Однажды в Неваде

Это по-прежнему был его Марко, но теперь он все чаще отдалялся и уходил в себя. Прежде Леон редко видел его таким. Открытый, искренний, смешливый после всего произошедшего он закрылся в себе, стал рассеянным, задумчивым, опустошенным. Не спрашивая разрешения, Леон однажды зашел вслед за ним в квартиру, обнаруживая там куда больший беспорядок, чем раньше. Пакеты, коробки от пиццы, одежда на полу уже не создавали видимость уюта в пустых апартаментах, а кричали о том, что что-то случилось. Закрытый ноутбук на столе, похоже, использовался в последнее время не для работы, а как подставка под чашку. Марко заметил, как Леон потер пальцем давно засохший кружок от кофе на крышке, устало бросил: — Не плати мне. Я никак тебе не помогаю. — Чтоб я больше про деньги ничего не слышал, — огрызнулся Леон, продолжая инспектировать ставшую неуютной квартиру, прежде светлую и просторную. На журнальном столике все еще стоял пакет с деньгами, вырученными от продажи машины. Леон так и не узнал, какая там сумма, вернул, как было, не заглянув. Марко рухнул на диван и закурил, не открыв окна. Пепел он стряхивал в пустую банку от Колы — по просторной гостиной Леон насчитал пять подобных жестянок. Было больно смотреть на него такого. Альфа не понимал, как помочь, что спросить, не задев, что сказать и как утешить. Безмолвно он собрал разбросанные коробки от еды и многочисленные пакеты, выбросил банки и стаканы от напитков, помыл переполненную пепельницу. Это было несвойственно ему; меньше всего Леон любил убираться, но хотелось сделать для безучастного ко всему Марко хоть что-то. Потом открыл окно, впуская в квартиру ветер и далекий шум улицы внизу. Марко смотрел в потолок, откинув голову на спинку дивана. Леон осторожно приблизился, забрал из его пальцев давно истлевшую до фильтра сигарету, потом сел прямо на пол, у ног. Подумав, осторожно спросил: — Тоскуешь по той жизни? Он не хотел прямо говорить «по жизни с братом три года назад», но Янкович догадался. Вздохнул: — Не знаю. В той жизни не было ничего хорошего. — Хочешь уехать куда-нибудь? — предложил Леон, укладывая голову к нему на колено. — Развеяться. Марко потянулся к нему, отлипнув от спинки дивана, запутался пальцами в его волосах. — Никуда не хочу. Альфа сполз на пол, и Леон привлек его к себе. Мягко обнял, позволяя спрятать голову у себя на плече; любые пошлости и приставания сейчас казались неуместными, хотя еще днем ранее альфа мечтал о том, чтобы касаться его как прежде, открыто, требовательно, страстно. — Я всегда готов выслушать тебя, — шепнул Леон ему в волосы. Марко тепло выдохнул ему в шею, но говорить ничего не стал. На людях Янкович держался хорошо. Всегда одевался чисто и опрятно, даже выдавливал редкую улыбку. Оживал. Для Леона все произошедшее осталось ночным кошмаром; он действовал на эмоциях, на инстинктах, не осмысливая происходящее в полной мере. Милош был для него абстрактной фигурой, конкурентом, неприятным типом, о котором обычно говорили полушепотом с выражением брезгливости на лице — для Марко он являлся родным братом, единственным членом семьи. Его переживания были понятны, но все равно причиняли Леону боль. Было жалко видеть Марко таким. За низким стеклянным ограждением гулко билась о бетон темная океаническая вода; мерно покачивалась белая яхта, и свет с палубы причудливыми бликами ложился на рябь волн. В небольшом ресторане было мало посетителей; приглушенно играла классическая музыка, столики были расставлены далеко друг от друга. Они впервые были в Сан-Диего вдвоем, вернее, вчетвером, с Джеком и его возлюбленным. Леон чувствовал, как Марко была нужна эта поездка, а потому отмел вариант с надоевшим Вегасом, где над ними нависало бы незримое присутствие семьи Ришаров, и предложил этот город, ютившийся в самом уголке Калифорнии рядом с мексиканской границей. Джек выглядел по-настоящему расслабленным. В свободном льняном костюме, с бокалом белого и то ли румянцем, то ли загаром на щеках он казался едва ли не по-детски непосредственным и счастливым. Его возлюбленный, Мэйсон, явно чувствовал себя не в своей тарелке. Высокий, угрюмый мальчишка с коротко стриженными волосами, похоже, привык к куда более простой жизни, чем та, которая выпала сыну мэра; еще и Леон не сводил с него тяжелого изучающего взгляда, оценивая, насколько новоявленный ухажер подходит Джеку. — Говоришь, играешь в баскет в университетской команде? — дружелюбно обратился Леон, стараясь разговорить парня. Джек смотрел на своего альфу во все глаза, как смотрят на любимого актера на экране, даже замерла вилка, занесенная над неглубокой тарелкой с ризотто. Неужели он вел себя так же, когда видел Марко? — Ага, недавно мы играли с Рино, разорвали их на кусочки, — отозвался альфа, зыркнув из-под густых бровей. — Он забросил три мяча подряд буквально за минуту! — восторженно вставил Джек. Юный альфа смущенно заулыбался. Леону нравился этот парень, простой, честный, далекий от хитростей и сплетен, которыми от скуки развлекала себя золотая молодежь. Но мэр Сандерс не пустит его на порог, это было ясно, как день. Тем не менее, эта тайна не была такой разрушительной, как та, которую приходилось хранить Леону. Пока Джек и Мэйсон скрывали свои отношения от родителей омеги, Леон пытался обмануть саму природу, выбрав альфу. — Мы очень хотим посмотреть игру Лейкерс летом, — сказал Джек. Марко молча подлил ему и себе вина, не дожидаясь официанта, а потом снова перевел взгляд вдаль, за яхту, где размытая линия горизонта соединяла черный океан со светящимися точками кораблей и темно-синее звездное небо. — Конечно, — согласился Леон, понимая, что подразумевал Джек. Его нужно прикрыть, съездить с ним, как будто они проводят время вместе, как и положено омеге и альфе, брак которых давно спланирован. Пискнул лежащий на столе телефон; Джек глянул на экран и улыбка мигом сошла с его губ. Леон отобрал у него телефон, посмотрел сам — с неизвестного номера пришли проклятия и пожелания смерти. Пролистал ниже, обнаруживая там десятки подобных сообщений, суть которых сводилась к тому, что Сандерсы чуть ли не главные виновники всемирной экологической катастрофы. Недолго думая, альфа стер сообщение и отправил номер в блок. — Не обращай внимания на этих чокнутых. Я принесу тебе новую симку в понедельник, — хмуро сказал он, возвращая мобильный. Потом обратился к Марко: — Пойдем покурим? Было понятно, что это лишь предлог: Леон хотел оставить влюбленных наедине, чувствовал, как это важно для Джека. Марко тоже догадался, отодвинул тарелку с недоеденной пастой, поднялся — прежде он никогда не оставлял еды, да и отличался хорошим аппетитом, но сегодня весь вечер ковырял одно блюдо. Они вышли из ресторана и обогнули здание, прячась на парковке от шумной дороги, по которой мимо проносились машины. Небольшой кусок асфальта прилегал к стене ресторана, бетонной, пустой и лишенной окон. Ограждения не было: площадка заканчивалась низкими блоками, чтобы машины не скатились в океан. Марко сел на бетонный блок и вытянул ноги. Темная волна тяжело ударилась где-то внизу, осыпая его белые кроссовки брызгами. Леон опустился рядом, молча протянул мятую пачку, предлагая сигарету. Шум океана и курение успокоили бы любого, но только не Марко. Он нервничал, быстро подносил сигарету к губам и избегал смотреть на Леона, предпочитая ему чернеющий до самого горизонта океанический простор. Было хорошо просто сидеть рядом с ним, но вместе с тем некомфортно от непонимания, что тревожило альфу. Докурив, Леон осторожно положил руку ему на колено. Мягким, привычным жестом скользнул вверх, не коснулся паха, но сжал бедро. Марко, прежде позволявший такие прикосновения, теперь дернулся, вскочил и злым резким жестом швырнул сигарету в воду. — Да что с тобой? — не выдержав, спросил Леон, тоже поднявшись. — Что со мной?! — выпалил Марко, сорвавшись. — Да откуда я знаю, что со мной! Я ничего не понимаю! Я ненавижу то, как я реагирую на твои прикосновения, ненавижу себя! Леон отлично понимал, о чем говорил друг: он сам уже давно прошел эти стадии принятия, и все еще иногда надолго погружался в мрачные мысли, пытаясь переварить то, что чувствовал. Марко психовал, и это было естественно. Альфа шагнул к нему, намереваясь что-то сказать, успокоить, но Марко оттолкнул его, едва не столкнув с края набережной в воду. — Я ненавижу, ненавижу себя и все вокруг! — закричал он. — Я не понимаю, что со мной! Светлые глаза зло блестели в темноте, влажный ночной ветер трепал волосы и свободную белую футболку, а слова тонули в шуме волн, не долетая до веранды ресторана неподалеку. — Марко, послушай, — начал Леон, подняв руки в примирительном жесте. Он должен был успокоить альфу прежде, чем случилось бы что-то плохое. Но Марко не дал ему договорить. Резко рванулся вперед, схватил за грудки, сминая шелковистую ткань черной рубашки, дернул на себя, яростно выдохнул в самые губы: — Я ненавижу себя за то, что хочу тебя. За то, что у меня встает, когда ты трогаешь меня. Да даже когда ты иногда смотришь на меня так, по-особенному, я возбуждаюсь. Ненавижу! Он отпустил оторопевшего Леона и нервно заходил по площадке вдоль ряда машин. Слова застряли в горле. Он был абсолютно растерян и раздражен одновременно. Марко остановился. Его губы были плотно сомкнуты, все тело напряжено, сжаты кулаки. — Успокоился? — хмуро спросил Леон. Ни капли он не успокоился, это было видно издалека. Леон резко дернул альфу к себе за локоть, развернул, грубо толкнул к стене, утыкая лицом в холодный бетон. Навалился сзади, подавляя сопротивление; Марко пытался бороться, но быстро сдался, только яростно сопел, прижавшись щекой к холодной серой поверхности стены. — Я люблю тебя, слышишь? — прорычал Леон ему в ухо, касаясь губами кожи. Марко молчал, лишь зло косился на него. Из разомкнутых губ вырывалось прерывистое дыхание. Леон требовательно прошелся рукой по его бедру, потерся пахом о задницу, вдохнул запах его волос, поцеловал чувствительную кожу за ухом, потом ниже, шею, не в силах перестать касаться его. Марко дернулся, и Леон укусил, несильно прихватывая кожу зубами. Потом поцеловал изгиб плеча, оттягивая ворот футболки. — Омег кусают не так, — сквозь зубы процедил Янкович. Леон не знал, как кусают омег. Ему никогда прежде не хотелось этого сделать: ни к одному из своих партнеров противоположного пола он ни разу не испытал такой животной страсти, такого яростного обожания, как к этому альфе. — Ты не омега, — возразил он и, оттянув ворот еще сильнее, укусил туда, где плечо соединялось с шеей, в зажатую от напряжения мышцу. Марко взвыл от боли, забился, сдавленно матерясь. Леон облизал место укуса, невесомо коснулся губами, в попытке извиниться, потом отпустил. Альфа рывком развернулся к нему лицом, взбешенный, раскрасневшийся от выпитого за ужином алкоголя и эмоций, сам обнял его за шею, первым потянулся за поцелуем. Леон жадно ответил, изголодавшийся по этим прикосновениям, снова прижался, раздвигая его ноги коленом. Марко был возбужден гораздо больше, чем он сам. Они прежде никогда не целовались так, влажно, по-животному, торопясь, прикусывая друг другу губы и сталкиваясь зубами. Это было абсолютным безумием, но вместе с тем, Леон понимал, что ни за что не отказался бы от этого удовольствия, даже если бы за спиной стоял его дядя собственной персоной. — Надо остановиться, — прошептал он скорее самому себе, чем абсолютно невменяемому Марко, судорожно переводя дыхание. — Мы на улице. Но не смог, прижался губами к его скуле. Марко был горячий, даже болезненно горячий, одурительно пах и сам льнул к нему. — Надо, — согласился альфа машинально и запрокинув голову и подставляя шею под очередной поцелуй. — Все, — отрезал Леон, отстраняясь. Марко подался за ним, уронил голову ему на плечо и доверчиво прижался. Леон боролся с собой, умом понимая, что если угомонить Марко не получается, то хотя бы он сам должен взять ответственность и держать себя в руках. Вряд ли случайный посетитель ресторана, который мог вот-вот выйти сюда к своей машине, принял бы одного из них за омегу. Джек, наверное, все понял по припухшим от поцелуев губам и по абсолютно растерянному лицу Марко. Скомканно попрощались у дверей в комнаты в длинном коридоре отеля; Леон до последнего играл спектакль, что приехал сюда с Джеком, своим будущим женихом, на случай, если здесь, в Сан-Диего, им попадется чей-то любопытный нос. А сам никак не мог дождаться, чтобы оказаться с Марко наедине. — Я опять перебрал, наверное, — сообщил Марко, стоило им запереться в темном гостиничном номере. Леон не хотел включать свет; было неважно, какая здесь кровать, куда выходит балкон и хватит ли в ванной полотенец. Все на свете было неважным, кроме Янковича в его руках. Он притянул альфу к себе, вовлекая в жаркий поцелуй, и с ходу забрался руками под футболку, наконец касаясь желанного тела. Марко застонал ему в губы, с удовольствием откликаясь на эту ласку: он был настолько измотан своими эмоциями и возбуждением, что, казалось, был готов позволить делать с собой все, что угодно. — Неважно, — шепнул Леон в ответ. На его губах и правда был горьковатый вкус вина и сигарет. От коротких волос, завившихся от влажного бриза, и кожи особенно сильно пахло морским ветром, летом и пляжем. Марко смущался, как и прежде, и это только больше раззадоривало. Леон стягивал с него одежду, давно не стесняясь своей наготы, стремился дотронуться везде, давал привыкнуть к своим руками. Марко выгнулся и застонал, когда почувствовал, как сухие горячие губы коснулись внутренней стороны бедра. Потянул Леона за волосы наверх, обнимая ногами за бедра. Леон все равно замер в нерешительности, нависнув над ним во вполне однозначной позе. Член толкнулся между ягодиц, было почти невозможно сдерживать инстинкт, хотелось взять его здесь и сейчас, особенно, когда Марко сам настолько сильно горел желанием. Леон отвел с его лба упавшие пряди волос, засмотрелся на его лицо, освещенное лишь неярким светом уличных фонарей, падавшим из окна. Красивый. — Давай же, — потребовал Марко и отвел взгляд, смущенный таким пристальным вниманием. Леон поцеловал его в уголок губ и не стал повторять, что остановится, если Марко скажет «нет» — он произносил это слишком много раз. Но альфа и не сопротивлялся. Обнял Леона за шею, царапнул короткими ногтями по спине, не сдержал приглушенного стона. В нем было горячо и узко, не как в омегах, но точно так, как мечтал Леон. Это был его Марко под ним, единственный человек на земле, к которому он испытывал такие сильные, возможно, даже нездоровые и отчасти болезненные чувства. Когда все закончилось, не осталось сил даже на душ. Леон повалился на кровать рядом и отбросил одеяло — в номере было невыносимо душно. Марко зашуршал простыней, потом салфетками, встал, прошелся по комнате и отодвинул створку балконной двери, впуская соленый морской бриз. За окном стояла темная ночь, где-то вдалеке вскрикнула потревоженная чайка. Из-под полуприкрытых век Леон жадно разглядывал его тело. Тени причудливо ложились на бледную кожу, обрисовывая крепкие мышцы; Марко был хорош собой, неудивительно, что омеги едва ли не бились за место в его постели. Обернувшись к Леону и заметив, что тот не спит, Марко прикрыл пах рукой. Леон демонстративно закрыл глаза и похлопал ладонью рядом с собой: — Иди сюда. Я не подсматриваю. Матрас прогнулся под весом чужого тела. Марко лег ближе, чем он ожидал, вернее, прямо на него: устроил голову у него на плече и обнял поперек груди. Подумав, еще и закинул ногу на его ноги. — Не тяжело? Альфа был достаточно тяжелым и очень горячим, но Леон в полусне промычал что-то отрицательное. Хорошо было засыпать с ним так. Когда теплое дыхание Марко на его коже стало ровным, на прикроватной тумбе коротко загудел телефон. Леон встрепенулся, стряхивая вязкий приятный сон, и потянулся к нему наугад — загорелся экран, но на нем не было сообщений. — Это твой, — шепнул он просыпающемуся Марко. — Мм? Да пошли они нахрен, ночь, — проворчал тот, удобнее устраиваясь у альфы на плече. — Прочитай, что там. Леон дотянулся до его телефона, заодно нечаянно обрушив что-то на пол, вероятно, портмоне. — На, — протянул ему. — Читай, какие у меня от тебя секреты, — отозвался Марко, даже не открыв глаз. Даже в острых порывах ревности Леон никогда не вторгался в его личное пространство: не подглядывал в телефон, не следил, не требовал ничего, хотя, бывало, очень хотелось выдернуть его из туалета бара, когда он запирался с каким-нибудь смазливым омегой. Щурясь от яркого света экрана, альфа отрывисто прочел, с трудом вникая в смысл предложений спросонья: — «Как спится? Сегодня такая красивая ночь, жаль проводить ее в одиночестве. По счастливой случайности я сегодня в Санрайз-Сити.» В половине простых английских слов содержались ошибки и лишние буквы. Отправитель был подписан эмоджи «лягушка». Марко сел и отобрал у него телефон, скривился, читая сообщения повторно. — Арни Ришар, — выдохнул он. — Ему что, нечем заняться? — А почему он подписан… — Леон запнулся на полуслове, осознавая. Глупый стереотип; французы, может, и ели лягушек, но Арни явно глотал по утрам змей живьем. — Ах. Марко погасил экран, оставив сообщения Арни без ответа. Леон подтянул одеяло, чувствуя, как по коже побежали мурашки — ветер с улицы быстро охладил комнату и разгоряченные тела. — Ложись. Но Марко задумчиво смотрел в темноту. — Мне не нравится, что он ошивается у нас в городе. Думаю, это он слил телефон Джека зеленым, чтобы они терроризировали его. А нападение на тебя было делом рук его папаши. Они оба не понимают, как ведут дела нормальные люди в Америке. Леон был согласен. Ришары играли на несколько фронтов, мечась между Сандерсами и Янковичем, боясь открыто примкнуть к кому-то одному, но при этом портя отношения с мэром. Ришар явно переоценивал свое влияние в этом штате. — Они утопят сами себя. Надеюсь, скоро, — ответил Леон и потянул Марко к себе. — Иди ко мне. Сегодня все равно ничего не решится. Нехотя Марко вновь устроился у него на груди, пребывая в своих мрачных мыслях. Леон гладил его по волосам, пока альфа не заснул. Во второй раз его разбудил холод. На улице еще было темно, Марко спал рядом, вытянувшись на спине и раскинув руки. Леон поднялся, прошелся по комнате, вслушиваясь в близкий шум волн, затворил створку балконной двери, глянул на лежащего в постели альфу. Губы того дрогнули, он беспокойно заворочался, будто его тревожил дурной сон. — Марко? — тихо позвал Леон, возвращаясь обратно в постель. Стер с его лба испарину, бережно коснулся губами. Альфа вздрогнул и ошалело распахнул глаза, приходя в себя. Испугавшись чего-то, вцепился Леону в плечо, а потом, когда в глазах мелькнуло смутное узнавание, откинулся обратно на подушку. — Ну, что ты? Это я. — Хрень какая-то. Померещится же. — Потому что ты нервничаешь, — Леон погладил его по плечу и улегся рядом. Видимо, этой ночью им было не суждено выспаться. Марко перевернулся на бок, чтобы видеть его, вполголоса, еще запинаясь спросонья, сообщил: — Мне снился проклятый Арни. С лягушачьей головой. А потом пришел мой брат и они начали… ну ты понял. Леон скривился от омерзения. Ему сны снились крайне редко, он помнил пару кошмаров из детства, но сейчас, если и видел что-то, то забывал, проснувшись. — Мне часто что-то снится, — продолжил Марко, не дождавшись ответа. Выражение лица Леона было куда красноречивее слов. — Ты, например, но это приятные сны. И Милош. С ним… по-разному. — Почему он так относится к тебе? Я не понимаю, — спросил альфа. Этот вопрос давно крутился у него в голове. Он искренне не понимал, как можно обижать брата; у самого Леона не было никого, кроме дяди, но ему было странно от мысли, что он мог бы поднять руку на кого-то, кто был бы ему родным. Особенно, если это был Марко — добрый, бесхитростный, отчасти наивный человек. Янкович вздохнул, раздумывая над ответом. — Не знаю. Брат всегда так относился ко мне. Я был меньше, слабее, глупее, другой, совсем не такой, как Милош. Он пытался учить меня жизни, как он говорил, но ничего не получалось. Когда я был ребенком, то плакал даже от обидных слов, не то, что от удара — его бесило это, а я просто не мог сдержаться, не получалось. Ему стыдно, что я жалкий. Обуза. — Марко… Леон хотел остановить его, поняв, насколько болезненна эта тема, но альфа перевел дыхание и продолжил: — Он просто такой человек, злой. Он не умеет жалеть, не понимает, как это. Я не могу винить его… Он ведь родился таким. Сон как рукой сняло. Внутри него закипала ненависть — Леон и не думал, что может испытывать к кому-либо, даже не зная его близко, настолько страшные чувства. — Это не оправдание, — возразил Леон. — Он осознанно издевался над тобой, потому что ему это нравилось. Ублюдок. Марко вздохнул. Перевел тему: — А что с твоей семьей? Поначалу я думал, что Бесмир твой родной отец. — Родители разбились в автокатастрофе, когда мне было три года. Они оставили меня на дядю, а сами отправились в путешествие по Америке, — ответил он нехотя. В мыслях было только то, как он хотел бы уничтожить старшего Янковича. — Ты злишься? — Поначалу я не понимал, почему у всех большая семья, а у меня только дядя, расстраивался. Потом я пришел к вере и понял, что так решил Всевышний, а значит, так должно быть. — Тогда и мой брат такой, каким должен быть. И такой должна быть моя жизнь. — Это другое! Неужели ты не понимаешь! — возмутился Леон, приподнявшись на локте. Марко сонно моргал глазами. — Ему плевать на тебя! Если бы я решил убить тебя тогда, он бы даже не заступился, а ты продолжаешь любить его! Злой до предела, Леон перевернулся на другой бок, глядя в темноту комнаты. Сквозь зубы процедил, осознавая, что до утра не сомкнет глаз: — Давай спать. Марко промолчал. Прошуршал одеялом, через пару минут пододвинулся ближе, ткнулся носом альфе чуть ниже плеча, в лопатку. Леон скомкал пальцами простыню, но не повернулся, пока Марко не уснул.