откровенность.net

Рома отвечает взаимностью, когда Макс почти перестаёт верить в падение этой ледяной крепости. Вечером, после совместной пробежки, перехватывает за запястье и, немного сжав, просит задержаться: «Надо это… серьёзно поговорить, во». Макс оборачивается, бросает на его раскрасневшееся лицо мимолётный взгляд и стирает тыльной стороной ладони выступивший пот. Торопливо кивает, давая понять, что готов внимательно слушать. Ромка рядом с ним смущённый, в объёмной желтой футболке, делающей его похожим на цыплёнка, и чёрных спортивных шортах, колышущихся на ветру. Слишком коротких, как Максу кажется, но он держит своё мнение при себе. Топчась на одном месте, Рома мнётся неуверенно, перебирает пальцами завязки на шортах и пялится себе под ноги, будто искренне пытается рассмотреть на асфальте что-то новое и неизведанное. Козырёк кепки Авиалесоохраны бросает тень на его лицо, скрывая обычно наглые, бесстыжие глаза. Сейчас Роме не до привычной самоуверенной улыбочки и бесконечного арсенала шуток, получавшихся удачными лишь с переменным успехом. Макс напрягается — в груди скручивается ответное волнение. Кажется, Ромка спустя месяц тяжёлых раздумий собрался либо ответить на Максовы чувства взаимностью, либо сконфуженно, но честно их отвергнуть. После своего торжественного признания, получившегося спонтанным и — чего уж тут — до невозможного нелепым Макс загнался до состояния, когда спать не получается, как бы сильно не хотелось. Лёжа в общаге, на репите прокручивал в голове собственные слова, поражаясь их невообразимой тупости, и Ромкин еле как выстраданный ответ. Если вкратце: «Макс, да ты чё? Я же это… ну… не того самого…». Шустов считал виноватым исключительно самого себя, потому что… ну кто так признаётся вообще? Только Ромашку в неловкое положение поставил, да себя идиотом последним показал. Вот что значит тридцать лет, а ума как не было, так и нет. В тот злополучный день уставший после длительного перелёта Рома посмотрел на него, будто в первый раз видел. Он даже в мыслях не допускал, что Макс вдруг, спустя месяцы совместной работы, может ни с того ни с сего в него влюбиться, да ещё и прямо заявить об этом. Стащил свои обожаемые очки, нервно протёр линзы рукавом лимонной курточки и нацепил обратно, пусть солнце почти село за горизонт. Не хотелось ему смотреть Максу в глаза. Вообще, игнорируя всю дурашливость, взгляд у него, когда надо, приобретал нешуточную серьёзность и осмысленность. Мужики каждый раз настораживались, переставая подкалывать молодого. Разве что Серёга не всегда перемены видел, но Рома тогда сам его от всяких глупостей отваживал, затыкая парой слов. «Слушай, Макс, мне, конечно, приятно и всё такое, но дай время… я не могу сразу на такое ответить». И Макс, продолжая доброжелательно улыбаться, понимающе кивнул, пусть в душе всё было готово вот-вот оборваться и рухнуть в пропасть. Не каждый день в симпатии признаёшься, предлагая «попробовать в отношения», как-никак. Он вообще с трудом помнит, когда последний раз влюблялся. Кажется, это было в двадцать пять, и ничего хорошего из его чувств по итогу не распустилось. Теперь оставалось ждать и надеяться на чудо. Оно в жизни Макса случалось не раз и не два. — Я, в общем, подумал над твоими словами. Ну, над тем, что я тебе нравлюсь, — вскинув голову, решается Ромка. — Прости, если было долго… — Всё в порядке, — спешно заверяет Макс, незаметно обтирая вспотевшие ладони о штаны. — Короче, ты мне тоже… типа… ну, нравишься очень. Да, я это серьёзно, если что, — нервно посмеиваясь, взмахивает рукой и попадает по козырьку собственной кепки. Шипит недовольно. Макс, наблюдая за его мельтешениями, кивает. Есть подозрения, что лицо у него сейчас сделалось супер сложным и озадаченным, будто не ответное признание получил, а над кроссвордом пыхтел. — Послушай, Макс, мне правда нужно было разобраться в себе. Понимаешь, я же раньше только девушек любил, не был даже никогда с мужчинами, не знаю, каково это… — Ром, — снова прерывает Макс, успокаивающе касаясь его руки, — сомневаться в таком – нормально. Ты уверен, что принял правильное решение? Он по-настоящему задумывается, а Шустов вновь ждёт, сфокусировавшись на уходящих лучах, играющих на Ромкиных длинных, тёмных ресницах. Макс умеет быть терпеливым, тем более, когда решается его дальнейшая судьба. Будет Ромашка с ним или нет, потому что запутался, погорячился, ошибся. Максу хочется продолжительных крепких отношений, но строить их, если чувства у одной из сторон тупо отсутствуют, заранее провальная и энергозатратная затея. Ещё и болезненная до одури. — Да, я уверен, — сделав шаг вперёд и почти вжавшись в него, выносит вердикт Ромка, — мне хочется с тобой обниматься, целоваться и… всякое такое, — прокашливается, еле заметно покраснев кончиками ушей, выглядывающими из-под отросших каштановых прядей, торчащих во все стороны, как солома в стоге сена. Повернув кепку козырьком назад, Макс кладёт ладони на его плечи и мягко привлекает к себе, давая возможность в любой момент отстраниться. Рома ей не пользуется, поэтому Макс с трепетом ощущает, как за его спиной осторожно сходятся руки. Ткнувшись в плечо, Ромка умилительно сопит и комкает его футболку, постепенно сокращая оставшиеся миллиметры и вжимаясь в него всем своим разгорячённым после пробежки телом. Делает объятия крепкими, стальными. Макс втягивает носом его жар, запах свежего пота и естественную терпкость. Прикрывает глаза и старается абстрагироваться от приятной мягкости прикрытой тканью футболки небольшой груди, притиснувшейся к его. Кажется, даже интимно трущиеся соски ощущаются. — Тебя не напрягает моя… особенность? — задрав голову, своевременно спрашивает Рома. — Ты был когда-нибудь с такими, как я? — Не был, Ромашка, но меня это смущает в последнюю очередь, — признаётся Макс, с теплотой смотря в его глаза. Вроде обычные карие, ничего особенного, но если приглядеться — тёмный расплавленный шоколад. Бельгийский, наверное, или какой там славится своей непревзойдённой вкусовой палитрой и способностью таять на языке. Улыбнувшись, Ромка берёт его за руку, предлагая немного прогуляться по стадиону. Обмениваясь короткими счастливыми взглядами, болтают о незамысловатой повседневной ерунде, узнавая друг друга по-новому, становясь ближе. Ромка, то и дело сжимая его пальцы, первый раз делится, как проходил отбор. Говорит, тяжело было, комиссия, несмотря на годы учёбы в академии МЧС, не особо верила в успех, но он всё равно справился, всем сомневающимся нос утёр, доказал, что не лыком шит и природа нихерашеньки за него не решает. Макс догадывался, что у Ромы по жизни позиция такая была — идти на принцип. Относятся предвзято — любой ценой докажет обратное. Не по вине ненависти к себе, а из-за того самого… своего непоколебимого принципа. Другие коллеги по цеху, выбравшиеся поднапрячь мускулы перед сном, не смущают ни Рому, ни Макса. В конце концов, оба не видят смысла скрывать изменившийся статус их отношений. Товарищи хоть как узнают одними из первых, а делать вид, типа не-не, вы чё, мы ничё — только себя позорить. Нагулявшись до гудящих ног, сами не замечают, как добредают до общаги. И мнутся, как подростки, на входе, не желая расставаться. Макса разве что мысль о вечернем душе немного приободряет, и то сейчас, ближе к десяти, там наверняка выстроился коридор из желающих быстро ополоснуться. Потому что современно обустроенная база — на здоровье, но вот общага для простых пожарных… тут, извольте, придётся мириться со всеми неудобствами. И общий душ далеко не первый пунктик в перечне претензий. Куда больше Макса угнетают узенькие скрипящие кровати. Он со своими длиннющими ногами еле как умещается. — Слушай, Ромчик, а у вас же своя душевая, да? Никогда тебя не видел в наших краях. — Она на первом этаже, у прачки, маленькая совсем, с двумя кабинками, — подтверждает Ильин. — Ещё бы ты, блин, меня видел… все бы пялились… — Удобно вам, — с нотками белой зависти вздыхает Макс, — у нас по-любому опять мавзолеевская очередь. Прикрыв глаза, Рома звонко смеётся и, приподнявшись на носках, обнимает за шею. Подбородок укладывает на плечо, а сам вдруг заискивающе шепчет в ухо: — Приходи ко мне, — наматывает на палец кудряшку, оттягивая. — Таких, как я, всего трое в общаге живёт. Один в отпуске, а второй на выходные домой уехал. — Ты серьёзно? — удивлённо выдыхает Макс, придерживая его за талию. Воображение услужливо подбрасывает картинки, будоражащие разум: он со своим Ромашкой стоит под одним душем, любуясь потоками воды, скользящими по дорогому лицу и очерчивающими красивое желанное тело. Возможно, Ромка бы точно так же обнимал его за шею, а сам Макс размеренно проводил мочалкой по его крепкой спине и бокам, гладил по рёбрам и лопаткам. — Очень серьёзно, — отстранившись, Ромка, чертёнок, хмыкает коварно и быстро клюёт его в колючую щёку, — жду внизу через пятнадцать минут, — и сбегает, пока Макс не успел опомниться и справедливо оспорить дикую затею. Спустя ровно пятнадцать минут Макс с перекинутым через плечо полотенцем и корзинкой банных принадлежностей смиренно стоит у закрытой деревянной двери, которая в самом деле оказывается чуть подальше прачечной. И как раньше не замечал? Приближающегося Ильина слышит издалека, когда тот вприпрыжку спешит по лестничным пролётам, стуча шлёпанцами. Мужиков смешит эта его детская манера спускаться, Журавель угорает, мол, навернётся сейчас, а Ромке хоть бы хны — дальше скачет горным козлом, перепрыгивая по несколько ступенек за раз. — Ты пришёл! — завидев Макса, расплывается в улыбке и, хитро оглянувшись на наличие случайных свидетелей, отпирает дверь. — Идём скорей, пока никто не заметил. Макс прошмыгивает следом, наблюдая, как Ромашка, ловко орудуя ключом, запирает их на несколько оборотов. Довольный, прячет ключ в кармане шорт, на Максов недоуменный взгляд поясняя: так и так, ключ есть у каждого из них троих, чтобы обезопасить себя во время водных процедур, а то мало ли, кому взбредёт в душевую вломиться. Макс такую осторожность хорошо понимает. Сам в школе был свидетелем, как парни в период полового созревания зажимали по углам, наравне с девчонками, и таких, как Ромка. Трогали за грудь и попы, хватали за промежность, сравнивая, есть ли существенные отличия. Нормальные ребята подобным, конечно, не занимались, но, как известно, всегда были и будут мужики, которые в любом возрасте остаются похотливыми извращенцами. Таких стоило опасаться. Мало ли что ударит в башку? Душевая, как сказал Ромка, малюсенькая, с двумя плотно стоящими друг к другу незакрытыми кабинками. Зато имеются парочка крючков и деревянная скамейка, напоминающая банную. Везде, в отличие от мужской, чисто и прибрано, вон, даже кафель отливает и краны не в белом налёте, а начищены почти до блеска. Развешивая полотенце, Рома объясняет, что у них с парнями распланировано своеобразное дежурство. Не прибегая к услугам уборщицы, сами по очереди моют душевую, поддерживая её в надлежащем состоянии. Говорит, даже шлёпанцы снять можно, но он по привычке всё равно моется только в них. — Во второй кабинке с водой неполадки – сама по себе регулируется, поэтому пойдём в первую, — предупреждает, параллельно стягивая шорты с бельём. Макс, стараясь не пялиться совсем уж откровенно, тоже раздевается. По его мнению, события развиваются слишком стремительно, зато для Ромашки вон, самое оно. Он всегда таким был — энергичным, неугомонным и торопящимся охватить за раз всего, да побольше. Чего только стоила привычка решать одновременно несколько дел. Обобщая — шило в жопе ещё то. — Блин, Макс, ты такой качок, я ваще не могу, — Макс почти физически ощущает, как Рома снизу вверх проходится по нему восхищённым взглядом, будто облизывает леденец. — Первый раз вижу тебя без футболки. — Нравится? — снимает трусы, моментально перехватывая ответную реакцию в виде короткого присвистывания. — А то! — Рома в одной футболке до бедра приближается к нему, укладывая небольшую тёплую ладошку на солнечное сплетение. Чуть царапает короткими ногтями. — Я, конечно, подозревал, что ты у нас мальчик природой не обделённый, но чтоб настолько… — выразительно смотрит вниз. Макс, привыкший к подобной реакции, посмеивается и, подцепив его футболку за край, приподнимает, помогая стянуть. Ромка, за исключением сланцев, оказывается перед ним полностью обнажённым. Неловко улыбается и отходит на шаг, давая рассмотреть себя во всей красе. Переступает с ноги на ногу, складывая руки за спиной. Макс изучает жадно, будто ещё минута и Рома, обернувшись полотенцем, вздёрнет нос и гордо уйдёт, бросив его в одиночестве. У него красивая жилистая шея, острые ключицы и отнюдь не узкий разворот плеч. Грудь небольшая, с аккуратными тёмными ареолами и торчащими сосками, живот подтянутый, если напряжёт — будут видны очертания пресса, ноги натренированней тонких рук с узкими запястьями. Икры крепкие, покрытые почти незаметными светлыми волосками, напоминающими пушок. А вот внизу… внизу Ромка тёмненький. Жёсткие завитушки на лобке такого же оттенка, как прямые пряди на голове, вечно запрятанные под тонкой летней шапочкой. — Не думал, что у тебя там кучеряво. — Нравится, когда гладенько? — щурится Рома. — Побреюсь я. Не знал просто, что у нас сегодня… ну, всем таким закончится… — Дело не в этом, — торопливо заверяет Макс, приобнимая его за талию и подводя к кабинке. Прикрывает собой, чтобы включить и настроить температуру воды. — Мне не нужно всегда гладко, депиляции или что там делается. Ходи, как тебе удобно. Рома опускает голову, пряча довольную улыбку, и прижимается к нему со спины, переплетая пальцы в замочек на животе. Грудью волнительно елозит по коже, щекой с пробивающейся щетиной ласково потираясь о плечо: — Искал медь, а нашёл золото, — легонько касается губами. — Ромашка? — Пытаюсь сказать, что ты – идеальный мужик. Макс комплимент принимает, но польщённым румянцем всё равно покрывается. Прошлые партнёры такого никогда ему не говорили. Даже во время секса, когда принято молоть первое, что приходит в затуманенную похотью и желанием голову. По крайней мере, Макс не помнит. Каждую из прошлых пассий рано или поздно переставало устраивать дело, которому Макс много лет назад принял решение посвятить свою жизнь. Это объяснимо — постоянные разъезды, отсутствие связи с современным миром, частые травмы, за которые приходится лишний раз волноваться. Макс сам не знает, какой вылет может стать для него последним. Ромку профессиональные нюансы не смущают — он изначально понимал, на что идёт. Макс думал об этом ещё до того, как исповедался предмету обожания в светлых чувствах. Ему нравилась мысль, что из них может получиться крепкий счастливый союз, в котором работа никогда не станет яблоком раздора. Никто не понимает пожарного лучше, чем другой пожарный. А с учётом того, что трудятся они в одной команде, страдать от нехватки внимания никому не придётся. Главное, чтоб Алексей Палыч с мужиками приняли и отнеслись с пониманием. Максу бы не хотелось на пару с Ромой быть причинами конфликтов в слаженном коллективе. В раздумьях о будущем, Макс пропускает момент, когда замочек на его животе разжимается и коварные пальцы с прохладными подушечками ползут ниже. Указательным Ромашка ведёт от основания члена к головке и очерчивает её по контуру, горячо выдыхая куда-то в шею. Жмётся губами, оставляя несколько влажных следов на покрывшейся мурашками коже. Макс делает воду прохладней — в душевой и без поднимающегося пара становится жарковато. Они стоят под освежающими потоками какое-то время. Рома трогает губами его плечи и загривок прямо под отросшими мокрыми кудрями, отодвинув их в сторону. Горячим языком проходится по мышцам, целует у линии роста волос и вжимается в спину всем своим разгоряченным телом, будто хочет врасти в Макса, вплавиться, чтоб клешнями не отодрать было. Нежные любящие прикосновения разнеживают, дыхание греет кожу, а прохлада воды смывает пот и усталость прошедшего дня. Забываются утренние поручения, очередной инструктаж, разгрузка вышедшего в тираж кукурузника и выматывающая пробежка. Остаётся бодрящая свежесть, Ромкины губы, перебравшиеся на линию челюсти, и рука, медленно двигающаяся по твердеющей плоти. Несмотря на проявленную инициативу, дрочит Ромашка неуверенно — почти не сжимает, не зная, какому месту уделить больше внимания. Тут Макс резко вспоминает: он же у него первый мужчина. До этого Ильин был исключительно с девушками, а с ними, по понятным причинам, действовать надо по совершенно другому принципу. — Я делаю не так, да? — догадывается Рома, глуша раздосадованный вздох в очередном осевшем на плече касании. Макс оборачивается, пытаясь поймать его взгляд. У Ромки покрасневшие щёки, мокрые длинные ресницы, казавшиеся сейчас чёрными, и беспорядочно налипшая на лоб отросшая чёлка. Глаза глубокие, не скажешь даже, что карие, а скорее отливающие медью, напоминающие два бездонных колодца, в которые провалишься без сожалений. Губы покусанные, приоткрытые. Они тоже интересные — тонкие, но всё равно будто очерченные ровным тёмно-розовым контуром, ярко выделяющимся на загорелом лице. Смотря на него, красивого и желанного, Макс не сразу понимает, что сердце колотится где-то в горле, перекрывая шум разбивающейся о кафель воды. Развернувшись в кольце рук и положив ладони на смуглые плечи, утягивает Рому в их первый настоящий поцелуй. Макс соврёт, если скажет, что мечтал об этом с первой встречи или, допустим, видел во снах на регулярной основе. Достаточно того, что к Ромке и так хотелось постоянно прикасаться — у костра, когда на его лице играли янтарные блики, во время работы, когда он, стирая со лба выступивший пот, облизывал пересохшие губы, или же когда жадно пил из бутылки, не обращая внимания на капли, скатывающиеся по подбородку к шее. На поцелуй Рома отвечает в своей манере — пылко, глубоко и развязно. Уж с этим у него, в отличие от дрочки, проблем нет. Вторгается в рот, мокро сплетая их языки, жмётся грудью, пальцами зарываясь в потяжелевшие от воды русые кудри, и еле слышно постанывает, сводя Макса с ума прокатывающейся между ними вибрацией. Дрожит весь, истосковавшийся по теплу другого человека. Макс намертво вцепляется в его плечи. К утру синяки появятся, но сейчас ни одного из них это не волнует. Макс не считает, сколько раз они хаотично встречаются губами, трогая друг друга во всех местах, до которых получается достать. Себя он обнаруживает до предела возбуждённым, со сбитым тяжёлым дыханием и руками, обнимающими Ромкино лицо. Коленка протолкнута меж стройных, покрытых золотистым загаром бёдер. Понимает — в очередной раз безбожно засмотрелся. Сколько бы себя не попрекал, запрещая пялиться, взгляд будто сам по себе находил лучший обзор и прилипал. Если на вылетах экипировка являлась обязательной заботой каждого, на базе разрешалось вспомнить о существовании вещей для обычных людей. Вот Рома и вспоминал, принципиально гоняя исключительно в просторных шортах и футболках-парашютах. И плевать ему было на многочисленные мужицкие шуточки. Макс, сам в жару не гнушавшийся таскать шорты, а то и вовсе пижамные штаны в полоску, к Ильину никогда не цеплялся. Только смотрел безотрывно, будто дырку просверлить пытался. Особенно по вечерам, когда на спортплощадке Ромашка сосредоточено разминался, сверкая своими до невозможного красивыми ногами, которые хотелось то ли невинно массажировать, помогая снять усталость, то ли закидывать себе на плечи и вылизывать вдоль стоп. Смиренно приняв статус влюблённого сумасшедшего, Макс пришёл к выводу, что в Ромке ему нравится абсолютно всё. Начиная от кончиков волос и заканчивая аккуратными ногтевыми пластинами на ногах. Стопы у Ромы небольшие. Какой, интересно, размер? Тридцать девятый-сороковый, наверное. — Я хочу, чтобы у нас всё было, но не уверен, что готов сегодня, — горячо шепчет в шею Рома. Согнув колени, прижимается, потираясь о колено Макса. — Но я хочу тебе отсосать. Можно? Ромашка неопытный, член-то впервые в руках держит, не говоря уже про минет, в котором приходится постоянно совершенствоваться, постигая новые азы доставления удовольствия. Коснувшись его губ лёгким поцелуем, Макс подводит Ромку к скамье. Он даже не рассматривал вариант развития событий, при котором первый раз с проникновением у них бы случился в душевой. К такому надо подготовиться как с физиологической, так и с психологической точки зрения. Макс усаживается, расставляя ноги, на пол предусмотрительно бросает своё сложенное махровое полотенце. Потом в прачке постирать можно, вода, к счастью, не в дефиците, а вот коленки у Ромы одни на всю жизнь — нечего ими по жёсткому кафелю елозить. Опустившись меж разведённых ног, Рома кладёт ладони на внутреннюю сторону его бёдер. Гладит, стараясь то ли расслабить Макса, то ли успокоиться самому. Душ приняли решение не выключать, пусть в случае чего перекрывает компрометирующие звуки. — Макс, как ты помнишь, я нифига не умею, поэтому не обессудь, если чего не то. — Ты, главное, не старайся взять в горло, и осторожней с зубами, — ладонь прикладывает к щеке. Быстро кивнув, Рома ненадолго закрывает глаза, доверчиво прижавшись к ней, а когда Макс убирает, чмокает кончики пальцев. Ну до чего ласковый и нежный мальчик достался… Наклонившись к покачивающемуся твёрдому органу, Рома, высунув кончик языка, ведёт по стволу от основания. Затем оттягивает крайнюю плоть, открывая тёмную крупную головку, и легонько очерчивает. Макс смотрит не моргая, желая запечатлить в памяти каждое касание. Ему и раньше делали минет, хорошо делали, профессионально, но Ромашка со своим энтузиазмом и желанием учиться с лихвой окупает всю неопытность. Смотреть на него — одно удовольствие. Поймав восхищенный взгляд, Рома складывает губы аккуратной «о», пряча зубы, и принимает головку, старательно посасывая. Языком накрывает уретру и толкается кончиком, параллельно стараясь в ритм стимулировать ствол. Выдыхая на каждом толчке, Макс кладёт ладони ему на макушку, пальцами зарываясь в пряди. На голову не давит — так и подавиться недолго — только гладит, поощряя удачные движения. — Как у меня получается? — с хлюпающим звуком выпустив член, не без волнения спрашивает Ромка. Облизывает губы с натруженными покрасневшими уголками. — Замечательно для первого раза. Ты большой молодец, — заверяет Макс, допуская мысль, что лукавит. Делай это какой-нибудь незнакомец на одну ночь, ему бы, скорее всего, не шибко понравилось, но здесь-то Ромка. Человек, которого он любит. Благодарно улыбнувшись, Рома возвращается к прерванному занятию. Языком ведёт по стволу, будто эскимо облизывает, старается уделить внимание каждому участку, при этом пальцами осторожно перебирая мошонку. Лижет широкими мазками. Другой рукой размазывает по головке вязкие капли предэякулята и, сомкнув большой и указательный пальцы кольцом, слегка сжимает её, медленно надрачивая. У Ромы греховные яркие губы, подсыхающая на подбородке слюна и судорожное дыхание. Он дёргает бёдрами — внизу наверняка влажный, но держится, чтобы не отвлекаться на себя. Не выдержав открывшейся красоты, Макс откидывает голову, напоследок поймав хитрый лисий взгляд. Чего это Ромашка задумал? Ноги подрагивают, рука путает его волосы, Макс еле держится, чтобы не вернуть Ромкин рот на прежнее место, к дёрнувшемуся члену. Ильин, уловив его нетерпение, насаживается самостоятельно. Вновь обхватывает головку, острым кончиком языка играясь с уздечкой, тихо постанывает, от чего глухая вибрация проходится по члену. От яиц опускает руку и вдруг касается полоски между мошонкой и анальным отверстием. Макса подбрасывает на скамье, внутри всё скручивается от удивления и наслаждения. — Нравится? Я в порно такое видел, — массирует участок, покрывая орган частыми невесомыми поцелуями. Трётся губами и резко вбирает почти до середины, натягивая головкой кожу на щеке. Макс трогает образовавшийся бугорок. Сознание озаряет мысль, что решись Ромка в параллельной реальности связать свою жизнь с порноиндустрией, был бы его самым любимым актёром с невъебенно высоким рейтингом. Камера обожает таких красавчиков. Эту истину Макс, как фотограф-любитель, давно уяснил. На вопрос по итогу не отвечает. Вместо этого за шею тянет Рому на себя, тягуче и чувственно целуя. Посасывает сначала нижнюю губу, потом языком обрисовывает верхнюю. Ладонь пристраивает на небольшой груди, полностью её обхватывая. Сжимает мякоть, перекатывая меж пальцев взбудораженный сосок. Чутко отзываясь на каждое прикосновение, Ромашка, задушевно постанывает и выгибает спину. — Макс, потрогай меня тоже, — смотрит из-под чёлки, пытаясь отдышаться. Макс шумно сглатывает, воображая, насколько у него внизу всё мокрое и горячее. Смазка наверняка уже запачкала бёдра. Не будь другой идеи, так бы и зарылся лицом, вылизывая до последней капли, пока Рома бился бы под ним, судорожно цепляясь за волосы и умоляя не останавливаться. Кое-как совладав с затмевающими рассудок сумасшедшими желаниями, Макс принимает вертикальное положение и помогает подняться Ромке. Утягивает его на себя, крепко притискивает спиной к своей груди. Обе ладони умещает на аккуратных холмиках, сминая и массируя. Кончиком носа ведёт по виску, втягивая знакомую, дразнящую терпкость, спускается к уху и, прикусив, посасывает мочку. Рома нетерпеливо подаётся назад, вжимаясь половинками в его член, смазкой отпечатывающийся на коже. Виляет задницей. Соскользнув, Макс целует шею, с груди ладонями неторопливо перемещаясь на сокращающийся низ живота. Даёт Ромке привыкнуть и, погладив тазовые косточки, сжимает мясцо на бёдрах. — Да… Макс, очень хорошо… — реагирует тот, откидывая голову ему на плечо. Макс следит за судорожно дёргающимся адамовым яблочком. К сожалению, поза не позволяет по-нормальному облизать его, чувствуя дрожь под языком. — Ромашка, бёдра сведи, — просит хрипло, проводя членом меж упругих бледных половинок. Они, скрытые шортами, загаром обзавестись, увы, никак не могли. Обнимает вдоль живота, надёжно фиксируя на месте. Обернувшись и украв быстрый поцелуй, Ромка оттопыривает зад, с пошлым звуком шлёпнувшись об его пах, и покорно сводит ноги. Член скользит между гладкой нежной мякоти, словно меж двух кусков подтаявшего масла. Естественной смазки более, чем хватает для идеального скольжения. Макс неровно выдыхает, окончательно переставая сдерживать рвущиеся из груди стоны. Вбивается размеренными глубокими толчками, стволом и головкой проезжаясь по складочкам, губам и кучерявым жёстким волоскам. Шлепки кожи об кожу заполняют небольшое пространство душевой, напоминающей сейчас скорее парилку в сауне — кто-то из них по неосторожности выкрутил вентиль с кипятком. Вцепившись в его руки, мнущие нижнюю складочку живота, Ромка напрягает бёдра и подгибает колени, желая ощущать партнёра на всех доступных уровнях. Терзает свои несчастные губы, отгрызая кожицу, и едва стоит на ногах. Макс наращивает темп, ощущая приближающийся финал. Вцепляется пальцами в кожу, удерживая в одном положении, и, накрыв Рому собой, размашисто лижет выступившие спинные позвонки, слегка прихватывая кожу зубами. Скрутившееся в узел внизу живота возбуждение наконец-то развязывается, заставляя глаза подкатиться от наслаждения и растёкшегося по телу удовольствия, бьющего разрядами-змейками. Горячее семя контрастно стекает по смуглым ногам, а сам запыхавшийся Ромка, пошатываясь, полностью перекладывает на него часть своего веса. Стараясь нормализовать дыхание и сфокусировать сбившееся зрение, Макс затуманенным рассудком понимает — Рома кончил вместе с ним и даже смог обойтись без помощи рук. Эта мысль приятно отзывается в груди. Подтолкнув к скамье и помогая усесться, Макс падает на смятое полотенце, едва не отбив колени, и разводит его ноги. Киска у Ромки, как оказывается, даже не тёмненькая, а приятного нежно-карамельного оттенка. С блестящими складками и маленьким хвостиком-клитором. Макс касается поцелуем бедра, собирая языком каплю спермы. Теперь ему очень хочется вылизать Рому досуха. — С этого дня начинаешь ходить в душ исключительно со мной, — расслаблено закинув ногу ему на плечо, ставит перед фактом Рома, тазом приподнимаясь навстречу ласковым губам. Макс хмыкает. Можно подумать, он собирался возражать.