не было странным отправлять его в 12 лет на первое убийство, но как только надо кого-то допустить в высшие круги, так сразу появляется куча ограничений.       Впрочем, правила есть правила. Не ему их оспаривать.       Мужчина встаёт с подушки и, не прощаясь, уходит с балкона, закрыв за собой дверь. Чем быстрее он разберется с этим, тем быстрее у него наконец-то появится свободное время. Он уже давно не открывал книги и не ходил на горячие источники.       Как же хочется спать.       Естественно он не успел поймать цель в Невервинтере. Шау даже уверен в том, что те, кто выдали ему это задание, прекрасно это понимали. Из-за этого ассасину пришлось тратить ещё больше времени, чем он планировал: караван с этим чёртовым полуросликом слишком хорошо охранялся, чтобы просто пойти и перерезать ему горло. Конечно, всегда был вариант убить просто всех, но заказчик требовал устранение только одной цели. И, желательно, без свидетелей. В итоге мужчина проследовал за ним вплоть до самого Трибора.       Трибор — шумный торговый городок на севере, находящийся на перекрёстке дорог. Здесь всегда много бродячих торговцев, караванщиков и авантюристов, проезжающих мимо. Во времена военных кампаний армии использовали его как точку сбора, поэтому в городке осело немало семей наёмников. В добавок к удачному местоположению, ландшафт, окружающий город, хорошо подходит для фермерского хозяйства, а близость к эльфийским лесам приносит свои преимущества.       Многие посчитали бы это место идеальным для жизни, предоставляющим, несмотря на небольшие размеры, множество возможностей, однако Шау не любил вообще любое скопление людей, запахов и звуков. Он родился и провёл все своё детство в монастыре, впервые выйдя за его пределы лишь в 12 лет. Но и ознакомившись с жизнью городов, убийца её не понял. Тишина гор, запах масел и трав для медитации, свежий воздух и гармония природы была ему ближе, что уж говорить о странных по его меркам законам и моральным ограничениям.       Ассасин, проходя через толпы шумных торговцев, следовал за заказанным полуросликом. Когда цель остановилась у прилавка, заваленного шкурами, монах зашёл в один из переулков, с которого было удобно и незаметно наблюдать, после чего прислонился к стене. Тени скрывали его от взгляда других, делая его и так не самую примечательную, по сравнению с ряженными наёмниками и приключенцами, фигуру ещё незаметнее.       От скуки Шау достал из кармана монету, скрестил руки и стал подбрасывать серебро в воздух. Звон металла, свист воздуха и методичное движение пальцев успокаивали и снимали раздражение, которое, казалось бы, уже достигло своего предела. Если сегодня ночью он не сможет убить этого мелкого говнюка, то плевать на дополнительную плату — он перережет каждого, кто попытается помешать.       Вдруг монах ощутил что-то у себя в кармане. Рефлексы сработали быстрее, чем он успел их обдумать: его рука в перчатке хватает инородный предмет прежде чем тот исчезает из одежды.       Зеленые глаза округлились в удивление. Пальцы крепко сжимали серую кожу тонкого запястья. Хозяин этой части тела попытался вырваться, но хватка сомкнулась ещё сильнее. Монах с интересом осмотрел вора, попытавшегося обчистить его, что забавно, пустые карманы.       Первое что бросается в глаза — серая кожа с лиловым оттенком, короткий, густой, предположительно белый (Из-за земляной пыли на нём сложно понять точный цвет) волос, а так же почти что горящие светло-серые глаза, смотрящие на него со смесью ненависти и страха. Полудроу, судя по тому, что радужка не красная, а черты лица намного округлее и мягче, чем у эльфов. Это… большая редкость. Дроу редко появляются на поверхности, что уж говорить про ребёнка с человеком. Убийца в любопытстве наклонил голову продолжая рассматривать дальше. Пацану явно не больше 13-ти лет судя по росту и телосложению, а одежда, зашитая, видимо, множество раз, висит на его щуплом теле. Бродяжка? Или просто нищий?       За дальним углом дома монах заметил движение: там, словно копии друг-друга, прятались две девочки, явно сёстры этого мальчишки. Их тёмная кожа сливается с тенью, а серые глаза блестят в полумраке словно у кошек.       Заметив интерес мужчины к ним, полудроу задергался, впиваясь пальцами в запястье взрослого мужчины. Белые волосы на его затылке поднялись дыбом, а зубы скалятся в злобе.       — Не смей их трогать, — почти шипит детский голос.       Шау медленно моргнул, поражаясь наглости.       Сначала ты пытаешься обчистить мои карманы, а теперь благородно защищаешь своих сестёр?       Ассасин возвращает свой взгляд на пойманного воришку. Сейчас тот совсем похож на уличного котёнка: такой же грязный, шипящий и взъерошенный. Не удержавшись, мужчина, дразня, ткнул его в кончик испачканного носа, отчего лицо ребёнка каменеет в недоумении.       На секунду в голове промелькнула мысль украсть его. Люди же подбирают бродячих животных? Но это было бы неправильно. В монастыре могут находиться только прошедшие испытания.       — Не буду, — монах разжимает хватку, и полудроу моментально отбегает на несколько футов. Внимательный взгляд Шау Кая отмечает плавность движений, ловкость пальцев, поправляющих одежду, и то, насколько тих шаг юного вора. Это очень способный мальчишка, раз смог подобрать момент и подкрасться к нему, пускай в конце ошибся, выдав своё присутствие. Однако убийце стоило закругляться: его цель, закончив разговоры, начинает собирать сумки и уходить.       — Вижу, ты нуждаешься в деньгах.       — Да ну? — полудроу нагло фыркает, — И что это выдало это? То, что я копался в твоём кармане или моя костлявая рука?       — Что если я предложу тебе награду, если ты вновь найдёшь меня? — продолжает монах, пропустив сарказм. Мальчик тут же заинтересованно замер, пускай его лицо и выражало сомнение, — Ты сможешь получить работу. Постоянную плату.       — А её хватит на… на четверых? — мальчик бегло бросает взгляд на девочек, всё ещё прячущихся в конце переулка.       — Хватит, — Шау едва заметно поднимает уголки губ, — Но тебе придётся хорошенько по-стараться. Ищи орден Безвольных клинков. Надеюсь, мы когда-нибудь ещё встретимся.       — Пф, да я… — не успевает мальчишка самоуверенно ответить, как мужчина растворяется в тенях, оставив после себя лишь чёрный дым. Светлые глаза испуганно смотрят на место, где только что был незнакомец. Пока он, глупо открыв рот, продолжает разглядывать каменную кладку, к нему подбегают две девочки.       — Дав! Вот он уёбок! Кто это?       — Ч-что он тебе сказал? Дав?       Полудроу ощутил душащий комок в горле. Внезапно к нему пришло осознание того, с насколько опасным человеком он сейчас разговаривал. И насколько милостивым тот оказался по отношению к маленькому воришке.

Два года спустя

      Шау вытирает полотенцем лицо, вылезая из тёплой воды источника. Он ерошит чёрный волос, высушивая от лишней влаги, а потом приглаживает обратно назад. Мужчина набрасывает на себя заранее заготовленную одежду и, пока он завязывает пояс, его взгляд цепляется за отражение в воде. Чёрная ткань в размытом образе светлеет от бликов, приобретая серо-голубой оттенок.       В голове появляется уже давно убранное куда-то в глубину сознания воспоминание о странной встрече на рыночной улице. Интересно, что сейчас с мальчишкой? Решил ли он испытать себя? Погиб ли в процессе?       Убийца понимал, что для ребенка путь к монастырю слишком сложен: обычно сюда приходят уже опытные бойцы и ловкачи, ищущие мудрости у мастеров-долгожителей. Ему же в своё время просто повезло родиться здесь: мать и отец были клинками при монастыре. Мать, правда, умерла во время родов, а отец затем погиб на задании, так что можно сказать, что весь орден — его семья. Суровая и нередко жестокая, но всё-таки единственная семья.       Будет жаль, если такое редкое существо как полудроу погибло. Но, с другой стороны, лучше так, чем оставшуюся жизнь прожить впроголодь и обчищать карманы в надежде на хороший ужин.       Пусть погибнет, пытаясь достичь большего.       Шау Кай вдруг слышит шорох. Отточенные рефлексы моментально выхватывают короткий меч из ножен. Идеально чистое лезвие зеркалом отразило солнечный луч. Мужчина медленным, спокойным шагом идёт в сторону шума, не боясь возможного противника: он уверен, что мало кто может ему противостоять. За последние годы он особенно хорошо это осознал — ни одной проваленной работы, ни одного проигранного поединка после смерти мастера. Жизнь становилась всё скучнее.       Из-за камней появилась хрупкая фигура. Зелёные глаза убийцы округлились от удивления. Кажется, мир решил его повеселить на день рождения.       Перед ним стоит тот самый полудроу: измученный, раненый. Кажется, с того дня он стал выглядеть будто бы ещё хуже. Тоньше, грязнее, взъерошенней. Пятнадцатилетний подросток немного подрос, его волос касается острых, тонких плеч. Серый взгляд уставший, но все ещё сверкает какой-то непоколебимой уверенностью.       Оступившись, парень скатывается по камням вниз и падает на колени перед монахом. Его пальцы, темные от грязи, цепляются мёртвой хваткой в чистую чёрную ткань.       — Нашёл, — слабо выдыхает полудроу на грани потери сознания. На лице Шау, впервые за долгие годы, расползается довольная, пугающая ухмылка. Его лезвие прижимается к коже под серым подбородком, поднимая взгляд упрямых глаз на своё лицо.       Боги, вы прислали самый интересный подарок.       — И что вы предлагаете сделать? Отправить его назад? После того, как он прошёл все испытания и заслужил место в ордене? — Мастер Чи едва сдерживает гнев. Прошло уже три дня с тех пор, как подросток, назвавшийся Давкорисом, пришёл на территорию монастыря, ища Шау. Сейчас о нём заботится знахарь, его откармливают и дают выспаться — бедняга ужасно истощён. Чи ещё отчитала бы и самого Шау за такое безалаберное отношение к подбору возможных кандидатов, но с другой стороны, он же в конце концов оказался прав — парень и правда смог все преодолеть и остаться живым.       Но что бесило её больше всего — это несгибаемое упрямство совета. Жёлтые глаза осматривают заседающих, севших в один вытянутый круг. Большой Зал сейчас освещён дневными лучами, пробивающимися сквозь пожелтевшую бумагу на стенах, отчего они рассеваются, оставляя мягкие тени, создавая атмосферу какой-то акварельной картины. От ароматных палочек, висящих на деревянных подпорках, поднимаются тонкие белые струи дыма, наполняя помещение успокаивающим запахом.       — Чи, ты прекрасно знаешь, что на одного мастера должен приходиться один ученик, — отвечает ей драконорождённый с серебряной чешуёй, — Сейчас у нас всех уже есть ученики. Да, он может остаться, но о нём не кому заботиться.       — Есть. И вы знаете, кому его можно поручить.       — Шау еще слишком молод, мы это…       — Я не предлагаю его принять в совет, — Чи прерывает ящера, — Пускай он получит возможность заботиться о клинке.       — И что же, он будет мастером, который не состоит в совете?       — А чем это отличается от нынешней ситуации? Или быть клинком без мастера лучше? — эльфийка щурится, осматривая остальных членов совета. Мастера задумчиво замолчали, обдумывая своё решение, но Чи была уверена, то ей удалось их убедить — самый старый мастер, шадар-кай, согласно качнул головой. Все бычно следуют за его мнением. Всё-таки, получив свободу, клинки, в большинстве своём, остаются клинками — послушными инструментами, ищущими сильного хозяина.       В это время Шау сидел у кровати полудроу. Тренировки и медитации ему наскучили, а забота о ком-то казалась новым интересным опытом. Мужчина следовал наставлениям знахаря, следя за приёмами пищи и лекарств, а так же менял повязки и наносил мази.       Смущаясь, Давкорис сопротивлялся, шипел и ругался, всячески выказывая своё недовольство и свободолюбие. Это, если честно, раздражало убийцу. Ему больше нравилось, когда подростку становилось плохо, и он, потеряв все силы, послушно выполнял все требования. В такие моменты Кай его хвалил, вспоминая книги по тренировке собак. Как там было? Закрепление правильного поведения?       Скрипнула дверь. Мужчина оглянулся через плечо, чтобы увидеть вошедшего. Мастер Чи бесшумно проходит в комнату, аккуратно закрывая дверь.       — Шау, у меня хорошие новости, — женщина садится на стул знахаря рядом с монахом, — Совет согласился дать тебе ранг мастера.       — Но?       — Но пока что без участия в заседаниях совета.       — Понятно, — Шау прикрывает глаза, понимая, что это лишь очередной ярлык, а не полноценное изменение ситуации. Разве что теперь другие клинки буду звать его не Шау, а мастер Шау, и он сможет выполнять более сложные задания. Но ему на это плевать. Однако… в голову приходит неожиданная догадка, — Это из-за Давкориса?       — Именно, — Чи довольно улыбнулась, — Ты хотел бы…       — Да.       — Боже, я даже ещё не договорила, — эльфийка тяжело вздыхает, взмахивая рукой, — Всего минуту мастер, а уже ведёшь себя так фамильярно. Может дослушаешь меня?       — Зачем? Я хочу обучать Давкориса, — зеленый взгляд безразлично заглянул в желтые глаза, — По крайней мере это какое-то разнообразие.       Женщина поджимает губы. Она знала Шау с рождения: его мать была её клинком и хорошей подругой. Когда он лишился и матери и отца, она полностью взяла на себя роль матери, пускай его мастером и оказался другой. К несчастью, Шау достался не лучший хозяин.       Клинки в ордене, или же ученики, становятся собственностью своего мастера, хозяина. Произнося клятву, клинок отдаёт себя в полное распоряжение, а мастер обещает оберегать, заботиться и учить своё оружие. Другие наставники не имеют права вмешиваться в процесс выращивания убийцы, и только хозяин имеет право передать свой клинок другому учителю. Ученик не имеет права голоса, пока не сможет победить своего мастера или тот не признает его. Только тогда он выходит из-под опеки и сам становится хозяином не только для себя, но и для других.       Большинство учеников и учителей имеют хорошие отношения, варьирующиеся от нейтральных до дружественных. Но иногда мастера пользуются положением, чему способствуют суровые наказания за нарушения законов ордена и дисциплины. Шау, к ужасу многих, подвергался страшным побоям, и никто не имел право вмешаться — иначе сам мог лишиться не только положения, но и жизни. Сколько раз Чи приходилось обрабатывать раны Кая, сколько раз она плакала над потерявшим сознание ребёнком...       Именно в детстве Шау окончательно захлопнулся сам в себе, став на долгие годы послушной, безэмоциональной куклой в руках мастера. И лишь Чи знала, что у него в голове была только одна цель — убить своего мастера и стать свободным. Поэтому он так рьяно тренировался, поэтому он недосыпал, продолжая учиться и учиться. В конечном счёте, два года назад, он добился своего.       Однако эльфийка не могла не задумываться о том, что эти раны оставили шрамы не только на его теле, но и в душе: Шау сильно отличался от других. Палитра его эмоций ограничена, он часто делает странные вещи лишь бы себя развлечь, а убийство и насилие для него так же естественно, как и заварка чая. Ему трудно общаться с другими. У него нет друзей. Напарников.       Может ли идеальный убийца кого-то воспитать? Не совершает ли она ошибку, позволяя ему взять клинок на попечение? Учтёт ли он ошибки своего ненавистного наставника? Не станет ли он наоборот слишком мягким?       Ей хочется верить, что то, чему она пыталась научить мужчину, не пройдёт бесследно. Хочется надеяться, что Шау не оледенел до самого нутра.       Задумчивый взгляд жёлтых глаз наблюдает за тем, как молодой мастер с детским любопытством разглядывает спящего полудроу, будто бы родитель принёс домой долгожданного щенка.       Через пару дней Давкорис окончательно приходит в себя. Парень с некоторым неудовольствием отмечает, что Шау его немного обманул, сказав о награде, ведь пока он выучится на клинка и сможет зарабатывать деньги — пройдут годы. Однако это было лучше, чем ничего. Всё равно полудроу не был в состоянии обеспечить себе другое обучение, да и проживание здесь будет снимать часть бремени с отца: голодных ртов стало на один меньше.       Даву дали время решить, хочет ли он остаться или же готов уйти. Как ему сказали — назад дороги не будет. Только через смерть, ведь во время обучения раскрывается множество секретов ордена.       Парень, в сопровождение Шау, изучал место. Монастырь не просто находился в горах, он был частью природного ландшафта: деревянная архитектура перемешивается с резными камнями и естественными, многоуровневыми сетями пещер.       Внутри находятся жилые помещения, тренировочные комнаты, места питания и черт знает что ещё, ведь, по понятным причинам, монах открывал, дай бог, лишь десятую часть дверей. Остальные, как он сказал, будут рассказывать свои тайны по мере роста доверия со стороны ордена.       Что точно заметил полудроу, так это постоянную прохладу или даже полноценный холод. Однако все жители монастыря носят довольно лёгкую одежду. При этом их кожа — идеально гладкая. В смысле, он ни разу не увидел на ней мурашек. Как ему объяснили, чем лучше он будет тренировать свою внутреннюю энергию, тем меньше он будет ощущать перепады температур, ведь она будет поддерживать тело в здоровом состоянии.       Потратив затем пол дня на наблюдение тренировок, Давкорис пожал плечами и сказал, что готов дать клятву. На самом деле, даже если бы ему не понравилось, он бы все равно её дал — всяко лучше, чем позорно возвращаться домой.       Вечером, когда внутренние комнаты утонули в сумеречной синеве, в большом просторном зале, освещённом лишь оранжевым тусклым светом масляных ламп, полудроу и человек сели друг перед другом.       Давкорис поежился от холода и странной, мрачной атмосферы. Заметив это, Шау Кай снял с себя верхний слой монашеской одежды и набросил на плечи дрожащего подростка. Тот, смущаясь своей слабости, молча нахмурился, игнорируя добрый жест.       — Клятва мастера и ученика проста, — монах вновь опускается на колени, вернувшись на своё место, — Но скрепляется она кровью и требует абсолютного выполнения. Непослушание — сурово наказывается.       — Сурово — это как?       — Кнут, палки, кулаки, — Шау безразлично моргает, его пальцы открывают масло, горький аромат которого бьёт в ноздри неподготовленного юноши, — Всё, что мастер посчитает нужным.       — Мило. Избивать своих подопечных, — фыркает подросток.       — Никто тебя не будет бить, если ты будешь послушным и будешь следовать установленной дисциплине. В нашем деле малейшее непослушание может обернуться более страшными последствиями, чем пятдесят ударов кнутом, — шершавые пальцы, исчерченные шрамами, опускаются в масло, а затем смазывают жутко блеснувшее лезвие клинка, — Даже во время тренировок нередки случаи гибели. Просто потому, что клинок решил показать свой характер, а не довериться хозяину.       — Всё равно звучит как рабство. Совесть не мучает?       Зеленые глаза блеснули в ответ с насмешкой.       — Давкорис, ты спрашиваешь это у члена ордена наёмных убийц. Тебя-то не мучает совесть, что ты готов убивать, лишь бы прокормить сестёр и отца?       Полудроу прикусил язык, понимая, что звучал сейчас крайне глупо.       — Но возвращаясь к твоему вопросу — нет. Не мучает. В некотором роде мы так или иначе кому-то принадлежим. Будучи детьми — родителям, учениками — учителям, жителями — правителям, живыми существами — богам. Свободы нет. Это ложь. По крайней мере в том понимании, под которой её подразумевают многие, — хриплый голос Шау, эхом раздающийся в мраке комнаты, звучит гипнотизирующее, а совместно с горьким запахом, ещё и туманит голову, — Даже если бы не было никаких законов, ты все равно будешь заперт в клетке своих возможностей и общества вокруг тебя. Даже сейчас ты делаешь выбор потому, что есть куча других условий, решающих за тебя, — уголки губ на бледном лице слегка дрогнули, приподнимаясь вверх, — Считай это моим первым уроком тебе.       В комнате наступает такая густая тишина, что появляется ощущение будто бы её можно потрогать. Дав грустно тупит взгляд в пол, теребя гладкий и холодный шёлк одежды, накрывающей его плечи.       — Давкорис, ты готов? — к нему протягивается большая бледная ладонь. Полудроу, сглотнув нервный комок в горле, кладёт в неё свою руку. На удивление, шершавая, шрамированая кожа тёплая на ощупь и слегка жирная от вытертого масла.       Мужчина ждёт ещё пару секунд, проверяя, не струсит ли подросток, но тот, пускай и дрожит от нервов и холода, не убирает ладонь. Шау поднимает клинок и быстро проводит им по серой коже. Полудроу шипит от боли — сам порез не был бы таким болезненным, если бы не внезапный жар из-за масла. За пару секунд убийца проделывает тоже самое со своей другой рукой, а затем крепко обхватывает ей раненую ладонь Дава. Зеленые глаза выжидающе смотрят. Сделав глубокий вдох, парень начинает тихо произносить ранее выученные слова:       — Я, клинок, клянусь быть послушным руке.       — Я, мастер, клянусь заботиться о клинке, ведь без заботы — клинок ломается, — ровным голосом отвечает мужчина. Его пальцы успокаивающе оглаживают костяшки.       — Лезвие моё невинно — пусть рука указывает цель, — Давкорис жмурит слезящиеся глаза, ведь с каждой секундой боль становится невыносимее. Будто бы на нём ставят клеймо раскалённым металлом. Взгляд поднимается вверх, чтобы проверить лицо убийцы. К его разочарованию, мужчина абсолютно спокоен. Может, это масло как-то по-особенному влияет на кровь дроу?       — Клинок пуст — и я, как мастер, клянусь наполнить его знаниями, — На самом деле Шау тоже чувствует палящий жар. Однако он так много пережил разнообразной боли, что это кажется не больнее укуса комара.       — Я-я, клинок, доверяюсь м-мастеру, ведь он знает насколько я заточен, — уже с трудом произносит Давкорис.       — Я, мастер, клянусь давать испытания, под стать остроте. Ведь я знаю, насколько заточен клинок, — как только человек заканчивает фразу, он отпускает руку. Полудроу, хватаясь за запястье, поднимает ладонь вверх, чтобы взглянуть на рану. На удивление, та уже зажила. Видимо таков эффект таинственного горько пахнущего масла.       В голове пробегает мысль, что они сейчас обменялись кровью и запечатали её у друг друга под кожей.       Фу. Ну и гадость.       — Пойдём, провожу до нашей комнаты.       — Чёрт, мне кажется, что я нихрена не запомню, — вздохнул полудроу, когда они сделали очередной поворот по коридору, за которым показалась лестница.       — Поэтому ты пока что будешь ходить следом за мной, — отвечает голос впереди, — И не только ходить. Всё твоё расписание на первых порах будет абсолютно соответствовать моему: мы должны вставать вместе, завтракать, тренироваться, ходить…       — Да-да, Шау, я понял, — полудроу закатывает глаза и тут же врезается в спину мужчины, не заметив, когда тот остановился. Давкорис недовольно потирает нос и хмурится, — Чего?       — Во-первых, с этих пор ты должен обращаться ко мне Мастер Шау, — зеленые глаза взглянули на мальчишку так, что тот ощутил, будто его единовременно проткнула сотня ледяных иголок, — Во-вторых, когда говорю я — ты молчишь и слушаешь. Понял?       — П-понял, — Дав нервно сглотнул, ощутив выжидающий взгляд, — … М-мастер Шау.       — Хороший мальчик, — мужчина погладил его белый волос. Парень гневно зыркнул на своего наставника, который тут же выгнул в недоумении бровь. Этот мужик что, сейчас на полном серьёзе его так похвалил?       Дальнейшую дорогу они провели в тишине. Как оказалось, идти оставалось недолго — в какой-то момент они вышли к длинному коридору, ведущему на балкон. По боковым стенам расположено множество раздвижных дверей. Мастер и ученик доходят до второй двери с краю и проходят внутрь. Дерево мягко зашипело от трения, отодвигаясь в сторону, а затем с таким же тихим звуком закрылась.       Внутри — аскетичная обстановка. Посреди комнаты находится рабочий стол, по периметру расположились шкафы с аккуратным рядами книг. Дав не уверен, но, кажется, Шау тот ещё перфекционист — названия на корешках в одном из шкафов, на который он успел бросить взгляд, расположены по алфавитному порядку. И что-то подсказывает, на других полках будет тоже самое. Посреди потолка находится странный крюк. Снимая обувь, парень обратил внимание на натёртый воском деревянный пол. Пока новоиспечённый ученик засмотрелся на доски, Шау зажёг одну из ламп и прошёл к следующей раздвижной двери: за ней оказывается похожая комната, правда в разы меньше, с уже расстеленными матрасами. На одном из них сложен комплект чёрной, хлопковой одежды.       Давкорис проходит следом и неловко осматривается. По бокам спальной комнаты находится два абсолютно одинаковых комода. Ведомый любопытством, парень открывает верхний ящик, в котором оказываются одинаковые, аккуратно сложенные комплекты одежды. Пока он осматривался, сзади послышалось шуршание. Дав инстинктивно оглянулся и тут же пожалел.       Повернувшись к нему спиной, стоит обнажённый Шау. Освещение, идущее снизу, подчёркивает рельеф мышц бледного тела, который завораживающее перекатывается при каждом движении плеч. По коже расползаются паутины шрамов. Кому-то это показалось бы жутким, но Дав невольно сравнил их с тигриными полосами. Светлые глаза прослеживают линию позвоночника от короткого чёрного волоса вниз, к пояснице, а затем…       Затем полудроу наконец-то понял, что он очень пристально и долго пялится, и такой человек как Шау наверняка это заметил. Серые щёки и острые уши налились тёмно-фиолетовым цветом. Парень быстро отвернулся начиная раздеваться. Неужели тут принято спать без одежды? Не холодно ли?       — Спальная одежда во втором ящике, — успокаивает подростка человек. Хвала богам. Или нет? Нет-нет-нет, лучше об этом даже не думать, — Я подниму тебя в пять. Отправимся на утреннюю пробежку и медитацию.       — Хорошо, мастер Шау.       Переодевшись, они ложатся спать. Шау тушит свет. Проходит, наверное, часа пол, но Дав не может уснуть. Он смотрит в каменный потолок, в его голове роится множество мыслей. Несмотря на довольно скромные условия, у полудроу никогда не было такой хорошей одежды. Пол в их маленьком доме скрипел и был полон царапин, в то время как здесь доски даже не прогнулись под его весом и были настолько гладкими, что он чуть не подскользнулся. Мебель в этих комнатах явно принадлежала руке опытного ремесленника, а книги… столько книг он в жизни не видел — наверное, они стоят безумные деньги. Наставник, похоже, невероятно богат, раз мог себе это позволить.       Давкорис повернулся на бок, чтобы взглянуть на спящего мужчину. Шау даже во сне не менял своего каменного и хмурого выражения лица. Его дыхание настолько тихое, а грудь так слабо вздымается, что он в темноте кажется мертвым телом. Дав привык спать с другими в одной комнате. Более того, он до ухода из дома все ещё делил кровать со своими двумя сестрами. Кто-то скажет что это странно и неправильно, но эти кто-то значит никогда не знали что такое настоящий голод.       Внезапное осознание того, что он ещё нескоро встретится со своей семьёй, ударило его по голове. Несмотря на все сложности, отец, Норлин и Костин — самые близкие для него люди. Трудности сплотили их семью, научили взаимопомощи. Как они сейчас там? Костин наверняка плачет. Норлин точно только матами его и вспоминает. А папа… Мужчина наверняка его искал, но парень надеялся, что тот не сделал никаких глупостей, а думает в первую очередь о дочерях.       Когда они ещё увидятся вновь? Может, спросить завтра Шау выделить время на письмо? Но он не умеет писать. Может…       В горле появился комок, губы, дрожа, поджались, а легкие будто бы с трудом пропускали воздух. По серой щеке потекла горячая слеза. Парень пол ночи пытался сдерживать накатившие лавиной рыдания, ладонями растирая их по лицу, а затем просто отрубился из-за усталости.       Шау внимательно слушал, не понимая, почему его клинку так грустно.