пламя жизни

Шиноби не должны испытывать эмоций. Шиноби не должны чувствовать. Ни боли, ни страха, ни радости, ни любви. Ничего. Работа шиноби — это смерть. Чтобы постигнуть смерть, нужно забыть о жизни. Обо всём том, что делает жизнь жизнью. Забыть о смехе, забыть о слезах, об отвращении и об удовольствии. Некоторым, тем, кто рождается шиноби, а не становится — выпадает иная ноша. Не нужно забывать о том, чего ты никогда и не знал. Если ни любви, ни радости в твоей жизни не было, не трудно от них отказаться. Вот только — когда узнаешь их, уже не сможешь сдержать своих желаний. Неуёмная жажда переполнит стенки сосуда, не закаленного, не окрепшего когда-то в буйных волнах чувств. И он лопнет, не выдержав давления. Как ни крути, исход всегда одинаковый. Те, кто нечаянно вкусит жизни, сходят с ума. Тенген — тоже. Он давно ощутил, как чаша его души дала трещину. Стоило ему лишь вкусить такую малость, как сострадание. Но эта трещина никак не могла уничтожить наконец подвластный ей тонкий фарфор. Пусть Тенген пошел навстречу жизни, он не мог найти её, только лишь имитировать. Ярко сиять вместо того, чтобы прятаться в тенях. Злиться вместо того, чтобы сохранять хладнокровие. Говорить своим женщинам о любви вместо того, чтобы упрекать их. Что бы он ни делал, это было старое доброе актерское искусство шиноби. Сострадание смогло вдохнуть в него жизнь, но этого было так мало. Сострадание — это не горе, сострадание — не любовь. Оно не может свести с ума, а Тенген бы так желал стать безумцем. Чтобы ярко почувствовать бьющееся в груди сердце и захлебнуться им насмерть. Лгать своим женщинам Узуй мог. Они ловили каждый его вздох и верили, что в его глазах — любовь, когда там было лишь сострадание. Сострадание к трём привязанным к нему девушкам, не знающим ничего другого, кроме преданности своему господину. К девушкам, что также не научены жить, а научены лишь отдавать себя. Они и отдавали — Тенген принимал их из сострадания. Лгать себе Узуй не мог. Не получалось — не получалось почувствовать то желанное. Сердце отвечало всегда лишь холодным молчанием, как громко не кричи. Как долго не смотри на красавиц подле себя. Как не ищи в сражениях горя, в чужих глазах — любви. Так было до тех пор, пока Тенген не узнал само пламя жизни по имени Ренгоку Кёджуро. Нет, это случилось не тогда, когда он впервые встретил его. Не тогда, когда этот яркий юноша пришел на собрание столпов объясняться за своего отца. Это случилось многим позже, тогда, когда сердце Тенгена наконец так сладко забилось в ответ на чужую улыбку. Работа охотников за демонами — смерть. Им бы впору забыть о жизни. Их судьба утопла в горе потерь и в морях крови. Но Кёджуро проживал каждое мгновение столь блистательно, что, казалось, смерти вовсе не существовало для него. Каждый выдох его словно буря, и каждый глоток равен океану, а голос звучит подобно колоколу в храме чужеземцев. Кёджуро жил в каждое мгновение, что билось его сердце. И Тенген так отчаянно жаждал этой жизни, что ответ стал блистательно ясен для него довольно скоро. Любовь наконец разрушила сосуд его души, раскрошив на мелкие кусочки фарфор. Вот только почему-то безумие не пришло, вместо этого — Тенген наконец ощутил себя целым. Настоящим. Камадо сказал, что Кёджуро встретил смерть с улыбкой на губах. Так, как ему и подобало, он жил до последнего вздоха, несравненно яркий, превосходящий безучастное, холодное солнце. Подарив Тенгену любовь, он вскоре подарил и горе. Не менее желанное. — Слишком много подарков для одного меня, — шепчет Узуй, ставя чарку на надгробный камень. Так странно и радостно, сладко и горько — любить того, кого больше нет на свете и никогда не будет. Какое это счастье, чувствовать боль и слезы на своих щеках. Продолжая чувствовать в груди тяжесть и жжение собственного сердца.