Пересекая грань

            Черновод скулит, выгибаясь под совсем неестественным углом. Позвонки громко перещёлкивают, пока плавники схлопываются и резко раскрываются, обнажая рисунок из золотисто-черных точек. Руки дёргаются отчаянно, но зачарованные верёвки не пускают, не позволяют сорваться и прекратить эту пытку. Ему так хорошо, но слишком мало, недостаточно, словно не хватает одной мелкой детали, чтобы всё это прекратилось. Он уже не помнит, как долго всё это продолжается. Он потерялся во времени, чувствуя лишь резкое и беспощадное удовольствие, такое мучительное в своей нежности и безопасности. Ему нужна грубость. Ему нужно больше, чем хватка на бёдрах и рывки в горло или задницу. Ему нужны укусы и царапины, чтобы нежная чешуя прикрыла раны. Ему нужна хватка зубов на шее, чтобы алым окрасилась простыня. Ему могут это дать, но каждый раз дразнят, лишь еле-еле сжимая зубами белую, почти прозрачную кожу. Ему уже больно от того, как долго он не может кончить. Постель уже промокла под ним насквозь из-за смазки. Отростки извиваются на животе, оплетают любую протянутую к ним руку. Он так хочет кончить. Он уже не чувствует себя здесь. Он надломлен и жаждет конца.       Тело трясется, и с губ срывается всхлип, когда Се Лянь сжимает один из класперов, почти что выдаивая порцию смазки, противоречиво нежно проводя влажной рукой по груди, ногтями давя на рёбра. Контраст на фоне резких толчков, сопровождающихся хлюпаньем и чавканьем. В нём так много всего и сразу. Оно чудом не вытекает, лишь смазка крупными каплями, стоит члену выйти из уже растраханного нутра. Там было всё. Его ебут так долго, что мышцы даже толком сжаться не могут. В нём был и узел, и член, и всё вместе. В нём, по ощущению, была кисть. Он не помнит, он уже не понимает, что именно с ним было, а что бред рассеянного разума. Он переполнен. Ему слишком много. Но слишком мало. Ему не хватает этого безумия, чтобы кончить. Он дрожит, когда толчки начинают становиться быстрее, сильнее, целенаправленнее. Его долбят по измученной простате, дразнят вход во влагалище. У Се Ляня ещё не получается всегда попадать внутрь. Но он каждый раз притирается так сильно, так близко и так недостаточно, что сил хватает только взвыть. Ему даже не дают свести ноги на его талии, разводят каждый раз, награждая сильным шлепком по бедру. Больно, но недостаточно, лишь ещё сильнее возбуждает и так перевозбужденное тело. Хочется лишь умолять, но его не слушают, не слышат и лишь продолжают втрахивать во влажную постель. — О, рыбёха, как тебя развело. Я всё ещё здесь. Открывай рот.       Хуа Чэн усмехается, наблюдая за тем, как золотая, словно светящаяся на фоне черной от переполняющих эмоций склеры, радужка медленно перемещается и смотрит на него. Хэ Сюань словно пытается что-то сказать, хотя бы из остатков подобия гордости, но от неё уже не осталось ничего. Её останки — поскуливания и широко раскрытый рот в полном смирении. Он так разбит, что его почти жаль. Но в таком уничтоженном состоянии он так красив, что не хочется прекращать. Хуа Чэн смотрит с жадностью и довольством за тем, как Черновод тянется к подставленному к губам члену, но не может дотянуться и поэтому срывается на жалобный скулёж под непрекращающуюся долбёжку. Стонет дрожаще и звонко. Он слишком редко такой открытый, откровенный.       Всё началось с желания Се Ляня, с его жадности, с его непомерного любопытства. Хуа Чэн согласился без раздумий и заставил согласиться Черновода. Того и заставлять не надо было. Он добровольно сдался в их руки, но явно ожидал не такой развязки, что его будут мучить несколько часов, изводить постоянным ощущением близкого оргазма, не давать кончить и каждый раз дразнить слишком щадящими прикосновениями. Цинсюань обещал прийти попозже, потому что на него всё же выпали какие-то дела, связанные с верующими. Обещал присоединиться, но пока от него ни весточки.       Хуа Чэн глубоко запускает пальцы в растрёпанные, но почему-то удивительно мягкие волосы. Весь пугающий и опасный образ демонической формы идёт вразрез с мягкостью волос и каким-то странным запахом, который точно не напоминает море или что-то близкое, даже не запах крови. Глубже принюхивается, притягивая к себе прядь смоляных волос. Пахнет чем-то свежим, но с откровенной сладостью. Это точно не тот запах, который сам бы выбрал Черновод. И сейчас стало вполне очевидно, кому именно это принадлежит. Ухмылка трогает губы. Такого Хэ Сюаня легко можно развести на откровенную и смущающую правду.       Головка трётся о влажные губы, но обхватить её не дают, лишь дразнят теплом плоти и вкусом смазки. Черновод недовольно шипит, пытаясь обхватить языком горячую плоть, но ему не дают, отодвигая желанное лишь дальше, вызывая разочарование и вместе с тем раздражение. — Ты интересно пахнешь. Признавайся, это Цинсюань тебе намывает волосы в этой форме? — Какая… тебе, блять, разница? Будешь трепаться с хуем перед моим лицом? — О, у меня много времени. Я подожду, — отодвигается ещё дальше и в глазах у Черновода вспыхнула жадность и что-то похожее на страх потерять сейчас самое нужное и желанное. — Да, это Цинсюань, его мыльный корень и масло!       В этом голосе было столько отчаяния, что внутренности скрутило и у Се Ляня, и у Хуа Чэна, который словно поощрительно погладил открытую шею, чтобы в следующий момент сильнее сжать пальцы, даря лёгкое удушение. Недостаточное, неполное, слишком слабое. Стон разочарования звучит слишком громко в недолгой относительной тишине. Но Хэ Сюаню всё равно, он тянется к члену, который у него отобрали. Хуа Чэн смеётся иронично. Эта жадность заразна. Сначала гэгэ, потом эта рыба, а теперь он сам. Он не собирается упускать такую возможность. Поддевает тонкую губу острым черным когтем, надавливая, заставляя шире открыть рот. Головка члена трётся о язык, чтобы потом резко протолкнуться до самого горла, судорожно сжимающегося от такого вторжения. Стон низко гудит в груди, а пальцы сильнее сжимаются на горле. Но этого всё ещё мало. — Расслабь горло. Не хотелось бы его тебе разорвать. Мы же о тебе заботимся, — ирония и язва скользит в последних словах.       Но Хэ Сюаню слишком плохо. Он хочет, пускай ему слишком много, пускай он вряд ли сможет принять всё. Но он обязан попробовать принять всё, поглотить, впитать в себя, задержать внутри. Жадность заставляет судорожно вылизывать гибким языком сам ствол, слизывать с головки предъэякулят, мыча от удовольствия, словно он пробует что-то очень вкусное. Член начинает резко входить в горло, трахая его без намёка на пощаду. А она ему и не нужна. Он стонет от того, что его заткнули со всех сторон, натягивая без сожалений и беспокойств. Ещё бы крепкую хватку на шее, но так, чтобы остались страшные синяки и раны от когтей, но Хуа Чэн лишь давит, создавая для себя большую узость. Он облизывает свои довольно массивные зубы, но не кусает, лишь прикусывал до этого, но так, что даже крови не было. Вот это истинная жестокость.       По лицу бежит смесь смазки и слюны, но Черноводу всё равно. Он сосёт, пытается, по крайней мере, поспевать за движениями члена в собственной глотке, чтобы успеть почувствовать вкус, тепло плоти, выступающие вены и набухающий узел. Опять внутрь. Голод его никогда не будет утолён до конца, но сейчас он притупился так, что не ощущается. В желудке столько спермы, что любому станет плохо. И для него это тоже черта. Но он так жаждет взять всё, что ему дадут, получить больше, чем может. Так полно, чтобы больно, так много, чтобы страшно, так хорошо, чтобы глаза закатывались. Это последний раз, когда сможет принять щедрую порцию семени от этой формы Хуа Чэна. А тот знает, чего он хочет, сильнее давит членом на язык, быстрее толкается бёдрами, заставляет обхватить губами горячий, пульсирующий узел.       Слюны во рту слишком много от жажды, от понимания, что скоро внутренности обожжёт вкус этой спермы. Перед глазами всё плывёт. Он сконцентрирован на ощущении, на ожидании. На том, как плоть раздвигает плотно сжатые стенки горла, как скользит по нёбу, как проходит так близко от острых зубов, как трется о язык, толкаясь в скрученную вокруг неё спираль. Он так хочет, не забирайте у него и это. Просто кончи внутрь. Он готов сжать член горлом, готов выдаивать остатки до последней капли, лишь бы не отобрали и это. Сосёт сбивчиво под толчками Се Ляня, который в какой-то момент начал поглаживать грудь, поддевать уже раскрасневшиеся от потираний и сосаний соски. А потом рука ведёт ниже и этого слишком много. Черновод скулит на члене, резко дёргается в руках, ощущая давление на животе, как его начинают массировать, поглаживать и еле-еле давить. — Хэ Сюань, ты точно сможешь это принять? В тебе так много семени. Вряд ли тебе стоит пытаться. — Да-да, карась, твой впалый живот сейчас таким точно не назовёшь. Из тебя перельется, если кончить внутрь.       Черновод попытался негативно замахать головой, но его резко удержали, заставив вспомнить о том, что у него во рту член, который он может оцарапать. Нет, он может принять, он сможет. Он не хочет терять ни капли, ни глотка, черт, он готов расшибиться в лепёшку, лишь бы у него сейчас не забрали и это. Но его реакция сказала куда красноречивее слов и любых жестов. Се Лянь чуть улыбнулся и резко с нажимом провёл по животу, вместе с тем возобновляя сильные толчки. Хэ Сюань резко взвизгнул, пытаясь отодвинуться от давящей руки, скинуть её. В нём слишком много. Если раньше можно было разглядеть выступающие нижние рёбра и Хуа Чэн шутил, что можно увидеть позвоночник, то теперь кожа натянулась и живот стал откровенным, заметным. И вся сохранённая внутри сперма давила на вход в матку, грозясь вылиться обратно. Он не хочет, он не готов к этому! — Гэгэ, посмотри на него, сейчас развеется прахом от такого давления, а к нам ещё не пришёл Цинсюань. Подождём его, может? — Хорошо, Сань Лан, прости, увлёкся.       Се Лянь убрал руку, вернув её на бедро, сжимая холодную кожу, вдавливая ногти. Черновод стонет еле слышно от смеси облегчения и лёгкой боли, сжимая простынь под спиной связанными руками. Толчки заставляют двигаться по постели, его просто протаскивает по ней. Его толкают горлом на член, который тоже пришёл в движение, то проталкивая между губ набухший горячий узел, то с громким «чпок» отбирали, утягивая за собой густую слюну, которая начала пениться, стекая с уголков рта по лицу, марая щёки и волосы. Весь Хуа Чэн пышил жаром в этой форме. Загрубевшая кожа оставляла ощутимые прикосновения на шее и губах, пока когти оставлял росчерки красных полос. Хвост довольно покачивался из стороны в сторону, отвлекая внимание расфокусированного взгляда, который замечал рыже-черное пятно за спиной.       Длинный язык обвил узел, начав его сжимать пульсирующими движениями, словно в попытке заставить кончить, выдоить горячую сперму. Стимуляция целенаправленная и интенсивная, слюна стекает по коже, впитывается в постель, в волосы, блестит на коже так соблазнительно. Черновод жадно сглатывает смесь жидкостей и вместе с этим сжимается раздражённое горло. — Всегда знал, что у тебя дико стоит, когда ты сосёшь, но видеть насколько далеко это может зайти.       Хуа Чэн смотрит довольно и возбуждённо за тем, как Черновод пытался насадиться глубже, пускай больше некуда, он принял по основание, принял и увеличивающуюся часть, глотая всю смазку. И уже для него этого достаточно, чтобы подойти к черте. Прикусывает губу, утробно рыча, напряжённо сжимая руку на чужой шее, заставляя сжаться всё сильнее на чуть заострённой головке. И Се Лянь видит то, как тело выкручивает, как оргазм готов оборвать струну напряжения. Резко кусаче целует, вылизывая массивные зубы, притягивая за ошейник, поддевая пальцами толстую кожу. Ещё сильнее тот впивается в горло, придушивая, принуждая наклониться, утопая в этом поцелуе, разрываемом на резких толчках в зажатое и распалённое до боли тело. Черновод стонет, пытается с членом во рту, ощущая, как в рот начали агрессивно вбиваться, уже предчувствуя радостные мгновения. Хуа Чэн скулит в рот Се Ляню, последним движением вбивая узел максимально глубоко в горло. Удовольствие резко разливается по телу, проникая в каждый кусочек горячей кожи. Хвост быстро-быстро завилял из стороны в сторону, пока уши жалостливо прижались к голове. Рычание мешается с поскуливанием и подвыванием, пока Се Лянь продолжает держать за и так тугой ошейник. Оргазм бьёт набатом в голове и теле, отзываясь острыми иглами под кожей, словно в плоть впустили заточенные демонические когти. Он кончал слишком часто за последние часы. Спермы выходит совсем немного, нет такого безумного потока как в первый раз. Но Черноводу достаточно.       Он издал какой-то смазанный звук, напоминающий смесь восторга и разочарования, ощущая, как в горло потекло горячее семя, заполняя желудок, пока язык продолжает массировать узел, чтобы получить больше, чтобы привкус остался хотя бы на эти жалкие минут пять или десять, пока сцепка не сойдёт. Хуа Чэн продолжает сжимать волосы, совершая резкие неглубокие толчки, ещё переживая остатки оргазма, наслаждаясь разливающимся острым теплом. Весь он ненадолго оголённый нерв. Ему нельзя сейчас рассыпаться на части окончательно. Се Лянь обещал заняться лишь им одним после всего этого. Если у того ещё будут силы. Но наблюдая за тем, как тот легко приподнимает чужое тело, втрахивая в постель так, что деревянное основание жалобно заскулило, понимает, что сил у того не уменьшилось, жажда не спала, но притупилась. Он начал гнаться за своим оргазмом и это выглядело так горячо. Напряжённые под кожей мышцы истинно древнего бога войны, пот, стекающей по чуть загорелой коже. Распалённый, полный желаний и жажды, сосредоточенный, чтобы получить желаемый конец.       Черновод мычит что-то жалобно, выгибаясь в руках, дрожа мелко и часто. Он так близко, просто ещё чуть-чуть, ещё немного, просто позвольте ему кончить тоже, всё тело горит от близости оргазма, от всего этого давления и раздражения ставшей слишком чувствительной кожи и плоти. Но он может лишь покорно глотать сперму, чувствуя, как класперы вновь сокращаются и заливают и так влажное тело новой порцией смазки, которая теперь может лишь стекать по животу на кровать, а не оставаться во впадине.       Последний толчок особенно глубокий, но всё равно не попадает во влагалище, лишь особенно чувственно проезжается по нему, вызывая еле различимое поскуливание на члене. Ему позволили свести колени, сжав бока, пока Се Лянь со звонким стоном вжался внутрь, сжимая бёдра с такой силой, что расцвели синяки под пальцами, но организм начал быстро регенерировать, и синева сходила на нет. Горячая сперма начала стекать во внутрь и Черновод судорожно вздохнул в попытке принять её, сохранить, как и до этого раза, но он так полон, ему приходится сильно напрячься, живот такой натянутый, словно ещё капля и последствия станут ужасны. Но Черновод скулит, выгибается, вздрагивает, но принимает, поглощает всё, что ему смогли дать, пускай это почти больно. Эта наполненность вызывает у него внутренний восторг, это наконец-то удовлетворяет его жадность, которая его постоянно преследует. Но ему не позволили кончить, Се Лянь лишь сжал бёдра и совсем слабо прикусил напряжённое горло. И это осознание заставляет застонать отчаянно. Ну сколько можно? Его стержень внутри истончился, словно одна мелочь и оборвется, сломается, выпустив что-то изнутри. — Простите, я тут задержался, вы наверняка всё закончили без меня… — торопливый весёлый голос звучит ещё до того, как приходит сам владелец.       Ши Цинсюань заходит в комнату с улыбкой, но замирает на самом выходе, когда видит эту картину. Черновод в демонической форме, заткнутый со всех сторон, ещё и руки за спиной связаны, весь распалённый, влажный, какой-то надломленный, а ещё какой-то слишком целый, так мало чешуи, лишь на боках несколько полос. Дыхание спирает в груди, когда он смотрит на живот. О небеса, что тут без него произошло? Он уже давно обещал прийти, неужели они так и не заканчивали с того момента? — О, Ваше Превосходительство, присоединяйся, он тебя уже заждался, ты только посмотри на него. Эй, рыбёха, смотри, кто пришёл. — Градоначальник Хуа, что вы сделали с Хэ-сюном? — Немного побыли ласковыми партнёрами, — Хуа Чэн усмехнулся, делая приглашающий жест, он видит, как у Повелителя Ветров загорелись глаза.       Тот спешно подошёл ближе, присаживаясь на постель, пока Черновод медленно перевёл взгляд затуманенных глаз на него, вглядываясь несколько секунд, словно не мог узнать, словно нужно было время, чтобы сфокусироваться. И это было правдой. Он сначала чувствует тёплую руку на щеке, которая мягко поглаживает острую скулу и растянутые на члене губы. Аккуратно убирает прядь волос с лица, приглаживая её к остальным. Ши Цинсюань смотрит как будто заворожено, не делает никаких резких движений, лишь гладит лицо и смотрит-смотрит-смотрит. Он впервые видит Хэ Сюаня настолько доведённым, поскуливающим на члене, отчаянно выгибающимся. — Хэ-сюн, я здесь.       Хэ Сюань несколько раз медленно моргает, смахивая пелену дикого возбуждения на несколько секунд, и мгновенно его взгляд становится, наверное, радостным и удивлённым. Он уже не ждал его, уже потерял надежду, ожидая, что его будут мучить ещё несколько часов. Но сейчас перед ним его Ши Цинсюань, так близко, смотрящий на него, лишь на него. Ластится под руку, мыча что-то неразборчивое. Хуа Чэн усмехнулся и принялся медленно вынимать уже постепенно опадающий член, который всё-таки марает лицо остатками спермы, которые ласково вытирают. Весь Черновод тянется к Цинсюаню стараясь приподняться, приблизиться любым способом. — Тише, тише, Хэ-сюн, я никуда не уйду, — в голосе скользит улыбка и нотки возбуждения.       Наклоняется к перепачканному лицу, облизывая влажные губы, чтобы утянуть в тягучий поцелуй, от которого лишь хуже, Черновод пытается сильнее углубить, жадно цепляясь за губы, только чудом своими зубами не оцарапывая нежный язык и кожу. Ему это так нужно. Его начинает потряхивать. Это его Цинсюань, который наконец-то пришёл к нему. Он так долго ждал. Его захлёстывает смесь жадности, восторга и чего-то тягучего в душе. И вместе с этим подскакивает болезненное и острое удовольствие. Это просто поцелуй, но всё покалывает, словно пронзает током. Позвонки перещёлкиваются, а плавники на них раскрываются почти в полную силу.       Се Лянь медленно покидает растраханное тело, наблюдая за тем, как смазка и небольшое количество спермы вытекает из судорожно сжимающегося нутра, которое всё-таки не смогло принять всё-всё до последней капли. Се Лянь смотрит с улыбкой за тем, как Черновод тянется к Ши Цинсюаню, цепляется за него, как за спасательный плот в этом диком марафоне. Но вряд ли при всём своём диком желании Хэ Сюань сможет принять ещё хоть что-то. — Сань Лан, сними эти верёвки, они больше не пригодятся. — Конечно, гэгэ.       Приподнимает Черновода, разрывая когтями зачарованную верёвку. Не самая надёжная к физическому воздействию. Руки сильно затекли, на них отчётливо видны следы от веревки, которая была на одном месте последние часы. Лёгкое шипение, пока пытается разогнуть руки, ощущая тянущую боль, но не смотря на это мгновенно тянется к чужому лицу, заставляя себя вновь целовать. Ши Цинсюань смеётся, что-то говорит про жадность, стягивая с себя ханьфу с бельём, откидывая его в сторону, наплевав на порядок. Брат был бы в ярости от такого отношения к ткани, но это будет потом, что-нибудь придумает после. А пока посасывает губы, позволяет толкаться длинным языком в рот, устраиваясь между разведёнными ногами, поглаживает бока, нежную чешую на них, поддевает крупные чешуйки на бёдрах, поглаживая кожу под ними, такую нежную и мягкую. Хэ Сюань стонет на каждое такое действие, выгибается, дрожа, задыхаясь в поцелуе. Он льнёт под искренне нежные прикосновения, под ненавязчивую ласку, но ему этого слишком много. — Хэ-сюн, ну посмотри на меня. Я так скучал по тебе, а ты по мне?       Отстраняется от губ, целуя плавник, занявший место уха. Улыбается, отстраняясь от Черновода, устраиваясь между бёдер удобнее, поглаживая белую, немного влажную кожу на боках. Берёт чужую руку, мягко целуя ладонь, каждую фалангу, кончики пальцев, тонкую перепонку между пальцами, такую же красивую, как и плавники, с россыпью золотисто-черных точек. Черновод смотрит на него, смотрит в глаза, смотрит и получает взаимный взгляд, пока Ши Цинсюань берёт в рот пару пальцев, облизывая ласково, медленно, сглатывая слюну. На его губах улыбка, нежная, возбуждённая, любящая. И от этого внутренности так резко сжимает, что больно, но разливается теплом в холодном теле. Жалкий всхлип вырывается из горла тихо, но слишком заметно. — Ну скажи, ну Хэ-сюн. Или ты не скучал и мне отойти? — Нет! Да! Скучал! — Хэ-сюн, я так рад это слышать!       Ши Цинсюань улыбнулся довольно и солнечно, целуя ладонь, мягко посасывая влажную, немного солёную кожу. Вторая рука еле ощутимо поглаживала заметный живот, не надавливая, лишь водила кончиками пальцев. Смотрел в глаза, когда проводил по класперу пальцами, почти не сжимал, лишь гладил. Но Черновод резко дёрнулся, выгибаясь с громким хрустом позвонков. Плавники раскрылись полностью, плавниковые шипы сильнее выдвинулись, а на теле начала быстро появляться черная чешуя, заполняя бёдра и руки. Хэ Сюань пронзительно вскрикнул и в следующее мгновение крупные слёзы потекли по щекам. Он хныкал и всхлипывал, дико дёргаясь, содрогаясь, отчаянно сжимая ноги на чужой талии. Он натурально плакал, захлёбываясь этим плачем.       Все смотрели пораженно за тем, как его ломало, как удовольствие разбило его на куски от одного небольшого прикосновения. Даже не насилие, еле ощутимое прикосновение пальцев, а Черновода выворачивало, скручивало. Сперма сильным потоком выплеснулась из класперов, марая даже подбородок своего владельца, активно растекаясь по груди и животу. Они извивались, терлись о кожу, неконтролируемо сами давили на наполненный живот, заставляя всхлипы и подвывания мешаться с поскуливанием. Хэ Сюань не мог успокоиться, он чувствовал, как внутри что-то треснуло и к чертям рассыпалось на куски. Ему было так хорошо, так полно. Он испытывал такое желанное чувство облегчения. Он плакал и не мог остановиться. Ближе сказать, что он рыдал, вцепившись в Цинсюаня отчаянно, когда тот попытался отодвинуться немного назад. Свободной рукой он держал его за плечо, пока ноги отчаянно притягивали ближе к себе, заставляя нависнуть над собой. Ему могло быть стыдно, если бы его не мучали несколько часов. Ему могло быть стыдно, если бы он мог кончить все эти часы. Всё, что он хотел теперь — быть уничтоженным до конца Цинсюанем, чтобы тот не уходил, не покидал его, чтобы был близко-близко-близко. — Трахни меня, наполни, заставь кончить! Я хочу принять всё! Сейчас! — он дрожал, с трудом сдерживая хватку на плече, оставляя на нём красные полосы, смотрел в глаза и задыхался, голос его дрожал, но звучал отчаянно, полный нужды. — Хэ-сюн, может, тебе нужно отдохнуть? — пытается аккуратно начать, но его перебивают. — Пожалуйста.       Хэ Сюань всхлипнул, потираясь о протянутую руку, позволяя вытереть непрекращающиеся слёзы. Позволяя видеть себя такого разбитого, открытого, честного, нуждающегося, сломанного окончательно. И Ши Цинсаюнь поддаётся, видя эту потребность, жажду, эту открытую душу. Он соглашается, целуя соленые из-за слез скулы. Пахнет морем. Член входит очень легко, мышцы даже толком не сжимают его, как это бывало обычно. Растраханный, растянутый, горячий и такой чувствительный. Сейчас нежничать не надо, Ши Цинсюань это очень хорошо понимает, сразу начинает двигаться так, чтобы член входил во влагалище. Всё такое влажное, хлюпающее на сильных толчках. Гладит кожу под чешуйками, целует обнажённую шею, ключицы, мелкую золотистую чешую. Зубы мягко прикусывают кожу, на которой мгновенно расцветают следы, чтобы почти сразу зажить. Но этого достаточно. Хэ Сюань скулил, выгибался, дергался в попытках насадиться глубже, прижаться ближе, с силой притягивает к себе ногами и руками, зарывшись в копну вьющихся волос рукой. Из глаз всё продолжают течь слезы, и всхлипы не затихают. Он сверхчувствительный, доведённый, отчаянно цепляющийся, противясь дискомфорту из-за собственной жадности. Он хочет получить всё, что ему могут дать, он так близок к новому оргазму. Останавливает руку, когда та потянулась к животу, смотря перевозбужденно в чужое лицо с немым вопросом. — Хэ-сюн, ты принял слишком много, моя не поместится. — Я хочу. — Рыба, тогда выпусти часть, ты же можешь. — Иначе я не смогу кончить внутрь, придется на бёдра. Я же знаю, как ты сам хочешь. Ты согласен? — Нет, я не согласен! Хорошо! Хорошо!       Хэ Сюань недовольно утробно зарычал, но послушно убрал руку, выдавая всю свою покорность. Брови заломились немного мученически, когда рука легла на живот, начав медленно массировать натянувшуюся кожу. Член возобновил резкие движения, сильнее раскрывая влагалище, растрахивая и его тоже, подстраивая под резкий и отрывистый темп. И Черновод скулит в тот момент, когда позволяет себе под этим поглаживанием и нежными поцелуями, которые россыпью очутились на лице, с трудом расслабить мышцы, удерживающие сперму внутри. Жадность внутри билась от понимания того, как много он упустит, как много окажется на простыне. Но мысль о том, что вместо этого он сможет принять Цинсюаня, вызывает восторг и колючую волну внутри, отдающуюся словно током. Если выпускать всю сперму, то его бёдра наверняка были бы белыми, украшенными подтеками так, что голой кожи было бы не рассмотреть. Но сейчас ему нужно выпустить немного, да? Он сможет всё проконтролировать. Класперы пульсировали, выплёскивая обилие смазки на живот от этого давления, которые лишь возбуждало, мешаясь с дискомфортом. Всё его удовольствие — резкое, немного болезненное.       Всхлип выходит особенно громким, когда мышцы постепенно расслабляются и первая порция спермы покинула переполненную матку. Он весь резко вздрагивает, выскулив что-то нечленораздельное, определённо ругательное в сторону какой-то «псины». Ши Цинсюань продолжил движения, ощущая, как внутри начала прибавляться влага, как хлюпанье и чавканье стало заметнее громче, отзываясь на каждый толчок. Мутные белёсые дорожки побежали по коже, впитываясь в постель. Хэ Сюань стонет, смаргивая вновь подступившие слёзы. Он не смог мгновенно остановиться, вытекающей спермы всё больше, звуки всё громче, оглушающие его самого. Слишком откровенно. Но ему всё равно. Это слишком хорошо и слишком плохо. Сперма влажно вгоняется обратно членом, чтобы в следующее мгновение потянуться за ним липкими нитями, вытекая из растраханного нутра. Дрожь бьёт перенапряжённое тело. Грань опять так близко, прошло так мало времени. Но Черновод не может успокоиться, он задыхается в слезах и близком ощущение оргазма, в своем болезненно-сладком удовольствии. Восторг и отчаяние.       Ши Цинсюань просто не позволяет вновь сжаться, оставить внутри сперму. Он продолжает трахать дрожащее тело, продолжает целовать и кусать, гладить, сжимать, отвлекать на себя, отвлекать на удовольствие. Он толкается ровно туда, куда нужно. Он смотрит в глаза и говорит, какой Хэ-сюн красивый, какой молодец, что хорошо справляется, что правильно держится, что он такой прекрасный, самый лучший. Шепчет-шепчет-шепчет, чем доводит Хэ Сюаня до сильной, наверное, боли в груди и горячих искр в животе. Ему стало так плохо от этих слов, все внутренности скрутило, и в груди что-то треснуло снова, разбилось во второй раз за сегодня. Всхлип выходит особенно жалобным и жалким, когда Черновод, вцепившись в чужие плечи, всё-таки царапает их в кровь, задушенно простонав. — Вот и всё, Хэ-сюн, теперь внутри у тебя будет только моя сперма, — шёпот в самую шею с особенно глубокими толчками.       Ши Цинсюань продолжает массировать живот и гладить отростки, заставляя выпустить остатки, обостряя и так излишне интенсивное удовольствие. Черновода окончательно выносит. Он срывается на крик, вновь рыдает, теперь особенно сильно. Дрожит, жмётся к телу, скулит на продолжающихся толчках, пока член не заходит так глубоко в мягкую плоть, насколько может, выплескивая горячую сперму, заменяя лишь часть потерь, но этого достаточно. Хэ Сюань сжимает член так плотно, что выскользнуть не получается, требует всё семя до последней капли, пока взвывает от ощущения зубов на шее, которые, наконец-то, кусают, кусают сильно, так, что на месте раны появляется кровь. Он так этого хотел, так ждал. И от этого оргазм лишь длительнее, обострённее. Чешуя появляется на месте укуса медленно, словно нехотя, пока Черновод продолжает дрожать, ощущая, как всё тело скручивает, выжимает. Он кончает так обильно, что вся грудь заляпана спермой, весь вновь впалый живот, часть шеи. Так много и так влажно. Отростки пульсируют и вьются, трутся о чужой живот, размазывая смесь из смазки и спермы. Ши Цинсюань начинает лишь активнее двигать рукой на отростках, выдаивая остатки, делая их близость ещё более влажной и грязной. Всё хлюпает, чавкает, но больше ни капли спермы не покидает нутро.       Хэ Сюань дрожит, обнимая Ши Цинсюаня, который всё сцеловывает слёзы, гладит вдоль плавников на спине, оглаживает шипы и новые места с черной чешуёй. Шепчет что-то о том, что Хэ-сюн молодец, что хорошо справился, что он такой милый и открытый. Успокаивающе поглаживает по лицу свободной рукой, переходя на шею и острое плечо, смотрит в чернеющую склеру с золотой мутной радужкой. — Ты когда-нибудь видел его в таком состоянии, Сань Лан? — вопрос звучит с паузой, пока руки на животе Хуа Чэна сильнее сжимаются. — Нет, гэгэ, впервые вижу такую реакцию. Особенно на нежности. Его обычно разводит от дикости, он на ней орёт в голос, — всё ещё звучит немного удивлённо, выстанывая блаженно и вместе с тем немного разочаровано, когда начинает слезать с колен, выпуская из нутра член, который грел так последние несколько минут, ощущая, как сперма начала течь по бедру. — А у тебя встало на это, гэгэ. — Сань Лану нужен отдых. И мне тоже, — улыбается примирительно, замечая взгляд Хуа Чэна на Черновода. — Хорошо, гэгэ, а теперь надо посмотреть, насколько у этой рыбы всё плохо.       Хуа Чэн начал подползать ближе, пока Ши Цинсюань покидал уставшее тело, аккуратно укладывая Черновода головой себе на грудь, что-то нежно шепча, поглаживая спутавшиеся волосы и спинной плавник, массируя самое основание, перебирая острые концы плавниковых шипов, чешет под чешуйками медленно, чтобы, не дай небеса, не отозвалось болью. У Хэ Сюаня всё ещё дрожат плечи, он еле слышно всхлипывает, всё ещё находясь в некоторой прострации, отчаянно прижимаясь щекой к теплой груди, где под кожей билось горячее сердце. Весь такой уязвимый, открытый, пока в себя не придёт. Он обнимал Цинсюаня так плотно, как мог, закинув на него ногу, отчаянно желая быть ближе. И ему бы никогда в этом не отказали. Хуа Чэн обнимает сзади, прижимаясь горячей грудью к холодной спине. Хвост лёг на ноги, прикрыв их почти полностью своим рыже-черным мехом, пригревая, позволяя прочувствовать тепло этой промёрзшей форме. Хуа Чэн отстраняется лишь для того, чтобы в очередной раз пошутить про то, что когти Черноводу надо подстричь, зализав раны на плечах Ши Цинсюаня, который, кажется, и думать о них забыл из-за состояния Хэ Сюаня. — Ты там ещё раз не сдох, лосось? Больше не фаршированный, — усмехается, прикусывая шею, чтобы сразу зализать начавшую кровить рану, залечивая её. — Захлопнись нахуй, пока я тебе глаза не выцарапал, — голос дрожал и срывался, из-за чего весь эффект спадал на «нет». — Дотянись сначала, штормит тебя хуже, чем твоих обглодышей от вида свежего мяса.       Черновод больше не отвечал, сильнее уткнувшись в грудь Цинсюаня, медленно успокаиваясь, впадая в полудрёмное состояние. Уж слишком насыщенным был день. Хуа Чэн недовольно прижимает уши на это игнорирование, но он сам знает, что такое марафон с Се Лянем, осуждать Хэ Сюаня сложно. Лишь получше прикрывает длинным хвостом его и Повелителя Ветров, наблюдая за тем, как Се Лянь лёг рядом с ним, начав о чем-то тихо переговариваться. Усмешка трогает губы. Видимо, пора и ему отдохнуть, Се Лянь сам потом к нему придёт, как наговорится. Удивительно осторожно поглаживает живот Черновода. И тот во сне чувствует, как дискомфорт медленно сходит на "нет", разливаясь ненавязчивым теплом.