Тогда лишь двое тайну соблюдают, Когда один из них её не знает. Уильям Шекспир
***
Первый день в Хогвартсе прошел в сумасшедшем ритме. Сразу после того, как группу то и дело бросающих в мою сторону пренебрежительные взгляды первокурсников провели к помпезной гостиной серебристо-зеленых оттенков, староста, представившаяся как Эмма Ванити, произнесла высокопарную и продолжительную речь, интонацией выделив все ключевые моменты, касающиеся небезызвестной чистоты крови. Умом я понимала, что в том нет моей вины, но незрелому и восприимчивому телу одиннадцатилетней девочки, оказавшейся под натиском тысячи хищных глаз, все представлялось в совсем ином свете. Из глаз брызнули слезы от проникнувшего под кожу страха, а не обиды и возмущения, как могло показаться на первый взгляд, потому что их было слишком много, и от кристально четкого осознания того, что здесь меня с легкостью могут убить, оставшись безнаказанными, поджилки невольно затряслись. Никакой защиты. Никакой поддержки. Никакого спасения. Миры меняются, а жизнь остается все той же. Похоже, я никогда не смогу сбежать от своего темного прошлого, избавившись от столь тяжелых, мучительных воспоминаний, которые, подобно якорю, постоянно тянули меня назад. Зверски впившись зубами в нижнюю губу, раздирая ту до крови, делаю пару неуверенных шагов назад, сгорая от желания исчезнуть с лица земли, только твердые мужские руки в кожаных перчатках, легшие тяжелым бременем на мои плечи, отрезали все пути к отступлению вместе со склонившимся к уху их обладателем: — Смотри и внимай, грязнокровка. Почувствуй величие Слизерина и смирись с тем, что никогда не достигнешь таких высот. Твое место — на самом дне пищевой пирамиды, в которой ты не имеешь никакой ценности и пользы. Само твое существование — ошибка. Благодари Магию за то, что даровала тебе жизнь, и чистокровных, чье благородство так велико, что они не дают паразитам вроде тебя умереть. Тихий бархатный голос тек словно жидкий мед, проникая в самую душу, и вязкой паутиной погружал окружающий мир все глубже и глубже в пучину отчаяния. Заставлял и трепетать, и тревожиться. Обещал блаженную негу напополам с невыносимой болью. Сердце сковал холод страшного предчувствия неотвратимо надвигающейся беды, и, подобно ночной бабочке, слепо и жалобно трепетало ожидание неизбежного гнета, о котором так спокойно, уверенно говорил Лестрейндж, с садистским наслаждением смакуя каждую букву. Я попыталась дернуться, безуспешно освободиться от намертво вцепившихся в дрожащие плечи рук, но те лишь угрожающе окрепли с приказом не… Дослушать не удалось, потому что, доведенная до грани нервного срыва, я не медлила. Со всей силы наступила каблуком туфлей на начищенные до блеска ботинки из дорогой лакированной кожи темно-коричневого цвета, оставив на носках одного из них значительную вмятину, и без оглядки убежала по направлению женских спален, в конце коридора как раз находилась моя комната с непримечательной серой табличкой «Эстер Уильмс». Ничтожно слабая маглорожденная волшебница, чьи розовые очки не в первый раз разбили вдребезги. Хотя чего я ожидала? Знала ведь, к чему была приговорена в случае поступления на несравненный факультет прославленного Салазара Слизерина. Житья мне здесь точно не дадут. При непрошенных воспоминаниях о годах издевательств в ненавистной невзрачной Хервудской школе к горлу подкатил ком липкой тошноты, а пальцы привычным образом охватил тремор, как у больных Паркинсоном. «…сиротка из Дауна никому не нужна! Сиротка из Дауна вечно одна! Сиротка из Дауна будет мертва!». Я не переживу этого вновь. Вздрогнув от отголосков оглушительного дикого хохота, набатом раздающегося в ушах, против воли прогибаюсь в спине, зажав уши ладонями и судорожно хватая ртом резко ставший горячим душный воздух. Нет-нет-нет. Только не снова. Не сейчас, когда в душе еще теплится бесплотный огонек надежды на лучшее. Если последние крохи веры в этот и без того жестокий мир разрушатся, я окончательно сломаюсь. «Ах, — с нескрываемой подавленностью подумала я, глотая злые слезы. — Сколько бы я отдала, чтобы стать невидимой для людских глаз. И славу, и почет, и дружбу. Ценности для меня те все равно не имеют…» Помню, читала сказку с похожей дилеммой. Главный герой, недоступный взорам других, однажды понимает, что устал быть невидимым, хотя, в сущности, его просто никто не замечал. Он не был прозрачен, люди всего лишь милостиво закрывали глаза на сам факт его существования. И, боже милостивый, как же я завидовала ему. Как же сильно мне хотелось позаимствовать хотя бы часть его удачи напополам с таинственной силой, дабы на время исчезнуть с лица земли, погрузившись в суету спокойных школьных будней, где меня ничто бы не побеспокоило. Ни раздражающие лица распоясавшихся хулиганов, жалко пытавшихся самоутвердиться за твой счет путем окунания твоей головы в унитаз. Ни глупая зависть высокомерных змей, в быту именуемых не иначе как ласковым «девушки», изо дня в день раскрашивающих так называемое «хорошенькое личико» новыми оттенками кровоподтеков и синяков. Ни притворное участие слабовольного учителя, боявшегося и слово вставить против зарвавшихся учеников. Навсегда стереть собственное существование с их глаз… Звучит заманчиво, но на это способно одно лишь чудо или непостижимая простым смертным магия. Стоп, магия? Остановив кружащие, как пчелиный рой, тревожные мысли, почти бегом бросилась к так и не распакованному чемодану, лежащему недалеко от волшебного сундука, и, недолго повозившись с поиском искомой вещи, с облегченным вздохом вытащила на свет голубой дневник с золотым замком. — Алохомора, — не размениваясь еще и на поиск миниатюрного ключика, прошептала, приблизив палочку к замочкой скважине. К счастью, чары поддаются с неустанной легкостью, и уже через минуту я лихорадочно искала нужные страницы с предусмотрительно записанной информацией. С первым полученным совой письмом я приучила себя вести дневник, в который обстоятельно конспектировала любую пришедшую мысль насчет сюжета основной книги, о чем еще ни разу не пожалела. Нужно лишь как можно глубже прятать его от чужих посягательств. Нельзя, чтобы эта информация попала в плохие руки. Не то чтобы меня беспокоила судьба магического и всего мира в целом, просто сомнений в том, что нашедший компрометирующий материал всенепременно захочет вызнать его автора, не было. Зацепившись взглядом за заветную строку «чар хамелеона», я углубилась в чтение, вспоминая о приключениях золотого трио во время охоты на крестражи. Именно во время нападения егерей и Пожирателей смерти Гермиона накладывает на Гарри с Роном дезиллюминационное заклинание, позволяющее слиться с окружающей обстановкой. Человек-хамелеон вовсе не столь воспеваемый Человек-невидимка. Но данное заклинание, возможно, единственное из всех, которое я в силах выучить. Гермионе, пускай и сильной, но маглорожденной ведьме, с легкостью удалось им спокойно воспользоваться, так что ее успех может послужить мне примером. Хотя вполне возможно, что усилия, потраченные на его разучивание, просто остались за кадром. Впрочем, такая мелочь все равно бы меня не остановила. Поставив магический будильник в виде загадочно мерцавшего сапфиром шара на шесть часов, по уверениям докучливого продавца артефакт озарял собой всю комнату в момент пробуждения, я без особых надежд укуталась в мягкий плед, не отводя настороженного взгляда от дважды запертой двери: и физическим способом, и магическим. Лестрейнджа подобная защита вряд ли бы остановила, отчего я и не могла сомкнуть глаз, но от остальных незрелых детишек не такой уж и жалкий коллопортус оградить вполне мог. Наверное. Я не уверена. … Очевидно, заснуть мне удастся только на рассвете. Устало взглянув на закрытый сундук, с обреченным вздохом встаю с кровати, начиная раскладывать учебники и так и не разобранные вещи. Может, все же дочитать параграф о зелье, отнимающем память? Помнится, там как раз шла речь о методах добычи полуночных цветов. Ночь при любом раскладе предстоит долгая.***
Ранним утром, проснувшись раньше всех остальных из-за ослепившего на миг яркого света будильника, я еще долго не могла прийти в себя и только после в меру теплого душа в одной из душевых кабинок для девочек начала осознавать гнетущую реальность. Так как, несмотря на наличие плана действий, возможность привести его в исполнение приложится определенно нескоро. Гостиная факультета нагоняла тоску вдобавок к и без того мрачному настроению из-за царившего внутри холода, вопреки ярко горящим каминам, и отчужденной обстановки со вкусом обставленного мебелью помещения с тускло-зеленым освещением унылых свечей. О жестоких картинах на стенах я даже заикаться не буду. Хватило сцены убийства невинного единорога в исполнении оскалившегося в безумном оскале темного мага. Эх, не о том я, конечно, грезила, когда представляла предстоящую учебу в школе чародейства и волшебства. — Руди, ну дай списать это треклятое эссе по Трансфигурации! — жалобно заскулил высокий ребячливый голос с приближением легких шагов. — Я же знаю, что ты писал его в прошлом году. Что тебе стоит поделиться с дорогим младшим братом? Разве тебе для меня ничего не жалко? Не теряя ни секунды лишнего времени, я торопливо собрала разложенные за столом вещи, второпях забросив все в сумку, и устремилась к широкой лестнице в женские комнаты, надеясь, что мой громкий топот не дойдет до их чуткого слуха. Судя по донесшемуся уже в спину смешку, данная затея с треском провалилась. — Чего ты смеешься? — недовольно спросил все тот же обладатель чрезмерно эмоционального голоса. — Так нравится смотреть на мучения несчастного младшего брата? — Мордреда на тебя не хватает, Басти, — без особой злости проговорил отчего-то развеселившийся Родольфус. — Бери хоть всю стопку эссе, Макгонагалл все равно заподозрит неладное, когда ты начнешь сдавать все вовремя. — Меня пугает твоя неустойчивость, Руди, только что ведь был в плохом настроении… «Вот же болтун», — не желая вновь запираться в своей комнате, праведно негодовала я, подпирая собой стенку. — «Почему нельзя просто поблагодарить его за редкую щедрость, не пытаясь отыскать везде подвох?». Что сказать, подозрительная натура слизеринцев во всей своей красе. Даже родной семье доверия нет. — Басти, напомни мне, будь любезен, куда мы собирались? — приторно сладким тоном пропел внезапно остановившийся напротив входа Лестрейндж-старший. — Стади… Ай! Осторожно высунув голову, я с нескрываемым удивлением проследила за тем, как холеный аристократ совершенно не аристократично запрыгал на одной ноге, схватившись за другую, перед тем как скрыться вновь из-за затрепетавших от резкого поворота головы кучерявых волос Родольфуса. Что ты вообще здесь делаешь, Эстер? В гостиной уже не отдохнешь, так как скоро выскользнут из своих спален другие студенты вместе с той злокозненной старостой, которая должна будет отвести первокурсников в Большой Зал. Несомненно, я могла бы использовать приобретенную карту замка из канцтоваров «Все для Хогвартса», но кто знает, что потом сделает Ванити, обнаружив пропажу излишне рассеянной грязнокровки. От дальнейших размышлений оторвало громкое восклицание пришедшего в себя Рабастана: — ...Большой Зал! Ты хочешь пойти в Большой Зал, чтобы как можно скорее позавтракать. Все ясно. Не надо меня больше бить! — Что поделать, другого языка ты не понимаешь, — ядовитой змеей прошипел занервничавший Родольфус. — А теперь уходим. Дождавшись, когда за ними захлопнется стена, и выждав положенные десять секунд, я припустила следом, нервно прикусывая губу в волнении, боясь упустить чужие фигуры, на которые в случае чего могла бы повесить всю ответственность за ранний приход в главный зал. Впервые факт нечистой крови играет мне на руку. Ввиду собственного «незнания» можно сотворить несколько незначительных ошибок, получив ослабленные наказания. Стоило каменной стене разъехаться, а витавшей в эмпиреях мне удариться носом об чью-то грудь, что пахла смутно знакомым ароматом пряного кедра и сладкого миндаля, как я предприняла оторопелые попытки вырваться из цепкой хватки схватившего за руку парня, чей любопытный, но отнюдь не дружелюбный взгляд в один миг заставил успокоиться. В сознании не вовремя вспыхнули события вчерашнего дня, где я безжалостно протопталась по чужой обуви. И какие бы усилия я ни прикладывала для того, чтобы сохранить на лице непоколебимое выражение, не отводя предательский взор вниз, от повысившегося в коридоре градуса давления волей-неволей, а сосредоточить внимание на чем-нибудь другом захочешь. К собственному сожалению, посмотреть мне вздумалось именно на холодный мраморный пол. — Неслыханная дерзость для такой особы — насмехаться над кем-то выше тебя по статусу, — твердые длинные пальцы обхватили мой подбородок и заставили вскинуть голову вверх, встречаясь с пляшущими смешинками в угольно-черных глазах. — Надеюсь, ты не забыла то обещание, что я тебе дал. Напряженно замерев в неудобной позе, я вперила в него немигающий пристальный взгляд. — Я исполню обещанное, — мрачным тоном изрек он, без предупреждения отстраняя от себя, словно наскучившую игрушку. — Но не сегодня. На это утро у нас совсем иные планы, la mienne. Все это время бесстрастно наблюдавший за действиями своего брата Рабастан позволил себе недовольно нахмуриться, выступив против предложения вовлечь меня в их обыденное великосветское «утро»: — Но, брат, она же грязно… — Думаю, ты плохо ее рассмотрел, Басти, — с неподдельным упреком в бархатном низком голосе сказал Лестрейндж-старший, слегка подтолкнув меня вперед. — Очень плохо. В ту же минуту мои изумленные голубые глаза встретились с не уступающими по удивлению глазами Рабастана, в которых плескалось непонятное для меня узнавание, плавно перетекшее в тень невысказанного вслух опасения.***
Примечание.
Буллинг — это регулярное психологическое или физическое давление на жертву, осуществляемое одним человеком или группой агрессоров, которое обычно проходит в условиях замкнутой общественной группы. Боле́знь Паркинсо́на (синонимы: идиопатический синдром паркинсонизма, дрожательный паралич) — медленно прогрессирующее хроническое нейродегенеративное неврологическое заболевание, характерное для лиц старшей возрастной группы. Относится к дегенеративным заболеваниям экстрапирамидной моторной системы. Вызвано прогрессирующим разрушением и гибелью нейронов, вырабатывающих нейромедиатор дофамин, — прежде всего в чёрной субстанции, а также и в других отделах центральной нервной системы. Недостаточная выработка дофамина ведёт к тормозному влиянию базальных ганглиев на кору головного мозга. Ведущими симптомами (иначе: основные или кардинальные симптомы) являются: мышечная ригидность; гипокинезия; тремор; постуральная неустойчивость. Отпирающие чары (англ. Unlocking Charm — чары, отпирающие замки. Однако, оно действует не на все замки: например, дверь, ведущую в подземелье с Волшебными шахматами, заклинанием открыть не удалось. При наложении нужно приблизить палочку как можно ближе к замку. Однако, существуют контрзаклятья, накладываемые на замок, после чего Алохомора становится бесполезной. Дезиллюминационное заклинание (англ. Disillusionment Charm) — чары хамелеона, делающие объект (в том числе и живой) совершенно неотличимым от окружающей обстановки. Применяются в ситуациях, когда сложно воспользоваться мантией-невидимкой, а также при необходимости скрыть волшебные существа от глаз маглов. Егеря (англ. Snatchers) — члены неофициальной организации, созданной Лордом Волан-де-Мортом после его фактического прихода к власти летом 1997 года. Главной целью егерей было поимка всех неблагонадёжных. К ним относились: маглорождённые волшебники, не прошедшие регистрацию, скрывающиеся от Министерства магии люди и другие волшебные создания (гоблины, например) и те, кто вслух произносит имя «Волан-де-Морт», а не обычное для волшебников «Тот-кого-нельзя-называть». Последних выявляли с помощью заклятия «Табу». За поимку всех этих людей егеря получали вознаграждение, так сказать за каждую голову. la mienne — с фр. моя.