Хороший наследник

Эрен рождается похожим на его новую жену. Другую женщину, которая совершенно не напоминает Дину. Наверное, если бы Карла оказалась с ним в Марли, вёдра с помоями и камни летели бы не в них, а от. Эта женщина ни за что бы не позволила унизить своего ребёнка. И не потому что его бедная Дина хуже. Просто королевам не пристало лаять на своих подданных. Однако малыш с яркой зеленью в глазах поражает Гришу, он впервые (вовсе нет) берёт его на руки, учится держать (в самом деле, он ведь над собой издевается) и совсем не думает о том, для чего сам здесь когда-то появился. Найди себе человека. Жену. Ребёнка. Того, кому захочешь всё это отдать. Слова Филина врываются в его память, и крошечный мальчик на руках начинает кричать. — Ну, что ты, что случилось? Тихо. Карла так ласкова, гладит сына по щёчкам и целует в лоб, не отнимая его у отца, а у Гриши рвётся сердце. Если бы его кровь стала кислотой, он бы позволил ей уничтожить собственное мясо, прожечь кости и оставить испаряться под солнцем, покуда ни кусочка от него, такого ненавистного себе, не останется. — Его будут звать Эрен, — говорит Гриша, и ребёнок впервые смотрит на него с пониманием, успокаиваясь. Слёзы мальчика невероятно солёные, как теперь далёкий океан, Йегер ловит их губами и благодарит человека, с которого всё началось. — Почему ты не дал мне сказать? Почему не сохранил ей жизнь?! Дина — носительница королевской крови! Гриша кричит, нет, куда вернее он вопит, как безмозглый, пока его персональный палач стоит подле с нечитаемой физиономией. — Потому что тогда она стала бы настоящей рабыней Марли и повторила незавидную участь сам знаешь кого. Крюгер ненавидел это нытьё и чужие сопли. Иногда и правда легче уничтожить, прекратить все мучения, отправить в рай, что угодно, только бы не объяснять потерявшему всё очевидные вещи — не поймёт и не примет. Но Эрена Крюгера мучает совесть совсем не по этому. Если бы в своё время он предложил обоим ребятам остаться и посмотреть на дирижабль, сестру Йегера не загрызли бы собаки. По крайней мере, не тогда, когда он решился взять очередного элдийца под свою опеку. Потому превращаться в Атакующего на его глазах спустя годы так волнующе и сладко. Потому Крюгеру нравится видеть ужас в глазах Гриши и убивать ради него, в отместку за его сестру и некогда казнённых соплеменников. Товарищей по несчастью, среди которых Крюгер должен был оказаться сам. Но приемник позвал его из недр памяти, велел отдать силу и оставить распоряжение о спасении. А ещё Крюгер впервые по-настоящему счастлив. Он отомстил своим угнетателям и показал Грише, чего именно добиваются реставраторы. Потом они долго сидят вместе, соприкасаются, и Крюгер рассказывает о том, что видел глазами чудовища, скольких убил и почему ничего во время казней не чувствовал. Конечно, Грише противно, Крюгер всё равно не заслужил звание героя, но идти им теперь больше некуда. По крайней мере, тот, чуждый, но дышащий за их спинами ненавистью мир для них двоих теперь навсегда в прошлом. — Я дам тебе себя съесть, и ты меня проглотишь, Гриша. Так нужно. Йегер трёт виски, пытаясь не думать, почему это произошло с его жизнью. Почему он теряет любимых людей, почему никто ничего с этим не делает. Из ноздрей Крюгера опять показывается кровь, и он стирает её светлым рукавом. Чем бы ни был занят Гриша, он всегда улавливает то, что происходит с этим не то врагом, не то спасителем. — Я должен буду передать эту мерзость кому-то важному? Так ты выбираешь последователей, Эрен? Гриша не хотел связывать эти фразы подобным образом, получался какой-то высокий смысл, двойное суждение и непростительная оговорка. Всё бы ничего, но мужчина осознал то, что ему сказали. — Ты не важен. Но это не значит, что ты не умеешь бороться. Я выбрал тебя только поэтому. Грише хочется разразиться дьявольским смехом, потому что это явное издевательство. Это ирония и насилие над психикой, которая помнит, КАК ИМЕННО сражался человек, оставшийся в итоге ни с чем. Слова Крюгера были точны. Он не говорил больше, чем следовало, играя с информацией, точно с забавным животным. В такой игре царапины останутся, как раз, у зверя, и сейчас Гриша, пожалуй, впервые осознаёт, что у Эрена таких внутри не сосчитать. Он успокаивается и придвигается к Крюгеру ближе, не зная, чем ещё поддерживать сломленное. Сейчас знаний врача оказывается мало. Может, если бы он сказал что-то другое. И лучше бы вообще ничего не говорил, не тащил сестру за собой, не снимал тканевую метку о принадлежности к роду Дьяволов. В глубине души Гриша мечтал сорвать эти серые тряпки вместе с руками. Но тогда бы Марли придумала другой способ, как исковеркать элдийскую незапятнанность. Ломанные кости и рваная шкура того жирного офицерского ублюдка ещё покоятся на песке, титан, который жрал его, потерял интерес к начавшему разлагаться мясу и последовал прочь. К острову. Куда и тянуло всех элдийцев с самого начала, к единственному клочку земли, который забыл о них. — Он говорил, у него были сыновья. Почему нельзя и их разорвать? Как Фэй. Голос Гриши тих и страшен. Ярость, кипящая в нём тогда, возвращается сейчас и требует плату. Крюгер отхаркивает кровь горлом, сплёвывает ржавую слюну и опускает плечи. — Не дури. Нет. Гриша получает удар под дых и натыкается на запрет, в который раз. Интересно, хотя бы однажды Фэй будет отомщена кем-то из его рода? Неужели носители его крови настолько бесполезны? Крюгер велит поскорее бежать с этого укрепления, потому что военные нагрянут в любой момент. Его Атакующий горячий, Гриша чувствует кожей, как ему невыносимо жарко, внутри и снаружи, пока этот чудовищный человек пересекает пустыню и держит его в своих руках. До момента, пока Эрен Крюгер принесёт себя в жертву, остаётся совсем немного. Они уже настигли острова, и сейчас перед ними раскинулась каменная громадина, за одной из таких когда-то прятался и сам Фриц. Пока тень от деревьев приятно холодит, и если бы обстоятельства были чуть благосклоннее, Гриша с радостью давился бы этой яркой, спелой зеленью вместе с Диной и Зиком. Его печальная кроткая королева сгинет в своём странствии и даже не узнает, чей свирепый ребенок её убьёт. А Зик? От созвучий этого имени в сгоревшей гришиной глубине тихо. Ничего. И это тяготит сильнее детского предательства. Крюгер будто слышит его мысли, с шумом выдыхает и опускает ладонь ему на пах. Напряжение не так заметно, Йегер точно сейчас о нём не думает, но и не зажимается. Не бьёт по роже. Даже если бы слабеющий шифтер хотел потом отбиться, он бы не стал. Но Гриша даже не цепенеет. Он расслабляется под умелыми грубыми прикосновениями, а его член твердеет. — Какого чёрта ты творишь. Почему только сейчас. — Потому что потом в физической оболочке смысла не будет. Грише хочется плакать. Они ещё не знают, какие люди охраняют эти стены, как они это делают, и если кто-нибудь решит выйти, проверить, то увидит... Но сопротивляться ещё невозможно. Только не с ним, думает Гриша, только не с этим человеком. Если по-честному, его фантомная личность с самого начала возвышалась над каждым из реставраторов, и только над Йегером она замахивалась своей смертельной косой, чтобы не расслаблялся. Чтобы горел и вопил, как проклятый. Кора деревьев крошится и режет по спине, или такая ласка у Крюгера, Йегер уже сам не понимает. Они сидят близко, с опущенными головами и дрочат друг другу. Святотатство. — Красивый. Прекрати. Зачем ты мне это шепчешь. Эрен Крюгер тиран. Тиран его Атакующий. Он влюбился в проекцию будущего, которую нёс в себе один любознательный элдиец, отдал его маленькую сестру на заклание марлийским выблядкам и не мог насмотреться, как остервенело его мальчик взращивает те же качества в своём сыне. Грише больно. Не смотря на откровенную, весьма бесстыдную ласку, на выделяющиеся из розоватой головки без конца вязкие капельки, ему почти отвратительно. У Эрена донельзя грубые прикосновения, он требователен. Он хочет смотреть на Гришу всю свою оставшуюся жизнь и после неё. На такого сломленного, открытого. Живёт в нём что-то, что заставляет поверить в его необъяснимую силу. Крюгер точно знает, то она у него есть. — Ты не представляешь, как я хочу взять у тебя в рот. Но моя глотка так саднит, что я с лёгкостью испачкаю твой член кровью. Он слишком красивый. И вряд ли сумею потом остановиться. Вряд ли сумею оставить тебя одного. Живого. Обычный, думает Гриша, ты просто обезумел перед своей смертью. Но не говорит. На самом деле, его язык обращает в слова совсем другие звуки. — Ты жесток и эгоистичен, Эрен. Ты сказал мне, что я не важен, а сам душишь меня этим ласковым ужасом. Лишаешь памяти и запечатываешь мою совесть своими проклятыми пальцами. Под ними, наконец-то, плещется удовольствие, и Гриша стонет. А потом давится воздухом, потому что снова становится больно. Он не знает, можно ли закричать прямо сейчас и не привлечь сюда титанов, чтобы проще было умереть. — Ты хочешь оставить меня здесь и уйти. Ты опять хочешь меня оставить, как тогда. Крюгер сжимает его ствол у основания и пригвождает к деревянной коре всем телом. У обоих по коже стекает горячий пот, и Эрен слизывает его капли с напряжённого гришиного виска. Он и сам в отчаянии. Он и сам знает, что будет трудно, потому что намеренно пересёк ограждающую черту. Но это стало платой его грехам. За все те казни. За боль Гриши Йегера. За возможность привести его сюда, на Парадиз. Защитить и сопроводить его. — Я больше не могу, Гриша... я устал всё это в себе носить. Прошу, умоляю, прими мой скверный дар. — Гриша хныкает, как подросток, и его ладони против воли начинают скользить по члену Крюгера старательнее, чтобы довести того до пика, чтобы не слышать признаний, от которых внутри жарко, и хочется этот кровавый рот целовать, пока говорить не перестанет. Потому что тогда канет их замысел. — Тебе приятно? Скажи мне, приятно? Эрен осыпает короткими поцелуями всё гришино лицо, но обходит губы, чтобы осталась возможность в последний раз с ним, таким, наговориться. — Мне хорошо. И Крюгер изливается. Почти синхронно с Йегером. Более того, они оба кричат, пачкая животы и ладони друг друга в сперме. И страшно то, что после оба не в состоянии друг от друга отлипнуть. Сделанного только что оказалось мало. — Ты сможешь взять меня. Войти в меня прямо сейчас и сколько угодно раз, если не заставишь есть себя сразу же. — Йегер сжимает кулаки и сверлит глазами свои поджатые колени. Он понимает, что опять ведёт себя, как ребёнок, но что если у этого ребёнка и одного неравнодушного взрослого, который разрешил мальчику остаться и посмотреть на приземлившуюся с небес красоту, спасшего его таким образом, есть шанс. — Давай осмотримся. И побудем вместе ещё немного. Никогда не хотел этого с тобой так сильно, как сейчас. Подсыхающая кровавая полосочка трескается, и Крюгер по-доброму смеётся. Всё же Гриша умеет надеяться. Настолько, что хочется ему поверить. Гриша слышит смех и ждёт, что ему ответят, хоть что-нибудь, но перепачканную руку пронзает игла, и настоящий огонь по венам начинает бежать впервые. Когда молнии рядом взрываются, Крюгер терпеливо вглядывается в изменяющиеся йегерские очертания, а потом закрывает глаза. Только что обращённые не зря похожи на детей своими манерами хватать, сжимать и кусать. Но перед тем, как Гриша подумал, что Эрен всё-таки предатель, его неразумный титан давил кости Крюгера на удивление нежно. Я найду тебя куда раньше Дины. И всегда буду с тобой. Кит Шадис находит его внутренне пережёванного и приводит к очередному будущему. Приводит к красивой Карле, к которой тянет иными нотами. Гриша понимает, что эта инаковость досталась ему от кого-то. Память ещё не собрана, но миссия, прежде имевшая значение, обретает новые краски. Нужно только найти короля. Эрен живёт в нём, двигается в нём, и Йегеру видится это всё отчётливее. С каждым днём он впитывает его в себя всё больше. Потому Грише хочется прикоснуться к чему-то, что бы напоминало о нём. Было бы им. В своём отчаянии Гриша прикасается к себе по ночам, покрывается липкой испариной и кончает от воспоминаний. — Ты передашь моего титана сыну. Родному человеку. Ты спасёшь Армина и Микасу. — А кто это? Потому, когда Карла рожает ребёнка, Гриша знает, к кому сможет прикоснуться в знак своей благодарности. Как знает и то, что будет знать Эрен Йегер. Вот как это было связано. Вот почему Гриша давит всех потомков королевской крови без капли сострадания к ним, таким же трусам, которые оставили его предков за островными пределами. И пусть память будущего горька, чем прошлое, Гриша безропотно скармливает себя юному Эрену, точно зная, что этот мальчик возьмёт себе от мира всё, что нужно, отомстит за любимых, и что он, Гриша, поступил правильно. Филин встречает его в месте, которое видит во сне всякий элдиец. Их настоящем раю. То, что было важно там, здесь, действительно, перестаёт иметь значение. Но губы у Крюгера такие же. Его поцелуи всё те же. А объятия, по которым Гриша истосковался, стали куда крепче. Вечными. — Спасибо, Гриша Йегер, что не испугался поверить мне.